Текст книги "Право на жизнь"

Существо походило на большую выпуклую чернильную кляксу или пузатую бочку, накрытую чернильно-черным покрывалом, свободно ниспадавшим до самого пола. То, что находилось внутри, под резиново лоснящимися покровами этого создания, все время пребывало в непрерывном хаотичном движении, из-за чего поверхность тела его то вспучивалась, выпирая буграми, а то вминалась внутрь, образуя впадины различной глубины. Большие – по блюдцу! – глаза. Бессмысленные, ничего не выражающие – и в то же время казалось, заглядывающие в самую душу… Темный провал разинутого рта – такой же большой, неестественный, как рисуют только в мультфильмах… И – извивающиеся ложноножки, похожие на резиновые шланги толщиной в руку взрослого человека.

Сталкеры шарахнулись назад, к окну, держа Нечто на прицеле и готовые при малейшей угрозе выпустить в него все, что было сейчас в магазинах их автоматов. Чудовище плавно качнулось, передвинувшись немного вправо, выстрелило ложноножкой, подхватывая с пола полевую сумку – и, протягивая свое имущество людям, осторожно двинулось вперед. И тогда Данил, привычным движением сдвинув переводчик огня в автоматическое положение, ударил очередью прямо в голову чудовища, целя между его огромных бессмысленных глаз. И почти одновременно с ним рядом оглушительно загрохотал Сашкин «калаш».

Загадочный планшет, отброшенный назад, полетел куда-то в угол. Существо, тонко, на пределе слышимости, завизжав от боли, причиняемой рвущими его тело пулями, прянуло вперед, раскинув конечности, словно пытаясь в порыве братской любви обнять сталкеров. Черный провал рта, раскрывшись до необъятных размеров, навис над их головами – и Данил, уловив все же молниеносное движение, еле успел уклониться от стрельнувшей в его сторону ложноножки. Дернулся за лопаткой, перехватывая ВСС левой рукой – и тут же получил мощный удар в грудь, напрочь выбивший все дыхание. Согнулся, судорожно хватая ртом воздух, пытаясь продышаться – и почувствовал, как его, ухватив за шиворот комбинезона, вздергивают вверх, прижимая спиной к оконному стеклу. Рядом, оглушительно вопя и извиваясь всем телом в попытке высвободиться, бился притиснутый к окну Сашка. Перед глазами замаячила казавшаяся бездонной пропасть рта, из которой наружу полезли щупальца, все сплошь в зеленой слизи… мерзко пахнуло падалью… а потом вдруг произошла очередная за этот день непонятность. Стекло, не пропустившее пулю снайпера и спасшее Сашке жизнь, подалось, размягчаясь словно нагретый на огне воск, – и Данил почувствовал, как теряет свою твердость опора, и тело его, погружаясь все глубже и глубже и ускоряясь в свободном падении, проваливается куда-то вниз, в пропасть.

Посадка была достаточно мягкой – иначе, выпав со второго этажа, они могли бы и кости переломать. Приземлились сталкеры в кусты, густо разросшиеся под окнами детского сада. Рухнули, вздымая тучи пыли, от которой тут же громогласно завопил дозиметр.

– В сторону, быстро! – прохрипел Данил, задерживая дыхание и выбираясь из цепляющихся за комбинезон корявых ветвей. Глянул в окошко дозиметра – и мгновенно вспотел от ужаса. Что там все монстры поверхности, когда самое страшное и коварное чудовище – радиация! Судорожными движениями выдрал из подсумка намордник, фляжку с водой и аптечку. – Саня! Аптечку! Глотай полный набор! Локалка, шестьсот рентген!

Однако Сашка и сам прекрасно знал, что нужно делать. Вылез вслед за старшим товарищем, рванул в сторону, доставая на ходу фляжку и отвинчивая крышку. Только один глоток внутрь, чтоб запить целую горсть таблеток – а остальное на голову, смывая радиоактивную пыль и стараясь при этом не дышать, чтоб не глотнуть лишнего. Прополоскал рот, промыл нос, уши – и тут же нахлобучил на голову противогаз. Данил проделал те же процедуры, прикидывая, успели они наглотаться пыли или нет… По всему выходило, что не особо. Значит – поживем еще. И только лишь потом, как-то разом сообразив, что они все же выбрались наружу из проклятого детсада, – огляделся. Часа четыре утра, если судить по поднявшемуся над горизонтом солнцу, чей красноватый диск виднелся между домами. Пейзаж все тот же, знакомый – дедов дом с одной стороны, детский сад с другой. Данил глянул на второй этаж – и охнул в испуге, хватаясь за «винторез»: в окне исчезала, таяла, словно Чеширский кот, бессмысленная морда чудовища. Оно, плющась всем телом и расплываясь по поверхности стекла, надавило раз, намереваясь добраться до лакомых сталкеров – и пропало: для него почему-то проход здесь был закрыт.

* * *

Тем же вечером, рассказав в «Тавэрне» о своих ночных приключениях, напарники были подняты на смех. Правда, потешался только один Хребет, сутулый, словно знак вопроса. Остальные же мужики помалкивали.

Хребет – Нибумов Иван Петрович – славился своим вздорным, язвительным и склочным характером. В прошлой своей жизни это был подающий надежды ученый, ездивший с научными докладами на конференции по всей России, работал в научном городке в Дубне в области ядерной физики. Не раз хвалился, что присутствовал при пуске Большого адронного коллайдера. Однако когда в Убежище ему предложили учить детишек физике – вспылил, разоравшись, что «не для того он пятнадцать лет учился у мировых светил науки, чтобы разбазаривать свои знания». От него отстали, приспособив кое-как к общим работам, – однако с тех пор за ним закрепилась слава скандалиста и склочника, связываться с которым себе дороже.

Кроме физики, этот тип мало в чем разбирался, однако мнил себя умудренным опытом и постоянно пытался учить жизни окружающих. Употребив сверх меры, Хребет частенько позволял своему языку лишнее, за что не единожды был бит и без того с трудом терпевшими его выходки мужиками. В отличие от ядерной физики, наука эта, однако же, впрок не шла, в результате чего все повторялось с завидным постоянством.

– Вы там, может, грибков каких накушались? Или соляры нюхнули?.. – насмешливо вопросил Хребет от своего столика в углу, за которым сидел в гордом одиночестве. – Не может того быть, чтобы, направляясь из точки А в точку В, прийти в точку С, которая лежит вообще черт те где. Бред сивой кобылы! Антинаучно!

– Сходи и посмотри, – пожал плечами Данил. К издевкам Хребта он давно уже был равнодушен, предпочитая не замечать их вовсе. – А потом расскажешь. Я, правда, не понимаю, как мы вырвались и посоветовать ничего не могу – так что ты уж рюкзак побольше с собой возьми и тушенкой его затарь. Мало ли…

– Как войду – так и выйду! – вздернул подбородок Хребет. – Через дверь! Ишь ты… нашли кого пугать. Завтра же и отправлюсь!

– Ну, давай, – мрачно обозревая всю его вздорную фигуру, сказал Санька. – Только завещание сначала оставь. Там такое творится, что вся твоя наука отдыхает.

Хребет негодующе фыркнул, вскакивая из-за стола:

– Не из пугливых. Видал я таких… сталкеры, вашу мать.

– Да ты полезешь ли внутрь, Бумыч? – подал голос Лютый, сидящий тут же. – Поди-кась струсишь, в кустах всю ночь просидишь, а утром с гордым видом вернешься!

– Да я!.. Да что б я!.. Да ты… ты чё?! Да я при свидетелях зайду! Ты чё, ты за кого меня держишь?! – тут же разорался Хребет. – Проводите меня до детсада, если не верите!

– Так чего… спорнём? – подзадорил его Лютый. – На десятку пятеры!

– Патроны что ль лишние в кармане бренчат? Так давай!

– И завтра при свидетелях зайдешь, – уточнил Лютый, протягивая руку через стол. – В ночь пойдешь!

– Ты знай себе – патроны готовь, – пренебрежительно ответил Нибумов, крепко ухватив протянутую ладонь, будто боясь, что Лютый передумает. – Ну чё, кто разобьет, мужички?

Так и решили.

Следующим же вечером Нибумов – все же вняв совету Добрынина и загрузившись припасами – ушел в направлении детского сада. С ним ушли и двое свидетелей, подтвердившие потом, что Хребет вошел-таки внутрь. Больше в Убежище его не видели.

Привычки шутить с подобными вещами среди сталкеров не имелось, и любым сведениям, принесенным с поверхности, верили безоговорочно. Иначе и быть не могло, ведь ложная и недостоверная информация порой стоила жизни. Это было одним из негласных правил, и все жители Убежища знали об этом. Однако то, что рассказали напарники, было слишком уж фантастично и неправдоподобно даже для бардака, царящего сейчас наверху. Споров – особенно, когда стало известно, что Хребет не вернулся и вернется уже вряд ли, – было много и под конец обитатели Убежища сошлись на том, что в детсаде есть что-то, что может вызывать галлюцинации. Какой-нибудь газ или тот же самый монстр морок навел… Это еще хоть как-то могло объяснить то, что довелось испытать сталкерам. Словом, согласно принципу «бритвы Оккама[12]12
  «Бритва Оккама» или «лезвие Оккама» – методологический принцип, получивший название по имени английского монаха-францисканца Уильяма Оккама. Содержание принципа можно упрощённо свести к следующему: не надо вводить новые законы, чтобы объяснить какое-то новое явление, если это явление можно объяснить старыми законами.


[Закрыть]», людям было легче принять ту версию, что проще. «Не умножай сущности сверх необходимого».

Что же погнало Хребта в детский сад? Никто этого не знал, но догадки строили, и дед, по мнению Данила, высказал самое дельное предположение. Хребет – каким бы скверным типом он ни был – все ж оказался настоящим ученым. Вполне возможно, что тяга к знаниям, тяга к открытиям была в нем сильнее, чем инстинкт самосохранения, и он просто не смог упустить подвернувшийся случай. Как бы то ни было – но он исчез, и лишь спустя несколько лет Данилу приоткрылся все же краешек той жутковатой тайны, благодаря которой и стало известно о страшной судьбе Нибумова…

Глава 5
Старый знакомый

Не доезжая до поселка с полкилометра, колонна наткнулась на импровизированный шлагбаум из ободранного от коры дерева, выкрашенный в черно-белую полоску Чуть в стороне, разгоняя вечерний сумрак, плясал костерок, и трое неопрятных, засаленных мужиков, одетых кто во что горазд, что-то варили в закопченном чугунке. Завидев приближающийся караван, они побросали поварешки и засуетились – двое принялись сдергивать брезентовый чехол с какого-то длинноствольного устройства на станке, а третий, подхватив металлический пруток, побежал к висящему неподалеку на столбе куску рельса. Чехол, под которым оказался спаренный крупнокалиберный пулемет, между тем был снят, и в небо ушла короткая очередь – сигнал к остановке. Колонна, приняв вправо, послушно встала.

– Может, и мне выйти? – обеспокоился прилипший к окну Ивашуров, глядя, как один из мужиков, подхватив автомат, принялся осторожно подбираться к выехавшему вперед «Тигру». – Меня тут хорошо знают…

– Сиди уж, Антоныч, – отозвался Профессор. – Майор пошел, сейчас разберутся. Видишь – тихо разговаривают, без рукоприкладства.

Переговоры и впрямь длились недолго и прошли мирно. Мужик уселся с Хасаном в КШМ, и колонна, тронувшись вновь, остановилась уже неподалеку от бревенчатого мостка, перекинутого через реку. Сталкеры, выбравшись наружу, принялись осматриваться.

Селение, куда так стремился Сказочник, расположилось на острове. Широкая река в этом месте разделялась на два рукава, а затем, соединившись вновь, обтекала большой кусок суши, поросший с северной стороны редким сосновым лесом. И место это, по первым прикидкам Данила, было исключительно удобно в плане обороны. Переход через реку имелся только один, с восточной стороны – здесь был переброшен узкий бревенчатый мост, который охранялся небритым мужиком, одетым в кожанку В руках мужик держал укороченный «калаш».

– Глянь, какой тип серьезный, – кивнул на грозного стража Санька. – Насупился-то как… Будто один готов этот мост держать.

– А ты за мосток-то погляди, – с усмешкой ответил товарищу Данил. – Видишь?

Санька пригляделся и примолк – на противоположном берегу в земле торчал ДЗОТ, из бойниц которого глядели стволы двух пулеметов. А дальше, в самой середине острова, угадывался силуэт вкопанного на полкорпуса в землю танка, башня которого была повернута в эту же сторону.

– Это даже не Т-90 там торчит. Башня у него совсем другая, плоская какая-то. Как бы и не девяносто пятый это был… – приглядываясь к боевой машине, пробормотал Данил.

– Их разве пустили в серию? – усомнился Сашка.

– В том-то и дело, что нет. Откуда ж в этой глуши такой агрегат?

Пометив себе галочку разобраться с этим интересным явлением, Данил оставил пока в покое остров и принялся разглядывать эту сторону берега. А поглядеть тут было на что.

На широком, поросшем мелкой травой берегу, стояло десятка три тентованных грузовиков. Они выстроились в одну шеренгу вдоль реки, и около каждого горел костер, толпился народ и слышались зазывные выкрики торговцев:

– А вот противогазы новые, костюмы нехреновые!.. Сто верст пройдешь – лучше не найдешь!

– Автоматы меткие, броники редкие, раз грузы разные, подсумки многообразные! Подходи поскорей, покупай, не жалей!..

– Средства народные, снадобья природные! Больного лечат, здорового калечат! Подходи дорогой, плати патрон любой!..

– Эй, полупочтенные, бабы здоровенные, мужики плешивые, пацаны сопливые! Налетай, бери патрон, пригодится всегда он!..

Данил ухмыльнулся, невольно заслушавшись, – зазывалки хоть и не всегда были складными, но выкрикивались с задором, и оттого хотелось подойти к торгашу и купить и автоматы меткие, и снадобья редкие, и всегда годный в хозяйстве патрон. В Убежище такого обычая не было – торговцы просто раскладывали свой товар и молча стояли, глядя на толпящихся вокруг людей и показывая время от времени приглянувшуюся вещицу очередному кандидату в покупатели.

– Торг со вчерашнего вечера начался, – озабоченно, глядя на эту толкучку, покачал головой Сказочник. – Как бы ни припоздал…

– А на торг-то есть что выставить? – полюбопытствовал Данил. – Или патронов в достатке?

– А то как же… Настойку из о дувана! С руками отрывают!

– Алкогольная?

– Ну почему же сразу алкогольная, – слегка обиделся за свой товар Ивашуров. – Хотя, конечно, ее и так можно употребить – это у кого на что мозгов хватит. До Удара сдуру и растворитель пили… Настойка моя от многих болезней помогает. При укусах мутантов очень хороша – это если настой листьев внутрь принимать. Интоксикацию на раз снимает. А кроме того – противотуберкулезные, антивирусные свойства имеет. Гепатит, желчекаменная болезнь, желтуха, гастрит… Причем, заметьте, одуванчик еще и раньше, до Удара, в народной медицине использовали. И успешно использовали, надо сказать. А после того, как мутировал, – его свойства лечебные в несколько раз возросли. Так что и без антибиотиков теперь порой можно обойтись. Потому и ценится.

– Да его, наверное, еще и готовить-то нужно по специальному рецепту, – заметил Сашка. – И спилить-то его попробуй…

– И поэтому тоже, – согласился Ивашуров. – Его в ту пору собирают, когда он парашутики свои распускает. Так ведь опасно это, сами знаете. К нему близко и подходить-то немногие отваживаются, не то что семена или листья обрывать…

Данил помрачнел, вспомнив, судьбу Соника и роль, которую пришлось тогда сыграть ему.

– А как тут торговать? Правила какие-то есть или любой может? – поинтересовался Сашка.

Ивашуров пренебрежительно отмахнулся:

– Налог небольшой заплати, вставай, где приспичит, – и продавай, если есть что. Вот этим-то я сейчас и займусь… – Он дернулся было в сторону торга, но приостановился. – Правила тут, правда, все-таки есть. Первое: на остров с огнестрельным оружием не пускают. Либо в кунгах оставляйте, либо сдавайте – и можете проходить. За безопасность не волнуйтесь – в торговые дни тут на каждом холме охрана стоит. Если есть желание, на острове можно и на ночлег остановиться. Недорого берут, ужин входит в оплату. И второе: в случае возникновения конфликта хозяева оставляют за собой право судить спор по своим законам. И это понятно – они с этой ярмарки кормятся, потому и выгодно им, чтоб тут тишь да гладь была.

– А силенки-то хватит? – поинтересовался Данил. – Чтоб закон и порядок поддерживать, это ж надо силу за собой чувствовать.

– Не сомневайтесь, у них – хватит, – с усмешкой заверил его Ивашуров. – Численность боеспособного населения за две сотни человек. И стрелки они, надо вам сказать, отменные. С детства с оружием в руках.

– Будем уважать местные законы, – пробормотал Сашка. – Если честно, полка в кунге надоела уже до черта. Может, и впрямь на острове переночуем? Тем более, если на ужин не тушенка…

Данил пожал плечами:

– Возражений не имею. Только пойдем-ка сначала по ярмарке прогуляемся…

На брезентовых полотнищах, расстеленных прямо на траве, было, наверное, все, чего душа ни запросит. Неимоверное количество самого разнообразного оружия, включая даже образцы иностранного производства, патроны, противорадиационные комбинезоны, броня, одежда, украшения, еда, электроника… Даже медикаменты, хотя и просроченные в подавляющем своем большинстве.

Миновав несколько грузовиков, напарники наткнулись на брезент с расставленной на нем армадой разнообразнейших бутылок, банок и пузырьков с разноцветными жидкостями внутри. Торговец – пожилой мужик среднего роста и ничем не примечательной наружности, призывно замахал руками и заголосил:

– Подходите, друзья, подходите – на медицину народную поглядите! Гастрит, геморрой, гепатит! Грыжа, грипп, дерматит! Даже от климакса есть. Лекарств у меня – не счесть!

Данил, которого не очень-то убедил недавний рассказ Ивашурова про настойку о дувана, скептически поинтересовался:

– И что – вот это все и впрямь помогает?

– Обижаете, уважаемый! – оскорбился торговец. – Природные средства – сила, всегда помогут! Надо только знать, что и когда сорвать, и что и как приготовить! У природы ото всех человеческих недугов средства имеются!

– Так-таки и ото всех… – скептически промычал себе под нос Сашка, но торговец расслышал:

– Нет, ну, конечно, если случай не запущен… А на начальных стадиях даже от рака можно излечиться.

– А от яда горыныча?

Торговец развел руками:

– Чего нет – того нет. Да и не слыхал я про такое снадобье…

– А для ускоренного заживления ранений есть что-нибудь?

– Да вот хоть подорожник или сок крапивный! – торговец поднял в воздух две стограммовые баночки. – Еще тысячелистник могу посоветовать. А если излишек патронов есть – смолу хвойных пород берите. Она и хранится подольше. Накладывать прямо на рану ежедневно. За десять пятерок отдам, дешево!

– А если на девять-тридцать девять пересчитать?

– Даже и не знаю… – помедлив мгновение, задумчиво протянул торговец. – Эх, была не была! Пять патронов давай.

Данил хмыкнул:

– Э нет… Что-то ты дешево девятку ценишь. Я тебе лучше пятерки отсыплю, – он полез в рюкзак и вытащил набитый патронами магазин от калаша.

– Да мне так и лучше, – пожал плечами торговец. – Девятка – калибр редкий, на знатока. Они ж за один патрон готовы шесть пятерок отдать! Да только где ж его, такого знатока, найдешь?..

– Вот, перед тобой целых два стоят, – буркнул Сашка, провожая подозрительным взглядом склянку со смолой, которую Данил запихивал в рюкзак.

Торговец оживился:

– Так может, возьмете у меня девятку? Один к пяти!

– Только что один к двум просил, а теперь один к пяти всучиваешь… – усмехнулся Данил. – Спекулянт.

– Что ж ты хочешь, чтоб я себе в убыток торговал? – развел руками торговец.

– А какой патрон-то?

– ПАБ.

– Э… – протянул, отмахиваясь, Данил. – Его брать – себе дороже. Винтовку потом только выкинуть и останется[13]13
  Патрон ПАБ-9 был разработан как более дешевая модификация СП-6, бронебойного патрона калибра 9,39-мм. Масса пули несколько выше и составляет 17 граммов. Имеет несколько менее крутую траекторию, нежели базовый патрон. После разработки широко рекламировался, однако серийные закупки были ограничены лишь несколькими партиями. В настоящее время запрещены к использованию из-за более высокого давления в стволе как ВСС, так и ВАЛа, что снижает ресурс оружия примерно на 3000 выстрелов.


[Закрыть]… СП есть? – Этих нет, – вздохнул торгаш. – Я-то не на патроне специализируюсь, а ПАБ у меня так, по случаю завалялся. Вон у соседей через две машины спроси, у них чего только нет.

У грузовика, на который указал торговец, народу было невпроворот. С трудом протиснувшись сквозь галдящих и обсуждающих товар покупателей, напарники принялись осматривать внушающий уважение ассортимент, разместившийся на клочке брезента размером метр на метр. Патроны лежали аккуратно, по одному, и к каждому была прикреплена бирка с указанием калибра. Обычные, бронебойные, зажигательные, трассирующие, бронебойно-зажигательные, повышенной пробиваемости – для отечественных систем, начиная от калибра пять-сорок пять и заканчивая четырнадцатым, тут было все. Данил разглядел даже тридцатимиллиметровые болванки для автоматической пушки, скромно лежащие в самом уголке брезентового квадрата. Впечатлял также и ассортимент для заграничного оружия. Твердой цены не было, но торгаш охотно менял их на золото, консервы, годные по сроку медикаменты и пятерку – самый распространенный и ходовой патрон.

– Натовские пять-пятьдесят шесть и семь-шестьдесят два – этого добра у меня горы! – похвалялся старик-торговец, теребя пальцем такие же мелкие, как и он сам, усишки. – И армейских вариантов, и охотничьих. У меня даже финский «Лапуа магнум» есть, хоть и мало. Тот, который для снайперок, если вы не в курсе, – небрежным тоном великого специалиста добавил он.

– Кому ж ты тут продавать его собрался? – с усмешкой поинтересовался Данил. – Sako TRG42[14]14
  Sako TRG 22, Sako TRG 42 – финские снайперские винтовки. Для стрельбы в зависимости от модификации применяются винтовочные патроны?62г51 мм NATO, 300 Winchester Magnum и.338 Lapua Magnum. Отличаются высокой точностью стрельбы и живучестью и широко используются силовыми структурами европейских стран.


[Закрыть] или L96A1[15]15
  Accuracy International L96A1 / Arctic Warfare – снайперская винтовка английского производства, разработанная в компании Accuracy International. Технически представляет собой 5-10 зарядную винтовку с продольно-скользящим поворотным затвором. В целом представляет собой высокоточную тактическую винтовку экстра-класса, отлично зарекомендовавшую себя надежной работой в самых тяжелых условиях в различных армиях мира. При использовании некоторых патронов базовая модель укладывает пять выстрелов со ста метров в круг 9 мм. Ограниченно состоит на вооружении специальных сил РФ.


[Закрыть] ты в нашей глуши не найдешь.

– Скажу вам по секрету – есть! – со снисходительной улыбкой ответил торговец. – L96A1 использовалась – правда, в очень ограниченных количествах – и российскими спецслужбами тоже. Доводилось мне из нее пострелять годика полтора назад. На сотне метров разброс девять миллиметров всего! Не винтовка – песня!

– А для подствольников выстрелы есть? – поинтересовался Сашка. – Для ГП-34.

– Что интересует? – торговец, почуяв стоящего клиента, тут же сделал стойку. – ВОГ-25, 25М? Прыгающие, дымовые?.. По двадцать пятерок за заряд отдам.

Пока Сашка прикидывал, сколько и чего ему нужно и на какое количество зарядов у него хватит средств, а торгаш копался в недрах кузова своей машины, Данил вдруг вспомнил, что и ему тоже не мешало бы затариться выстрелами для подствольника. Ассортимент у торговца был серьезный, и это внушало определенную надежду, что и для его эксклюзива найдется соответствующий боеприпас. Потому, дождавшись, когда товарищ совершит натуральный обмен, Данил спросил у торговца, демонстрируя винтовку:

– А для такого зверя найдешь выстрелы?

– «Винторез»? – не понял торговец. – А как же. Вон девятка лежит. ПАБ ты наверняка не возьмешь, но у меня и СП есть, оба.

– Вижу, – кивнул Данил. – Только я про подствольник говорю. Найдем?

Торговец обратил, наконец, внимание на прикрепленный к винтовке гранатомет и задумался, пощипывая усишки.

– Редкая штука, – голосом, в котором явно чувствовались радостные нотки, сообщил он. – Хороший подствол, отдача практически отсутствует, откатной системой компенсируется… Я такой один раз всего видел, да и то ближе к Дальнему Востоку. Это ты правильно сделал, что ко мне обратился, есть у меня заначка. Термобарические, – торгаш снова полез в кузов грузовика и уже оттуда, передвигая ящики и кряхтя, продолжал, повысив голос, – три заряда всего. На пробу как-то взял, года два назад, и с тех пор не продам никак. Эксклюзив!

Он, наконец, выбрался из кузова и аккуратно выложил на брезент перед Данилом болванки выстрелов.

– За что брал – за то и продаю. По полтиннику за штуку.

Данил крякнул – такие траты в его планы не входили. Рядом возмущенно засопел Санька:

– Сбавь немного, а? А я у тебя все три возьму и девятки патронов пятьдесят, – попросил Данил.

– И я пару сотен, – добавил Санька. – Ты их два года уже таскаешь и дальше столько же возить будешь. Сам же сказал – эксклюзив, кому попало не продашь!

Торговец несколько мгновений смотрел на напарников, что-то решая, а потом махнул рукой:

– Ладно, по рукам. Бери за сорок. И по пять пятерок за девятку.

В результате за все Данил отдал триста семьдесят патронов калибра пять-сорок пять. И оставшуюся от четырех сотен тридцатку оставил у брезента с ножами – купил обойму недорогих метательных штамповок и почти точную копию ножа, подаренного когда-то дедом, только чуть короче.

– Специально переделано из итальянского «Преторианца», – похвалился торгаш. – Длинный-то – оно понятно, для боя получше, но все ж тем, что покороче, иногда поудобнее управляться бывает…

– Тебе зачем? – с едва слышным ехидством в голосе поинтересовался Санька. – От собачек отмахиваться?

– Тишина – друг молодежи, – перефразировал Данил, закрепляя чехол на раз грузе, – и самый верный товарищ сталкера. Когда ты это поймешь? Чем палить на всю округу, ножичком по-тихому – чики-пуки… и все, ваших нет, остались наши.

Итого – четыре сотни патронов исчезли в недрах торгашеских мешков всего за час. Впрочем, Добрынин не жалел и расстался с ними безболезненно – с тех пор, как получил, так мертвым грузом и лежали, а теперь хоть на пользу пошли. Он был уверен, что подствольник себя еще покажет, поэтому зарядов докупить не мешало, а патроны для «винтореза» были даже еще нужнее. Их в запасе оставалось не так уж и много, даже и считая с полученной от Хасана сотней «Шершней». Да и ножи когда-нибудь пригодятся.

Совершив обмен, стороны, вполне довольные друг другом, разошлись. Претворяя в жизнь решение остаться ночевать на острове, друзья заглянули в кунг и, скрепя сердце, оставили там стволы под усиленной охраной Шрека, который уже устроился на ночлег. Счетчик где-то шастал по своей китайской надобности и дожидаться его они не стали – сам найдет, если захочет.

На остров и впрямь пускали без проблем. Тот самый мрачный мужичок, стоящий на посту, обыскал их и, повертев с минуту в руках саперную лопатку Добрынина, все-таки решил не придираться по мелочам, пропустил. На вопрос о гостинице буркнул только, что мест море и нужно обращаться в желтую палатку, направо от моста вниз по реке.

– Она там одна, остальные зеленые. Вон, костер большой около нее горит, не ошибетесь, – проворчал суровый воин и махнул рукой. – Проходи. Следующий.

Костер и впрямь был не мал: жаром пыхал так, что сидеть можно было лишь на некотором удалении. Судя по тому, сколько народа расположилось около, гостиница пользовалась немалой популярностью.

Устроена она была не без хитрости. Вдоль берега реки в один ряд стояли штопанные-перештопанные двухместные брезентовые палатки, а чуть сбоку размещалась еще одна, побольше, с натянутым над ней желтым пологом. Это, видимо, было жилище хозяина, так как в отличие от остальных выглядела она достаточно обжитой – возле входа стояли высокие резиновые сапоги, две лопаты, какие-то ведра, лежало несколько мотков веревки… Хитрость же заключалась в том, что палатки предназначались не для проживания, а для того, чтобы укрыть входы в землянки, которые без этой меры вполне могло бы залить первым же серьезным дождем. Берег тут был высок и обрывист, и землянки, видимо, можно было копать без проблем, не опасаясь подтопления речной водой.

Хозяин – кудреватый толстяк средних лет – встретил их на подходе и сразу же проводил в «нумера». В землянке и впрямь оказалось сухо и, главное, – просторно. Стены были сложены из толстых сосновых бревен, посреди стоял стол, а с обеих сторон, вдоль стен, размешались широкие деревянные лежанки. Обстановку довершала сложенная из красного кирпича печурка сразу же справа от входа.

– И что – не холодно зимой-то? – поинтересовался Данил, разглядывая трубу, уходящую в потолок.

Хозяин самодовольно усмехнулся:

– У меня все по высшему разряду. Зимой до двадцати градусов внутри, даже в самые морозы – это уж как натопить. Воды тоже не бойтесь – потолок и стены глиной обмазаны и пленкой выстланы, потому и сухо. И воздух всегда свежий – чем не жизнь?

Поспорить с этим действительно было трудно, да и цена проживания спору не способствовала – брал хозяин недорого, всего по пять патронов в сутки с человека.

– Это если без содержания, – предупредил он, подставляя ладонь лодочкой. – Если ужинать будете – еще по два патрона, но уже семерку. Или по курсу давайте, один к двум.

– Почему же семерку? – спросил Данил, отсыпая еще четыре пятерки за неимением патронов седьмого калибра.

– Так карабин у меня, «Сайга», – ухмыльнулся толстяк. – Думаешь, где я вам ужин достаю?

– Выгодное дельце, – покивал головой Сашка. – Одним патроном хрюшу завалил, а остальные, что с постояльцев собрал, – в карман…

– На том стоим, – развел руками толстяк. – Сын у меня охотится. И впрямь, редко когда второй патрон сжигает.

– А как мясцо-то? – осторожно поинтересовался Данил. – Не фонит? Нуклиды, там, прочая дрянь…

– У нас чистые места, радиации уж лет десять как нету. Попадаются, конечно, отдельные пятна, но только на юге, со стороны Йошкар-Олы.

– А мутанты?

– Теперь уж редко. А раньше валом валили, только отстреливаться успевай…

– А что за танк у вас посреди острова вкопан?

Хозяин улыбнулся:

– Давайте так с вами поступим – все вопросы потом… Вы пока к костру подсаживайтесь, а я чуть позже хрюна принесу – тогда и поговорим.

Почти никто из расположившихся кружком у костра не обратил на подошедших внимания. Только седой старик с клюкой, в инвалидной коляске, сидящий чуть поодаль, словно прячущийся от его пляшущего света в сумраке летнего вечера, несколько мгновений рассматривал Данила и тут же, энергично заработав руками и развернувшись на месте, отъехал прочь. Добрынин, поймав этот изучающий взгляд, только плечами пожал недоумевающее – никому он, вроде бы, дорогу сегодня не переходил… С чего бы это старикан так отреагировал?

У костра, как это часто бывает, когда на вечернем привале собирается множество людей, уже вовсю шли разговоры. Речь держал субтильный мужичонка в камуфлированных штанах и засаленном меховом телогрее, надетом на голое тело. Говорил он, опустив голову, раскачиваясь, и как-то странно подхлюпывая носом, и только прислушавшись и присмотревшись к нему, Данил понял, что мужичок плакал.

– …Я тогда еще в маленьком поселочке жил, близ Яранска. Женато у меня померла к тому времени неизвестно от чего: распухла вся в раз и за день сгорела в лихорадке. Один я с Васяткой остался… с сынком… – мужичок хлюпнул, сморкнулся, утерся тыльной стороной ладони, вздохнул прерывисто. – И вот начался у нас в деревушке форменной ужас – дети помирать стали. Отчего, почему – никто и понять не мог. Вечером ложится ребятенок в кровать – румяный, здоровый… А утром, как встанут родители, глядь – а он уже иссохший лежит, ни кровиночки. Ручонки скрючены, черный весь… И бабку-знахарку из соседнего села вызывали, и отшельника из скита – жил от нас неподалеку, километрах в двадцати, дед… Черный весь, в веригах ходил, в гробу спал, все плоть истязал. Бесполезно. Бабка что-то пошептала, дед траву жег, под нос себе бормотал… Даже батюшка приходил, кадилом махал – не помогло. Хиреть стала деревня, люди семьями снимались, уходили. Васятке моему тогда уж годик был – эх и трясся ж я за него! Тоже уйти хотел – да куда ж с годовалым ребенком на руках подашься? Все время выжидал, думал – годок еще бы, хотя бы годок! Выждал… Знал бы тогда – эх!.. – он опять утер ладонями глаза, вздохнул, глядя прямо в огонь. – Ну и вот… Раз – легли мы как-то спать. А среди ночи просыпаюсь я и слышу в темноте от кроватки звуки такие… чавкающие. Бывало такое – он у меня когда проголодается, то не орал поначалу, а палец сосать начинал. Я и не обеспокоился сперва… Полежал еще чуток, думаю себе – вот как пищать начнет, тогда я ему бутылку-то и суну. И тут слышу – попискивать начинает. Да жалобно так, чуть ли не постанывает – никогда такого не бывало… Я быстрей лучину припалил – и обмер… Гляжу, а на краю люльки существо сидит… Маленькое само, мохнатое, мерзкое – ужас! Лапками тощими по краю кроватки переступает и на меня поглядывает. Нос – как у комара длинный, тонкий, червем извивается, и в Васятку моего уходит, прямо в животик ему… И брюхо – кровью пучится, наливается… – мужик снова всхлипнул, скривившись. – Я его дубиной – в изголовье у меня всегда палка сучковатая стояла – да только куда там… Проворное! Четыре крыла откуда-то из-под себя выпростало – и шасть в окно. Только и видел. Я к кроватке подхожу – а Васятка мой весь высохший лежит… Как мумия… – мужичок захлюпал, и глаза его, и без того влажные, набухли слезами. – Бросил я тогда все – дом, хозяйство… Корову на соседей оставил… Ушел – не было мочи в пустом доме жить… С тех пор и шатаюсь по свету. Лет пять уж брожу, места себе не нахожу. Да и не найду уж, верно…