Текст книги "Для убийства есть мотив"

Глава 3

Еще несколько мгновений Бойс стоял неподвижно, внимательные глаза на его бесстрастном официальном лице были непроницаемыми. А потом он спросил:

– Так вы человек или вурдалак?

И пока Мордекай Тремейн глазел на него молча, не понимая, с кем имеет дело – с другом или с врагом, – инспектор добавил:

– Надо бы дать вам прозвище «магнит для убийств». – В голосе Бойса прозвучала горечь. – Вы, похоже, притягиваете преступления. Стоит где-нибудь произойти убийству, как оказывается, что вы либо нашли труп, либо очутились поблизости. Как вам это удается? Я служу в полиции двадцать лет, и за все это время ни разу не обнаружил труп и даже не жил по соседству с убийцей.

– Я только что приехал, – оправдываясь, произнес Тремейн. – Когда все произошло, я находился в Лондоне. Убийство совершилось задолго до моего приезда.

– Полагаю, вы получили телепатическое известие, что где-то в этих краях совершено убийство, потому и явились сюда, как почтовый голубь?

Тремейн уже оправился от шока и перешел в наступление.

– А кстати, что здесь делаете вы? – спросил он. – Я думал, Скотленд-Ярд не занимается подобными делами без официальной просьбы о содействии.

– Вот она и поступила, – негромко ответил Бойс.

Огромный камень свалился с души Мордекая Тремейна и увлек за собой в бездну былые тревоги.

– То есть, – уточнил он, – вы здесь главный?

Ликование в его голосе было настолько явным, что на лице инспектора Скотленд-Ярда отразилась подозрительность.

– Допустим, я, – настороженно подтвердил он. – И что это нам дает?

– Хотите сказать, что это дает мне? Я намерен помочь вам найти того, кто убил Лидию Дэр.

– Что вам известно о ней?

– Ее убили в нескольких шагах от места, где мы сейчас стоим. Орудие убийства было острым, с лезвием длиной девять-десять дюймов, но его до сих пор не нашли. Смерть наступила мгновенно, это произошло вчера до полуночи. Человеком, который последним видел ее живой, был Мартин Воэн. Его дом находится минутах в десяти ходьбы отсюда. У нее не было явных врагов. Полиция, кажется, в затруднительном положении.

Инспектор нахмурился:

– Откуда вы все это узнали?

– От врача, которого вызвали на освидетельствование, – сообщил Тремейн, с предельной точностью бросая бомбу в самое уязвимое место официальной брони инспектора.

– Какого дьявола! – Бойс шагнул вперед и теперь стоял лицом к лицу с собеседником, по другую сторону калитки. – Ну и задам же я трепку этому разговорчивому болвану! Он что, уже всей деревне это разболтал?

– Не думаю, – кротко отозвался Тремейн. – И считаю, что вы вряд ли решите задать ему трепку, когда я объясню, почему он поделился сведениями со мной. Доктор Расселл – мой друг, я остановился у него. Он рассказал мне о том, что ему известно, поскольку знает, как меня интересуют подробности такого рода.

– Неслыханно, – проворчал Бойс, но было уже ясно, что он смягчился.

Будь Мордекай Тремейн самым обычным гостем Далмеринга, усмирить гнев инспектора ему бы не удалось. Однако Бойс просто не мог подолгу злиться на бывшего хозяина табачного магазина, который выглядел таким безобидным и вместе с тем демонстрировал хватку чистокровного бульдога. Кроме того, Тремейн не был заурядным и патологически назойливым любителем совать нос не в свое дело – из тех, что лишь путаются под ногами и создают помехи, – его увлеченность расследованием преступлений была почти профессиональной. Вдобавок, с оттенком иронии напомнил себе Бойс, Тремейну свойственна проницательность, когда речь идет о разгадке тайны убийств.

Из всего этого следовало, что, несмотря на прохладный прием, в сердце Бойса был отведен теплый уголок для Мордекая Еврипида Тремейна, и его способности инспектор по-прежнему ценит высоко.

– Полагаю, – усмехнувшись, добавил он, – теперь вы ждете, что и я расскажу вам все, что мне известно?

Намеренно пропустив мимо ушей сарказм, Тремейн сделал вид, будто принял вопрос буквально.

– Знаете, – беззлобно начал он, – наша откровенность друг с другом пойдет на пользу делу. Мы оба хотим докопаться до истины: вы – потому что в этом состоит ваша работа; я – потому что желаю помочь друзьям. Они любили Лидию Дэр, а с ней случилась страшная трагедия. Она ведь собиралась замуж.

Бойс прекрасно знал, что его друг неисправимый романтик. Он устремил на Тремейна проницательный и понимающий взгляд.

– Это и вывело вас из себя?

Мгновение Мордекай Тремейн оценивал свои позиции. И наконец решил, что сейчас он на нейтральной территории.

– Вряд ли у вас есть время на сбор сведений, – задумчиво произнес он. – А я мог бы сообщить вам что-нибудь полезное. Пол Расселл представил мне исчерпывающий отчет о том, что произошло. Пол прожил здесь несколько лет, а поскольку он местный врач, мало что найдется в окрестностях, чего бы он не знал.

– Вам незачем двигаться окольными путями. Хоть это и вопиющее нарушение правил и я болван, если поступаю таким образом, я намерен разрешить вам приложить к следствию руку и осмотреться здесь, если хотите. Только, ради всего святого, будьте осторожны. Не допустите, чтобы кто-нибудь из местных жителей заподозрил, будто я оказываю вам содействие или поощряю вас, иначе меня ждет выговор от начальника, а в Скотленд-Ярд отправятся полные яда послания о том, что я позволил лицу, не обладающему полномочиями, вмешаться в дела полиции.

– Благодарю вас, Джонатан, – произнес Тремейн. Он назвал инспектора по имени, и это означало, что, по его мнению, все сомнения рассеялись. – Вы же знаете, что можете рассчитывать на мою осторожность. Я понимаю, в каком вы сложном положении.

И, осмелев от вновь обретенного чувства уверенности, Тремейн сразу перешел к вопросу, который не давал ему покоя:

– Вот вы обвинили меня в том, что убийства притягивают меня как магнит, а как получилось, что вы приехали сюда настолько быстро? Если не ошибаюсь, об убийстве стало известно не раньше сегодняшнего утра.

– Да, – подтвердил Бойс. – Но у майора Реннолдса, местного начальника полиции, тонкое чутье. Он позвонил в Скотленд-Ярд сразу же, не дожидаясь, пока остынет след и дело безнадежно запутается.

– Хотите сказать, ему не понадобилось много времени, чтобы прийти к выводу, что его люди столкнулись с задачей, с какой вряд ли справятся?

– Не совсем так. Это место, как вам уже известно, – начал объяснять инспектор, невольно отреагировав на колкость, – примечательно тем, что здешнее население может считаться оседлым лишь отчасти и проводит значительную часть времени в Лондоне, где его удерживают дела. И поскольку среди друзей Лидии Дэр немало тех, кто принадлежит к лондонской «колонии», майор Реннолдс решил, что в расследовании ему так или иначе понадобится содействие Скотленд-Ярда. И сразу позвонил нам.

– Весьма разумное решение, – одобрил Тремейн и после паузы добавил: – Нельзя ли мне пройти вместе с вами по этой тропе?

– А вы, смотрю, времени даром не теряете, – проворчал Бойс, но его глаза блеснули, и он открыл калитку, пропуская своего собеседника.

Инспектор первым направился по узкой тропе к месту на расстоянии полдюжины ярдов от ее поворота под прямым углом. Тут было тихо, свежо и деревья росли так густо, что ни один выход из рощи не был виден.

Тремейн вопросительно взглянул на инспектора.

– Здесь?

– Да, – подтвердил Бойс. – Если быть точным – вот здесь.

Он указал на место сбоку от тропы, где, судя по сломанным папоротникам, что-то лежало. Тремейн с любопытством осмотрелся.

– Вы, разумеется, уже прочесали всю округу. Нашли что-нибудь?

– Довольно мало, – ответил инспектор. – Тот, кто совершил это, наверное, ждал за кустом, когда жертва поравняется с ним. – Он указал на кусты ежевики у края тропы. – Там валялся окурок, точнее, наполовину выкуренная сигарета. Ее сдавили пальцами так, словно тушили в спешке, не успев докурить, а не сплющили, погасив о какую-нибудь плоскую поверхность или об землю.

– Следы ног есть?

– Земля слишком твердая, чтобы на ней что-нибудь осталось. Но пару следов мы все-таки обнаружили. – Инспектор отвел в сторону раскидистые ветки ежевики. – Вон там пятачок мягкой почвы – в ней дольше застаивается вода, – и на ней видны два отпечатка каблука. Не бог весть, но хоть что-то.

Тремейн наклонился, чтобы рассмотреть едва заметные на земле углубления. Клочок сырой земли примерно в фут шириной находился за кустом, на нем можно было различить отпечатки пары каблуков – более глубокие сзади, чем спереди, – и никаких следов от подошв.

– Похоже, их оставил мужчина, – произнес Тремейн, выпрямляясь. Взмахом руки он обвел ближайшие окрестности. – Судя по виду этого места, все закончилось очень быстро. Следов борьбы нет.

– У нее не было никаких шансов оказать сопротивление, – объяснил Бойс. – Кем бы ни был убийца, он застал ее врасплох и нанес удар до того, как она успела понять, что происходит.

Тремейн посмотрел по сторонам, вгляделся в деревья, растущие у тропы по обе стороны от места, где он стоял.

– А я думал, что увижу здесь повсюду полицейских. Разве тропу не закрыли для публики?

– Временно – да, – кивнул Бойс. – Хотя мы уже сделали все необходимые снимки и замеры. Одного полицейского я оставил там, где тропа выходит на выгон. А второго – возле калитки, но сейчас я отпустил его выпить чаю. По сути дела, подменил его.

– Ясно. Так вот почему вы стояли там, когда я подошел! Вы смотрели, не попробует ли кто-нибудь пройти по этой тропе, но так, чтобы он вас не заметил до того момента, как его намерения станут явными.

– Так и было задумано. Вести уже разнеслись по деревне, и, конечно, всем известно, что мы здесь, но всегда есть надежда выяснить что-нибудь еще. К счастью для вас, здесь оказался я, – добавил он. – Иначе вам было бы не избежать допроса с пристрастием от Ньюленда, того малого, который стоял тут на страже, и он отправил бы вас восвояси.

– Я родился под счастливой звездой, – беспечно отозвался Мордекай Тремейн.

Он извлек из глубин жилетного кармана старомодные карманные часы и открыл их.

– Мне пора обратно. Я обещал отсутствовать не более получаса. – Тремейн вернул часы на место и вопросительно взглянул на своего спутника. – Вы остаетесь в деревне, Джонатан?

– Да. Я снял номер в «Адмирале». В пабе, дальше по дороге. Только не приходите туда и не спрашивайте меня, – предостерегающе добавил он. – Во-первых, нам лучше не показываться вместе, чтобы местные не подняли шум, а во-вторых, у вас будет больше шансов что-нибудь выяснить, если никто не заподозрит в вас моего друга. Люди охотнее поделятся с вами сплетнями, если будут считать, что вы не передадите их мне.

– Значит, мне предстоит стать вашим наперсником, – промолвил Тремейн. – Ладно, «Баркис согласен»[3]3
  Диккенс Ч. (1812–1870) Дэвид Копперфилд.


[Закрыть]. Буду держать ухо востро. Но, разумеется, не задаром.

– Не беспокойтесь. Какой бы оборот ни приняло дело, вы о нем узнаете. Однако нам понадобится место для встреч. Есть предложения?

Тремейн задумался, а потом вспомнил здание из красного кирпича у самой окраины деревни, возле которого видел афишу постановки. Он описал это место Бойсу, и тот кивнул.

– Я знаю его, это деревенский клуб. Встретимся там в одиннадцать часов. И обменяемся мнениями. А теперь мне нужно убедиться, что путь свободен.

Инспектор направился в обратный путь по тропе в сторону дороги. Тремейн следовал за ним на расстоянии, и правильно делал, потому что смог скрыться из виду за деревьями по поспешному сигналу Бойса, который умышленным шумом заглушил звуки его поспешного бегства.

Причина, по которой Тремейну пришлось затаиться, вскоре стала очевидна. Раздался чей-то голос. Высокомерный, с грубоватыми нотками.

– Это вы – приезжий из Скотленд-Ярда?

– Да, я из Скотленд-Ярда, – спокойно подтвердил Бойс.

– Отлично. Я слышал, что вы здесь. Моя фамилия Воэн.

Человек замолчал, словно рассчитывал на некую реакцию. Если он и вправду ждал, то его постигло разочарование. Бойс не произнес больше ни слова. Тремейн осторожно выглянул из-за деревьев и подлеска. Инспектор стоял у калитки, лицом к человеку, который обратился к нему. К счастью, все внимание мужчины было устремлено на детектива, в сторону Тремейна он даже не смотрел, и тот воспользовался этой возможностью, чтобы изучить его. Как последнему, кто видел Лидию Дэр живой, Мартину Воэну явно было суждено сыграть важную роль в этом деле. Следовательно, он заслуживал пристального внимания.

Пол Расселл довольно точно описал его – мужчину средних лет, могучего сложения, выше среднего роста, способного, если пожелает, оказаться крепким орешком. К этой весьма неопределенной детали Тремейн присовокупил мощную челюсть – признак сильного и решительного характера, прямой нос, придающий лицу оттенок жестокости, а под широкими густыми бровями – темные глаза, испытующе смотрящие на Джонатана Бойса.

– Я Воэн, – повторил рослый мужчина, словно решив, что инспектор не отреагировал на это заявление в первый раз лишь потому, что не услышал его. – Я был последним, кто видел мисс Дэр живой.

– Я так и понял, – спокойно отозвался инспектор.

– И это все? – Вопрос прозвучал резко. – Разве вы не собираетесь допросить меня?

Бойс слегка оживился и ответил с легким оттенком иронии:

– Всему свое время, мистер Воэн. Мы стараемся делать все по порядку.

– А мне казалось, – возразил его собеседник так, словно ровный тон давался ему с трудом, – что в этом случае вам следовало бы сначала допросить меня, чтобы сузить круг обстоятельств данного преступления.

– Мы ничего не упустили и не проглядели, – заверил Бойс. – Мы сознаем, что ваши показания могут оказаться важными, и намерены задать вам ряд вопросов, но позднее.

Крупная фигура Мартина Воэна метнулась к калитке, одним плавным движением, словно волна, преодолев расстояние.

– Разрази меня гром, приятель! Вы что, не понимаете? Убили женщину! И ее убийца разгуливает где-то, свободный, как вы и я, хранит свою страшную тайну и смеется над нами, а вы стоите здесь так, словно время ничего не значит, и ни черта не делаете!

А потом буря стихла. присутствующие увидели, как он с трудом берет себя в руки, как сильные пальцы сжимаются на планках калитки. Воэн посмотрел Бойсу в лицо:

– Простите, инспектор… Вы ведь инспектор, да? Боюсь, я немного не в себе. В шоке, ведь мы ужинали с ней прошлым вечером… – Он сделал глубокий вдох, словно стараясь привести себя в равновесие. – Вы уже выяснили что-нибудь?

– Это моя работа, – ответил Бойс, – искать и выяснять.

Воэн взглянул на тропу через рощу и снова настороженно уставился в лицо инспектору.

– Если я вам понадоблюсь, – произнес он, – вы, наверное, уже знаете, где меня найти. Я живу в «Хоум-лодже», за выгоном.

– Да, знаю, – кивнул Бойс.

Воэн продолжал стоять, глядя на него, словно не решаясь высказать, что у него на уме. Потом добавил:

– Здесь, в Далмеринге, скрывается какое-то зло. Внешне все мирно, чудесно и обычно, но если копнуть, гниль, гной и скверна. Там смердят силы тьмы и зла. И Лидия это понимала. Она пыталась объяснить мне, но я не слушал. Господи, если бы только я поверил ей! Если бы настоял на своем и проводил, когда она сказала, что предпочитает пройтись одна!

Воэн подался вперед. Голос звучал сравнительно ровно, но взгляд был диким.

– А теперь уже слишком поздно, инспектор. Нельзя перевести часы назад и снова прожить вчерашний день. Зато можно выяснить, кто ее убил. Найти его, взять обеими руками за горло, – сильные пальцы Воэна начали сжиматься, – и услышать, как он молит о пощаде, увидеть, как мерзкие глаза преступника наливаются страхом, как выкатываются из орбит, когда он понимает, что его лишают жизни!

Бойс стоял не шелохнувшись. Его лицо осталось бесстрастным.

– Вынужден напомнить, мистер Воэн, – негромко произнес инспектор, – что у закона есть свои способы решать подобные вопросы.

Мартин Воэн отпрянул и засмеялся. Этот странный, чуть язвительный звук исходил откуда-то из глубины.

– Разумеется, – согласился он. – Я только хотел сказать, инспектор, что вы можете рассчитывать на мою помощь во всем. И я буду рад любой возможности помочь вам. Но вы наверняка заняты, а я отнимаю у вас время. Простите меня за недавнюю вспышку.

– Извиняться незачем, – ответил Бойс. – Я понимаю, каково вам сейчас.

– Правда?

Вопрос прозвучал совсем тихо. Воэн искоса бросил на инспектора взгляд, кивнул и направился прочь. Бойс смотрел ему вслед, пока не решил, что его недавний собеседник покинул пределы слышимости, а потом обернулся и поискал Мордекая Тремейна.

– Ну и как вам наш мистер Воэн?

– Даже не знаю… – задумчиво ответил Тремейн. – Безумно зол – или умен?

– Не надо, – терпеливо попросил Бойс, – не изображайте таинственного и великого детектива. Просто объясните, что вы имеете в виду.

Лицо Мордекая Тремейна стало виноватым.

– Я хочу сказать, что вам, похоже, предстоит получить много предложений помощи. Сначала – от меня, теперь вот – от Мартина Воэна. Что касается меня, то это объяснить легко, – скромно добавил он. – А вот почему Воэн?

– Ну, вы-то опытный, неординарно мыслящий следователь, – усмехнулся Бойс. – Итак, почему же?

– Возможно, потому, что он зол. И одержим единственной мыслью – найти убийцу Лидии Дэр и отомстить за ее смерть. Потому и предложил помощь, что рассчитывает через вас выяснить хоть что-нибудь, желая скорее достичь этой цели. Или же все дело в том, что Воэн умен. И он сам убил Лидию Дэр. Потому и стремится быть в курсе вашего расследования, чтобы подстраховаться.

– Иными словами, вы полагаете, что прямо сейчас он ломал комедию? – Бойс покачал головой. – Вы намного опережаете меня, Мордекай. Я лишь полицейский. И вынужден придерживаться фактов. Я не могу позволить себе фантазировать. Но в этом вашем предположении, что Воэн безумно зол, что-то есть. Он ведь археолог, провел много времени на раскопках, написал книги о том, каким был мир тысячи лет назад. Такой человек, зарывшийся в прошлое, вполне может быть одержим странными и жестокими идеями – о мести, человеческих жертвах и так далее. Например, разговоры насчет сил тьмы не похожи на рассуждения психически здорового человека.

– Вот-вот, – подхватил Мордекай Тремейн, хотя его ответ мог означать что угодно.

Бойс хмурился и раздраженно ворошил мыском ботинка папоротники.

– Но где же мотив? – спросил он. – По какой причине Воэн либо убил Лидию Дэр, либо страстно желает отомстить за ее убийство? Знаете, Мордекай, – продолжил инспектор в неожиданном приступе откровенности, – чего я всегда больше всего опасался? С незапамятных времен я боялся когда-нибудь столкнуться с преступлением без мотива. Боялся, что мне поручат расследование, за которым не кроется никаких причин, что-нибудь совершенно бессмысленное, что поставит меня в тупик. И у меня такое чувство, что это оно.

Мордекай Тремейн внимательно посмотрел на дорогу сначала в одну сторону, затем в другую. Путь был свободен. Он открыл калитку и вышел.

– Вы впадаете в меланхолию, Джонатан. А все потому, что дело только началось и вы пока не нашли, за что можно зацепиться. Это же убийство. А для убийства, – нравоучительно заключил он, – всегда есть мотив.

Глава 4

Мордекай Тремейн ловко держался в тени. Как только неизбежные церемонии знакомства завершились, он мало-помалу вышел из разговора, и собственные действия в сочетании с тем, что помыслы его собеседников занимал один и тот же предмет, обеспечили ему именно то положение, к которому он и стремился, – незаметного наблюдателя.

Местом действия являлась гостиная в «Стране роз» – такое красивое название дали супруги Расселл своему живописному, манящему уютом дому. Восемь человек расположились в этой комнате, пристроившись на подлокотниках кресел с удобством, легкостью и непринужденностью близких знакомых. Было ясно, что Джин и Пол Расселл привыкли держать двери дома открытыми и «Страна роз» служит неофициальным центром светской жизни Далмеринга.

На первый взгляд казалось, будто это просто дружеская встреча. Но Мордекаю Тремейну не понадобилось много времени, чтобы заметить: под внешним спокойствием атмосфера опасно насыщена электричеством. Корочка, покрывающая отношения между этими людьми, болтающими так непринужденно, была опасно ломкой. Порой она трескалась, открывая безобразную смесь страха и недоверия, бурлившую под ней.

Причина крылась в единственном зловещем слове: «убийство». Все эти люди знали Лидию Дэр. В той или иной степени жизнь присутствующих была связана с ее жизнью. Теперь она мертва, а ее убийца разгуливал, никем не обнаруженный, и, вероятно, находился среди них, поэтому в любом общении с соседями преобладало подозрение. Виновные и невинные, осознанно или подсознательно, они держались друг с другом настороженно, напряженно ждали, что в случайно брошенном слове прозвучит мрачный смысл, спешили уловить пагубное значение в, казалось бы, ничем не примечательной фразе.

Женщины, как отметил Мордекай Тремейн, здесь составляли большинство. Помимо него самого и Пола Расселла среди собравшихся находился только один мужчина – Расселл представил его как Джеффри Маннинга. По мнению Тремейна, ему было лет двадцать пять; грубые черты и широкая кость этого молодого человека с тихим голосом не давали никаких оснований назвать его красавцем, однако он располагал к себе искренней улыбкой.

Бесспорно, на нем сказывалось то же напряжение, которое охватило присутствующих, но, несмотря на это, его обаятельная улыбка на время рассеивала ощущение натянутости, и разговор велся свободнее, не так скованно, как раньше. Мордекаю Тремейну всегда импонировала молодость, и он сразу проникся к Маннингу симпатией. Ему пришлось напомнить себе: со стороны следователя, занятого поисками истины, неблагоразумно строить суждения, полагаясь на первое впечатление и личные предпочтения.

Та же самодисциплина потребовалась ему в отношении к девушке, сидящей на подлокотнике кресла, к которой пристроился Маннинг. Филлис Голуэй, привлекательная брюнетка, обладала внешностью того типа – как правило, неудачно называемого «свежей и неиспорченной», – жертвой какого был склонен пасть Мордекай Тремейн. Слишком уж близка она оказалась к очаровательному, бережно хранимому в сердце идеальному образу дочери, которую он хотел бы иметь.

Сейчас Филлис Голуэй хмурилась, но это не портило ее внешности. Мордекай Тремейн думал, что она просто прелесть.

– Это трудно, – с сомнением произнесла Филлис, – решить, как лучше поступить. А вы как думаете, Полин?

Вопрос был адресован женщине, сидящей напротив нее. Тремейн ловил себя на том, что слишком уж часто поглядывает на Полин Конрой. Если красота Филлис Голуэй была типичной для пылкой и благоуханной молодости, то внешняя привлекательность Полин Конрой принадлежала к виду, который наилучшим образом описывает избитое слово «эффектная».

В ней чувствуется, решил Мордекай Тремейн, нечто большее, нежели просто жизнь. Бесспорно, она красива, но ее красота чуть более очевидна, чем подразумевает хороший вкус. Темные волосы, подвитые на концах, едва достающие до изящных плеч и при каждом повороте головы открывающие стройную шею, были жгуче черными. Безупречная кожа, яркие живые глаза, затененные длинными ресницами, способными трепетать, вызывая неизъяснимое волнение, полные алые губы, обнажавшие в улыбке ровные белые зубы, напомнили Мордекаю Тремейну глянцевый снимок в журнале о кино.

«Фотогеничная». Это слово вспыхнуло у него в памяти словно по щелчку затвора фотоаппарата. Она Голливуд со всеми его атрибутами: томная грация на фоне бархатной роскоши.

Неудивительно, что она производит такое впечатление. Полин Конрой – актриса, но пока не звезда; еще не ослепительное светило на небосводе, сияние которого притягивает к билетным кассам восхищенные толпы, но обладающая амбициями и снедаемая желанием взобраться по крутым склонам к обиталищу ангелов.

А это означало, что Полин Конрой постоянно работает на публику – точнее, непрестанно переигрывает, чтобы привлечь к себе внимание. Ей приходилось щедро расточать свои таланты, пока не получившие признания. Она не могла позволить себе скромно прятать за темными очками и псевдонимом успех в размере миллиона долларов.

На вопрос Филлис Голуэй она ответила не сразу. Тремейн не понял, было ли ее замешательство отчасти позой или объяснялось тем, что она и вправду затруднилась, облекая ответ в слова.

– Полагаю, с постановкой мы должны продолжить, – медленно промолвила Полин. – Ведь это наш долг перед зрителями. Мне кажется, именно этого хотела бы от нас Лидия.

Она замолчала и огляделась. Держалась Полин немного виновато, будто чувствовала, что выразилась шаблонно, слишком строго следуя репликам своей роли, придерживаясь традиции.

Мордекай Тремейн услышал достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Перед его мысленным взором возникла доска объявлений, которую он видел возле строения, названного Джонатаном Бойсом деревенским клубом. Пьесу «Для убийства есть мотив», указанную на афише, ставила «колония» Далмеринга в пользу местных благотворительных организаций – сиротского приюта на окраине Кингсхэмптона и приморского курорта на расстоянии пяти миль от деревни. Постановку широко рекламировали в округе, представление должно было состояться через две недели. Вопрос заключался в том, следует ли ее отложить – или даже отменить – в связи с тем, что вся деревня потрясена убийством.

Лидия Дэр не играла в пьесе, а выполняла обязанности помощника режиссера и брала на себя львиную долю неизбежной закулисной работы. Ее смерть в любом случае повергла бы в ужас труппу, а поскольку она свершилась жестоким и страшным образом, ее воздействие ощущалось вдвойне.

После того как Полин Конрой высказала свое мнение, наступила тишина, а затем нерешительно прозвучал еще один голос:

– А по-моему… лучше все отменить.

Голос подала Карен Хэммонд. Темные очки она сняла, и Мордекай Тремейн убедился, что не ошибся в своих предположениях: у нее действительно голубые глаза. Кроме того, первое впечатление, оставленное ее красотой, подтвердилось – Далмерингу определенно повезло с внешностью местных жительниц, – вдобавок Тремейн заметил, что нервы Карен Хэммонд вконец расстроены.

Он видел, как уголки ее губ судорожно подергиваются, руки непрестанно двигаются. Сама Карен этого не сознавала, а если и сознавала, то движения эти были настолько привычны ей, что она воспринимала их как само собой разумеющееся. Ранее этим днем, глядя на нее из машины, подъехавшей к дому, Тремейн успел обратить внимание лишь на очевидное – то есть внешность, платье и изящные манеры, – но теперь не сомневался, что если кто-нибудь из присутствующих и пал жертвой затяжной тревоги, то именно Карен Хэммонд.

Во взгляде Полин Конрой на женщину, прелесть которой резко контрастировала с ее собственной яркой и броской красотой, внезапно мелькнула враждебность.

– Почему? – резко спросила она.

Тонкие пальцы правой руки Карен Хэммонд нервно крутили украшенное искусной резьбой золотое колечко на безымянном пальце. Ответила она нехотя:

– Все это… так ужасно. Теперь все иначе, когда Лидия… мертва. Будут допросы… огласка. К нам съедутся газетчики, начнут задавать вопросы, совать всюду нос, следить за каждым нашим словом и шагом. Неужели вы не понимаете? Если мы не отменим пьесу, о ней наверняка напишут в газетах. Решат, что это интересный материал… захотят выяснить, чем занималась в постановке она, кто займет ее место и прочие детали. В итоге все будет выглядеть… сомнительно.

– С какой стати? – холодно возразила Полин Конрой. – Допустим, газеты действительно узнают о пьесе и пожелают подготовить о ней материал. Реклама – как раз то, что нам требуется. Мы ведь мечтаем, чтобы пьеса имела успех, верно? Знаем, что и Лидия хотела того же самого. А что касается газетчиков, задающих всевозможные вопросы, – голос приобрел оттенок злого ехидства, – нам незачем бояться их. Ведь нам же нечего скрывать – никому из нас, так?

Последний вопрос прозвучал как вызов. Еще чуть-чуть – и шпага была бы выхвачена. Карен Хэммонд замерла. Опять возник тик, порожденный смятением, ее лицо под загаром побелело.

– Конечно! Я совсем не это имела в виду. Просто мне хотелось избавиться от лишних бед, каких у нас и без того немало. Я думала, так будет лучше для всех – для нас, присутствующих здесь, для мистера Воэна и мистера Шеннона… и для мистера Галески.

По тому, как выжидательно и виновато Карен Хэммонд произнесла последнюю фамилию, стало ясно, что она ждет реакции на нее.

И она не ошиблась. Глаза Полин Конрой полыхнули гневным огнем, прежде чем она сумела сдержаться и благоразумно скрыла его, опустив длинные ресницы.

– По-моему, – выговорила она губами, которые вдруг утратили свою манящую пухлость и превратились в тонкую жесткую линию, – мистер Галески вряд ли откажется отвечать на вопросы, какими бы они ни были – и кто бы их ни задал.

Последние слова она подчеркнула так, что было понятно: она имела в виду Скотленд-Ярд. Враждебность между двумя женщинами нарастала.

Пол Расселл подался вперед и сделал жест рукой:

– Разумеется, он не откажется. Серж готов помочь всем, чем может, так же как и мы.

Предостерегающий звоночек эхом отдался в голове Мордекая Тремейна. Но прежде чем он сумел уловить смысл происходящего, успел надежно приколоть его к воображаемой стене у себя в голове, все уже прекратилось. Расселлу удалось разрядить обстановку. Он повернулся к Сандре Борн и заметил:

– Лучшее, что мы можем сделать, Сандра, – оставить это на ваше усмотрение. Ведь вы были ближе к Лидии, чем кто-либо из нас. Значит, вам и решать.

До сих пор Сандра Борн почти не принимала участия в разговоре. Тремейн наблюдал, как она с печальным видом сидит в углу комнаты. Взгляд беспокойно скользил по лицам присутствующих, но высказаться она даже не пыталась. В ней ощущалась какая-то вялость, словно некая эмоциональная буря лишила ее жизненных сил.

Сердце Мордекая Тремейна переполнялось сочувствием к ней. Сандра Борн и Лидия Дэр были не просто подругами, не только жили вместе, но и имели одинаковые вкусы и интересы, чуть ли не мыслили одинаково. Казалось, Сандра раздавлена судьбой, в которую беззаветно верила и которая вдруг обманула ее доверие.

Замечание Расселла, адресованное Сандре, побудило ее повернуться к нему. Вид дружелюбного, загорелого и обветренного лица доктора, похоже, придал ей смелости, и Тремейну показалось, будто он наблюдает, как жизнь медленно вливается обратно в ее безвольное тело.

– Нам надо продолжить, – заявила она. – Мы так старались, многого добились, что было бы жаль взять и остановиться. Лидии… хотелось, чтобы пьеса имела успех.

– В таком случае решено, Санди, – произнес Расселл и обвел взглядом присутствующих. – Согласны?

Все одобрительно зашумели. Даже Карен Хэммонд, явно готовая к тому, что окажется в меньшинстве, согласно кивнула. Полин Конрой метнула в нее торжествующий взгляд.