Текст книги "Великий Гэтсби. Ночь нежна"

– Даже в тот день, у водопада Панч-Боул, когда я нес тебя на руках, чтобы ты не намочила туфли? – В его охрипшем голосе зазвучала нежность… – Дейзи?

– Пожалуйста, не надо, – произнесла она холодно, но без прежней злости. Она взглянула на Гэтсби. – Вот, Джей… – начала она и стала дрожащей рукой прикуривать сигарету. Вдруг она швырнула сигарету и горящую спичку на ковер.

– Ты слишком многого от меня хочешь! – крикнула она в лицо Гэтсби. – Я люблю тебя сейчас – разве этого недостаточно? Я не могу изменить прошлое. – Она начала беспомощно всхлипывать. – Я любила его… когда-то… Но тебя я тоже любила.

Гэтсби широко открыл глаза, после чего устало опустил веки.

– Ты любила и меня… тоже? – повторил он.

– Даже тут она врет! – взвился Том. – Она даже не знала, живы ли вы! Так вот, у нас с Дейзи есть свое прошлое, которого вы никогда не узнаете, прошлое, которое мы с ней не в силах забыть.

Казалось, эти слова причиняли Гэтсби физическую боль.

– Я хотел бы поговорить с Дейзи наедине, – решительно произнес он. – Она так взволнована…

– Даже наедине я не смогу сказать, что никогда не любила Тома, – сквозь слезы призналась она. – Это была бы неправда.

– Конечно, неправда, – согласился Том.

Она повернулась к мужу.

– Как будто тебя это волновало, – сказала она.

– Разумеется – и до сих пор волнует. Теперь я окружу тебя еще большей заботой.

– Вы так ничего и не понимаете, – произнес Гэтсби, едва не впадая в панику. – Вы больше никогда не станете о ней заботиться.

– Неужели? – Том широко раскрыл глаза и рассмеялся. Теперь он мог себе позволить сохранять самообладание. – Это еще почему?

– Дейзи уходит от вас.

– Чепуха.

– Это действительно так, – выдавила из себя Дейзи.

– Никуда она не уходит! – Том обрушил словесный шквал на Гэтсби. – Уж конечно, не к заурядному жулику, который украдет кольцо, а потом наденет ей на палец!

– Это невыносимо! – вскричала Дейзи. – Давайте же поскорее уедем!

– Кто вы вообще такой? – бушевал Том. – Что вы из шайки, увивающейся вокруг Мейера Вольфсхайма, – это я уже выяснил. Я тут провел маленькое расследование касательно ваших делишек – и завтра же его продолжу!

– Сколько вам будет угодно, старина, – ответил Гэтсби, не повышая голоса.

– Я разузнал, что собой представляют эти ваши «аптеки». – Он повернулся к нам и затараторил: – Они с этим Вольфсхаймом скупили множество аптек на окраинах Нью-Йорка и Чикаго и из-под прилавка торговали алкоголем. Это лишь одна из его афер. Как только я его увидел, я сразу принял его за бутлегера – и не очень-то ошибся!

– И что с того? – вежливо возразил Гэтсби. – Полагаю, что ваш друг Уолтер Чейз не побрезговал участием в нашем деле.

– А вы его выбросили за борт, верно? Вы допустили, что он на месяц угодил в тюрьму в Нью-Джерси! Боже мой! Слышали бы вы, что Уолтер порассказал о вас!

– Он пришел к нам без гроша в кармане. И был очень рад немного подзаработать, старина.

– Хватит называть меня «стариной»! – вскричал Том. Гэтсби промолчал. – Уолтер мог бы засадить вас и за букмекерство, но Вольфсхайм угрозами заставил его держать язык за зубами.

Лицо Гэтсби приняло необычное, но в то же время смутно знакомое выражение.

– Все эти махинации с аптеками – так, мелкие делишки, – медленно продолжал Том. – Однако сейчас вы задумали нечто такое, о чем Уолтер побоялся мне рассказать.

Я посмотрел на Дейзи, переводившую полный ужаса взгляд с Гэтсби на мужа, и на Джордан, сосредоточенно принявшуюся выполнять эквилибристические упражнения с невидимым предметом у себя на подбородке. Затем я снова повернулся к Гэтсби – и его вид поразил меня. Он выглядел так – и я говорю это с полным презрением к злобным сплетням, услышанным в его саду, – словно убил человека. В тот момент выражение его лица полностью отвечало этим двум словам, как бы фантастично это ни звучало.

Затем в лице что-то изменилось, и он возбужденно заговорил, обращаясь к Дейзи, отрицая все, защищая свое имя от только что брошенных ему в лицо обвинений. Но с каждым его словом она все больше замыкалась в себе, так что он вскоре умолк. Лишь несбывшаяся мечта продолжала сражаться на излете догоравшего дня, пытаясь дотянуться до того, что уже утратило свои очертания, с отчаянием обреченного прорываясь к голосу в другом конце комнаты, уже ставшему чужим.

И этот голос вновь взмолился:

– Ну, пожалуйста, Том! Уедем! Я больше не в силах это выносить!

Ее испуганные глаза говорили о том, что прежняя решимость и смелость испарились без следа.

– Отправляйся домой, Дейзи, – сказал Том. – С мистером Гэтсби в его машине.

Она метнула на Тома встревоженный взгляд, но тот продолжил великодушно-презрительным тоном:

– Поезжай. Он не станет тебе досаждать. Надеюсь, он понимает, что его беспардонная интрижка окончена.

Они ушли, не сказав ни слова, исчезли, будто случайные видения, лишенные всего – даже нашей жалости.

Спустя мгновение Том встал и начал заворачивать в полотенце неоткрытую бутылку виски.

– Выпить хотите? Джордан? Ник?

Я не ответил.

– Ник? – снова спросил он.

– Что?

– По глоточку, а?

– Нет… Я только что вспомнил, что у меня сегодня день рождения.

Мне исполнилось тридцать лет. Передо мной простиралась непредсказуемая, полная опасностей дорога длиной в десятилетие.

Было уже семь вечера, когда мы втроем уселись в синее купе и поехали на Лонг-Айленд. Том говорил, не умолкая ни на миг, смеялся и сыпал шутками, но его голос доносился до нас с Джордан словно издалека, наравне с шумом на тротуарах или грохотом надземки. Сочувствие имеет свои пределы, и нам хотелось, чтобы все их душераздирающие ссоры остались где-то там, в большом городе. Тридцатилетие – оно сулило все больше одиночества, все меньше знакомых-холостяков, все меньше энергии и энтузиазма, все меньше волос на голове. Но рядом со мной сидела Джордан, которая, в отличие от Дейзи, была слишком умна, чтобы тянуть за собой давно забытые мечты. Когда мы проезжали по темному мосту, ее бледное лицо неспешно приникло к моему плечу, и жуткий колокольный звон, возвестивший о моем тридцатилетии, смолк от ободряющего пожатия ее руки.

Итак, мы мчались навстречу смерти сквозь прохладные сумерки.

Молодой грек по фамилии Михаэлис, державший кофейню у подножия шлаковых холмов, стал главным свидетелем во время дознания. Он проспал самое жаркое время дня, а в начале шестого вечера прошелся до гаража, где увидел Джорджа Уилсона в его крошечной конторке. Уилсону было плохо, по-настоящему плохо: он был бледен, как его выгоревшие на солнце волосы, и его всего трясло. Михаэлис посоветовал ему лечь в постель, но Уилсон отказался, говоря, что иначе он упустит клиентов. Когда сосед пытался уговорить Уилсона, у них над головами раздались страшный шум и грохот.

– Это я жену запер наверху, – спокойно объяснил Уилсон. – Пусть посидит там до послезавтра, а потом мы уедем.

Михаэлис пришел в замешательство. Они прожили по соседству четыре года, и даже в мыслях Уилсон никогда не казался ему способным на такое. Вообще-то он относился к тем, кого называют «побитыми жизнью»: когда он не работал, то сидел на стуле у порога и глазел на прохожих и проезжавшие машины. Если с ним кто-то заговаривал, он в ответ всегда смеялся приятным, но каким-то бесцветным смехом. Он состоял при своей жене, а не она при нем.

Поэтому вполне естественно, что Михаэлис попытался разузнать, что же случилось, но Уилсон молчал как рыба. Он начал бросать на своего визитера косые, подозрительные взгляды и принялся допытываться, что тот делал в такой-то день и в такой-то час. Михаэлису уже надоел этот допрос, и тут мимо них прошли несколько рабочих, направлявшихся в его заведение, так что Михаэлис воспользовался возможностью убраться восвояси, намереваясь чуть позже заглянуть еще разок. Но так и не заглянул – похоже, просто забыл, и все. Когда он снова вышел на улицу в начале восьмого, он вспомнил разговор с Уилсоном, поскольку услышал раздававшийся из гаража громкий и злой голос миссис Уилсон.

– Бей, бей! – кричала она. – Повали и бей, бей, грязный, плюгавый трус!

Через секунду она выскочила в сгущавшиеся сумерки, размахивая руками и что-то крича. Но не успел Михаэлис отойти от двери, как все было кончено.

«Машина смерти», как ее потом окрестили газеты, даже не притормозила. Она появилась из сгущавшейся темноты, на какое-то мгновение с трагическим визгом завиляла на дороге и исчезла за поворотом. Михаэлис не смог даже точно определить ее цвет – первому из приехавших полицейских он сказал, что машина была светло-зеленая. Встречная машина, ехавшая в Нью-Йорк, проскочила метров сто, и ее водитель побежал туда, где лежала, поджав колени, Миртл Уилсон, чья жизнь была варварски оборвана, и кровь огромным черным пятном расплывалась в дорожной пыли.

Михаэлис и водитель подбежали к ней первыми, но, разорвав еще мокрую от пота блузку, они увидели, что ее левая грудь болтается, словно лоскут, и поняли, что нет смысла прикладывать ухо к сердцу. Рот ее был широко раскрыт и надорван по углам, как будто она захлебнулась, исторгая кипучую жизненную силу, которую так долго в себе копила.

Мы еще издали увидели три-четыре автомобиля и разраставшуюся толпу.

– Авария! – сказал Том. – Это хорошо. Уилсону наконец-то найдется работенка.

Он сбросил скорость, но останавливаться не собирался, пока мы не подъехали поближе и вид испуганных хмурых лиц не заставил его машинально нажать на тормоза.

– Посмотрим, что случилось, – неуверенно произнес он. – Взглянем и поедем дальше.

Тут я услышал несмолкающее глухое завывание, доносившееся из гаража. Когда мы вышли из машины и подошли поближе, в нем можно было разобрать слова «О боже мой!», беспрестанно повторявшиеся со сдавленным стоном.

– Тут что-то серьезное, – взволнованно сказал Том.

Он приподнялся на цыпочки и поверх голов заглянул в гараж, освещенный лишь болтавшейся на проводе тусклой желтой лампочкой, обтянутой металлической сеткой. Затем он натужно захрипел и, раздвигая толпу своими могучими плечами, подался вперед.

Толпа снова сомкнулась с недовольным ропотом, и прошла целая минута, прежде чем я смог вообще что-то увидеть. Люди продолжали подходить, и напиравшие сзади вдруг с силой втолкнули нас внутрь.

Тело Миртл Уилсон, завернутое в два одеяла, словно ее знобило душным вечером, лежало на верстаке у стены. Том, стоявший спиной к нам, неподвижно склонился над ней. Рядом с ним полицейский в мотоциклетном шлеме записывал фамилии свидетелей, что-то постоянно исправляя в блокноте взмокшей рукой. Сначала я не мог определить, откуда доносятся сдавленные стоны, гулким эхом отражавшиеся от стен пустого гаража. Потом я увидел Уилсона – он стоял на высоком пороге своей конторки, обеими руками вцепившись в косяк и раскачиваясь из стороны в сторону. Какой-то человек что-то тихо говорил ему, время от времени пытаясь положить руку на плечо, но Уилсон ничего не видел и не слышал. Его взгляд медленно блуждал от качавшейся лампочки к лежавшему на верстаке телу и обратно; при этом он нескончаемо издавал пронзительные, леденящие душу стоны:

– О бо-оже мо-о-й! О бо-оже мо-о-й! О бо-о-же! О бо-оже мо-о-й!

Наконец Том рывком поднял голову и, обведя гараж остекленевшими глазами, обратился к полицейскому, пробормотав что-то неразборчивое.

– М-а-й, – по буквам говорил полицейский, – о…

– Нет, «р», – поправил его какой-то человек. – М-а-в-р-о…

– Послушайте меня! – свирепо прохрипел Том.

– Р, – продолжал полицейский. – О…

– Г…

– Г… – Тяжелая ладонь Тома с силой ударила его по плечу, и он поднял на него глаза: – Чего тебе, парень?

– Что случилось? Я хочу знать, что случилось, и все.

– Ее сбила машина. Насмерть.

– Насмерть… – повторил Том, уставившись в пространство.

– Она выбежала на дорогу. А сукин сын даже не остановился.

– Там две машины было, – сказал Михаэлис. – Одна шла оттуда, другая туда.

– Куда это – туда? – нетерпеливо спросил полицейский.

– В разные стороны. Значит, она… – Он было поднял руку, чтобы показать на одеяла, но тотчас же опустил ее. – Она выбежала вон туда, а та машина, что шла из Нью-Йорка, врезалась прямо в нее. Шла она километров под пятьдесят-шестьдесят.

– Как называется это место? – спросил полисмен.

– Никак не называется.

К ним подошел хорошо одетый негр.

– Это была желтая машина, – сказал он, – большая желтая машина. Новая.

– Вы видели происшествие? – спросил полицейский.

– Нет, но машина обогнала меня дальше отсюда по шоссе, и шла она за шестьдесят. Где-то под восемьдесят, а то и девяносто.

– Идите сюда, я запишу вашу фамилию. Осади, осади назад! Мне надо записать его фамилию.

Очевидно, обрывки этого разговора долетели до Уилсона, по-прежнему раскачивавшегося в дверном проеме, потому что к его стонам добавились новые крики:

– Не надо мне говорить, что это была за машина! Я знаю, что это была за машина!

Глядя на Тома, я увидел, как у него под пиджаком налились стальные мышцы. Он быстро подошел вплотную к Уилсону и крепко схватил его за плечи.

– Возьмите же себя в руки, – прохрипел он, стараясь успокоить его.

Уилсон взглянул на Тома. Он приподнялся на цыпочки и непременно рухнул бы на колени, если бы Том не поддержал его.

– Послушайте, – начал Том, слегка встряхнув его. – Я подъехал сюда буквально минуту назад. Из Нью-Йорка. Я подогнал вам купе, о котором мы говорили. Та желтая машина, за рулем которой я был сегодня днем, – не моя. Слышите? С тех пор я ее не видел.

Только мы с негром стояли достаточно близко, чтобы расслышать эти слова, но полицейский уловил что-то в интонациях Тома и впился в него жестким взглядом.

– Что там еще за разговорчики? – вмешался он.

– Я его знакомый. – Том повернул голову к стражу порядка, продолжая крепко держать Уилсона руками. – Он говорит, что знает машину, которая все это натворила… Это была желтая машина.

Повинуясь профессиональному чутью, полицейский с подозрением посмотрел на Тома.

– А какого цвета ваша машина?

– Синее купе.

– Мы только что прямо из Нью-Йорка, – добавил я.

Кто-то из подъехавших сразу за нами подтвердил это, и полицейский повернулся к свидетелю.

– Так, давайте снова вашу фамилию по буквам…

Подняв Уилсона, словно тряпичную куклу, Том отнес его в конторку, усадил на стул и вернулся.

– Надо бы с ним посидеть… кому-нибудь из вас, – бросил он не терпящим возражений тоном. Он проследил, как двое стоявших ближе всех мужчин переглянулись и с явной неохотой вошли в конторку. Затем Том закрыл за ними дверь и шагнул вниз, стараясь не смотреть на верстак. Проходя мимо меня, он прошептал:

– Поехали отсюда.

С подавленным видом, следуя за Томом, который локтями прокладывал нам путь, мы продрались сквозь продолжавшую прибывать толпу. Навстречу нам спешил врач с чемоданчиком в руке, которого вызвали полчаса назад в отчаянной надежде на чудо.

До самого поворота Том ехал медленно, а потом вдавил в пол педаль газа, и автомобиль понесся, рассекая ночной мрак. Чуть позже я услышал глухое хриплое всхлипывание и увидел, как по его лицу текут слезы.

– Проклятый трус! – еле слышно причитал он. – Даже не остановился.

Дом Бьюкененов неожиданно надвинулся на нас из-за темных, шелестящих листвой деревьев. Том остановился у крыльца и посмотрел вверх, на второй этаж, где на увитой плющом стене горели два окна.

– Дейзи дома, – произнес он. Когда мы вышли из машины, он взглянул на меня и слегка нахмурился.

– Надо было забросить тебя в Уэст-Эгг, Ник. Делать-то сегодня все равно нечего.

Что-то в нем изменилось, и он говорил решительно и с достоинством. Пока мы шли к крыльцу по залитому лунным светом гравию, он разрешил сложившуюся ситуацию несколькими отрывистыми фразами.

– Я вызову по телефону такси, чтобы тебя отвезли домой, а пока ты ждешь, вам с Джордан лучше пройти на кухню и распорядиться, чтобы вам подали что-нибудь поужинать – если вы проголодались. – Он открыл дверь. – Заходите.

– Нет, спасибо. Буду рад, если ты вызовешь мне такси. Я подожду на улице.

Джордан положила мне руку на плечо.

– Так вы не зайдете, Ник?

– Нет, спасибо.

Меня чуть-чуть подташнивало, и хотелось побыть одному. Но Джордан задержалась еще на мгновение.

– Всего лишь полдесятого, – сказала она.

Будь я проклят, если зайду; за день я по горло нахлебался их компанией, и это «их» вдруг стало относиться и к Джордан. Она, очевидно, что-то заметила в выражении моего лица, поскольку резко повернулась и по ступенькам побежала в дом. Несколько минут я сидел, обхватив голову руками, пока из дома не донесся голос дворецкого, вызывавшего по телефону такси. Тогда я медленно пошел от дома по подъездной аллее, намереваясь подождать у ворот.

Не успел я сделать и двадцати шагов, как меня кто-то окликнул, после чего из кустов на аллею вышел Гэтсби. Наверное, к тому времени нервы у меня были на последнем пределе, поскольку я не смог подумать ни о чем ином, кроме как о том, что его розовый костюм ярко сияет в лунном свете.

– Что вы здесь делаете? – спросил я.

– Просто стою, и все, старина.

Его присутствие показалось мне по меньшей мере странным, если не подозрительным. Мне вдруг показалось, что он собирается ограбить дом, и я бы ничуть не удивился, увидев в кустах зловещие физиономии «людей Вольфсхайма».

– Вы видели какое-нибудь происшествие на дороге? – спросил он после недолгого молчания.

– Да.

Он замялся.

– Она погибла?

– Да.

– Я так и думал. Я так и сказал Дейзи. Лучше пережить потрясение сразу, одним ударом. Она его выдержала весьма неплохо.

Он говорил так, словно значение имела лишь реакция Дейзи – и ничего больше.

– Я добрался до Уэст-Эгга по объездной дороге, – продолжал он, – и оставил машину у себя в гараже. Не думаю, чтобы нас кто-то видел, однако, разумеется, нельзя быть абсолютно уверенным.

К этому моменту он стал мне настолько противен, что я не счел нужным сказать ему, что он ошибается.

– Кто была эта женщина?

– Ее звали Миртл Уилсон. Ее муж – владелец гаража. Черт подери, как это произошло?

– Ну, я попытался вывернуть руль… – Он умолк, и я вдруг понял, как все случилось на самом деле.

– Так за рулем была Дейзи?

– Да, – ответил он, помедлив. – Но, разумеется, я скажу, что машину вел я. Понимаете, когда мы выехали из Нью-Йорка, она ужасно нервничала, и ей казалось, что за рулем она успокоится, придет в себя. А эта женщина буквально ринулась на нас как раз тогда, когда мы разъезжались с встречной машиной. Все произошло в какие-то секунды, мне показалось, что она хотела нам что-то сказать, потому что приняла нас за своих знакомых. Ну, Дейзи сперва отвернула от женщины к встречной машине, потом у нее сдали нервы, и она крутанула руль в обратную сторону. Не успел я его перехватить, как почувствовал удар… она, наверное, погибла на месте…

– Разорвало…

– Не надо, старина. – Он содрогнулся. – Так вот, Дейзи продолжала гнать. Я пытался заставить ее остановиться, но она ни в какую, так что мне пришлось дернуть ручной тормоз. Тут она рухнула мне на колени, а дальше я повел сам. – Он помолчал и через несколько мгновений продолжил: – Завтра она окончательно придет в себя. А я просто останусь здесь на случай, если он попытается скандалить из-за того, что произошло днем. Она закрылась у себя в комнате, а если он вздумает силой вломиться к ней, она выключит, а потом снова включит свет.

– Он ее пальцем не тронет, – возразил я. – Сейчас он думает совсем не о ней.

– Я не доверяю ему, старина.

– И долго вы собираетесь ждать?

– Всю ночь, если нужно. В любом случае до тех пор, пока они не лягут спать.

И тут я увидел все в совершенно ином свете. А вдруг Том узнает, что за рулем была Дейзи? Он может подумать, что тут есть какая-то связь… он вообще может подумать что угодно. Я посмотрел на дом: внизу ярко горели два-три окна, а наверху от окон Дейзи исходило розоватое свечение.

– Ждите здесь, – сказал я. – А я посмотрю, все ли там тихо.

Я прошел вдоль самого края газона, неслышно пересек посыпанную гравием дорожку и на цыпочках подкрался к ступеням веранды. Шторы в гостиной были раздвинуты, и я увидел, что там никого нет. Миновав веранду, где мы ужинали июньским вечером три месяца назад, я приблизился к небольшому прямоугольнику света, лившегося, как я полагал, из окна буфетной. Штора была задернута, но я обнаружил крохотный просвет у самого подоконника.

За кухонным столом друг напротив друга сидели Том и Дейзи, между ними стояло блюдо с холодной жареной курицей и две бутылки пива. Он что-то сосредоточенно ей втолковывал, и в доказательство своей правоты то и дело сжимал ее руку в своей. Время от времени она поднимала на него глаза и согласно кивала.

Они не были счастливы, и ни один из них не притронулся ни к курице, ни к пиву. Но и совершенно несчастными их тоже нельзя было назвать. Во всей этой картине ощущалось несомненное родство душ, и любой решил бы, что они о чем-то сговариваются.

Когда я на цыпочках уходил прочь от веранды, я услышал, как мое такси неуверенно пробирается к дому по темной дороге. Гэтсби ждал меня на том же месте.

– Все спокойно? – нетерпеливо спросил он.

– Да, все спокойно. – Я замялся. – Вам лучше отправиться домой и немного поспать.

Он покачал головой.

– Я хочу дождаться, когда Дейзи ляжет. Спокойной ночи, старина.

Он засунул руки в карманы и снова стал пристально наблюдать за домом, отвернувшись от меня, словно мое присутствие оскверняло его священное бдение. Я повернулся и пошел прочь, а он продолжал стоять, озаренный лунным светом, оберегая то, на что никто не покушался.