Текст книги "Апостол зла"

Глава 10

Манхэттен

Детектив сержант Ренни Аугустино обнаружил на своем столе уведомление, что шеф желает видеть его прямо сейчас. Более приятного или полезного занятия у него в данный момент не было, так что он направился в кабинет Муни.

– В чем дело, лейтенант? – спросил Ренни, опускаясь в кресло перед тошнотворно зеленым столом Муни. На шкафу с архивными документами стояла крошечная пластмассовая рождественская елочка – результат обучения миссис Муни на курсах рукоделия, – и огоньки на ней беспорядочно мерцали.

Шеф детективов Мидтаун-Норт лейтенант Джеймс Муни, мордастый пятидесятилетний «бульдог», поднял глаза от бумаги, которую держал в руках. На его лысине отражался свет флуоресцентных ламп с потолка.

– Пришел запрос комиссара полиции, Аугустино, – сообщил он своим обычным плаксивым тоном. – Он хочет включить тебя в новый спецотряд, что будет брать того киллера, за которым числится серия убийств.

– Вы уверены, что я тот самый Аугустино?

Муни заулыбался. Он делал это не часто.

– Да. Уверен. Потому что уточнял, чтобы самому убедиться.

Ренни был поражен. Он понадобился комиссару полиции?

– Прямо как кирпич на голову.

– Это твой шанс, Ренни. Справишься как следует, и ты снова на коне.

Ренни смотрел на Муни и видел, что шеф искренне желает ему добра. И его мнение о Муни вдруг разом переменилось. Начальник не очень ему нравился – компетентный, но раздражающий Ренни своим чрезмерным вниманием к канцелярской бумажной работе. Он не вдохновлял своих детективов. Подчиненным приходилось самим шевелиться, если они не собирались остаться простыми бумагомарателями. К счастью, в Мидтаун-Норт работало немало энтузиастов. Но, может быть, Ренни был слишком суров к Муни. И, может быть, потому, что испытывал неприязнь ко всем, кто носил лейтенантские нашивки, которые Аугустино сам давным-давно должен был получить.

– Угу, – сказал Ренни, поднимаясь и протягивая руку. – Может, и так. Спасибо, лейтенант.

Муни ответил на рукопожатие и протянул бумаги.

– Тебя ждут на Полис-Плаза сей момент. Постарайся не опаздывать.

Когда Ренни шел через дежурку, остальные детективы поздравляли его. Сэм Ланг в измятой зеленой кожаной куртке поджидал у стола, держа в левой руке чашку кофе, а правую протягивая ему навстречу.

Рождественский подарок, а, напарник?

Что за шум? – спросил Ренни, пожимая Сэму руку. – Я что, один во всей полиции ничего не знал?

Ну, если бы вечно не опаздывал, и ты был бы аu courant[15]15
  В курсе дел (фр.).


[Закрыть].

Ренни покосился на него. Он терпеть не мог, когда люди вставляли иностранные словечки. Разве что итальянские, тогда ладно.

– У меня вопрос, Сэм. Почему я?

– Потому что ты волевой и настойчивый.

Ренни подозрительно оглядел напарника поверх очков.

– «Волевой»... «Аи courant»... Ты снова взялся за этот учебник, который учит красиво выражаться?

– Позволь сформулировать по-другому, – с некоторым неудовольствием сказал Сэм. – Ты просто бульдог долбаный, когда за кого ухватишься.

– Откуда об этом знать комиссару полиции?

– Как откуда? А дело Дэнни Гордона?

– Угу. Ну да. Только где он был, когда меня вышибали из-за дела Дэнни Гордона?

– Кого это волнует? Значит, твое имя у комиссара в списке самых настырных сыщиков.

– Было бы мило, если б он сперва поинтересовался, хочу ли я браться за это.

– А ты что, не хочешь?

– Не знаю, Сэм.

– Ты что, шутишь? Тебе дают шанс продолжить карьеру, Ренни. Я хочу сказать, тебя сделают лейтенантом, когда спецотряд возьмет этого типа. Что тут плохого?

Может, и есть кое-что. Вдруг все опять обернется в ночной кошмар.

Как дело Дэнни Гордона.

Еще один маньяк-убийца разгулялся на воле. Начиная с лета девяностого года, под знаками зодиака плодится тьма подражателей. Мэр и комиссар полиции делают крупную ставку на создание нового оперативного спецотряда для охоты за новым лунатиком, который распугал с улиц города хорошеньких женщин, а заодно и тех, кто по ошибке причисляет себя к таковым.

Что, если они не справятся? Что, если Ренни ввяжется в это дело, а они не возьмут убийцу?

Он не сможет еще раз пройти через это. Провал дела Гордона истерзал его. Даже сейчас, через пять лет, дня не проходит, чтоб он не вспоминал мальчишку – и его убийцу.

– Ты ведь не собираешься давать им от ворот поворот? – спросил Сэм, сделав громадный глоток кофе.

Ренни силился улыбнуться.

– Нет, конечно. Пускай я сумасшедший, но не дурак же.

– Правильно. Потом и меня туда перетянешь.

И тогда возник Поттс с листом лощеной бумаги в руке.

– Вам факс, сержант.

Сэм засмеялся.

– Должно быть, от мэра.

– Нет, – сказал Поттс, – из «Саутерн Белл». Что-то про...

Ренни вдруг насторожился.

– Дай сюда.

Он схватил лист и просмотрел его.

Еще один звонок. И в том же городе, что в прошлый раз – в Пендлтоне, в Северной Каролине. Пять лет назад он разослал просьбу следить за сообщениями о хулиганских звонках особого рода: необычный звонок, детский голос, умоляющий о помощи. Наверно, кто-то в компании «Саутерн Белл» заложил распоряжение в компьютер.

«Благослови тебя Бог, кто бы ты ни был».

Это он! Сукин сын! Это он! Это Райан! Он в Северной Каролине, в Пендлтоне, в Северной Каролине!

– Что за Пендлтон? – поинтересовался Поттс. – И где это?

– Не знаю, – бросил Ренни, натягивая куртку. – Но собираюсь сейчас же разузнать побольше.

– Ты что, в библиотеку собрался? – спросил Сэм.

– Угу. Прихвачу пару книжек про Пендлтон, чтоб почитать в самолете. На сей раз не собираюсь терять ни минуты.

Лицо Сэма обмякло. Он взмахом руки отогнал Поттса.

Голос его перешел в пронзительный шепот.

– В самолете? Что ты хочешь сказать...

– Лечу туда. Попрактикуюсь гнусавить по-южному. Сойду за южанина?

– Ага. Из Южного Бронкса. Слушай, старик, ты рехнулся? Нельзя тебе никуда ехать.

Ренни с трудом заставил себя взглянуть в обеспокоенные глаза Сэма.

– Я должен ехать, Сэм. Ты же знаешь.

– Ничего я не знаю! О чем речь, будь я проклят? В спецотряде ты лейтенантские нашивки заработаешь!

– Это еще бабушка надвое сказала, – ответил Ренни.

Он разделил наваленные на столе бумаги на две аккуратные стопки, особо не разбирая их по порядку, и задвинул свой стул под стол.

– Кроме того, я чувствую, что заболеваю гриппом, и тяжело заболеваю. Честно признаться, меня уже знобит.

Сэм скривился в мрачной усмешке.

– Ты шутишь, да? Правда? Очередной розыгрыш?

– Посмотри мне в лицо, – предложил Ренни, зная, что должен выглядеть чертовски жутко. – Неужто это лицо парня, который шутит?

– Господи Иисусе, Ренни! Комиссар лично тебя требует! Ты не можешь сейчас уехать!

– Дело Дэнни Гордона прежде всего, Сэм. Ты же знаешь. – Он начинал горячиться. – Я гоняюсь за этим гадом долбанным пять лет и стою там же, где начал. Господи, ты же знаешь, чего мне стоило это дело! И вот я получил первую настоящую ниточку! Бог знает, куда она тянется, и ты думаешь, я отложу ее на потом? Нет, Сэм! Нет, будь я проклят! И хватит об этом.

Ренни выскочил из участка в холодную утреннюю серость, прежде чем Сэм успел попытаться еще раз наставить его на путь истинный. Он сбежал вниз по ступенькам в подземку, вскочил в почти пустой поезд, который только что прибыл. Мысли о Дэнни Гордоне навалились на него и подгоняли всю дорогу до Куинса.

Доехав до своей остановки и выбравшись наверх на улицу, он увидел, что тучи нависли ниже, в покалывающей лицо мороси начинают мелькать снежинки. Дождь со снегом. Но он, без дождевика и зонтика, словно этого не замечал. Вдобавок плохая погода вполне соответствовала настроению. Он закурил сигарету, быстрыми шагами прошел два квартала до своего дома, поднялся в квартиру на втором этаже.

Позвонив в «Америкэн», Ренни заказал билет до Рейли, быстренько собрал вещи, побросал в потертый старый чемодан несколько чистых рубашек, пару брюк, туалетные принадлежности, сверху вывалил прямо из ящика шкафа носки и несколько смен белья. Снял портупею и «смит-и-вессон» 38-го калибра, сунул их в чемодан между трусами. Надо успеть на электричку в аэропорт Ла-Гуардиа.

Но сперва кое-куда заскочить.

Улицы были уже в снегу. Он поднял воротник и пошел в южном направлении, миновал несколько кварталов, свернул на восток, пока не дошел до старого, обнесенного забором здания. Снежные хлопья падали ему на голову, таяли, холодные капли просачивались сквозь редеющие волосы, а он все стоял и смотрел на фасад. Слева от двери еще виднелась табличка:

ПРИЮТ СВЯТОГО ФРАНЦИСКА ДЛЯ МАЛЬЧИКОВ

Не в первый раз он стоит перед домом, где жил Дэнни Гордон. Он приходит сюда регулярно, чтобы вновь повторить клятву, данную здесь пять лет назад.

Тогда тоже шел снег.

Дэнни Гордон мертв. Хотя тело так и не удалось найти, в душе у Ренни не оставалось сомнений; он не сомневается, что священник убил его. Райан не мог скрыться и разъезжать с мальчиком, который был так изуродован. Нет. Он завершил то, что начал, и испарился. Полностью скрылся из виду.

До этой самой минуты. Через столько лет наконец обнаружилась ниточка. Ренни готов идти за ней на край света.

Ради Дэнни.

«Я не знаю, где ты, мальчик, но знаю, что ты мертв. Не думай, что если у тебя нет ни родных, ни семьи, значит, ни единую живую душу не волнует, что с тобой сделали. Волнует. Меня. И я намерен добраться до того, кто это сделал. Я, Ренальдо Аугустино, обещаю тебе это».

Он отвернулся и пошел под снегопадом к станции подземки, шепча кому-то еще одно обещание.

«А когда я доберусь до тебя, отец Билл Райан, доставлю тебя сюда... но сначала заставлю отведать всего, что ты сделал с несчастным ребенком».

Глава 11

Северная Каролина

Насчет воровства Раф оказался прав. Дело пошло легче. Это совершалось против ее воли.

При каждой мелкой краже Лизл искала в себе чувство вины, в каждом случае пыталась найти признаки угрызений совести, но, несмотря на все старания, вины не чувствовала, сожаления становились все слабее, все легче, пока не разлетелись в прах, который сыпался как песок сквозь пальцы.

Она переменилась. Очень многое теперь видела в другом свете. Например, собственных родителей...

На Рождество ей пришлось ехать домой. Выхода не было. Не хотелось расставаться с Рафом, но его тоже ждала семья, так что на праздники они разлучились.

Это был полный кошмар.

И полное прозрение. Она никогда раньше не понимала, До чего ничтожны ее родители. Какие они мелочные, самовлюбленные. Они практически не обращали на нее внимания. В сущности, их интересовало только одно – они сами. Им надо было, чтобы она провела праздники дома, не потому, что они действительно хотели ее видеть, а потому, что так полагается: единственный ребенок на Рождество должен быть дома. Ничего из происходящего у них за дверью их не занимало и не волновало, за исключением того, как они выглядят в глазах окружающих.

Воспоминание об обеде в рождественскую ночь еще живо в памяти – как она сидела и слушала их разговоры. Мерзкие пошлости, колкости, ревнивые замечания. Тонко рассчитанные, целенаправленные и язвительные, оскорбительные намеки, когда они расспрашивали, как она собирается делать карьеру, не хочет ли еще раз выйти замуж и подарить им внуков, чтобы они догнали своих старых друзей Андерсонов, у которых уже трое. Она никогда раньше не знала родителей, и несколько месяцев с Рафом открыли ей глаза.

Все это было тягостно. И приводило в ярость. Лизл спрашивала себя, что, в сущности, сделали эти люди как родители. Кормили ее, одевали, давали крышу над головой – она признает, это уже кое-что, ибо не все родители делают для детей даже это, – но, кроме удовлетворения жизненных потребностей, чем обеспечили? Что они ей передали?

Она была потрясена, когда осознала, что в ее жизни нет главного, на чем следовало сосредоточиться. Ее вырастили и выпустили в мир без компаса. А поскольку она со своей стороны ничего не предпринимала, чтобы поправить дело, ей оставалось плыть по волнам в полном смысле слова – в эмоциональном, духовном и интеллектуальном плане.

На следующий день после Рождества она улетела назад в Пендлтон. И была невероятно обрадована, обнаружив, что Раф ее ждет.

И сейчас он стоит рядом с ней на тротуаре неподалеку от ювелирного магазина Болла. Они только что совершили двадцать вторую кражу.

– Хорошо, – подытожил Раф. – Кому же из случайных счастливцев прохожих достанется наша добыча?

Лизл вглядывалась в лица проходящих мимо покупателей, для которых уже миновал рождественский бум, и тех, кому пришлось позаботиться об ответных подарках, потом перевела взгляд на золотую булавку с бабочкой, зажатую в ладони, несколько минут назад украденную с прилавка. Ее очаровывала тончайшая филигрань на крылышках.

– Никому, – проговорила она.

Раф повернулся к ней, подняв брови.

– Что?

– Она мне нравится. Пожалуй, оставлю себе.

Слова эти поразили ее. Как будто они сами ожили и сорвались с губ вопреки ее воле. Но это правда. Она хочет оставить булавку себе.

Медленная улыбка расплылась на лице Рафа.

– Никакой вины? Никакого раскаяния?

Лизл прислушалась. Нет. Никакого чувства вины нет. Собственно говоря, кражи стали обычным делом. Ну, может быть, не совсем обычным, а, скажем, таким, как особое поручение на работе или командировка не больше.

– Нет, – призналась она, качая головой и глядя на золотую, бабочку. – И это пугает меня.

– Не надо пугаться.

Раф взял булавку, распахнул на Лизл пальто и пришпилил бабочку к свитеру.

– Почему? – спросила она.

– Потому, что это рубеж, и надо радоваться, что ты его перешагнула.

– Я чувствую, как у меня на душе растет мозоль.

– Ничего подобного. Вот такие мысли и отбрасывают тебя назад. Негативные образы. Ни о каких мозолях не может быть речи. Ты освобождаешься от детских кандалов.

– Я не считаю себя свободной.

– Потому что сброшена только одна цепь. Остается еще немало. Намного больше.

– Не знаю, хочу ли я слушать об этом.

– Доверься мне.

Раф взял ее за руку, и они пошли по Конвей-стрит.

– До сих пор, – возвестил он, – мы предпринимали безликие акты освобождения.

– Безликие? Что это значит? Они затронули множество лиц.

– Фактически нет. Мы воровали в магазинах. Безликие корпорации не понесли ни малейшего ущерба от наших действий.

– Ты что, хочешь сделать меня марксисткой?

На лице Рафа появилось недовольное выражение.

– Пожалуйста, не задевай мои умственные способности. Нет. Я хочу сказать, что отныне мы переходим на личности.

Лизл это не понравилось.

– Что ты имеешь в виду?

Не что, а кого. Я лучше тебе покажу, чем рассказывать. Завтра – долго ждать не придется. – Он открыл правую переднюю дверцу «мазерати» и кивнул ей на сиденье. – Карета подана.

Когда Лизл садилась в машину, в желудке ее образовался маленький ледяной комочек. Облегчение при мысли, что с воровством покончено, сменялось крепнущей тревогой при мысли о том, что начнется взамен.

Глава 12

На следующий день Лизл, открыв дверь квартиры, с удивлением увидела перед собой усталого с виду незнакомца. Она ждала Рафа. Он должен был явиться в течение часа, и, услышав звонок, Лизл подумала, что он выбрался пораньше.

– Чем могу помочь? – спросила она.

Выглядел незнакомец осунувшимся, был худ, но чисто выбрит и распространял пикантный аромат лосьона после бритья. Широкое пальто несколько скругляло его костлявую фигуру.

Можете, если вы мисс Лиза Уитмен.

– Лизл. Это я. А вы кто?

Он выудил из-под пальто черный кожаный бумажник и мельком предъявил жетон.

– Детектив Аугустино, мисс Уитмен. Полиция штата.

Она разглядела блеснувший синим и золотым значок, прежде чем бумажник захлопнулся и опять исчез под пальто.

Волна паники разом нахлынула на Лизл.

Полиция! Им известно о кражах!

Она взглянула на свитер с приколотой золотой бабочкой с филигранными крылышками. Ей захотелось прикрыть булавку ладонью – но ведь это все равно, что указать на нее пальцем, правда?

Вот оно – стыд, позор, обвинение в преступлении, конец карьеры.

– Что... – Во рту у нее пересохло. – Что вам от меня нужно?

– Вы – та леди, которая жаловалась на странный телефонный звонок шестнадцатого декабря?

«Странный звонок? Шестнадцатого декабря? О чем он, черт побери...»

– А, на вечеринке! Звонок на вечеринке! О да, действительно! О Господи, а я думала, вы... – Она прикусила язычок.

– Что вы думали, мисс Уитмен?

– Ничего! Ничего! – Лизл боролась с безумным желанием расхохотаться. – Нет, ничего!

– Можно войти, мисс Уитмен?

– Конечно! Входите! – пригласила она, отворяя пошире дверь и отступая назад. Она так ослабла от радости, что ей пришлось сесть. – И называйте меня Лизл.

Он заглянул в блокнот, который держал в руке.

– Значит, в самом деле Лизл, с "л" на конце? Я думал, это опечатка.

– Нет. Моя мать была из Скандинавии.

Лизл с изумлением сообразила, что говорит о матери в прошедшем времени, словно она умерла. После поездки домой на Рождество на прошлой неделе она в каком-то смысле действительно умерла. Лизл прогнала эти мысли.

– Садитесь, детектив...

– Аугустино. Сержант Аугустино.

Пока он усаживался на маленькой кушетке и вытаскивал ручку, Лизл пыталась определить, что у него за акцент. Какое-то непривычное произношение.

– Так вот, насчет звонка... – начал было он.

– Почему им заинтересовалась полиция? – спросила Лизл. – Я сообщала телефонной компании.

– Да, но тут не только ваш случай. «Саутерн Белл» посчитала, что повод серьезный, и связалась с полицией штата.

Лизл припомнила ужас в голосе ребенка.

– Я рада, что они так поступили. Это было ужасно.

– Я думаю. Вы не могли бы мне точненько все описать, включая сопутствующие обстоятельства? Детально?

– Я уже дала эту информацию телефонной компании.

– Знаю, только они доложили нам в общем виде. Мне требуются показания очевидца, из первых рук, чтобы убедиться, что это тот самый случай. Начните, пожалуйста, с самого начала.

Лизл содрогнулась от необходимости оживить в памяти тот звонок, но если это поможет найти сумасшедшего, устроившего столь пакостную мерзость, она сделает все.

И она рассказала Аугустино о вечеринке в дома Рафа, описала переполненную гостиную, ненормальный непрерывный звонок, лишивший всех дара речи. Она видела, как он наклоняется к ней все ближе и ближе по мере продвижения рассказа. Он так внимательно слушал, что не делал никаких записей.

– И так как никто другой вроде бы не хотел отвечать, – говорила она, – я сняла трубку. И услышала этот голос. – Она помолчала, охваченная дрожью. – Как мне описать ужас в этом детском голосе?

Взглянув на сержанта Аугустино, Лизл сразу поняла, что не надо описывать ему этот голос. Она видела выражение его глаз. Почти такое же, какое часто ловила в глазах Уилла Райерсона.

– Вы ведь его тоже слышали, правда? – сказала она.

Слова женщины сразили Ренни.

Откуда ей, черт возьми, знать? Как она догадалась?

Да, будь он проклят, он его тоже слышал. Он испытал это сводящее с ума переживание пять лет назад, – Господи Иисусе, почти пять лет прошло с того растреклятого дня! – сняв трубку после такого же нескончаемого звонка. Он его слышал. И никогда не забудет. Как можно забыть? Этот голос звучит во сне каждую ночь.

Он по-новому, с уважением разглядывал Лизл Уитмен. Проницательная дамочка. И симпатичная.

Внешность и ум убийственная комбинация. Ренни знает, ему надо быть начеку. Здесь, в Северной Каролине, у него нет официальных полномочий, а он еще выдает себя за сотрудника полиции штата. Это molto[16]16
  Очень, весьма (ит.).


[Закрыть]незаконно.

– Нет, по правде сказать, нет, – соврал он, зная, что врет не совсем удачно. – Мне столько раз его описывали, что теперь кажется, будто я сам его слышал.

– Она равнодушно кивнула. Можно было с уверенностью сказать, что не поверила.

– Кто стоит за всем этим? – спросила Лизл.

– Очень опасный человек. Мы пытаемся его выследить.

Она взглянула ему прямо в лицо и сказала:

– А это... это был настоящий ребенок?

– Нет, – ответил Ренни, надеясь, что глаза его не выдадут. – Это запись. Это должна быть запись.

– А как же телефонный провод?

– Что с ним такое?

– Вам не сообщили? Он был отсоединен.

Он не помнил, чтобы в докладе телефонной компании упоминалось об этом.

– Я не понимаю.

– Телефон... он не был включен в стенную розетку, когда я отвечала на звонок. Разве это возможно?

«В этом деле, леди, до чертиков всякого невозможного».

– Нет, – сказал он. – Он, должно быть, отсоединился, когда вы закончили разговор.

– Да нет же. Я точно помню, как посмотрела на пол и вижу – провод, свернувшись, лежит на ковре, шагах в двух от аппарата.

По спине Ренни пробежали мурашки. Она наверняка ошибается. Но после того, что он повидал пять лет назад, Может ли быть что-нибудь невозможное?

Надо взять себя в руки. Нельзя так рассуждать. Он всегда следует правилу старика Шерлока Холмса – отбрасывать невозможное. А то, что она говорит, невозможно, черт побери. Если принимать в расчет такие вещи, только воду замутишь.

Ренни покачал головой и сменил тему.

– Если я правильно понял, инцидент произошел не здесь?

И поздравил себя – до чего официально это прозвучало.

– Нет, – подтвердила она. – В доме Рафа Лосмары. Об этом тоже должно быть сказано в донесении.

– Верно, сказано. Только всякий раз, как я звоню мистеру Лосмаре или заезжаю к нему, никого нет дома.

– Это странно... – заметила она.

– Вы давно знаете мистера Лосмару?

– Всего несколько месяцев.

– Всего несколько месяцев. – Ренни почувствовал, что становится теплее. В нем нарастало волнение. – Стало быть, вы не очень хорошо его знаете.

Он заметил, что спина ее напряглась.

– Я его очень хорошо знаю.

– Можете мне его описать? – спросил Ренни.

Он ждал ответа на этот вопрос уже почти две недели.

Она описывала Лосмару в самых ярких красках. Ясно, что между этой парочкой кое-что происходит. Счастливчик Лосмара. Но Ренни видел, что горячий след стынет на глазах. Мужчина, которого она описывает, слишком мал ростом, слишком смугл, слишком изящно сложен и слишком молод – лет на двадцать пять моложе, чем надо бы.

Это не Райан. Никаких сомнений.

Достаточно, чтобы отказаться от этой теории. Но это не значит, что Райана здесь нет. Пускай он не хозяин квартиры, но он был на вечеринке. Нет вопросов. Ренни голову готов прозакладывать.

– Можно мне получить список гостей?

– Неужели вы думаете, что кто-то из нашей компании...

– Нет, конечно. Но это все, от чего мы сейчас можем отталкиваться. Нам это поможет.

Она поднялась, пошла к маленькому столику в углу гостиной, принялась рыться в наваленных на нем бумагах и вдруг резко выхватила листок.

– Вот, нашла! Я всегда знала, что нельзя ничего выбрасывать.

Она протянула ему бумажку.

– Я вас вот о чем попрошу, – сказал он, взглянув на длинный перечень фамилий. – Окажите любезность, просмотрите это и вычеркните всех, кого знаете больше пяти лет, и всех, кто наверняка обитает здесь дольше.

Она взяла карандаш и начала вычеркивать некоторые фамилии.

– Значит, у вас есть подозреваемый?

Ренни прикусил губу. Тут надо быть по-настоящему осторожным.

– Мы не знаем фамилии, но у нас есть старое фото.

Она вернула ему список и снова села на место.

– Так что?..

Ренни вытащил из нагрудного кармана фотографию и выложил перед ней на кофейный столик. Жалко, не успел Оказать компьютерное изображение, которое старит лицо.

– Священник?

Лизл взяла снимок и принялась рассматривать, а Ренни с тревогой следил за ее лицом, пытаясь отметить мельчайшие признаки, которые подсказали бы, узнает она или нет.

– Иезуит. Как я уже сказал, фото старое. Конечно, сейчас он выглядит совсем по-другому.

– И вы говорите, он живет здесь меньше пяти лет? – переспросила она.

– Мы так думаем. Именно тогда он исчез. Посмотрите хорошенько. Он сейчас может носить бороду или усы. – Ему показалось, что она чуть дрогнула. – Напоминает кого-нибудь?

Лизл поспешно потрясла головой.

– Нет. Никого.

Ренни словно током ударило, когда он сообразил, что она, может быть, лжет. Ее выдавало последнее слово, лишнее и чересчур подчеркнутое. А сейчас что в ее глазах? Неуверенность? Он перехватил быстрый взгляд, брошенный на список гостей. Снимок наверняка напомнил ей о ком-то, присутствовавшем в компании.

– Вы уверены?

– Положительно.

Если бы Ренни был дома, он выпотрошил бы ее, может, дошел бы до того, что забрал ее в участок. Но тут он на нелегальном положении. Если до департамента донесется хоть слабый звон о том, чем он здесь занимается, его ждут крупные неприятности. Так что он встал и сунул список и карман. Протянул руку и забрал у нее фото.

– Благодарю вас, мисс Уитмен. Вы очень нам помогли. Может, мы наконец прихватим этого извращенца.

Она пристально смотрела на него.

– Ваш акцент... Вы сейчас говорите, как уроженец Нью-Йорка.

Черт возьми! Пора кончать.

– И правда. В молодые годы я какое-то время жил в Куинсе. От старых привычек трудно отделаться, правда?

Она ничего не ответила.

– Ну ладно. Мне надо назад в Рейли. Еще раз спасибо.

Ренни поспешил к выходу и легко протанцевал по ступенькам, когда за ним захлопнулась дверь. Где-то на этом листке, что лежит у него в его кармане, стоит новое имя отца Билла Райана. Он подобрался совсем близко. Он нюхом чует.

А когда он найдет его, то потащит назад на справедливый суд. Но сначала заставит расплатиться за все пять лет, которые Ренни провел в ярости на его никчемный побег.

Теперь уже скоро. Совсем скоро.

Раф объявился всего через несколько минут после ухода детектива. Лизл рассказала ему об их беседе, но не упомянула, что фотография священника смутно напомнила ей Уилла. Судить было очень трудно. Священник на снимке так молод и свеж, с прямым носом и лбом без всяких шрамов, и так отличается от Уилла. И все-таки что-то есть. Плюс тот факт, что Уилл работает в Дарнелле меньше трех лет, плюс борода отличная маскировка, если ты в бегах...

Она отбросила подозрения. Беспочвенные. Дурацкие. Уилл – деликатнейший человек. Невозможно представить, чтобы он причинил кому-то вред, тем более ребенку. Кроме того, Уилл близко не подходил к телефону, когда тот зазвонил. Она точно помнит, что видела, как он стоял посреди комнаты.

Но почему Уилл моментально исчез?

Не имеет значения. Она уверена, что при следующей встрече он даст убедительное объяснение. И нечего волноваться, что коп побеспокоит его, – Уилл так твердо отказывался прийти, что она не потрудилась внести его в список гостей.

Раф не стал слушать ее рассуждений о том, почему происшествием занимается полиция штата, указав, что им нет никакого до этого дела и следует обсудить кое-что поважнее.

Однако она приметила, как необычно он тих и задумчив, когда они двигались через город к какой-то таинственной цели.

Уже добрых двадцать минут, если не больше, они сидели в машине у обочины тротуара рядом со стоянкой Медицинского центра графства. Раф молчал, и она обнаружила, что снова думает об Уилле. Почему он вот гак исчез с вечеринки? В тот момент, когда зазвонил этот жуткий звонок. В тот момент ей могла бы понадобиться его помощь.

Хорошо бы найти его и поговорить, но она не встречала Уилла с того самого вечера. Главным образом из-за рождественских каникул. Студенты разъехались, обычная жизнь в кампусе замерла до второй недели января. Несколько раз, заходя в свой кабинет, она смотрела на старый вяз, но Уилла нигде не было видно.

И позвонить ему нельзя, потому что у него нет телефона...

Телефон... нет ли какой-то связи между его отвращением к телефонам и звонком на вечеринке? Но как это может быть?

Единственный способ выяснить – спросить у него самого, а с этим придется подождать, пока они не встретятся снова. А сейчас она замерзла и заскучала.

– Чего мы ждем? – спросила она Рафа в четвертый раз.

– Лица. Лица, которое наметим своей целью. Просто следи за 9 – 12 вон там.

– Что это – 9-12?

– Номер машины. «Порше». Маленькая, черненькая, третья справа вон там, на стоянке.

Лизл разглядела машину, которую он имел в виду. Сверкающая, спортивного типа, двухместная. Словно созданная для больших скоростей.

– Это стоянка для врачей.

– Да. Знаю.

Лизл только собралась допытываться, зачем они тут торчат, когда увидела его. Высокого темноволосого мужчину в ворсистых шерстяных брюках и в пальто из верблюжьей шерсти.

– О Господи! Это Брайан!

– Да. Доктор Брайан Каллаген. Твой бывший муж. Пре красно выглядит. Хвалю твой вкус. Немножко напоминает мне Мела Гибсона. По-моему, он старается подчеркнуть это сходство.

Лизл запаниковала так, что у нее больно перехватило горло.

– Увези меня отсюда.

– Почему? Он тебя пугает?

– Нет. Только я не желаю иметь с ним никакого дела.

– Почему нет?

Лизл не ответила. Что она могла ответить? Она сама точно не знала. Она не видела Брайана несколько лет и особо не думала о нем, с тех пор как встретила Рафа. Но сейчас, увидев, вернулась к тому ужасающему, жестокому моменту у адвокатской конторы. Выражение его лица, презрение в его голосе, слова «Я никогда тебя не любил...»

Вместе с воспоминанием нахлынула боль.

Она не могла снова встретиться с ним, не пережила бы вновь пронизывающего насквозь, жесткого, холодного взгляда. Она оставила тот день далеко позади. Она не может пойти на риск и вновь позволить ему унизить ее. А он на это способен. Она знает, он может взглянуть на нее с тем же выражением и заставить почувствовать себя ничтожеством. А Лизл больше не желает чувствовать себя ничтожеством.

Да. Она боится Брайана. Он ни разу не ударил ее, никогда не причинил физической боли. Ей даже хотелось, чтобы он это сделал. Это она пережила бы легче, чем оскорбления, которые он обрушил на нее в конце их семейной жизни.

– Почему нет? – повторил Раф.

– Просто не стоит тратить на него время, – отговорилась Лизл.

– О нет, стоит. Ты помогла ему стать тем, чем он стал. Ты работала, чтобы платить за квартиру, ты готовила ему еду, ты позволила ему закончить медицинскую школу, пока он клеился к каждой юбке.

– Оставь, Раф. Это вчерашние новости.

– А когда он приготовился к самостоятельной жизни и к тому, чтобы собственноручно зарабатывать кое-какие деньжата, он тебя вышвырнул.

– Хватит.

– Посмотри на него, Лизл! Высокий, красивый, преуспевающий – всего пару лет занимается частной практикой, а уже водит дорогой спортивный автомобиль, носит одежду от Армани. И этим во многом обязан тебе.

– Мне от него ничего не нужно!

– Нет, нужно. – Глаза Рафа вспыхнули. – Тебе нужно освободиться от него.

– Я от него освободилась.

– Юридически да. А на самом деле?

Лизл услышала, как завелась машина Брайана, увидела, как она задом выехала со своего места и направилась к выезду со стоянки. Перед ним поднялись воротца, и он под визг дымящихся шин умчался прочь.

– Давай поедем за доктором Каллагеном.

Лизл ничего не сказала. Она чувствовала холод и слабость и сидела, обхватив плечи руками, пока Раф преследовал Брайана по городу.

– У доктора Каллагена крутой нрав, – заметил Раф.

Лизл помнила о любви Брайана к быстрой езде. Приглашение проехаться с ним по городу можно было принять только из-под палки.