Текст книги "Серебряные яйцеглавы"

8

– Давайте обратимся к фактам, Гаспар, – продолжал белобрысый владелец «Рокет-Хауса», когда ему удалось наконец взять себя в руки. – Словомельницы – это ведь не роботы. Они никогда не обладали хотя бы подобием жизни и сознания. А поэтому слово «убийство» по отношению к ним – чистейшая лирика. Люди создали словомельницы, и люди ими управляли. Да-да, люди, и я в их числе, как вам известно. Большинство профанов верит, будто словомельницы были изобретены потому, что мозг отдельно взятого писателя якобы уже не был в состоянии вмещать весь гигантский объем информации, необходимой для создания полноценного произведения, потому что природа и человеческое общество якобы слишком сложны, чтобы их мог понять отдельно взятый человек. Ерунда: словомельницы победили по той простой причине, что они давали больше стандартной продукции. Уже в конце XX века большая часть художественной литературы создавалась несколькими ведущими редакторами – в том смысле, что именно редакторы предлагали темы, способы, стиль, приемы, а писатели просто сводили все это воедино. И вполне понятно, что машина была куда выгоднее, чем свора писателей, которые требуют высоких гонораров, меняют издателей, организуют союзы и клубы, обзаводятся неврозами, любовницами, детьми и гоночными автомобилями и даже время от времени пытаются протащить в усовершенствованную редакторами книгу какую-нибудь свою дурацкую идейку. И машины оказались настолько производительнее, что можно было сохранить при них писателей как безвредное украшение, рекламную приманку…

– Простите, что я перебью вас, – вмешался Флаксмен, – но я бы хотел наконец узнать подробности разгрома на Читательской улице. Что, например, произошло с нашим оборудованием?

Гаспар расправил плечи и гневно нахмурился:

– Все ваши словомельницы разбиты вдребезги и восстановить их не удастся. Только и всего.

– Ай-ай-ай! – произнес Флаксмен, покачивая головой.

– Ужасно! – отозвался Каллингем.

Гаспар смотрел на Флаксмена и Каллингема с глубоким подозрением. Их неудачная попытка изобразить отчаяние только увеличила их сходство с двумя жирными котами, которые, объевшись ворованной сметаной, прикидывают, как пробраться в кладовку, где хранится мясо.

– Вы меня как будто не поняли, – сказал он. – Так я повторю. Все ваши три словомельницы уничтожены – одна взорвана бомбой, две другие сожжены… – Глаза его испуганно расширились. – Это было настоящее убийство, мистер Флаксмен, зверское убийство! Помните машину, которую мы звали Рокки? Рокки-Фразировщик? Я не пропускал ни одной книги, смолотой Рокки. И он сгорел у меня на глазах! Изжарился, испекся! А орудовал огнеметом новый друг моей собственной подруги…

– Ай-ай-ай, новый друг его собственной подруги! – сочувственно сказал Флаксмен и ухмыльнулся. Его самообладание, как и самообладание Каллингема, поистине превосходило всякое вероятие.

– Между прочим, это был ваш великий Гомер Дос-Пассос, – попытался задеть их Гаспар. – Но Зейн Горт как следует поджарил его с обратного конца.

Флаксмен покачал головой.

– Какой гнусный мир! – вздохнул он. – Гаспар! Вы настоящий герой. Пока остальные писатели бастуют, вы будете получать пятнадцать процентов гарантированного минимума. Но мне не нравится, что один из наших писателей-роботов напал на человека. Эй, Зейн! Ты ведь вольный робот и будешь сам покрывать расходы, если кому-то вздумается вчинить нам иск! Так записано в твоем контракте.

– Но Гомер заслужил и не такую взбучку! – запротестовал Гаспар. – Этот идиот и садист направил свой огнемет на мисс Румянчик!

Каллингем недоуменно огляделся.

– Розовая роботесса, которую они с Зейном притащили сюда, – объяснил Флаксмен. – Новый назначенный к нам редактор-инспектор.

Он покачал головой и ухмыльнулся.

– Итак, перед нами истина во всей ее наготе: у нас есть редактор и нет ни единой рукописи, по которой она могла бы прогуляться своим синим карандашиком. Ирония судьбы, ничего не скажешь! Я думал, Калли, что тебе приходилось иметь дело с мисс Румянчик.

Тут с носилок донесся нежный голосок, который произносил властно, но словно во сне:

– …предупредить о недопустимости «наготы»… Фраза с «прогуляться» под вопросом. Заменить «иметь» на «вступать в брак»… Ах, где я? Что со мной произошло?

Мисс Румянчик сидела на носилках, воздев к небу свои изящные клешни. Зейн Горт, стоя около нее на коленях, нежно протирал массажной тряпкой ее опаленный бок – мерзкая копоть уже почти сошла с розового алюминия. Увидев, что роботесса очнулась, он бережно поддержал ее за плечо, а тряпку сунул за какую-то заслонку на своей груди.

– Успокойтесь, – сказал он. – Все будет хорошо. Вы среди друзей.

– О, неужели? Могу ли я вам поверить? – Она отодвинулась от Зейна, судорожно ощупала себя и торопливо захлопнула несколько крышечек на корпусе. – Как вы смели! На глазах у людей вы обнажили мои розетки, пока я была без сознания!

– Но другого выхода не было, – заверил ее Зейн. – Вам необходима была электропомощь и другие процедуры. Вы подверглись тяжелому испытанию. Теперь вам нужно отдохнуть.

– Другие процедуры?! – взвизгнула мисс Румянчик. – И на виду у всех!

– Поверьте, мисс Румянчик, – вмешался Флаксмен, – мы тут все джентльмены и смотрели в сторону. Хотя, признаюсь, вы – очаровательная роботесса, и, если бы у книг Зейна были обложки, я бы пригласил вас позировать для какой-нибудь из них.

– С обнаженными розетками и отодвинутыми заслонками, разумеется? – уничтожающе произнесла мисс Румянчик.

9

– Ну-с, Зейн Горт, – добродушно начал Флаксмен, – по словам Гаспара, на этом побоище словомельниц ты вел себя как настоящий герой.

Атмосфера в кабинете заметно разрядилась, так как мисс Румянчик удалилась в дамский туалет привести себя в порядок. Выходя, она не преминула отпустить шпильку по адресу издателей, которые слишком скаредны, чтобы тратиться на специальную туалетную комнату для роботесс.

Флаксмен состроил грустную мину:

– Наверное, тебе было тяжко смотреть, как линчевали твоих братьев?

– Откровенно говоря, нет, мистер Флаксмен, – спокойно ответил робот. – По правде сказать, мне никогда не нравились прочие мыслящие машины, состоящие из одного лишь мозга и не способные передвигаться. Они лишены сознания, и творчество их слепо – они нанизывают символы, как бусы, и прядут слова, как шерсть. Они – чудовищны и внушают мне страх: Вы называли их моими братьями, но для меня они – не роботы.

– Странно, если вспомнить, что ты тоже создаешь книги, как и словомельницы.

– Ничего странного, мистер Флаксмен. Я создаю книги, но создаю их сам, как писатели-люди в давние времена – до начала эпохи редакторов, о которой говорил мистер Каллингем. Я сам себя программирую, и, так как я пишу истории о роботах для роботов, мне никогда не приходилось подчиняться редакторам-людям, хотя при определенных обстоятельствах я был бы только рад подобному руководству. – Тут он обаятельно мурлыкнул в сторону Каллингема и задумчиво посмотрел вокруг своим единственным черным глазом. – Я имею в виду, господа, обстоятельства, которые возникли теперь, когда ваши словомельницы уничтожены, а творческие способности ваших писателей-людей вызывают весьма сильные сомнения. Поскольку, кроме нас, писателей-роботов, больше никто не умеет создавать беллетристических произведений…

– Ах, да, ведь словомельницы-то уничтожены! – воскликнул Флаксмен, весело подмигнув Каллингему и довольно потирая руки.

– …я был бы рад выслушивать указания мистера Каллингема относительно человеческих эмоций, – торопливо продолжал робот, – и согласен, чтобы его фамилия печаталась рядом с моей, шрифтом того же размера. Зейн Горт и Г.К.Каллингем – звучит неплохо! И наши фотографии на задней стороне обложки. Несомненно, читатели-люди полюбят книги писателей-роботов, если соавторами последних будут выдающиеся представители человеческого рода – по крайней мере вначале. К тому же мы, роботы, гораздо ближе к людям, чем эти жуткие словомельницы.

– А ну-ка, замолчите, вы все! – выкрик Гаспара был таким неожиданным, что Флаксмен поморщился, а по лицу Каллингема скользнула легкая тень. Писатель озирался вокруг, словно худой, взлохмаченный медведь. – Заткнись, Зейн, – прорычал он. – Послушайте, мистер Ф. и мистер К.! Всякий раз, когда заходит речь об уничтожении словомельниц, вы смеетесь, словно при виде праздничного стола! Честное слово, если бы я не знал, что ваши собственные словомельницы тоже уничтожены, я поклялся бы, что это вы, два мошенника…

– Какие слова, Гаспар!

– Вы меня не проведете! О, я знаю – да здравствует «Рокет-Хаус», мы все – герои, а вы – парочка святых. Но дела это не меняет. И я готов поклясться, что этот разгром подстроили вы. Несмотря на ущерб, нанесенный вашему издательству. Ну-ка, скажите, это ваша работа?

Флаксмен откинулся на спинку кресла и широко ухмыльнулся.

– Мы сочувствовали, Гаспар. Вот именно – мы сочувствовали вам, писателям, вашим оскорбленным душам, вашему упорному стремлению выразить себя… Никакой активной помощи, разумеется, но… мы сочувствовали.

– Сочувствовали этой длинноволосой банде? Ха! Нет, вы рассчитывали на какую-то практическую выгоду. Дайте мне сообразить… – Гаспар вытащил из кармана пенковую трубку, начал было ее набивать и вдруг со злостью швырнул ее на пол вместе с кисетом. – К черту атмосферу! – воскликнул он и протянул руку. – Дайте сигарету!

Флаксмен растерялся, однако Каллингем наклонился через стол и любезно выполнил просьбу Гаспара.

– Может быть, – произнес тот, глубоко затянувшись, – вас действительно соблазнила эта идиотская идея – извини, Зейн! – чтобы роботы писали книги для людей… Нет, не пройдет! У каждого издательства свои робописатели, и все они выискивают новые рынки сбыта.

– Не все роботы-писатели одинаковы, – обиженно заметил Зейн Горт. – Далеко не все обладают такой гибкостью и находчивостью, таким проникновением в психику немеханических существ, как…

– Заткнись, тебе говорят! Нет, тут что-то другое… Что-то, чем располагаете вы и чего у других издательств нет. Подпольные словомельницы? Нет, об этом я бы давно догадался. Подпольные писатели, способные творить на уровне словомельниц? Нет, в это я поверю, когда Дос-Пассос выучит азбуку… Что же еще? Звездные пришельцы? Телепаты? Атомные автоматы, настроенные на вечность? Глубокие невропаты, соответствующим образом обработанные?

Флаксмен наклонился вперед.

– Сказать ему, Калли?

Каллингем заговорил, словно рассуждая вслух:

– Хотя Гаспар, конечно, считает нас мошенниками, но в общем-то он предан «Рокет-Хаусу». – Гаспар хмуро кивнул. – Что касается Зейна Горта, то именно мы опубликовали на катушках все до единого его произведения – от эпического романа «Обнаженная сталь» до повести «Существо из черного циклотрона». Он дважды начинал переговоры с другими издателями (Зейн Горт как будто удивился), но всякий раз получал решительный отказ. К тому же нам понадобится помощь для подготовки рукописей. Итак, мой ответ – «да». Скажи им, Флакси.

Его партнер снова откинулся на спинку кресла и шумно вздохнул. Затем он поднял трубку телефона.

– Соедините меня с Детской. – Он с улыбкой посмотрел на Гаспара и внезапно рявкнул в трубку. – Говорит Флаксмен! Бишоп? Мне нужно… Это не няня Бишоп? Так позовите ее! И кстати, Гаспар, – добавил он угрюмо, – вы забыли еще одну возможность – помолотый заранее запас рукописей.

Гаспар покачал головой.

– Я бы заметил, что словомельницы работают сверх нормы.

Флаксмен вдруг оживился:

– Няня Бишоп? Говорит Флаксмен. Принесите мне мозг.

Прижимая к уху телефонную трубку, он снова насмешливо улыбнулся Гаспару.

– Нет-нет, любой мозг, – сказал он небрежно и собрался было положить трубку, но тут же снова поднес ее к уху. – Ну, что там еще? Да нет же, никакой опасности! На улицах ни души. Тогда пошлите Зангвелла… Ну, хорошо, нести будете вы, а Зангвелл будет вас охранять… Ну, если он действительно так напился… – Он перевел взгляд с Гаспара на Зейна Горта и сказал с обычной решительностью: – Ладно, тогда мы сделаем так: я посылаю к вам двух ребят – из плоти и из металла, они будут вас охранять… Да, они абсолютно надежны, но ничего им не объясняйте. Что вы! Они бесстрашны как львы, они чуть было не отдали жизнь, защищая наши словомельницы – у нас весь пол залит их кровью и смазочным маслом… Нет, не настолько – наоборот, снова рвутся в бой. И вот что, няня Бишоп, когда они придут за вами, будьте готовы – никаких сборов в последнюю минуту, ясно? Мне этот мозг нужен немедленно.

Он положил трубку.

– Она боится, что на них нападут, – объяснил он. – Думает, что по Читательской улице еще рыщут писатели. – Он посмотрел на Гаспара. – Вы знаете, где находится «Мудрость Веков»?

– Конечно. Я каждый день прохожу мимо нее. Заброшенное место. Двери всегда закрыты.

– Как по-вашему, что это такое?

– Понятия не имею. Наверно, издательство оккультной литературы. Впрочем, я никогда не встречал их изданий. Постойте-ка! Бронзовый герб у нас в вестибюле! Там надпись: «Рокет-Хаус», а ниже, готическими буквами с разными завитушками – «На паях с» Мудростью Веков «. Раньше мне и в голову не приходило, что тут есть какая-то связь.

– Я потрясен, – заявил Флаксмен. – Писатель – и наблюдательный! Никогда не думал, что мне придется узреть такое чудо. Так вот, вы с Зейном немедленно мчитесь в эту самую» Мудрость Веков»и притаскиваете оттуда няню Бишоп.

– По телефону вы сказали: «Детская», – напомнил Гаспар.

– Конечно! Это то же самое. Ну, марш!

– А может, какие-нибудь писатели действительно еще бродят вокруг? – нерешительно заметил Гаспар.

– Таким героям это должно быть нипочем! Марш, я сказал!

Когда Гаспар мчался вниз по бездействующему эскалатору, за ним несся не только Зейн Горт, но и последний, предостерегающий вопль Флаксмена:

– Имейте в виду, няня Бишоп будет нервничать. У нее в руках будет мозг!

10

В комнате не было окон, и во мраке светилось лишь несколько телевизионных экранов, расположенных на первый взгляд в полном беспорядке. Изображения, сменявшие друг друга на экранах – звезды и космические корабли, простейшие и люди, а то и просто книжные страницы, – были видны необычайно отчетливо. Середину комнаты и один из ее углов занимали столы, заставленные телевизионными экранами, приборами и устройствами, от которых тянулись длинные провода. Вдоль трех остальных стен располагались небольшие подставки разной высоты, и на каждой из них, охваченное плотным черным воротничком, покоилось огромное, больше человеческой головы, яйцо из дымчатого серебра.

Это было странное серебро, наводящее на мысль о тумане и лунном свете, о белоснежной седине, озаренной мерцающим пламенем свечей, о венецианских бокалах, о сказочных зеркалах, о маске Пьеро, о доспехах принца-поэта. И в то же время казалось, что серебристые овоиды – это головы каких-то металлических существ, склонившихся друг к другу в безмолвном разговоре.

Это впечатление усиливалось благодаря тому, что на каждом яйце вблизи верхушки, всегда у более заостренного конца, виднелись три темных пятна – два вверху и одно пониже, – отдаленно напоминавшие глаза и рот, над которыми навис огромный гладкий лоб. Однако вблизи можно было разглядеть, что это всего лишь три штепсельные розетки. В некоторые розетки были вставлены штепселя проводов, ведущих к приборам, причем правая верхняя розетка всегда подключалась только к переносному телевизору, верхняя левая – к микрофону, а розетка-рот неизменно соединялась с небольшим громкоговорителем.

Из этого правила было только одно исключение: иногда розетка-рот одного яйца была подсоединена прямо к розетке-уху другого. И всюду в подобных случаях можно было обнаружить дополнительное соединение: ухо «рта»– ко рту «уха».

На краешке одного из столов примостилась женщина в белом халате. Она сидела, опустив голову, и как будто дремала. В полумраке было трудно определить ее возраст, тем более что нижнюю половину ее лица скрывала марлевая повязка. Одной рукой она прижимала к бедру лоток, ремень которого был переброшен через ее плечо. На лотке стояло примерно двадцать стеклянных чаш, наполненных какой-то прозрачной душистой жидкостью. В жидкость были погружены толстые металлические диски с винтовой нарезкой по краям. Они были того же диаметра, как и макушки серебряных яиц.

На столе возле женщины стоял микрофон. От него тянулся провод, включенный в слуховую розетку серебряного яйца, уступавшего по величине всем остальным. В розетку-рот этого яйца был включен динамик.

Они разговаривали: яйцо – монотонным механическим голосом, женщина – устало, убаюкивающе, почти так же монотонно.

Женщина. Спи, детка, спи…

Яйцо. Не могу спать. Не спал уже сто лет.

Женщина. Тогда отключи свое сознание…

Яйцо. Не могу отключить сознание.

Женщина. Можешь, если захочешь, детка.

Яйцо. Я попробую, если ты меня перевернешь.

Женщина. Я перевернула тебя только вчера.

Яйцо. Переверни. У меня рак.

Женщина. У тебя не может быть рака, детка.

Яйцо. Нет, может. Я очень умный. Включи мой глаз и поверни его так, чтобы я мог посмотреть на себя.

Женщина. Ты только что смотрел. Слишком часто неинтересно, детка. Хочешь посмотреть картинки, хочешь почитать?

Яйцо. Нет.

Женщина. Хочешь поговорить с кем-нибудь? Хочешь поговорить с номером 4?

Яйцо. Номер 4 глуп.

Женщина. Хочешь поговорить с номером 8?

Яйцо. Нет. Протелепатируй мне что-нибудь.

Женщина. Но ведь телепатии не существует, детка.

Яйцо. Нет, существует. Вот попробуй. Сделай усилие.

Женщина. Телепатии нет, иначе вы, круглячки, давно бы ее открыли.

Яйцо. Нет, мы все законсервированы, положены в морозильник, а ты живешь в большом теплом мире. Ну, попробуй еще раз.

Женщина. У меня нет времени, детка. Я должна вас накормить, а меня вызвал шеф. Хочешь со мной, Полпинты?

Яйцо. Нет. Скучно. Не хочу.

Женщина. Пойдем, Полпинты. Ты с ним поговоришь.

Яйцо. Когда? Сейчас?

Женщина. Почти. Через полчаса.

Яйцо. Полчаса – это полгода. Не хочу.

Женщина. Ну, не упрямься, Полпинты. Сделай мамочке одолжение. Шефу требуется мозг.

Яйцо. Возьми Ржавчика. Он свихнулся. Будет весело!

Женщина. Свихнулся?

Яйцо. Как и я.

Женщина вздохнула, покачала головой и встала.

– Послушай, Полпинты, – сказала она, – ты не хочешь ни спать, ни отключить сознание, ни разговаривать, ни ехать со мной. Хочешь посмотреть, как я буду кормить остальных?

– Так и быть. Только вставь провод от глаза мне в ухо, так интереснее.

– Не говори глупостей, детка.

Она подключила телевизор к верхней правой розетке маленького яйца и выдернула провод, ведущий к динамику. Потом, придерживая лоток, подошла к соседнему яйцу и коснулась его поверхности кончиками пальцев, на ощупь проверяя температуру металла и частоту биений миниатюрного атомного насосика, расположенного внутри яйца. Затем она вставила большой и указательный пальцы в углубления на макушке овоида и привычным движением вывернула диск, положила его в свободную чашу на лотке, из другой взяла свежий, влажный диск, точным движением вставила его в гнездо и завернула. После этого она перешла к следующему яйцу.

Она как раз завинтила последний диск, когда дверной звонок нежно пропел «Соль-соль-до!».

Хотя женщина успела закончить все, что должна была сделать, она тем не менее сказала:

– Ко всем чертям и дьяволу в придачу!

11

Девушки – это великая отрасль искусства, но изучение их отнимает у человека все время и силы – гласит афоризм из записных книжек Гаспара де ла Нюи, которых он никогда не вел. Девушка, которая впустила его в вестибюль «Мудрости Веков», была настолько же юна, насколько древними были толстые тома в кожаных переплетах, заполнявшие полки на стенах вестибюля. Гаспар, тяжело дыша, с восторгом уставился на прелестное видение – в меру короткая юбка, тонкие чулки, свитер, плотно облегающий миниатюрную фигурку, крутые завитки каштановых волос над розовыми ушками.

Заметив, что осмотр грозит затянуться, видение неприязненно заявило:

– Да, да, но я все это давно знаю, а потому довольно таращиться – переходите к делу.

«Надеюсь, робот нам не помешает?» хотел было сказать Гаспар, но удержался и сказал только:

– Мы попали в писательскую засаду и нам пришлось пробежать пять кварталов и семь уровней, чтобы отделаться от этих маньяков. Боюсь, писатели пронюхали, что «Рокет-Хаус» что-то замышляет.

– Но что вам нужно здесь? – спросила девушка, разглядывая синяки на лице Гаспара. – Это не амбулатория. И не смазочно-заправочная станция, – добавила она, поглядев на Зейна Горта, который как раз в этот момент со скрипом повернулся к книжным полкам.

– Послушайте, деточка, – сказал уязвленный Гаспар. – Довольно пикироваться. Мы и так опаздываем. Где этот карликовый компьютер?

Гаспар почти всю дорогу говорил заключительную фразу. Когда Флаксмен впервые упомянул о «мозге», фантазия Гаспара нарисовала огромный, мерно пульсирующий шар со злобными глазами-блюдцами, светящимися даже в темноте, который покоился на крохотном, скрюченном тельце, а может быть, и кожистом мешке с извивающимися щупальцами, – короче говоря, нечто вроде чудища с Марса (хотя он прекрасно знал, что у настоящих марсиан мозг находится в грудном сегменте покрытого черной хитиновой броней жукообразного тела). Затем Гаспару представился розовый мозг, который не то плескался в сосуде с прозрачной питательной жидкостью, не то плавал в нем, болтая тонкими щупальцами (по-видимому, образ мозга со щупальцами прочно врезался в человеческое воображение, как кульминация идеи о гигантских злобных мыслящих пауках). Но по дороге в Детскую Гаспар решил, что все эти его видения в равной степени нелепы, и словом «мозг» Флаксмен, очевидно, обозначил какую-то особую вычислительную машину или запоминающее устройство, только небольших размеров, поскольку их можно было «принести». Ведь на заре возникновения их нередко называли «электронным мозгом».

Более полувека ученые объявляли это название «дешевой погоней за сенсацией», но после того как появились роботы, обладающие индивидуальным сознанием, оно было признано и специалистами. Зейн Горт, например, был снабжен электрическим мозгом, как и многие другие роботы, включая немало блистательных роботов-ученых, которые были весьма высокого мнения об электронных умственных способностях.

Спросив про карликового компьютера, Гаспар рассчитывал получить подтверждение своей догадки.

Однако девушка только подняла брови и сказала:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Да нет же, – настаивал Гаспар. – Карликовый компьютер – в просторечии мозг. Давайте его сюда.

Пристально посмотрев на Гаспара, девушка объявила:

– У нас нет никаких компьютеров.

– Ну, ту машину, которую называют мозгом.

– У нас нет никаких машин, – ответила девушка.

– Ну хорошо, хорошо! Пусть будет просто мозг.

Гаспар произнес это таким тоном, словно речь шла о фунте ветчины, и лицо девушки окаменело еще больше.

– Чей мозг? – ледяным голосом спросила она.

– Мозг Флаксмена, то есть мозг, который нужен Флаксмену… и Каллингему тоже. Вам это должно быть известно.

Пропустив последнюю фразу мимо ушей, девушка спросила:

– Им обоим нужен один и тот же мозг?

– Конечно! Давайте его сюда!

Лед в голосе девушки стал острым и колючим.

– Значит, на двоих? Нарезать или куском? На белом хлебе или ржаном?

– Деточка, у меня нет времени выслушивать тошнотворные шуточки! – заявил Гаспар. – Позовите няню Бишоп. Она в курсе дела.

Глаза девушки сузились, их синева от этого стала только глубже.

– Ах, няню Бишоп, – сердито повторила она.

– Вот именно, – сказал Гаспар, и его осенила внезапная догадка: – Вы с ней не в ладах, деточка?

– Откуда вы знаете?

– Интуитивно. Хотя тут достаточно простейшей логики: кислая старая дева не может питать к вам симпатии… Настоящая ведьма, верно?

Девушка выпрямилась:

– О, это еще далеко не все, братец! – ответила она. – Подождите здесь, я сейчас ее отыщу. И сама уложу мозг в ее сумку.

– Клянусь святым Норбертом, вот это клад! – воскликнул Зейн Горт, который, едва девушка ушла, кинулся к книжным полкам. – Смотри! – воскликнул он, проводя металлическим пальцем по черным корешкам. – Полное собрание сочинений Даниэля Цуккерторта!

– Этот человек мне незнаком, – бодро объявил Гаспар. – Или он робот?

– Твое невежество меня не удивляет, старая кость, – ответил Зейн. – Судя по регистру патентов, Даниэль Цуккерторт был одним из величайших древних специалистов в области роботехники, микромеханики, каталитической химии и микрохирургии. И тем не менее его имя почти никому не известно – даже роботам. Недаром у нас нет святого Даниэля. Он словно стал жертвой заговора молчания. К сожалению, я никак не мог выбрать время, чтобы заняться этим вопросом.

– А почему здесь вдруг оказались труды Цуккерторта? – с недоумением спросил Гаспар. – Разве он интересовался оккультными науками?

– Круг интересов Даниэля Цуккерторта был невероятно широк, – торжественно провозгласил робот.

– Послушай, старая гайка, – сказал Гаспар, думая о своем. – Как, по-твоему, Флаксмен рассчитывает, что этот мозг будет писать ему книги? Или будет еще как-то способствовать их появлению? Судя по здешней обстановке, я не удивлюсь, если речь пойдет о черной магии или спиритических сеансах. Скажем, через посредство медиума вступить в контакт с духами умерших авторов…

Робот щелкнул локтевым суставом, что соответствовало пожатию плечами.

– Как однажды заметил величайший из ваших сыщиков (кстати, поразительно похожий на робота!), строить теории, не располагая фактами, – значит совершать непоправимую ошибку.

– Величайший из наших сыщиков? – наморщив лоб, спросил Гаспар.

– Ну Шерлок Холмс! – нетерпеливо сказал Зейн.

– В первый раз слышу! Он кто – полицейский, частный сыщик или профессор криминологии? Или он сменил Гувера на посту директора ФБР?