Текст книги "В стране линдвормов"

– Разумеется, вы останетесь оба. Не вижу причин прогонять одного из вас. А ты, Чернокрыс?

Чернокрыс рассмеялся, сотрясаясь всем своим крысиным тельцем:

– Тому нет ни единой причины, ваша милость!

Рыжий Хвост

Чернокрыс повёл нас в комнату, где нам теперь предстояло жить. Мы снова зашагали по коридорам и залам. В каминах плясало пламя, везде висели красивые гобелены, вышивки и звериные шкуры. На одной из полок я увидел чучело барсука. Барсук очень походил на Гримбарта, только шерсть у него была пожёстче и побита молью, да и шёлковой куртки, разумеется, не было: барсук стоял на четырёх лапах, как самый обычный зверь. Свечи в подсвечниках и люстре стали толстыми от оплывшего воска.

И всё же я не был уверен, что хочу здесь остаться. Зато Мортимер быстро принял решение. Ну да, королева Индра красива. Красива по-своему, скажем так. Но мне всё-таки было жалко, что она не похожа на обычную королеву в короне, драгоценностях и длинном шуршащем платье. Ведь королев примерно так себе и представляешь.

– Ну вот, пришли! – объявил Чернокрыс.

Он толкнул какую-то дверь, и мы шагнули в полутьму, где у меня тут же засвербило в носу от взметнувшейся с пола пыли.

– Здесь, похоже, давно не убирали, – сказал я.

– Здесь долго никто не жил, – объяснил Чернокрыс. – Это, понимаете ли, детская.

Он раздвинул тяжёлые шторы и впустил в комнату солнечный свет. Увидев, сколько здесь игрушек, мы с Мортимером с трудом поверили своим глазам. Меня пробрала странная дрожь. Здесь было столько всего, что и не пересчитать. Лошадки на палке, коляски, вырезанные из дерева звери, волчки. Были здесь и куклы с кучей кукольной одежды, настольные игры и кости. А ещё – ещё здесь были вещи, которые можно надеть: ожерелья, плащи, шляпы с перьями; не менее примечательным оказался и кукольный сервиз с кастрюльками, а в дальнем углу комнаты стояла двухэтажная кровать с блестящими расшитыми покрывалами.

– Моя вот эта! – Мортимер запрыгнул на нижнюю.

– Ага, – буркнул я и полез проверять верхнюю.

Спать на одной кровати было бы, наверное, привычнее. Во всяком случае, я так подумал, но ничего не сказал. Я же не маленький. Чернокрыс улыбнулся и упёр лапки в толстые бока.

– Отлично, отлично, – пропищал он. – Конечно, и кровать, и игрушки – всё очень старое. Но вы, надеюсь, останетесь довольны.

Чернокрыс подкинул в камин дров, куда-то убежал и вскоре вернулся на задних лапах, потому что в передних нёс горящую свечку. Подойдя снова к камину, он поднёс огонь к дровам.

– Как быстро занялись! – сказал он.

Неудивительно. Дерево так долго прождало в дровяной корзине, что высохло до звона. Чернокрыс раздул огонь, после чего объявил, что комнату следует привести в порядок.

– Омовение и вам пошло бы на пользу. – Он строго взглянул в нашу сторону. – Ну и грязи на вас! Я пришлю к вам Рыжий Хвост.

– Кто это – Рыжий Хвост? – спросил я, слезая с кровати. Перекладины старой лесенки поскрипывали.

– Рыжий Хвост – достойная жалости юная горничная, – вздохнул Чернокрыс. – За этой дурочкой нужен глаз да глаз, но с простой задачей она справится. А пока я вас оставлю.

Когда он скрылся, у меня защекотало в животе. Теперь можно взяться за игрушки. Мы почти крадучись приблизились к полке. С чего же начать? У Мортимера, похоже, тоже глаза разбежались, потому что из всех покрытых пылью кукол, волчков, деревянных зверушек и тележек он выбрал серый каменный шарик. Зажав его между большим и указательным пальцами, он восторженно рассматривал его, а потом перевёл взгляд на меня.

– Можно мне его запустить, Самуэль, как ты думаешь?

Я схватил его за руки. Сердце у меня билось так сильно, что я думал, что оно сейчас выскочит. И я сказал:

– Хватит с нас этих имён. Теперь мы будем называть друг друга по-настоящему!

Так мы и сделали. Стали называть друг друга по-настоящему – и с такой лёгкостью, словно нас всегда так звали. Ничего необычного в наших именах не было, да и откуда взяться необычному? Что такого необычного в том, чтобы называть себя своим истинным именем?

Мы стали смеяться и от радости щекотаться и валяться по полу – и мне стало гораздо лучше. Я вдруг понял, что хочу остаться здесь, в замке, хочу, чтобы королева Индра баловала меня, если ей так хочется!

Вдруг кто-то сказал: «Пи-пип!» Такой удивительной горничной, наверное, никто никогда ещё не видел! Не крыса, как Чернокрыс, и не барсук, как Гримбарт; перед нами стояла лиса с острой мордочкой и передними зубами, похожими на рисовые зёрнышки. Но, как и Гримбарту, одежда была ей велика. Подол белого безрукавного платья был измят: лиса постоянно наступала на него. На животе она завязала плетёный поясок, на голову надела золотую ленту, а с плеч свисала синяя узорчатая шаль с бахромой. Когда лиса с усилием потащила в комнату бадью с водой, шаль сползла.

– Чернокрыс сказал, что я должна здесь всё вымыть!

– Я тебе помогу, – сказал я, потому что бадья, похоже, была тяжёлой.

– Какой ты добрый! – обрадовалась Рыжий Хвост и с любопытством поглядела на нас бездонными янтарными глазами.

Из кармана платья у неё торчала щётка для мытья полов, а под мышкой лиса зажала метёлку для пыли. Втащив бадью, она скомандовала:

– Раздевайтесь!

Мы сложили свои лохмотья на стул, но Рыжий Хвост сказала, что нас ждёт новая одежда, так что старую мы можем бросить в огонь, если хотим.

Мы радостно переглянулись, подбежали к камину и побросали туда рубахи, штаны и исподнее. В первую минуту огонь чуть не погас, в комнате стало темно, однако потом первые язычки пламени лизнули гору тряпок, и вскоре огонь снова разгорелся. Мы кинулись к Рыжему Хвосту. Конечно, мы думали, что нам предстоит влезть в чудесную горячую ванну, однако Рыжий Хвост принялась обметать нас метёлкой. От смеха у нас чуть животы не заболели. Рыжий Хвост смеялась вместе с нами, но когда она собралась смахнуть пыль со спины моего братика, то вскрикнула и отдёрнула метёлку.

– У тебя синяки!

– Его побила наша приёмная мать, – сказал я. – Представляешь, сколько в ней было злости?

– Вот гадина! Если я её встречу, то непременно укушу за ногу.

Она отложила метёлку, и я подумал, что уж теперь-то нам можно влезть в бадью. Но Рыжий Хвост макнула в воду щётку и принялась надраивать нас с головы до ног. Тут я снова рассмеялся и сказал ей, что она очень смешная, а Рыжий Хвост ответила: чего это я смешная? А я сказал: просто смешная, и всё. И пока она скребла нас щёткой, мы смеялись все втроём.

После мытья Рыжий Хвост собралась принести нам одежду. Она сказала, что гардеробная в конце коридора. Мы решили пойти вместе с ней и нагишом выбежали из детской. По дороге Рыжий Хвост показала нам комнату, где спали Гримбарт и его жена, платяной шкаф, где устроился Чернокрыс – он притащил туда кукольную кроватку, которую когда-то обнаружил в детской. Потом мы подошли к комнате, где обитала сама Рыжий Хвост, и лиса гордо открыла дверь. Мы заглянули. Какой же там царил беспорядок! Повсюду валялись изорванные подушки и ношеное бельё, а ещё Рыжий Хвост показала нам коллекцию обглоданных костей, которую хранила под матрасом. Лиса объяснила, что это секретная тайна и нам ни за что нельзя её выбалтывать. После этого горничная понеслась дальше, в гардеробную; мы побежали следом. В гардеробной каждый из нас получил рубашку, бархатную курточку, шерстяные штаны, тонкие шёлковые чулки и башмаки. Одежда, похожая на ту, что носили дети в давние времена, оказалась нам впору.

– А почему твоё собственное платье тебе не подходит? – спросил я, когда мы возвращались в детскую.

Рыжий Хвост удивлённо оглядела свой наряд.

– Разве?

– Оно тебе велико.

Рыжий Хвост смущённо заморгала.

– Ах да, вспомнила. Платье-то сначала было не моё. Наверное, прежняя горничная была побольше меня.

– Прежняя горничная?..

– Та, что жила здесь когда-то давно, – пояснила Рыжий Хвост. – Жила… – Она покусала когти, подыскивая нужные слова. – В былые времена.

От радости, что она сумела выговорить это, Рыжий Хвост принялась напевать и подскакивать. Иногда она наступала на подол платья и спотыкалась, но радости у неё не убавлялось. Однако когда мы вернулись в детскую – которую тоже следовало привести в порядок, – лиса наморщила лоб.

– Комнаты моют не так, как моют детей, – объявила она.

– Да неужели? – сказал я.

– Да. Там надо по-другому. – Покусывая когти, Рыжий Хвост быстро обвела взглядом пыльную детскую и забормотала: – Чернокрыс же мне объяснял. Если я что-то сделаю неправильно, он так рассердится! Ах, только бы вспомнить… – Лиса вдруг просияла. – Ну конечно! Кажется, знаю!

Она живо опустилась на все четыре лапы и принялась вылизывать пол длинным розовым языком. Потом она вылизала полки и прошлась языком по кроватям, после чего лизнула запылённые шторы и снова взялась за пол. Мы переглянулись, улыбнулись, но тут в дверях возник Чернокрыс, и ему уж точно было не до улыбок.

– Рыжий Хвост! – зашипел он. – Опять ты всё перепутала!

Рыжий Хвост подняла на него глаза. Из пасти у неё свисал запылённый язык.

– Простите!

– О-о-ох, – простонал Чернокрыс, пошатываясь, вошёл в комнату и схватил щётку. – Несчастная я крыса! С какими дубиноголовыми приходится иметь дело! Всем, всем приходится заниматься самому!

С горестным видом Чернокрыс побрёл по детской, толкая перед собой щётку, вздыхая и охая. Но у меня от счастья пело в животе, вообще всё тело пело. В камине догорали обугленные остатки наших ненавистных старых штанов из грубой вотолы[2]2
  Вотола (устар.) – грубая шерстяная ткань, из которой делают верхнюю одежду. Прим. ред.


[Закрыть]. Штаны Самуэля, штаны Мортимера. А перед зеркалом стояли два мальчика в белых рубашках и бархатных курточках. И звали этих мальчиков Сем и Иммер.

Как линдворм

Стоило нам решить, что отныне нас зовут Сем и Иммер, как мы уже не могли удержаться, чтобы не повторять эти имена чуть ли не поминутно. Например, когда мы уже собирались спускаться к ужину, я сказал: «Иммер, смотри не споткнись на лестнице», и он ответил: «Что ты, Сем, не споткнусь». А когда мы проходили мимо чучела рыси, он сказал: «Как живая, да, Сем?», и я ответил: «Точно, Иммер. Сейчас как прыгнет!»

Если честно, мне больше всего хотелось забраться в кровать и укрыться красивым одеялом. Мы ведь давно не спали. Но и ели мы тоже давно, так что и перекусить было бы неплохо.

– Мне кажется, столовая там, за этой дверью. Как по-твоему, Иммер? – И я указал на дверь.

– Может быть, Сем. Открой, и посмотрим.

Я открыл дверь: за ней и правда оказалась обеденная зала. За столом уже сидели и ждали Рыжий Хвост и Гримбарт. А ещё там были фарфоровая посуда, ножи, серебряные – из настоящего серебра! – вилки и большой стеклянный кувшин с квасом. Чернокрыс поставил на стол тарелку с лесными орехами.

– Садитесь, мальчики, – сказал он и с хрустом разгрыз орех.

Мы сели и стали осматриваться. Обои в столовой были затканы цветными узорами, в окошках поблёскивали зелёные стёкла. Потолочные балки казались тяжёлыми, как гробы, углы были серыми от паутины. Рыжий Хвост поглядела в свою пустую тарелку:

– Интересно, что сегодня добыл лесничий?

– Кабана, – с довольным видом ответил Гримбарт. – Жена сварила холодец из пятачка.

– Моё любимое! – Рыжий Хвост радостно захлопала в ладоши.

– А Индра разве не спустится? – спросил я, но не успел договорить, как королева вползла в столовую, волоча за собой длинный бледный хвост, и взобралась на кресло во главе стола.

– Какая на вас красивая одежда, мальчики! – сказала она. – И пахнет от вас чистотой. Неужели моя маленькая горничная управилась с заданием?

Чернокрыс закатил глаза, но я кивнул и ответил:

– Да. А ещё нас теперь зовут по-другому.

– По-другому?

– Да. Никогда в жизни нас больше не будут звать Самуэль и Мортимер. Отныне мы Сем и Иммер.

Я тут же испугался, что Индра скажет, как Тюра, что людей так звать не могут, и нам придётся смириться с тем, что мы Самуэль и Мортимер. Но Индра, сразу расслышавшая в моём старом имени фальшь, только улыбнулась и ответила:

– Сем и Иммер. Эти имена звучат верно и правильно.

– Так отпразднуем это! – И Гримбарт поднял кружку с квасом. Он и нам хотел налить, но мы отказались.

– У Брунхильды наверняка есть в буфете ещё можжевеловый компот, – сказала королева.

– Разумеется, ваша милость. – Барсучиха как раз вошла в столовую, путаясь в подоле слишком длинного для неё передника.

Она внесла блюдо с холодцом и поставила на стол. Я увидел большой пятачок, плавающий под слоем застывшего бульона. Никогда я ещё не пробовал холодец из свиного пятачка, да и вообще холодец не пробовал. У Тюры мы видели в основном хлеб да кашу.

– А я думал, будет фазанье жаркое, – пробурчал Иммер.

Я шикнул на него, уверенный, что сейчас его выругают за то, что он вредничает, но ничего подобного не произошло. Индра велела Брунхильде принести остатки вчерашнего ужина. Барсучиха убежала так быстро, что передник хлопал её по лапам, и тут же вернулась, таща фазанье жаркое для Иммера и можжевеловый компот для нас обоих.

Иммер стал есть фазана, а мы, все остальные, набивать рты холодцом, который был ничуть не хуже. Я смотрел, как барсуки и Рыжий Хвост передают друг другу кабанятину. Чернокрыс тоже взял кусочек: ел он очень аккуратно, ложечкой для соли. Мне вспомнилась другая крыса – та, что сидела на мусорной куче, грызла хлебную корку и зашипела на меня, когда я с ней заговорил.

– По-моему, не все звери здесь умеют разговаривать, – сказал я. – Вы вот умеете. Почему?

– Я знаю! – проговорила Рыжий Хвост с набитым ртом. – Индра наложила на нас заклятие!

Мы с Иммером посмотрели на Индру, глаза у нас округлились.

– Какое ещё заклятие? – спросил я.

Индра застенчиво опустила глаза. Наверное, ей не хотелось хвастаться, но тут Чернокрыс выплюнул хрящик и сказал:

– Да будет вам известно, что линдвормы – существа, подобных которым нет на свете. Они владеют силой, способной заставить последнего муравья подняться на задние лапки и молоть языком без устали.

– Хорошо, что эти мальчики уже умеют говорить, – заметила Брунхильда. – Её милости не придётся их зачаровывать.

– Да я бы и не смогла, даже если бы захотела, – ответила Индра и повернулась к нам с Иммером. – Мои заклинания действуют лишь на лесных зверей, а на людей – нет. Не знаю почему.

Иммер жевал фазанье мясо, что-то старательно обдумывая. Голова у него просто гудела от мыслей, это было видно по глазам. Наконец он указал на плошку с мясным соусом:

– Можешь сделать так, чтобы соусник заговорил?

Чернокрыс хрипло, с подвыванием рассмеялся:

– Соусник – не зверь!

Иммер понял, что сморозил глупость, разозлился и прошипел:

– Без тебя знаю!

– Чернокрыс не хотел тебя обидеть. – Гримбарт, чтобы утешить, погладил его по голове.

Но тут Рыжий Хвост набрала в грудь воздуха и выпалила:

– А подушки? Подушки же – звери?

Она сбегала за пышной подушкой, лежавшей на скамеечке у окна, и протянула её Индре:

– Ваша милость! Заколдуйте подушку, пожалуйста!

– Бог мой, с чего ты взяла, что подушки живые, глупая твоя голова? – спросил Чернокрыс.

Уверенности у Рыжего Хвоста поубавилось.

– Ну… если подушку укусить, в пасть же набьются перья?

Крыс не счёл нужным ответить – он лишь громко, раздражённо вздохнул. Пока Рыжий Хвост бегала положить подушку на место, Гримбарт добавил себе холодца и продолжил:

– Я думаю, нам всем трудно понять, как Индра накладывает чары. Такова природа колдовства. Но что же будет, если каждый второй барсук примется колдовать направо и налево?

Иммер так и сидел надутый. Он оттолкнул тарелку, сложил руки на груди и объявил, что хочет увидеть волшебное, потому что никогда в жизни такого не видел, а если все его так обижают, то он и есть больше не станет. Я решил, что теперь-то уж ему точно попадёт за вредность. Однако все принялись обсуждать, как бы немножко поколдовать, чтобы доставить ему удовольствие. Чернокрыс предложил, чтобы Индра наложила чары на козу, которая замусорила весь замковый двор. Если коза заговорит, Иммер наверняка развеселится. Но Гримбарт заметил, что это создание лучше оставить в покое. Однажды Индра заколдовала корову, чтобы Гримбарту было с кем поговорить во время утренней дойки. Но корова оказалась вредной и злющей, и, хотя Индра живо расколдовала её назад, молоко несколько недель отдавало навозом. Так что с колдовством всё не так просто. Тогда Брунхильда вспомнила, что днём на кухню залетел воробей. Она как раз готовила холодец, и выгонять воробья было некогда, поэтому он, наверное, так и сидит где-нибудь под потолком.

Гримбарт и Чернокрыс убежали ловить воробья. До нас донеслись грохот и звон: опрокинулось несколько кастрюль и пара чашек разбилась. Наконец они вернулись и выпустили птицу из мешка. Перепуганный воробей успел описать несколько кругов по столовой зале, когда Индра подняла руку и сделала движение, словно подтягивала птицу к себе на шнурке. Воробей упал на стол. Королева нагнулась к дрожащему тельцу и торжественным, глубоким голосом произнесла:

 
Я худа и длиннотела,
Видом белая змея.
Я волшебные оковы
Налагаю на тебя.
Я бела, с хвостом красивым –
Как линдворм я создана.
Мне дана большая сила;
подчинись же мне сполна.
 

Воробей чирикнул и вскочил. Иммер смотрел на него округлившимися глазами, да и я тоже. Я еле дышал – так мне хотелось увидеть, как подействуют чары. Индра посадила воробья себе на ладонь и спросила, не желает ли он холодца.

– Если будет угодно вашей милости! – ответил воробей.

Надо же, получилось! Воробей заговорил. Индра сказала, что с удовольствием его угостит, и протянула ему немного холодца на пальце. Воробей одним махом склевал угощение.

– Вкусно! – пропищал он.

– Ну, о чём мы попросим нашего маленького друга? – Индра обвела нас взглядом. – Какое задание ему дадим?

Все заговорили наперебой. Брунхильда хотела, чтобы воробей вымыл посуду после ужина, Гримбарт – чтобы он вычистил хлев, а Иммер сказал:

– Может, попросим его спеть?

Эта мысль понравилась Индре, и она обратилась к воробью:

– Не будешь ли ты столь любезен спеть нам, пока мы ужинаем?

Воробей поспешно отвесил поклон и ответил:

– Всё, что будет угодно вашей милости.

И запел длинную томную песню о весне, любви и пылающих щеках. Какая же это была прекрасная песня! У всех слёзы на глаза навернулись. Когда воробей замолчал, все горячо зааплодировали.

– Чудесно! – сказала Рыжий Хвост. – Теперь у нас в замке с утра до вечера будут музыка и песни!

Но Индра покачала головой:

– Я лишь хотела показать Иммеру волшебство. Воробей не останется говорящим.

Она сползла со стула и открыла окно. Сидящие за столом звери с серьёзным видом ждали, что будет дальше. Чтобы отпустить воробья на волю, Индре надо было произнести новое заклинание, поэтому, извиваясь, она приблизилась к столу и склонилась над птицей. Рыжий Хвост, Брунхильда, Гримбарт и даже Чернокрыс казались зачарованными не хуже воробья. Рыжий Хвост задрожала от носа до хвоста, когда Индра заговорила:

 
Изреку слова иные,
Принужденье уничтожу:
Воробей пусть станет прежним,
Два крыла его несут.
Пусть чирикает, как прежде,
Пусть от чар освободится,
Пусть поёт он птичьи песни –
Волхованию конец!
 

Воробей взлетел и снова заметался по обеденной зале как безумный. Ударился о стены, наткнулся на люстру так, что перья ожёг, и наконец вылетел в открытое окно. Рыжий Хвост перевесилась через подоконник и стала смотреть, как птичка исчезает за вершинами елей.

– Больше мы эту подушечку не увидим, – сказала она. – Я буду думать, что он счастлив.

У неё был такой потешный вид, что мы не удержались от смеха. Только Чернокрыс закатил глазки-перчинки и вздохнул:

– Бог мой, бог мой, вот дурная голова.

После ужина Гримбарт взялся показать нам клозет. Клозет – это то же, что уборная, только не на улице. Гримбарт шёл впереди со свечой в лапе. Вдоль узких длинных коридоров выстроились звериные и птичьи чучела. Наши тени, изгибаясь, скользили по стенам.

– Вы уж простите нашу горничную, – сказал Гримбарт. – У неё в голове шариков не хватает. Из всех нас ей пришлось труднее всего.

– В чём пришлось труднее всего? – спросил я.

– Да в превращении. Когда мы стали как люди. Зачаровать нас Индра зачаровала, но на этом ведь дело не кончилось.

– Разве?

– Не-ет, привыкать нам пришлось долго, – сказал Гримбарт.

Он распахнул дверку и поднял свечу над головой, чтобы было светлее. Я зашёл в клозет и спустил штаны.

– Долго, вот те слово, – продолжал Гримбарт. – Поначалу мне страсть как хотелось червяков.

– Правда?

– Истинная правда, – кивнул Гримбарт. – Так мне этих червяков хотелось – я чуть с ума не сошёл. Бывало, идёт дождь и видишь их в лужах – блестящих, жирных… О-о-о! Так что, если никто не смотрел, парочку и суну в карман. Потом я их ел тайком у себя в каморке. Теперь-то я от них отвык.

И Гримбарт с важной миной кивнул, словно показывая, что такому степенному, знающему жизнь барсуку, каков он теперь, и в голову не придёт съесть червяка.

Когда я управился, в клозет зашёл Иммер, и вскоре мы уже возвращались по тому же коридору со зверями и птицами, которые были набиты опилками.

– Да, нам всем пришлось постараться, – проговорил Гримбарт. – Но Рыжий Хвост почему-то так и не одолела эту науку. Наверное, в ней слишком глубоко сидит звериная натура. Рыжий Хвост, бывает, всё ещё гадит где придётся. Чернокрыс с ней очень строг, наказывает, даже под замок сажает. Так-то.

– Зачем? – спросил Иммер.

– Затем, чтобы наука впрок пошла. Он говорит, что её милость нас не для того зачаровала, чтобы мы носились на четырёх лапах и гонялись за собственным хвостом. У неё была нужда в слугах. Разумных слугах, которые помогут ей получить то, чего ей хочется.

– Маленького ребёнка, – подсказал Иммер и начал скакать по коридору.

– Верно, верно. – И Гримбарт с улыбкой взъерошил ему волосы. – Малыша.

– Представляете – столько лет хотеть ребёнка, и вдруг получить целых двух! – проговорил я, когда мы остановились у двери детской. – Вот ей, наверное, радость.

– Чего? – спросил Гримбарт. – А, ну да, ну да. Да и все мы та-а-ак рады! Ну, доброй ночи. Рыжий Хвост, наверное, приготовила вам шёлковые пижамы. Если, конечно, не зарыла их на картофельном поле: она так иногда поступает с хорошими вещами. Подушки берегите!

Он повернулся и, переваливаясь на толстых лапах, скрылся в коридоре.