Текст книги "В стране линдвормов"

Стоглазая палка

Сейчас я поднимусь по двум лестницам и войду в нашу комнату, думал я, стоя в подъезде. Кругом темнота – в мастерской хотя бы были керосинки на потолке. Я поднимусь по двум лестницам, открою дверь и сразу же всё скажу. Тюра возьмёт палку, побьёт меня, а потом всё кончится. Потом мы с Мортимером ляжем, и я, может, буду плакать, потому что палка бьёт больно, но я буду плакать и от радости, потому что худшее позади. Утром, когда я проснусь, спина у меня будет в синяках. Я встану, и будет больно, но я обрадуюсь этим синякам. Потому что синяки означают, что худшее позади.

Всю дорогу до дома Мортимер молчал, а у дверей посмотрел на меня блестящими от страха глазами. И сказал – он, который почти никогда ни за что не просил прощения:

– Прости меня, Самуэль.

– Ты не виноват, – ответил я. – Всё вышло случайно. Пошли.

И я поднялся на второй этаж, в нашу комнату. Мортимер шёл следом. На первом этаже я услышал, как ссорятся соседи; где-то наверху кричали дети. Во дворе кто-то пел. Когда мы поднялись на второй этаж, я сразу открыл дверь.

Тюра с мокрыми от пота волосами лежала в кровати. Пламя вовсю горело в лампе, хотя это и было расточительством. В комнате стоял сильный запах, но пахло не полиролью. Запотевшее окошко плакало. Тюра подняла голову, и лицо у неё перекосилось от злости.

– Явились, – проскрежетала она. – Где вас носило?

– Мы потеряли деньги, – ответил я, потому что уже решил, что именно так и сделаю. Скажу сразу, чтобы всё побыстрее кончилось.

Тюра уставилась на меня. Понять, о чём она думает, было невозможно. Наконец она спросила:

– Что-что вы сделали?

– Потеряли деньги. Которые получили от старшего мастера. Двадцать пять эре. Монета упала в реку.

Тётка со стонами выбралась из кровати. Палка – гнусная, отвратительная палка, которая обычно бывала засунута за комод, – стояла теперь прислонённая к изголовью кровати. Тётке она, конечно, была нужна, чтобы ходить. Сжав клюку, Тюра, хромая, приблизилась к нам и, не говоря ни слова, сунула руку мне в карман штанов. Потом – в другой карман. Значит, она всё-таки думала, что я утаил монету. Припрятал, чтобы купить себе конфет.

– Я правду сказал. Мы остановились на мосту поговорить…

– О чём?

Я колебался, зная, что она не поверит моему рассказу о говорящей крысе. Если я выступлю с этой историей, она только пуще разозлится. Нет, про Чернокрыса лучше не упоминать.

– Ни о чём особенном. Я только хотел убедиться, что монета всё ещё в кармане у Мортимера. Когда он полез проверять, она выскользнула и упала в воду.

Тюра прищурилась:

– В кармане у Мортимера?

Я кивнул.

– Ты что, разрешил брату нести монету?

– Да.

– Почему?

– Чтобы… чтобы порадовать его, – промямлил я.

– Порадовать?

Я снова кивнул.

Тюра долго стояла молча, полуоткрыв рот, как будто не могла уразуметь услышанное. Потом вдруг обыскала карманы Мортимера, но и там ничего не нашла. И ей пришлось поверить, что монета упала в воду. Губы у неё сжались, глаза выпучились.

– Как ты мог? – закричала она. – Как ты мог доверить ему деньги? Он же ещё маленький!

– Может, пойти поискать? – торопливо сказал я. – Ну, то есть завтра утром?

Тюра хрипло, горько рассмеялась:

– Поискать? Ты что, умеешь плавать?

– Нет, – прошептал я.

Я смотрел, как её рука крепче обхватывает клюку, как проступают костяшки под тонкой кожей.

– Нет, ты не умеешь плавать. И я не умею плавать. А маленький болван, которому ты отдал мои деньги, и подавно не умеет. Я просрочила с платой квартирному хозяину, в продуктовой лавке у меня долгов по горло. Да ещё мы, трое бедолаг, не умеем плавать. Что мне, по-твоему, делать?

Я тяжело сглотнул, стараясь не смотреть на узловатую палку – как же я её ненавидел! – стараясь не думать об ударах, о том, какой жгучей бывает боль, когда лопается кожа. Палка была усеяна глазками от сучков, напоминающими злобные зенки.

– Не знаю, – промямлил я.

Молчание. Я смотрел в пол, боясь пошевелиться.

И тут Тюра издала какой-то шипящий звук, словно судорожно втянула в себя воздух. Я поднял глаза. Она плакала.

Мы с Мортимером покосились друг на друга. Я не знал, что делать. Мне было противно от этих слёз, я никогда ещё не видел, чтобы тётка плакала. Рот у неё кривился, словно в какой-то удивительной усмешке, по щекам лились слёзы. Тюра повернулась и заковыляла назад, к кровати. Палка неровно стучала по полу.

И тут до меня наконец дошло, что Тюра решила не бить меня. Не знаю почему. Тётка столько раз била меня за проступки, которые в сравнении с сегодняшним казались сущими пустяками. Может, ей так больно, что сил не хватает? Может, она в таком горе из-за денег, что всё остальное уже не важно? Тюра, тихо плача, села на край кровати, и в этот вечер ничего больше не случилось бы, если бы Мортимер в этот момент не произнёс:

– Разревелась.

Тюра подняла глаза, вытерла щёки и спросила:

– Что ты сказал?

– Не смей обзывать меня болваном, – сказал Мортимер.

– Ты что, рехнулся? – прошептал я.

Тюра наморщила лоб и снова спросила:

– Что ты сказал?

– Ты сама болванка, – не унимался Мортимер.

Мне захотелось провалиться сквозь пол. Я никак, ни за что не мог понять, откуда в нём столько смелости – нет, безумия. Может, его обманули тёткины слёзы? Может, он решил, что из-за слёз Тюра стала слабой, а мы сильными?

Тюра поднялась, подошла к нам и остановилась так близко, что Мортимер попятился. Тут он понял, что сказал лишнее. Понял, но не отступился. Он снова заговорил, на этот раз шёпотом:

– Ты даже не знаешь, как меня зовут на самом деле.

Тюра быстро взглянула на меня. Конечно, она поняла, о чём мы говорили с Мортимером без её ведома. Губы у неё снова сжались, ноздри раздулись. Непослушания она не потерпит. При виде непослушных детей у неё белело лицо и темнели глаза, словно они угрожали ей, пугали её. Словно они были чудовищами, которых она безмерно ненавидела.

– Да нет, я знаю, как тебя зовут, – сказала она. – А вот ты знаешь ли? Хотелось бы услышать.

Глядя в пол, Мортимер выговорил:

– Иммер.

Тюра в мгновение ока перехватила клюку и оперлась о стену, чтобы не упасть. Мортимер, белый как простыня, не шелохнулся. На лице брата тёмными были теперь только брови. Сердитые, тёмные, непокорные брови. Тюра занесла палку и обрушила на него первый удар. От боли Мортимер вжал голову в плечи, но стиснул зубы и не закричал.

– Неправильно, – сказала Тюра. – Ещё раз?

– Скажи «Мортимер», – прошептал я.

Мортимер молчал.

Тюра снова занесла палку и ударила.

– Ну?

Мортимер отказывался говорить.

Тётка била его без устали, и всё время, что она его била, я стоял оцепеневший, до смерти напуганный и смотрел. Я не мог двинуться, не мог заговорить. Я словно обратился в камень, и каждый удар, обрушивавшийся на спину Мортимера, гулом отзывался в моём каменном теле, словно в него била молния.

Тюра решила сделать передышку и впилась взглядом в Мортимера.

– Говори, как тебя зовут.

Мортимер поднял глаза. Лицо его стало липким от слёз и соплей.

– Меня зовут Иммер.

Тюра занесла палку и принялась снова избивать его. И сквозь тяжёлые шлепки слышался голос Мортимера: «Так назвали меня мама и папа! Это моё настоящее имя. И поэтому я никогда его не забуду!»

– А теперь спать! – рявкнула Тюра. – Спать, и чтобы я ни слова больше не слышала! – Она ткнула палкой в меня. – И ты тоже, сто несчастий.

Я убежал в угол и торопливо улёгся на матрас. Следом пришёл Мортимер; укладываясь, он всё ещё плакал. Тюра готовилась ко сну: потушила лампу, разделась, распустила длинные волосы, непрерывно вздыхая и охая над больной ногой. Наконец она улеглась. И доброй ночи не пожелала. В комнате стало тихо. Где-то доругивались соседи.

Наконец Мортимер перестал плакать. А я задумался: сколько же ночей я лежал на этом матрасе, представляя себе, как вырву палку у тётки из рук, пусть только попробует обидеть Мортимера. Я воображал, как злость придаёт мне сил, как я луплю Тюру до тех пор, пока она не станет умолять о пощаде. Но сейчас я думал, что оказался совсем не тем, за кого себя принимал. Я трус, я никогда не разозлюсь настолько, чтобы злость придала мне сил.

– Ты спишь? – прошептал я, хотя видел, что Мортимер лежит с открытыми глазами. Других слов я просто не мог придумать.

Мортимер молча смотрел на звезды, и было непонятно, о чём он думает. Наконец брат отвернулся и подтянул колени к груди. Мне захотелось погладить его по голове, но я не осмелился. Просто лежал, смотрел на его пушистые светлые волосы и был сам себе противен. Звук ударов эхом стоял у меня в ушах. Час уходил за часом. Луна выплыла из-за туч, и последнее, о чём я успел подумать, прежде чем наконец уснуть, – что луна похожа на некий предмет, отполированный кровавиком и жёсткой щёткой.

Дорога

Сначала я решил, что вижу сон. Посреди ночи меня разбудил лёгкий стук, словно кто-то ходил по комнате. Я сел. Место рядом со мной оказалось пустым. Я осторожно выполз из-за дымохода и обнаружил, что дверь открыта, а Мортимер стоит на пороге и пристально смотрит на меня. Ждал ли он, что я проснусь? Или собрался уходить, но в последний миг не удержался и обернулся посмотреть на меня? На прощание?

– Мортимер! – шёпотом позвал я.

Тюра заворочалась во сне, что-то простонала. Я начал понимать, что не сплю. Что всё это наяву.

– Что ты задумал?

Мортимер не ответил. Лунный свет упал на его бледное лицо, очень серьёзное. Внезапно он повернулся и скрылся в коридоре.

– Подожди!

Я вскочил и кинулся за ним. Мортимер уже спускался по лестнице. Маленькая фигурка удалялась в темноте быстро, как тень.

– Мортимер, стой!..

На крутой лестнице я испугался, что оступлюсь, судорожно схватился за перила и неуклюже поскакал через две-три ступеньки зараз; меня подгоняли удары сердца. А вдруг Тюра проснулась от моего крика? Да какая разница. Мне казалось, что Мортимер вот-вот исчезнет.

Добравшись до нижнего этажа, я распахнул дверь и промчался в ворота. Мортимер уже бежал по мостовой, показываясь, когда луна появлялась, и исчезая, когда луна скрывалась за чёрными тучами.

– Пожалуйста, подожди!

Наконец Мортимер остановился. Грудь у него ходила ходуном под тонкой рубашкой, возле носа клубились облачка пара.

– Что на тебя нашло? – спросил я. – Ты куда собрался?

Мортимер молча уставился на булыжники.

– Искать монету? Ты же понимаешь, как это опасно!

Мортимер покачал головой и сказал:

– Я хочу посмотреть, правда это или нет.

– Что правда или нет?

– Что королева Индра мечтает о ребёнке.

– Мортимер, – вздохнул я, – это же неправда!

– Почему ты меня так называешь? – заорал он, внезапно разозлившись. – Почему ты называешь меня ненастоящим именем?

– Потому что… – Я сглотнул. – Сам знаешь почему… Мне нельзя называть тебя по-другому. Слушай, пошли домой.

Мортимер отвернулся, не желая смотреть на меня. Я не знал, как быть. Я мог бы придумать с десяток объяснений, почему не надо бежать посреди ночи из города, чтобы проверить, правду сказал крыс или наврал. Но звук, с каким палка отскакивала от спины Мортимера, всё ещё стоял у меня в ушах. Мне было стыдно. И я сказал:

– Давай сделаем так. Мы проверим, правда ли этот лаз ведёт в далёкие края, туда, где фазанье жаркое, игрушки и шёлковые пижамы и королева, которая хочет ребёнка. И если это неправда, если лаз – просто дыра в земле, которая никуда не ведёт, тогда мы с тобой вернёмся домой.

– Ладно, – согласился он. – Тогда вернёмся домой.

– Договорились.

И мы снова побежали прочь из города. Мы бежали мимо табачной лавки с тёмными окнами, мимо дома шляпника и конюшни барышника, мимо реки с чёрной водой. Мы бежали мимо мастерских и школы, мимо больницы и мертвецкой. К тому времени, как мы добрались до кладбища, ноги у меня заледенели, а горло болело от холодного воздуха. Спящие надгробия были похожи на овец.

– Как мы найдём лаз в такой темноте? – сказал я, когда мы, спотыкаясь, побрели через северную пашню.

Однако тут луне пришла охота снова выглянуть, и через миг поле оказалось залито светом. Вскоре я услышал крик Мортимера:

– Вот он!

Я побежал к брату. Мортимер уже успел встать на четвереньки и сунуть голову в лаз. Желудок у меня снова противно свело.

– Ты точно хочешь туда влезть? – прошептал я.

Мортимер поднял голову и взглянул на меня. Казалось, он ни капли не боится. Со словами «Пошли!» он полез в чёрный зев. Я последовал за ним.

Поначалу лаз был ровным и продвигаться вперёд было легко. Мы, конечно, ничего не видели и потому часто останавливались, чтобы отыскать друг друга, убедиться, что мы не потерялись и не остались в одиночестве. Земля под ладонями была холодной, колени больно ушибались о камни.

– Ты что-нибудь видишь? – спросил я.

– Нет.

– Может, повернём?

– Нет пока, – сказал Мортимер. – Давай ещё чуть-чуть.

И мы поползли дальше. Я задыхался: на меня давили стенки, и мне казалось, что воздух вот-вот кончится.

Вдруг Мортимер вскрикнул и куда-то провалился. Я пошарил вокруг, но его рядом со мной не оказалось. Я прополз на ощупь ещё немного – и провалился сам. Какое-то время я то катился, то съезжал и наконец снова наткнулся на Мортимера.

– Ты как? – спросил я.

– Нормально, – ответил он, хотя голос у него дрожал.

– Я хочу, чтобы мы вернулись, – сказал я. – Здесь уже опасно.

– Да, – согласился Мортимер. – Поворачиваем.

Я хотел вскарабкаться на склон, по которому мы съехали, но у меня ничего не вышло.

– Слишком крутой.

– Давай я. – Мортимер протиснулся мимо меня.

Он пытался и так и сяк, то прыгал, то полз, извиваясь, но каждый раз снова съезжал. Тогда я попробовал подсадить его – тоже без толку. Земля сыпалась мне в глаза, и я чувствовал, как во мне нарастает безудержный страх. Нам не выбраться.

Мортимер тяжело задышал и вдруг начал отчаянно махать кулаками вокруг себя, словно хотел сдвинуть, разбить стены.

– Попробуем пойти в другую сторону, – сказал я.

– Не хочу! – заплакал он. – Я хочу домой!

– У нас другого выхода нет, – сказал я. – Пошли.

И мы поползли дальше.

Да, наползались мы в ту ночь… Только ползти нам и оставалось – с разбитыми коленями и окровавленными руками. Почти вслепую, через чёрный лаз, который всё удлинялся, как бы мы ни торопились вперёд и как бы ни искали его конец, выход наружу. Мы то съезжали по очередному уклону, то останавливались и, обнявшись, плакали. Мне казалось, что время уходит в никуда и я вот-вот окончательно выбьюсь из сил и упаду замертво. Но мне нельзя было падать, мне ничего не оставалось, кроме как двигаться дальше. Я перестал понимать, ползу вниз или вверх. Теперь я знал только одно: как ползти, как переставлять ладони и колени, продвигаясь вперёд сквозь тьму.

Наконец нам пришлось сдаться. Непонятно, как Мортимер вообще столько продержался, но теперь он совсем обессилел. Он подполз ко мне, тяжело дыша, словно вот-вот уснёт, и сказал:

– Я больше не могу…

Я обнял его – молча, потому что не хотел помешать его отдыху, который он заслужил. Мне почему-то казалось, что это конец, мы здесь так и останемся. И я стал думать. Мортимер, мой младший брат. Ужасно несправедливо, что всё в нашей жизни было ненастоящим. Имена, которыми нас называли, не были нашими настоящими именами. Дом, в котором мы жили, не был нашим настоящим домом. Тётка Тюра, которая варила нам кашу и штопала протёртые на коленках штаны, не была нашей настоящей мамой. Даже серебро, полировкой которого мы занимались дни напролёт, было ненастоящим. Всё было только видимость, фальшивая картинка. А лаз в земле, который должен был привести нас в другое место, и подавно оказался ненастоящим. Я знаю, как брату хотелось верить, что он настоящий, что по ту сторону лаза нас ждёт что-то хорошее. Может быть, в глубине души я тоже хотел в это верить…

Мортимер повертел головой.

– Я думал, ты уснул, – прошептал я.

Мортимер потянул носом. Потом ещё раз, глубже.

– Я что-то унюхал.

– Что?

– Свежий воздух.

Я осторожно погладил его.

– Тебе, наверное, показалось.

– Нет. – Мортимер высвободился из моих рук и снова принюхался. – Не показалось.

И он снова пополз, да так быстро, что я еле поспевал за ним. Вскоре до меня тоже донеслось дуновение свежего ветерка, и это придало мне столько сил, что я вдруг рванул вперёд. Мы ползли всё быстрее, и вот – не знаю, как это вышло, – я почувствовал, что упираюсь ногой во что-то большое и твёрдое, наверное, камень. Камень вывернулся из ямки, в которой лежал, нога у меня соскользнула, а камень откатился в сторону. Очень скоро я услышал у себя за спиной гул. Поначалу отдалённый, он быстро нарастал и вскоре был уже так близко, что казалось, будто над головой грохочет гроза или рядом гудят паровые машины. Поняв, что происходит, я покрылся колючим ледяным потом.

– Лаз! Лаз обваливается! – крикнул я.

– Быстрее!

И я пополз быстрее, я в жизни не двигался с такой скоростью. Я летел как ветер, я не хотел умирать, не хотел становиться трупом, холодным, немым, под землёй, я хотел жить. И я увидел свет. Поначалу он был очень слабым, но я различил перед собой очертания Мортимера, и стенки лаза проступили из черноты. Темнота бледнела, воздух становился всё чище; я почувствовал, как обвал засыпает мне ноги, – и тут Мортимер рванул вверх, на свободу. Он схватил меня за руки и стал тащить, я отталкивался ногами – и земля наконец отпустила меня. Мы повалились на траву и лежали, глядя в небо. Я думал, что у меня лопнет сердце. Подземный гул нарастал, в несколько секунд он стал оглушительным, а потом всё стихло, совершенно стихло. Я обернулся и посмотрел на отверстие лаза. Дыра исчезла.

Индра

Совсем выбившись из сил, мы с Мортимером лежали на траве. Было непривычно светло. Начиналось утро, туман, пронизанный мелкой моросью, поднимался над землёй, как пар. Мы не знали, где очутились, но уж точно не на северной пашне. Это был какой-то лес, и таким свежим воздухом я не дышал ещё никогда в жизни. Радостно заливались птицы – как и положено, ведь пришла весна. Всюду росли подснежники.

Я взглянул на засыпанный лаз. На месте дыры осталась лишь ровная горка рыхлой земли с колодезную крышку. Мимо такой пройдёшь и не заметишь. Меня передёрнуло от одной мысли, что мы могли остаться там навсегда. Остаться под землёй и камнями. Но мы выбрались. И вот мы здесь, в совершенно новом, неизведанном месте, и, что бы с нами ни случилось дальше, вчера мы видели город, Тюру и её палку в последний раз.

Мы с Мортимером взялись за руки и зашагали. В эту ночь поспать не удалось, и надолго нас не хватило бы. Но лес, солнце и птичьи трели необычайно бодрили. Разве можно устать, когда вокруг такая чудесная весна?

– Надо же, в конце норы всё-таки что-то оказалось! – сказал я Мортимеру.

– Ага, – согласился он, и я обрадовался, что он не злится на меня из-за того, что я ошибался. Какой же он хороший!

Я покосился на Мортимера: в солнечном свете он был особенно симпатичным. Только светлые волосы торчали, как грязные пакли. На щеках пробился румянец.

Вскоре мы заметили сквозь стену ёлок какое-то серое строение, довольно большое. А вдруг это тот самый замок, о котором говорил Чернокрыс? Замок, в котором живёт его королева?

– Побежали! – сказал я.

И мы с Мортимером помчались, здорово перепугав тетёрку, сидевшую в кустах. Тетёрка взлетела, хлопая крыльями, как большим плащом, и скрылась за кронами деревьев; за ней последовал выводок птенцов.

У серой стены мы остановились. Да, строение оказалось замком. Каменная кладка, башня, окна со ставнями, а вокруг – стена, к которой подступили лесные деревья. В стене темнели узкие бойницы – они как будто пристально рассматривали нас. Где-то во дворе закудахтала курица. Я вдруг испугался. Что, если это замок не королевы Индры, а чей-нибудь ещё? И владелец рассердится, если мы постучимся?

Мортимер тоже испугался. Последние шаги он сделал, держась у меня за спиной. Я подумал: если в этом замке живёт кто-нибудь, кто покажется нам злым и опасным, мы повернёмся и убежим. А там видно будет – может, мы найдём другой замок, тот, что нам нужен. Может, в этой стране полным-полно замков?

Но когда мы подошли к воротам, на мусорной куче сидела и грызла хлебную корку крыса! Мы приободрились, и я со словами «Добрый день!» бросился к ней.

Крыса мельком взглянула на нас и снова занялась коркой.

– Ну вот мы с братом и пришли. Всю ночь ползли!

Ответа не последовало. Крыса грызла корку. Доев хлеб, она занялась старой птичьей костью, которую выудила из кучи. Мы с Мортимером переглянулись, и я сделал новую попытку:

– Мы бы хотели повидать королеву Индру. Она дома?

Крыса оторвалась от кости, воззрилась на меня чёрными глазами и зашипела. Под верхней губой блеснули жёлтые зубы. Я попятился и снова взял Мортимера за руку. Довольно долго мы стояли и глядели на крысу. Я чувствовал себя дураком и в то же время злился. Там, в городе, Чернокрыса так заботило, чтобы мы пришли. А теперь он даже разговаривать с нами не желает.

Вдруг с той стороны ворот послышались голоса. Кто-то сказал:

– Я их точно видел, видел в окно.

– Так отодвинь засов! – предложил другой голос.

Мы услышали скрежет, и ворота открылись.

– Ты прав! Это они! – восторженно воскликнул Чернокрыс и, покачивая брюшком, выбежал к нам. На хвосте у него была повязка. – Добро пожаловать, милые детки!

Оказывается, ворота открыл барсук, наряженный в пурпурную шёлковую курточку и шляпу. На первый взгляд он был как будто добрый, но когда заметил крысу, всё ещё сидевшую на мусорной куче, то взвизгнул и с отвращением на мордочке кинулся к ней.

– Брысь, пошла отсюда! – заорал он, и крыса с писком метнулась в море подснежников. Барсук улыбнулся и подошёл к нам. Вид у него был смешной, потому что шёлковая куртка оказалась ему велика. Рукава пришлось подвернуть, а пояс он несколько раз обернул вокруг себя, чтобы не наступить на него.

– Добро пожаловать, мои юные господа, – сказал он и поклонился так низко, что с него чуть не свалилась шляпа.

Мы с Мортимером переглянулись и рассмеялись. Никто ещё не называл нас господами. Но Чернокрыс нетерпеливо махнул хвостом.

– Не стой тут как остолоп, – сказал он барсуку. – Беги, доложи её милости, что ей надо подняться. Живей, Гримбарт!

Барсук убежал, переваливаясь на толстых лапах. Чернокрыс улыбнулся и потёр лапки.

– Вы и представить себе не можете, как я рад, что вы вняли голосу разума и пришли сюда! Я как раз хотел вернуться в ваш городишко, попытать счастья ещё раз. Бог мой, какое скверное место, оно просто дышит бедностью! Мои лёгкие всё ещё полны угольного дыма. – Чернокрыс высунул язык и покашлял. – И вот теперь эти невообразимости мне не грозят.

– Ты всё равно не смог бы вернуться, – сказал я. – Даже если бы захотел.

– Вот как?

– Лаз обвалился. Нас чуть не засыпало.

Крыс охнул:

– Какой ужас! Какой кошмар! Будучи инженером, я, разумеется, принимаю на себя всю полноту ответственности. Ох, ох, а ведь я всегда славился умением рыть хорошие, надёжные норы. К счастью, никто не пострадал. И поскольку вы уже здесь, лаз нам больше не нужен. – Глаза-перчинки сверкнули. – Входите же!

Мы проследовали за Чернокрысом. Под сводом ворот было довольно темно, но вскоре мы оказались во дворе замка. По траве разгуливала курица – её-то мы и слышали, а поодаль стоял небольшой хлев, в окно которого глядела корова. По другую сторону раскинулись делянка с душистыми травами и картофельное поле; здесь же были различные постройки, а прямо перед нами высился сам замок.

– Прошу сюда.

Чернокрыс потрусил вверх по ступенькам, толкнул двери. Мы с Мортимером поспешили следом. Потом мы шли по залам, коридорам, поднимались по очень узкой лестнице со множеством поворотов. Всё здесь было как в старые времена. На стенах лосиные рога, повсюду чучела животных. На полу – шкуры и тканые ковры. В каминах горел огонь. Ещё издали мы услышали чьи-то крики. Потом раздался звон: что-то разбилось, и крики повторились. Похоже, кричала женщина. Мы снова стали подниматься по лестнице, на этот раз винтовой. Я понял, что мы направляемся в башню, которую видели, стоя под стеной. Вскоре мы остановились у открытой двери. Барсук Гримбарт присел у косяка, обхватив голову лапами.

– Её милость бьёт посуду и никого не хочет видеть, – сказал он.

В ту же минуту из дверей вылетела тарелка с паштетом и со звоном разбилась о стену. За тарелкой последовал глиняный кувшин, содержимое которого пенистой волной окатило бедного Гримбарта с головы до лап.

– Теперь от меня будет пахнуть квасом! – взвыл барсук.

– Дай я с ней поговорю, – сказал Чернокрыс. – Иди умойся, уши в маринаде.

Гримбарт побежал вниз по ступенькам, путаясь в промокшей шёлковой курточке, а Чернокрыс сунул голову в дверь и сладко протянул:

– Ваша милость!

Кто-то всхлипнул.

– Ну-ну, ваша милость, не нужно грустить. – Он обернулся и прошептал: – Идите сюда, мальчики, давайте войдём и поприветствуем нашу королеву.

Мы двинулись за ним, хотя, конечно, не знали, кто кричит и почему. Мортимер прижался ко мне, и мы вошли. Посреди покоев стояла кровать с балдахином. Задёрнутые занавеси скрывали лежавшую – с постели доносились вздохи. Оконные шторы почти не пропускали солнечные лучи. Прерывистый тёплый свет исходил только от камина.

– Покажитесь ненадолго, ваша милость, – попросил Чернокрыс. – Даю вам честное слово, вы обрадуетесь.

– Нет, Чернокрыс, – ответила королева. – Довольно сюрпризов. Ничто не сможет меня обрадовать.

– Но сегодня, я уверен, вас ждёт большая радость, – проворковал крыс.

– Букеты и конфеты? – вздохнула королева. – Хватит с меня и того и другого, и я больше не хочу слышать, как ты читаешь стихи. Мне нужно только одно.

– И сегодня, – прошептал Чернокрыс, – вы получите желаемое. Ваша милость, я привёл двух маленьких детей.

После недолгого молчания королева проговорила:

– Двух детей?

– Точно так! Две штуки! Они явились из-под земли, ваша милость, из норы.

– Норы?..

– Да, норы. Не хочу хвастать, но эту нору, так уж получилось, вырыл я, ничтожный. Труды мои длились долго, ваша милость, но поскольку вы были заняты битьём посуды, то не заметили моего отсутствия, гр-рм… Как бы то ни было, мальчики сердечно хотят поприветствовать вашу милость.

– Что ж, – сказала королева, – пусть подойдут.

На кровати зашевелились, и в щель между занавесями просунулась рука. При виде этой руки у меня свело желудок. Рука была не человеческая. Кожа светлая, совсем как у меня, но грубая и покрыта чешуёй. Четыре костлявых пальца оканчивались когтями.

– Подойдите сюда, мальчики, – ласково позвала королева. – Подойдите и поздоровайтесь.

Мы с Мортимером словно приросли к полу. От страха я почти слышал шум собственной крови; ни за что в жизни мне не хотелось подходить к кровати. Если рука такая жуткая, то какова же вся остальная королева?

– Они боятся меня, Чернокрыс, – грустно произнесла невидимая за балдахином королева.

– Они просто стесняются, – заверил крыс. – Ничего страшного. – Он подбежал ко мне, потянул за штанину и прошептал: – Ну будьте же хорошими мальчиками, поздоровайтесь с королевой.

Мне каким-то чудом удалось оторвать ноги от пола и сделать несколько шагов. Наверное, я просто должен подойти к королеве? Вдруг она разгневается, если я откажусь? Мортимер шёл следом за мной, вцепившись мне в рубашку и еле слышно хныча.

Я подошёл близко-близко – так близко, что мог рассмотреть каждую чешуйку на тощей бледной руке, так близко, что слышал, как дышит королева за балдахином, – и тихо сказал:

– Добрый день.

Королева рассмеялась:

– Может быть, ты и руку мне подашь?

Я медленно протянул руку и пожал её пальцы. Они были такими холодными и странными на ощупь, что я вздрогнул.

– Как тебя зовут? – спросила королева.

– Самуэль.

– Самуэль? – Королева выпустила мои пальцы и медленно раздвинула полог. На миг у меня остановилось сердце: я увидел её, белую, свернувшуюся на перине. И не мог понять, страшная она или красивая. Но бояться я точно перестал: страх сменился изумлением. Никогда в жизни я не видел подобного существа. Королева больше всего походила на громадную бледную ящерицу-медяницу. Всё её тело покрывала чешуя, и королева блестела, словно только что сменила кожу. Лицо её было мордой ящерицы с круглыми карими глазами – но взгляд был не звериным, а человеческим.

– Ты назвал себя, – королева склонила голову набок, – но это имя, на мой слух, прозвучало фальшиво.

– Д-да?

Она улыбнулась:

– Может быть, ты думаешь, что оно тебе не подходит?

– Я не знаю, – прошептал я. Как трудно говорить, что думаешь! И как только королева поняла мои мысли? Мне казалось, что я прозрачный и меня видно насквозь.

Королева Индра вытянула шею.

– Кто это прячется у тебя за спиной? Может, у него тоже есть имя?

– Да, – сказал я, – это мой брат. Его зовут Мортимер.

– Понимаю. А можно ли взглянуть на него?

Я сделал шаг в сторону, чтобы Индра увидела Мортимера. От страха он упорно смотрел в пол. Волосы торчали как пакли, руки были чёрными от грязи и земли – но взгляд Индры потеплел.

– Ах! Ах, Чернокрыс… Он само совершенство! Ты только взгляни!

– А я что говорил, драгоценная королева? – улыбнулся крыс. – Теперь-то вы довольны?

Индра кивнула, и я увидел, что её глаза наполнились слезами.

– Уже много лет я не была так счастлива!

– Вам так долго хотелось ребёночка? – спросил Мортимер. Он, похоже, избавился от всякой робости.

– Да, – ответила Индра, – так долго.

Она сползла с кровати, чтобы взглянуть на Мортимера поближе. Извиваясь, она описала круг, рассматривая его так и сяк. Блестящий хвост завивался кольцами. Про меня королева как будто забыла. Она взяла ладошку Мортимера в свою.

– Неужели ты не согласишься, чтобы я баловала тебя до крайности? Неужели не останешься в моём замке, не сделаешь меня счастливой?

Мортимер медлил с ответом. Заметив, что он колеблется, Индра словно устыдилась. Бледные щёки покраснели.

– Ты, конечно, ожидал увидеть какую-нибудь другую королеву, – сказала она. – Линдвормы вызывают у тебя отвращение?

– Линдвормы? – спросил Мортимер. – Ты линдворм?

– Да. – Королева задержала на нём взгляд. – Разве ты никогда не слышал о линдвормах?

Мортимер помотал головой: нет, о линдвормах ни он, ни я слыхом не слыхивали. Мы знали только о гадюках, обычных змеях – а ещё, конечно, о ящерицах-медяницах, на которых королева Индра показалась мне похожей.

Мортимер покусал палец и спросил:

– А линдвормы добрые?

– Хо-хо, добрее их днём с огнём не сыщешь! – вмешался Чернокрыс.

Индра улыбнулась: наверное, ей понравилось, что крыс так нахваливает её сородичей.

– Линдвормы подобны другим живым существам, – сказала она. – Они рождаются и умирают. А пока живут, хотят родить детей, но, как и говорил Чернокрыс, мне оказалось не под силу стать матерью. Просто не вышло. Прошу тебя, скажи, что остаёшься! Я настаиваю.

– Я останусь, если останется Самуэль, – сказал Мортимер.

Тут Индра наконец вспомнила, что я стою рядом, и поспешно взяла меня за руку.