Текст книги "В стране линдвормов"

Женщины и мужчины

Когда на следующий день я проснулся, солнце уже стояло высоко в небе. Я долго лежал в кровати, оглядывая комнату. Мне не верилось, что я и правда здесь. Что проснулся не на потрёпанном матрасе у Тюры. Но когда я всё понял по-настоящему, когда действительно уверился, то откинул одеяло, по лесенке спустился с кровати и подбежал к окну. При виде густого зелёного леса, раскинувшегося за окном, я разволновался, но это было хорошее волнение. На нижней кровати спал мой брат, светлые волосы которого разметались по подушке. Иммер. А я Сем. Вот кто мы теперь. Нет, в глубине души мы всегда, всегда были Семом и Иммером! Мне даже казалось, что я слишком легко позволил старому имени отдалиться от меня, как будто хотел от него избавиться. Вот бы взять его за шиворот и сказать ему всё, что я о нём думаю, а потом зашвырнуть подальше в лес, куда ворон костей не носил, чтобы оно никогда больше не показывалось мне на глаза. И теперь с ним покончено. Я подошёл к кровати и осторожно потряс Иммера за плечо:

– Просыпайся!

Иммер зевнул и сел.

– Что, уже утро?

– И давно, – сказал я. – Давай играть.

Тут с Иммера слетели остатки сна. Он живо вылез из кровати, и ему, конечно, тоже хотелось поиграть. Мы подбежали к шкафу с игрушками и выложили кое-что на пол. И если вчера я ещё немного стеснялся, то теперь запросто освоился. Мы опробовали пару волчков и лошадок на палке, а потом взялись переодевать кукол. Роясь в корзине с кукольными одёжками, я думал о словах Чернокрыса: что все игрушки здесь старые. Да и по кукле, сидевшей у меня на коленях, было видно, что с ней уже кто-то играл. Половина волос была выдрана расчёской, а швы вышитого ротика распустились, как будто чьи-то пальчики ковыряли их, пока они не порвались.

Толкнув задом дверь и наступая на подол, вошла Брунхильда с подносом.

– Встали, сони? Я вам завтрак принесла.

Она поставила между нами поднос, на котором стояли кувшин молока и тарелка с медовыми бутербродами. На мёд налипла барсучья шерсть, но я просто убрал пальцем самые длинные и толстые шерстинки и вонзил зубы в сладкий хлеб.

– А кто раньше играл в эти игрушки? – спросил я с набитым ртом.

Брунхильда взяла кочергу и поворошила пепел в камине. Под пеплом оказался уголёк, который за ночь не погас.

– Кто именно играл – этого я, конечно, не знаю, – начала она, подкладывая в камин поленья. Когда огонь разгорелся, Брунхильда села погреть лапы. Она была такая милая: чёрно-белая полосатая морда, в чёрных глазках отражается огонь. – Когда Индра поселилась в этом замке, здесь всё уже было – и игрушки, и горшки, и котлы, и мебель. Все эти вещички сохранились с прежних времён. Кроме, разумеется, луков и стрел, их мы сожгли.

– Зачем? – Я снова откусил от бутерброда.

– Таков был приказ её милости. – Брунхильда печально покачала головой. – Её милость не выносит вида луков, они её пугают. Ничто её так не пугает, как луки.

Иммер с жадностью поглощал свою порцию. Рыжему Хвосту удалось вчера вечером справиться с пижамами – красной для Иммера и зелёной для меня, – и теперь Иммер изо всех сил старался не закапать свою.

– Как странно, – пробормотал он.

– Ничего странного, – сказал кто-то от двери. Мы обернулись и увидели Индру. – Если бы вы знали, сколько зла могут принести луки и стрелы. Хорошо спалось?

Да, нам спалось хорошо.

Индра, медленно извиваясь, вползла в детскую и со счастливым видом осмотрелась. Наверняка её радовало, что в детской снова поселились жизнь и тепло.

– А ты видела, – спросил я, – сколько зла могут принести луки?

Индра указала на отметину на шкуре: у основания руки тянулся шрам. Королева осторожно провела по нему пальцем.

– Я видела… я видела страшное. Видела вещи, о которых вашим маленьким ушкам лучше не слышать.

Иммер во все глаза смотрел на шрам, и вид у него был одновременно испуганный и любопытный.

– Ты всё-таки расскажи! – попросил он.

– Может быть, – согласилась Индра, – может быть, вам и полезно будет узнать, как я сделалась владелицей этого старого каменного замка. Поди сюда, – и она протянула руку Иммеру, – посиди со мной.

Индра сложила хвост кольцами, и Иммер взобрался на её большое белое туловище. Я думал, что Индра и меня позовёт присесть, но она, кажется, решила, что двоим места не хватит. Она погладила Иммера по голове и начала:

– Наш замок окружают обширные густые леса. В прежние времена в этих лесах обитало множество линдвормов. Как вы уже поняли, линдвормы – существа особого рода. Подобно другим животным, линдвормы живут в лесах и полях, но владеют и даром речи, и способностью к волшебству. Линдворм, если ему позволить, может прожить тысячу лет. – Индра посмотрела в окно, на верхушки дальних елей, и продолжила: – Мы называли эту землю страной линдвормов. Вместе с нами здесь жили лоси, рыси, косули, муравьи и… люди.

– Всамделишные люди? – Я подумал, что Индра, возможно, говорит о зверях, которых зачаровали линдвормы, чтобы они ходили на двух лапах и разговаривали. Но Индра ответила, что те люди были самыми настоящими людьми. Их, как и линдвормов, в те времена здесь было много.

– Они тоже называли эту землю страной линдвормов? – спросил я.

– Не знаю, как называли её люди, но уж точно не страной линдвормов. Люди ненавидели линдвормов. Они преследовали и гнали нас.

Иммер грустно поглядел на неё, глаза у него блеснули, как звёздочки.

– Почему? – спросил он. – За что они вас ненавидели?

Индра проглотила комок в горле. Я понял, что ей трудно ответить на этот вопрос.

– Почему люди ненавидят то, чего не могут понять? – проговорила она. – Не знаю. Может быть, они считают, что в мире никому, кроме них, больше нет места? Может быть, им трудно делиться с другими?

Иммер хотел что-то сказать, но промолчал. Он откусил от бутерброда и медленно, задумчиво пожевал. Индра дрожащим голосом заговорила дальше:

– Когда начались гонения, я была ещё очень юна. Женщины и мужчины… они тысячами выходили из домов, и в руках у них были луки и стрелы. Они вознамерились истребить нас, всех до единого. Но линдворм – сильное существо. Мы стали обороняться, полилась кровь. Люди у меня на глазах убили мою мать. А когда я пыталась выдернуть из её тела стрелы, они пустили стрелу в меня. – Индра поглядела на шрам и как будто увидела стрелу, вонзившуюся в её плоть. – Я бросилась бежать, думая лишь об одном: забиться куда-нибудь, укрыться от… от всех этих стрел. На отдалённом холме я нашла убежище, чью-то брошенную нору, и спряталась там. Лежала в норе совсем одна, до смерти напуганная, и слышала, как вдали убивают друг друга люди и линдвормы.

В детской повисло жуткое молчание. Я вздрогнул, представив себе всё, о чём рассказывала Индра. Увидел, как линдвормы истекают кровью, крича от боли, услышал, как со свистом летят между стволами стрелы. Брунхильда поворошила кочергой в камине, и Индра уставилась на пламя.

– Сотню и ещё сотню лет я пролежала там, покрытая кровью и сукровицей, – продолжила она. – Я не шевелилась, впала в спячку от страха. Когда я очнулась, никого уже не было. Люди и линдвормы истребили друг друга. Я видела изломанные тела тех и других; сквозь кости проросла трава. В лесу остались только звери – и я, недавно очнувшаяся растерянная линдвормица. Существ, подобных мне, больше не осталось, я была одна. А этот замок… Когда я нашла его, время в его покоях словно застыло. Много человеческих жизней прошло с тех пор, как кто-то сидел на этих стульях. Никто не варил мясо в котлах на кухне. Никто не прикасался к игрушкам. Замок был словно склеп: следы жизни человеческой здесь иссохли и подёрнулись слоем пыли. Я решила остаться. Я вымела пыль и паутину, зажгла свечи в люстрах. Осторожно попробовав свои силы, я убедилась, что не потеряла волшебный дар. Звери лесные сделались моими слугами… я больше не была одна.

Индра улыбнулась, и вид у неё больше не был такой страдальческий. Она словно избавилась от малой толики своего ужаса.

– Мы живём здесь уже давно – я, моя дорогая Брунхильда и её муж. И конечно, Рыжий Хвост, Чернокрыс и лесничий. Люди исчезли, но после них остались домашние животные. Большинство погибло от голода в стойлах и на привязи. Но иные выжили и научились существовать в лесу. Мою корову по кличке Простокваша, козу Козицу, курицу Несушку – всех их загнал ко мне во двор лесничий. Скотник Гримбарт с любовью ухаживает за ними. Так что у нас бывают и сыр, и блины, а по вечерам – малина со сливками. Разве мы этого не заслужили?

– Конечно да! – сказали мы с Иммером, потому что так и думали.

Индра помолчала и погладила Иммера по голове.

– В ночь, когда мы запалили костёр из луков и стрел, я обрела покой. Помню, я смотрела, как языки пламени тянутся к небу, и думала, что сумела преградить путь своему страху. Мне никогда больше не будет страшно, говорила я себе. Я линдворм, я самопровозглашённая королева этих мест. Я никогда ни перед кем не стану дрожать. – Она вздохнула. – Но, бывает, я всё-таки дрожу, когда вспоминаю тех мужчин и женщин с луками и стрелами. Мне кажется, что если бы люди не придумали оружие, то жизнь в нашем лесу была бы совсем другой.

Иммер долго молчал, сидя у неё на коленях – щёки у него блестели от мёда, – а потом сказал:

– Какие они были злые, что стали стрелять в вас. По-моему, в мире для всех есть место, а не только для людей.

Индра рассмеялась. У неё были маленькие загнутые назад клыки – и как я их раньше не заметил?

– Брунхильда, это же чудесно! – воскликнула она. – Стоит весна, а прелестное создание, что сидит у меня на коленях, ведёт такие речи, что дух захватывает от восторга!

– Да, ваша милость, как есть чудеса расчудесные, – закудахтала Брунхильда.

– Я тоже считаю, что в мире всем есть место, – выпалил я. А вдруг королева решит, что мне нравится, когда люди пускают стрелы во все стороны и убивают других?

Индра спустила Иммера на пол и, извиваясь, поползла к двери.

– Вот и хорошо, – ответила она. – Я и не сомневалась, что вы оба добросердечные, щедрые создания. Ну а теперь ни я, ни моя служанка не станем больше вам мешать. Играйте, веселитесь, а если вам что-нибудь понадобится – пообещайте, что сразу же скажете мне.

Мы пообещали, и Индра с Брунхильдой ушли. Мы с Иммером остались в детской одни.

Я облизал мёд с пальцев и стал разбирать кукольную одежду. Но Иммер подошёл к окну и долго стоял там, о чём-то раздумывая.

– Почему Индра решила усыновить нас, если не любит людей? – спросил он наконец.

– Она только взрослых не любит, у которых луки и стрелы. И потом, она же не может родить сама.

– Почему не может?

– Ты сам понимаешь. Чтобы получился ребёнок, нужны двое – мама и папа. А Индра – единственный оставшийся на земле линдворм, так что у неё ничего не выйдет.

Иммер крепко задумался, а когда наконец понял, что я имел в виду, то просто произнёс: «А-а-а!» – и вернулся к ящику с кукольной одеждой. Мы стали перебирать все эти курточки, штанишки и шарфики. Я всё думал про детей, которые жили здесь в прежние времена. Может, любимой игрушкой девочки была как раз та кукла, которую я усадил себе на колени? Может, она тоже часто сидела на полу и переодевала куклу? И будто против воли ковыряла пальцем стежки кукольного рта, и они в один прекрасный день распустились.

А вдруг её мама и папа были среди тех страшных людей, которые затеяли войну? И девочка, может быть, слышала их вечерние разговоры, знала, что они обсуждают, что они выйдут с луками и стрелами и станут убивать.

Меня от всего этого снова пробрала дрожь. Я отыскал красивое платье – жёлтое, как львиная шкура, со стеклянными пуговками – и нарядил в него свою куклу. Продевая ручки в узкие рукава, я думал: как же хорошо, что во всём густом лесу не осталось ни одной женщины и ни одного мужчины, ни одного лука и ни одной стрелы.

Лесничий

Теперь мы с Иммером только и делали, что играли. С утра до вечера мы возились с куклами, мраморными шариками, деревянными зверушками и настольными играми. Ещё в прятки и пятнашки играли, или бегали наперегонки кругами по замковому двору. Стоило нам захотеть – и Брунхильда несла поесть: если не бутерброды с мёдом, то конфеты или орехи, а в столовой зале на обед мы получали лебединый паштет, свиное сердце или заячью ногу в желе. Конечно, иные блюда были на вкус странноватыми, потому что Брунхильда училась готовить сама, но обычно мы просто пальчики облизывали.

Однажды утром Чернокрыс пришёл проведать нас, когда мы только-только встали, и я спросил, нельзя ли погулять в лесу, потому что там мы не были со дня своего появления в замке.

– Её милость желает, чтобы вы ни при каких обстоятельствах не ходили в лес одни, – объявил крыс. Хвост у него наконец зажил, и повязка исчезла. – Бог мой, бог мой, она так боится за вас.

– А если ты пойдёшь с нами? – спросил я.

Чернокрыс пронзительно и как-то беспокойно рассмеялся.

– Будь я большим и сильным, меня вполне хватило бы, – ответил он. – Но нам лучше найти кого-нибудь ещё. Кого-нибудь, кто лучше защитит вас от лесных опасностей.

– Каких ещё опасностей? – спросил Иммер.

– От диких зверей, мой юный друг, от диких зверей. – Крыс серьёзно посмотрел на него. – Знал бы ты, сколько раз они пытались сожрать меня.

Тут он повернулся и шмыгнул прочь, но через мгновение снова сунул голову в дверь.

– Ну, шевелитесь! – распорядился он.

Мы с Иммером поскорее оделись и побежали за Чернокрысом по коридорам, вниз по лестнице и дальше, через двор замка. С воротами крыс справиться не мог. Мы с Иммером помогли ему поднять засов, и вскоре они с тихим скрипом отворились.

– Ну вот, – сказал Чернокрыс. – Лесничий живёт совсем рядом. Сюда, сюда!

В лесу мы очень быстро добрались до сторожки лесничего. Она, как и замок Индры, была сложена из камня и смотрела на мир маленькими окнами. К одной стене сторожки прижался клён. Рядом с клёном стояла сушилка для звериных шкур с растянутой на раме кабаньей кожей в потёках засохшей крови. Да, лесничий ведь поставлял в замок дичь.

– Тьодольв! – позвал Чернокрыс и постучал в дверь. – Просыпайся!

Не получив ответа, он полез в щель между дверью и порогом. Пыхтя и отдуваясь, крыс толкнул дверь изнутри, и мы втроём оказались в сторожке. Клён закрывал её почти полностью, и потому здесь было темно – я смог различить только стол и кровать. На шляпной полке лежала меховая шапка. Застарелый запах дыма дровяной печи смешивался с резкой, тошнотворной вонью хищника.

– Тьодольв, ты здесь? – спросил Чернокрыс.

Молчание.

– Я привёл детей, – пояснил крыс. – Детей Индры.

В темноте кто-то заворчал. Мы с Иммером испугались и попятились, но Чернокрыс откашлялся и решительно проговорил:

– Тьодольв, наверное, ты слышал, что высшие силы благословили Индру двумя мальчиками? Они пришли по подземному ходу, который вырыл я, и живут здесь уже несколько дней!

– Слышал, – отозвался голос, похожий на глухой рёв. – В субботу вечером Брунхильда принесла мне эту новость.

– Вот и отлично. Ну а теперь мы с мальчиками намереваемся совершить небольшую прогулку. Хорошо бы Тьодольв последовал с нами в лес приглядеть, чтобы с нами не случилось беды. Ведь Тьодольв понимает, как Индра боится за мальчишек.

– Да, – ответил голос из темноты. – Понимаю.

Какая-то большая фигура боком слезла с кровати и поднялась на лапы. Нет, лесничий был не большой – он был громадный: голова того и гляди упрётся в потолочную балку!

– Кто рано встаёт, тому бог даёт, – заметил Чернокрыс. – Но Тьодольв этого не знает.

– Мне бог никогда ничего особенно не давал.

Из полутьмы к нам вышел бурый медведь. Одеваться ему не требовалось: он так и спал в кожаных штанах. Ещё на нём был жилет на шнуровке. Медведь бросил на нас с Иммером такой мрачный и страшный взгляд, что я покрылся гусиной кожей. Мне казалось, что он нас терпеть не может, хоть и видит в первый раз в жизни. Медведь взял стоявший на ночном столике кувшин с квасом и влил в себя то, что в нём ещё оставалось, после чего рыгнул так, что мухи попадали в обморок.

– Не хочу, чтобы лесничий шёл с нами, – пробурчал Иммер.

– Я учу старого медведя дисциплине, – ответил крыс. – Вам понравится, вот увидите.

Он погнал нас с Иммером к двери, после чего строго взглянул на Тьодольва:

– Ну, ты идёшь? Или я должен рассказать королеве, как ты отправил нас в лес совсем одних, безо всякой защиты? Если мальчиков унесёт волк, тебя останется только пожалеть!

Тьодольв, ворча, нахлобучил на голову меховую шапку, и мы отправились в путь.

Стоял чудесный солнечный день. Среди подснежников уже пробивались красные и жёлтые первоцветы. День сиял даже в длинных нитях паутины, в птичьих трелях, звучавших из каждой кроны. Я поднял взгляд, и у меня чуть не закружилась голова: зелёный зал, ветки – своды, листья – потолок, солнце пробивается там и сям, бросая золотые отсветы.

– Интересно, – я прищурился, – а это солнце настоящее?

– В каком смысле? – спросил Чернокрыс.

– Ну… неужели это же солнце светит над мастерскими и дровяными складами у нас в городе?

У крыса сделался такой вид, будто я сказал что-то очень умное.

– Я об этом как-то не думал. – Он покусал коготь. – Я склонен полагать, что имеют место два разных солнца. И каждый должен решить для себя, какое из этих солнц настоящее. А, Сем?

– Ну, если так, – сказал я, – если надо решать самому, то я считаю настоящим здешнее солнце. Там, где мы жили у Тюры, по-моему, всё было ненастоящее.

– Всё?

– Да.

– Вообще всё?

– Вообще всё.

– Хм-м, – ответил Чернокрыс, и мы пошли дальше, приятно болтая. Лесничий, не говоря ни слова, шагал метрах в пяти перед нами.

– Тьодольв, ты не расскажешь нам, в чём причина твоего мрачного настроения? – спросил крыс спустя какое-то время.

Тьодольв сначала отмалчивался, но потом всё-таки пробурчал:

– Я был бы очень благодарен, если бы мне дали выспаться. Вот и всё.

– Выспаться? – Крыс хохотнул. – Замковая свита, если хочешь знать, уже несколько часов не спит.

– Но я вчера допоздна не ложился! – взревел лесничий так, что птички тучей вспорхнули с деревьев. – До самого рассвета!

Крыс остановился и уставился на Тьодольва, будто видел его насквозь.

– И почему же ты не ложился, позволь спросить?

– Почему? Ну… потому что был на охоте, разумеется, – пробормотал медведь.

– Значит, ты охотился. И не уничтожал все наши припасы! Да?

Тьодольв не ответил, на морде у него появилось что-то вроде раскаяния. Конечно, крыс был прав.

– Я и не знал, что твоё обжорство зашло так далеко, – продолжал Чернокрыс. – И Индра вряд ли обрадуется, если сегодня вечером будет нечего есть.

– Ха! Я выслежу жаркое к ужину, ты и глазом моргнуть не успеешь. Я до вечера с десяток жарких выслежу!

– Да ты едва на лапах держишься, – фыркнул Чернокрыс. – В таком состоянии ты и еловый саженец не завалишь!

Мы с Иммером переглянулись и захихикали. Надо же, как смело Чернокрыс заговорил с лесничим. Тьодольв что-то злобно проворчал и ответил:

– Посмотрим.

Мы прошли ещё немного. Чернокрыс мёл хвостом вокруг нас, присматривая, как бы с нами чего не случилось. Он, по-моему, ужасно суетился, как будто опасности подстерегали нас за каждым деревом. Вскоре Иммер заметил бабочку и стал гоняться за ней. Чернокрыс тут же разволновался:

– Смотри не заблудись!

Иммер его не слушал, со смехом гоняясь за бабочкой, которая порхала над черничником.

– Оставь её в покое и возвращайся! – призвал Чернокрыс. – Ты понятия не имеешь, как легко заблудиться в лесу!

Иммер и ухом не повёл, и крыс закричал:

– Сию же минуту поди сюда, или я скажу лесничему, чтобы он тебя привёл за шиворот!

Я бросил взгляд через плечо, чтобы посмотреть, слышит ли Тьодольв. Но медведя рядом не оказалось.

– Его нет, – сказал я.

Крыс остановился и огляделся.

– Тьодольв! – позвал он.

Ответа не последовало. Иммер бросил гоняться за бабочкой и подбежал к нам.

– Как ты посмел бросить нас одних так далеко от дома? – возопил Чернокрыс.

Ему снова никто не ответил.

– Не надо было его дразнить, – пискнул Иммер. – Теперь нам придётся выбираться самим!

– Наверняка вернулся к себе в лачугу и снова что-то ест, – проворчал крыс. – Вот об этом её милость точно узнает.

– А ты найдёшь дорогу к замку? – спросил я.

– Разумеется. Кру-угом!

Мы повернули и двинулись той же дорогой, по которой пришли. Но поскольку мы забрались в лес довольно глубоко, я заметил, что Чернокрыс не помнит дорогу и просто бодрится. Время от времени он останавливался, а потом бежал в новом направлении.

– Вот медведь, – бормотал он. – При первой же возможности удрал домой. Кошмар, какой кошмар.

Мы с Иммером шли за ним, держась за руки. Как всё-таки неприятно, что лесничий нас бросил. Он, конечно, дурак, но всё же большой и сильный – хорошо, когда такой рядом. У Чернокрыса лапки тонкие, как спички.

Вдруг совсем рядом, в зарослях, что-то зашуршало. Решив, что Тьодольв передумал и вернулся, Чернокрыс издал довольный смешок:

– А вот и наш лохматый приятель.

Но Тьодольв не показывался. Зато в зарослях снова кто-то шумно заворочался.

– Тьодольв! Ты что, в прятки играешь со старым Чернокрысом?

Из кустов донеслось храпение, и мы с Иммером прижались друг к другу.

– А вд-друг там волк, – проговорил Иммер. – И он нас с-съест.

– Не бойся, мой юный друг, – призвал крыс, трясясь всем тельцем. – С вами Чернокрыс!

В зарослях снова завозились. Ветви сильно качнулись, кто-то захрапел и зафыркал ещё громче. От страха я еле дышал. Вдруг из кустов высунулась голова какого-то зверя. Мы все трое с облегчением выдохнули.

– Всего лишь олень, – проговорил крыс.

Да, это был всего лишь олень – но какой громадный! Он возвышался надо мной на добрый метр. Рога на темени ветвились, как дерево. Олень помедлил, глядя на нас чёрными блестящими глазами. Изо рта у него медленно стекала струйка крови.

– Почему у него кровь? – спросил я.

Больше ничего я сказать не успел. Олень устрашающе заревел, и мы втроём подскочили. Олень продрался сквозь кусты, тяжело отфыркиваясь и опустив рога. И тут я увидел у него на горле рану. Шатаясь, олень попятился, словно чтобы лучше разогнаться, а потом с топотом кинулся на нас с Иммером. Мы завопили и бросились врассыпную, чтобы не угодить на рога.

– Чего ему от нас надо? – заорал я.

– Он ранен! – объяснил Чернокрыс. – Он просто защищается.

– От кого? Мы же не опасные!

– Похоже, олень думает по-другому!

Крыс стал подпрыгивать и размахивать лапками, чтобы отвлечь внимание на себя, но олень даже не взглянул на него. Он снова уставился на нас с Иммером и постоял, собираясь с силами, после чего повторил бросок.

Мы заорали так, что зазвенело между стволами. Я подумал: ну всё, нам конец. Если олень поднимет нас на рога, то из нас решето получится.

И вдруг сбоку на него налетел кто-то большой, больше оленя, с лапами величиной с тарелки. Медведь взревел и одним ударом свалил оленя на землю. С гулко стучащим сердцем я смотрел, как лесничий садится рядом со своей жертвой. Отдуваясь, медведь лапой вытер пену в углах пасти, после чего поднял глаза на нас.

– С одного удара не получилось. Сбежал от меня, подлец этакий.

От злости Чернокрыс просто вскипел:

– Не будет ли Тьодольв столь любезен просветить нас насчёт причин, которые заставили его покинуть нас?

– Да просто здесь кто-то разливался, что я не смогу ничего добыть к ужину. Вот я и пошёл добывать.

– Надо было предупредить! – прошипел крыс.

– Ха! Крысу-болтуна и двух сопляков? Мне меньше всего надо, чтобы они путались возле меня, когда я троплю зверя!

Тьодольв соскрёб немного мха и склонился над оленем, чтобы вытереть кровь. Крыс засопел: он, похоже, готов был разразиться новой гневной тирадой, но лишь произнёс:

– Думаю, нам пора домой.

– Вот и хорошо. – Тьодольв поднялся и забросил оленя на плечо, как мешок картошки. Хотя он и вытирал кровь на оленьей шее, она всё равно текла у него по спине, когда он шагал между деревьями. Мы поспешили следом, чтобы больше не потерять его из вида.

Долгое время мы все шли молча. Иногда я или Иммер хлюпали носом – такие страшные вещи мы видели. Чернокрыс старался утешить нас, но лесничий делал вид, что вообще нас не замечает. Непробиваемый, хуже камня.

Наконец Иммер так устал, что больше не мог идти, и тогда Тьодольв забросил его себе на другое плечо – легко, как пушинку. Иммер вцепился в медвежью шерсть, чтобы не скатиться. По-моему, выглядели они очень странно: огромная, качающаяся из стороны в сторону медвежья фигура с окровавленным оленем на одном плече и моим братом – на другом. Весенний ветерок раздувал пушистые светлые волосы Иммера.

Я вдруг понял, что хочу кое-что спросить у Тьодольва. Поначалу я не решался, но потом всё-таки набрался смелости:

– А тропить – это как?

Сначала медведь не ответил. Он продолжал размеренно, спокойно шагать, не отрывая глаз от мха, как будто даже не слышал меня. А потом сказал:

– У всего есть запах – слабее, сильнее. У дичи, конечно, от природы есть собственный, особый запах, но одного его недостаточно. Можно сказать, что во время тропления я рассматриваю плетёнку из запахов.

– Как это?

– Вот, например, трава, – и он махнул лапой на зелёный ковёр на земле, – у неё тоже есть запах. Если по ней пройти, то какие-то стебли сломаются и выпустят сок, запах изменится.

– Надо же!

– И у земли есть запах, – продолжал Тьодольв. – Но если эту землю взрыли чьи-то торопливые копыта, запах будет другой. Каменный валун пахнет по-своему, если по нему никто не ходил. Но если кто-то соскрёб лишайник, если вдавил мох до основания, камень запахнет иначе.

Олень, которого он тащил, начал съезжать. Лесничий дёрнул плечом, чтобы поправить тушу. Иммер тоже подскочил и рассмеялся. Тьодольв немного растянул губы.

– Запах, – продолжил он, – запах и инстинкт неразрывно связаны, они сливаются, становятся яснее и отчётливее. Как серебристые брызги у меня в голове. И эти брызги определяют мой выбор. Понимаешь?

– Не знаю. По-моему, всё очень сложно.

– Сложно? Что ж, может быть. Но если зверь, которого я вынюхиваю, ранен, – медведь кивнул на оленя, – всё становится проще. Запах крови – один из самых сильных. Его даже дохляк вроде тебя учует.

Я замолчал и стал обдумывать его слова. И подумал, что он, может, всё-таки чу-у-уточку хороший. Когда мы добрались до его сторожки, он дал туше съехать с плеча, а потом ссадил Иммера. Меховая шапка скатилась у него с головы. Я поспешно поднял её и повертел в руках. Удивительная это была шапка. Громадная, как ведро, и страшно лохматая. Никогда такой не видел.

– Может, ты как-нибудь разрешишь нам пойти с тобой в лес? – спросил я и в шутку нахлобучил шапку себе на голову. – Конечно, когда выспишься как следует.

Тьодольв быстро взглянул на Чернокрыса: тот, удалившись на пару метров, собирал первоцветы. Медведь упёрся в меня мрачными глазами хищника и сказал:

– Слушай меня внимательно. Не воображай, что ты чему-то от меня научишься. Я не просил у этой крысиной морды дозволения нянчиться с вами. Чем реже я буду видеть ваши сопливые носы, тем лучше. – Он сдёрнул с моей головы шапку и ощерился. – Понял?

– По-понял. – Я быстро закивал.

– Какая чудесная вышла прогулка! – сказал Чернокрыс. Он догнал нас, неся в лапках букетик. – А Тьодольв в очередной раз доказал, какой он искусный охотник. Снимаю шляпу.

Тьодольв фыркнул:

– Снимаешь шляпу? Это перед обжорой-то? – И он, не попрощавшись, ушёл к себе в сторожку, с грохотом захлопнув дверь.

Чернокрыс вздохнул и натянуто улыбнулся.

– Очаровательный тип, ему просто равных нет. – Он покачал головой и поцокал языком. – Ну а теперь пора домой. Мы ведь не хотим, чтобы её милость встревожилась из-за нашего долгого отсутствия?

И мы зашагали домой, в замок королевы Индры.