Текст книги "Судилище"

Фрида Абрамовна Вигдорова
Судилище

– Прекратите записывать! – требование судьи.

Фрида Вигдорова не прекращает.

– Отнять у неё записи!– выкрик из зала.

Вигдорова записывает. Иногда украдкой, иногда открыто.

– Эй, вы, там, которая пишет! Отнять у неё записи, и всё тут!

Фрида продолжает упорно. Да и как же не писать, удержаться? Тут каждая фигура из Гоголя, Салтыкова-Щедрина или Зощенко. Заседатели, общественный обвинитель, судья. Что ни слово судьи – то образец беззакония, что ни слово обвинителя – то бессвязный рык воинствующего невежества. Что ни справка – то подлог. Судят литератора, а собрана аудитория, наименее подготовленная к восприятию литературы.

Жизнь – великий художник, но и ей редко удаётся создать явление такой выразительности, такой безупречной оконченности. Судят не кого-нибудь, а поэта, и не за что-нибудь, а за безделье, за тунеядство. На суде столкнулись две силы, извечно противостоящие друг другу: интеллигенция и бюрократия. Сила одухотворённого слова и сила циркуляра, казёнщины.

В центре столкновения – наверное, для наглядности! – жизнь поставила поэта. А запечатлеть глумление над ним поручила женщине столь же талантливой, сколь и правдивой, энергической, не щадящей себя, смелой.

Имя педагога, писательницы, журналистки Фриды Абрамовны Вигдоровой (1915-1965) приобрело особо широкую известность в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов. Своими статьями в печати – в «Известиях», в «Комсомольской правде», в «Литературной газете» – ей не раз удавалось способствовать восстановлению справедливости.

Однако запись двух судов над Иосифом Бродским напечатанью не подлежала. Ни одна газета не рискнула сделать её достоянием гласности. Документ, соединяющий словесную живопись с безупречною точностью, ходил по рукам, его без устали перестукивали на машинке многочисленные поклонники поэзии Бродского. Запись эта стала одним из первых произведений едва нарождающегося Самиздата. На Родине прочли её сотни людей, самовольно перекочевала она и на Запад. Роль её росла с каждым днём: Ф. Вигдорова обращалась с юридически обоснованными жалобами во все инстанции – и прилагала ко всем заявлениям, жалобам, просьбам свою запись.

Неопровержимо точный, обличающий беззаконие документ производил сильное впечатление на всех, кто читал его,– на всех, кроме адресатов. Чиновникам из Министерства юстиции ведомо было, что истинные организаторы расправы с Бродским – люди весьма высокостоящие. А какая же газета, какая благоразумная инстанции рисковала в ту пору противиться чиновничьей власти? (Многие ли рискуют теперь?)

Бродского защищали многочисленные поклонники его поэзии – чуть ли не вся интеллигентная молодёжь Ленинграда. Что ж! Тем хуже для них и для него! Вступились за Бродского литераторы и учёные, члены и не члены Союза писателей, побывавшие на суде или только прочитавшие после суда запись Вигдоровой: Н. Грудинина, Н. Долинина, Э. Линецкая, Д. Дар, Б. Бахтин, Я. Гордин, Р. Орлова, Л. Копелев, В. Иванов, А. Ивич, Е. Гнедин, И. Рожанский, Н. Кинд, М. Поливанов и др. Высоко отозвались на суде о его даровании такие мастера, теоретики, знатоки художественного перевода и стиха, как члены Союза писателей профессора Педагогического института имени Герцена В. Г. Адмони и Е. Г. Эткинд… Но что они все со всеми своими писаниями и учёностью для высокопоставленных секретарей? Грош им цена. Правда, деятельно вступались за Бродского и до, и во время, и после суда такие знаменитые люди, как Анна Ахматова, Д. Шостакович, К. Паустовский, С. Маршак, К. Чуковский… На их мнение плевать неудобно. И потому судьи прибегли к другому способу: не дали прозвучать в зале их именам. Суд не разрешил юристу – защитнице Бродского, 3. Н. Топоровой, – огласить их телеграммы, их письма. Услыхав громкое имя, вдруг да и опомнится кто-нибудь в зале суда?

Схема допроса: «Отвечайте суду, почему вы не работали?» – «Я работал. Я писал стихи».– «Отвечайте, почему вы не трудились?» – «Я трудился. Я писал стихи».– «А почему вы не учились этому в вузе?» – «Я думал… я думал, это от Бога».

Уверенность в безусловности своего дара требовала от Бродского углублять и расширять свои знания. Он самостоятельно изучил несколько языков, усердно читал книги по истории литературы и по философии. С юности был он одержим творческим труженичеством. Одержимость самобытным трудом заразительна – более того, как всякая сконцентрированная духовная сила, она – власть. Для упорядоченного бюрократического общества она опасна.

Запись, сделанная Фридой Вигдоровой, заставляла каждого, кто прочёл этот художественный документ, пережить судилище с гневом, с горечью – словно оскорбление нанесено было лично ему. Такова сила искусства. Думаю, и современный читатель, углубившись в текст, воспримет его с тою же болью.

…Бродскому выпал завидный жребий отстаивать – и отстоять! – честь русской поэзии. Дома и за рубежом. Честь вооружить интеллигенцию для отпора бюрократии выпала Фриде Вигдоровой. Настойчивые адвокаты Бродского помешали бюрократии доконать поэта. Бродский вернулся из ссылки не через пять лет, а через полтора года.

Они не встретились – Иосиф Бродский и Фрида Вигдорова. Она скончалась от рака 7 августа 1965 года, за месяц до его освобождения.

Лидия ЧУКОВСКАЯ

Первый суд над Иосифом Бродским

Заседание суда Дзержинского района города Ленинграда

Улица Восстания, 36. Судья – Савельева. 18 февраля 1964г.

Судья: Чем вы занимаетесь?

Бродский: Пишу стихи. Перевожу. Я полагаю…

Судья: Никаких «я полагаю». Стойте как следует! Не прислоняйтесь к стенам! Смотрите на суд! Отвечайте суду как следует! (Мне). Сейчас же прекратите записывать! А то – выведу из зала. (Бродскому): У вас есть постоянная работа?

Бродский: Я думал, что это постоянная работа.

Судья: Отвечайте точно!

Бродский: Я писал стихи. Я думал, что они будут напечатаны. Я полагаю…

Судья: Нас не интересует «я полагаю». Отвечайте, почему вы не работали?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Нас это не интересует. Нас интересует, с каким учреждением вы были связаны.

Бродский: У меня были договоры с издательством.

Судья: Так и отвечайте. У вас договоров достаточно, чтобы прокормиться? Перечислите, какие, от какого числа, на какую сумму?

Бродский: Точно не помню. Все договоры у моего адвоката.

Судья: Я спрашиваю вас.

Бродский: В Москве вышли две книги с моими переводами… (перечисляет).

Судья: Ваш трудовой стаж?

Бродский: Примерно…

Судья: Нас не интересует «примерно»!

Бродский: Пять лет.

Судья: Где вы работали?

Бродский: На заводе. В геологических партиях…

Судья: Сколько вы работали на заводе?

Бродский: Год.

Судья: Кем?

Бродский: Фрезеровщиком.

Судья: А вообще какая ваша специальность?

Бродский: Поэт, поэт-переводчик.

Судья: А кто это признал, что вы поэт? Кто причислил вас к поэтам?

Бродский: Никто. (Без вызова). А кто причислил меня к роду человеческому?

Судья: А вы учились этому?

Бродский: Чему?

Судья: Чтобы быть поэтом? Не пытались кончить вуз, где готовят… где учат…

Бродский: Я не думал… я не думал, что это даётся образованием.

Судья: А чем же?

Бродский: Я думаю, это… (растерянно)… от Бога…

Судья: У вас есть ходатайства к суду?

Бродский: Я хотел бы знать: за что меня арестовали?

Судья: Это вопрос, а не ходатайство.

Бродский: Тогда у меня нет ходатайства.

Судья: Есть вопросы у защиты?

Адвокат: Есть. Гражданин Бродский, ваш заработок вы вносите в семью?

Бродский: Да.

Адвокат: Ваши родители тоже зарабатывают?

Бродский: Они пенсионеры.

Адвокат: Вы живёте одной семьёй?

Бродский: Да.

Адвокат: Следовательно, ваши средства вносились в семейный бюджет?

Судья: Вы не задаёте вопросы, а обобщаете. Вы помогаете ему отвечать. Не обобщайте, а спрашивайте.

Адвокат: Вы находитесь на учёте в психиатрическом диспансере?

Бродский: Да.

Адвокат: Проходили ли вы стационарное лечение?

Бродский: Да, с конца декабря 63-го года по 5 января этого года в больнице имени Кащенко, в Москве.

Адвокат: Не считаете ли вы, что ваша болезнь мешала вам подолгу работать на одном месте?

Бродский: Может быть. Наверно. Впрочем, не знаю. Нет, не знаю.

Адвокат: Вы переводили стихи для сборника кубинских поэтов?

Бродский: Да.

Адвокат: Вы переводили испанские романсеро?

Бродский: Да.

Адвокат: Вы были связаны с переводческой секцией Союза писателей?

Бродский: Да.

Адвокат: Прошу суд приобщить к делу характеристику бюро секции переводчиков… Список опубликованных стихотворений… Копии договоров… Телеграмму: «Просим ускорить подписание договора». (Перечисляет. И даже из одного перечисления ясно, что обвинение в тунеядстве – пыль). И я прошу направить гражданина Бродского на медицинское освидетельствование для заключения о состоянии здоровья и о том, препятствовало ли оно регулярной работе. Кроме того, прошу немедленно освободить гражданина Бродского из-под стражи. Считаю, что он не совершил никаких преступлений и что его содержание под стражей – незаконно. Он имеет постоянное место жительства и в любое время может явиться по вызову суда.

Суд удаляется на совещание. А потом возвращается, и судья зачитывает постановление:

Направить на судебно-психиатрическую экспертизу, перед которой поставить вопрос, страдает ли Бродский каким-нибудь психическим заболеванием и препятствует ли это заболевание направлению Бродского в отдалённые местности для принудительного труда. Вернуть материал в милицию для дополнительной проверки его заработков. Учитывая, что из истории болезни видно, что Бродский уклонялся от госпитализации, предложить отделению милиции № 18 доставить его для прохождения судебно-психиатрической экспертизы.

Судья: Есть у вас вопросы?

Бродский: У меня просьба – дать мне в камеру бумагу и перо.

Судья: Это вы просите у начальника милиции.

Бродский: Я просил, он отказал. Я прошу бумагу и перо.

Судья (смягчаясь): Хорошо, я передам.

Бродский: Спасибо.

Когда все вышли из зала суда, то в коридорах и на лестницах увидели огромное количество людей, особенно молодёжи.

Судья: Сколько народу! Я не думала, что соберётся столько народу!

Из толпы: Не каждый день судят поэта!

Судья: А нам всё равно – поэт или не поэт!

По мнению защитницы 3. Н.Топоровой, судья Савельева должна была освободить Бродского из-под стражи, чтобы он на другой день сам пошёл в указанную психиатрическую больницу на экспертизу, но она оставила его под арестом, так что и в больницу он был отправлен под конвоем.

Второй суд над Иосифом Бродским

Фонтанка, 22, зал Клуба строителей. 13 марта 1964 года.

Заключение экспертизы гласит: «В наличии психопатические черты характера, но трудоспособен. Поэтому могут быть применены меры административного порядка».

Идущих на суд встречает объявление: СУД НАД ТУНЕЯДЦЕМ БРОДСКИМ. Большой зал Клуба строителей полон народа.

– Встать! Суд идёт!

Судья Савельева спрашивает у Бродского, какие у него есть ходатайства к суду. Выясняется, что ни перед первым, ни перед вторым он не был ознакомлен с делом. Судья объявляет перерыв. Бродского уводят для того, чтобы он смог ознакомиться с делом. Через некоторое время его приводят, и он говорит, что стихи на страницах 141, 143, 155, 200, 234 (перечисляет) ему не принадлежат. Кроме того, просит не приобщать к делу дневник, который он вёл в 1956 году, то есть тогда, когда ему было 16 лет. Защитница присоединяется к этой просьбе.

Судья: В части так называемых его стихов учтём, а в части его личной тетради, изымать её нет надобности. Гражданин Бродский, с 1956 года вы переменили 13 мест работы. Вы работали на заводе год, а потом полгода не работали. Летом были в геологической партии, а потом 4 месяца не работали… (перечисляет места работы и следовавшие затем перерывы). Объясните суду, почему вы в перерывах не работали и вели паразитический образ жизни?

Бродский: Я в перерывах работал. Я занимался тем, чем занимаюсь и сейчас: я писал стихи.

Судья: Значит, вы писали свои так называемые стихи? А что полезного в том, что вы часто меняли место работы?

Бродский: Я начал работать с 15 лет. Мне всё было интересно. Я менял работу потому, что хотел как можно больше знать о жизни и людях.

Судья: А что вы сделали полезного для родины?

Бродский: Я писал стихи. Это моя работа. Я убеждён… я верю, что то, что я написал, сослужит людям службу и не только сейчас, но и будущим поколениям.

Голос из публики: Подумаешь! Воображает!

Другой голос: Он поэт. Он должен так думать.

Судья: Значит, вы думаете, что ваши так называемые стихи приносят людям пользу?

Бродский: А почему вы говорите про стихи «так называемые»?

Судья: Мы называем ваши стихи «так называемые» потому, что иного понятия о них у нас нет.

Сорокин (общественный обвинитель): Вы говорите про будущие поколения. Вы что, считаете, что вас сейчас не понимают?

Бродский: Я этого не сказал. Просто мои стихи ещё не опубликованы, и люди их не знают.

Сорокин: Вы считаете, что если бы их знали, то признали бы?

Бродский: Да.

Сорокин: Вы говорите, что у вас любознательность сильно развита. Почему же вы не захотели служить в Советской армии?

Бродский: Я не буду отвечать на такие вопросы.

Судья: Отвечайте!

Бродский: Я был освобождён от военной службы. Не «не захотел», а был освобождён. Это разные вещи. Меня освобождали дважды. В первый раз потому, что болел отец, во второй раз из-за моей болезни.

Сорокин: Можно ли жить на те суммы, что вы зарабатываете?

Бродский: Можно. Находясь в тюрьме, я каждый раз расписывался в том, что на меня израсходовано в день 40 копеек. А я зарабатывал больше, чем по 40 копеек в день.

Сорокин: Но надо же обуваться, одеваться.

Бродский: У меня один костюм – старый, но уж какой есть. И другого мне не надо.

Адвокат: Оценивали ли ваши стихи специалисты?

Бродский: Да. Чуковский и Маршак очень хорошо говорили о моих переводах. Лучше, чем я заслуживаю.

Адвокат: Выла ли у вас связь с секцией переводов Союза писателей?

Бродский: Да. Я выступал в альманахе, который называется «Впервые на русском языке», и читал переводы с польского.

Судья (защитнице): Вы должны спрашивать его о полезной работе, а вы спрашиваете о выступлениях.

Адвокат: Его переводы и есть его полезная работа.

Судья: Лучше, Бродский, объясните суду, почему вы в перерывах между работами не трудились?

Бродский: Я работал. Я писал стихи.

Судья: Но это не мешало вам трудиться.

Бродский: А я трудился. Я писал стихи.

Судья: Но ведь есть люди, которые работают на заводе и пишут стихи. Что вам мешало так поступать?

Бродский: Но ведь люди не похожи друг на друга. Даже цветом волос, выражением лица…

Судья: Это не ваше открытие. Это всем известно. А лучше объясните, как расценить ваше участие в нашем великом поступательном движении к коммунизму?

Бродский: Строительство коммунизма – это не только стояние у станка и пахота земли. Это и интеллигентный труд, который…

Судья: Оставьте высокие фразы! Лучше ответьте, как вы думаете строить свою трудовую деятельность на будущее.

Бродский: Я хотел писать стихи и переводить. Но если это противоречит каким-то общепринятым нормам, я поступлю на постоянную работу и всё равно буду писать стихи.

Заседатель Тяглый: У нас каждый человек трудится. Как же вы бездельничали столько времени?

Бродский: Вы не считаете трудом мой труд. Я писал стихи, я считаю это трудом.

Судья: Вы сделали для себя выводы из выступления печати?

Бродский: Статья Лернера была лживой. Вот единственный вывод, который я сделал.

Судья: Значит, вы других выводов не сделали?

Бродский: Не сделал. Я не считаю себя человеком, ведущим паразитический образ жизни.

Адвокат: Вы сказали, что статья «Окололитературный трутень», опубликованная в газете «Вечерний Ленинград», неверна[1]1
  Статья была опубликована 29 ноября 1963 года и подписана, кроме Я. Лернера, А. Иониным и М. Медведевым. 8 января 1964 года в том же «Вечернем Ленинграде» была напечатана подборка писем читателей под общим названием «Тунеядцем не место в нашем городе».


[Закрыть]. Чем?

Бродский: Там только имя и фамилия верны. Даже возраст неверен. Даже стихи не мои. Там моими друзьями названы люди, которых я едва знаю или не знаю совсем. Как же я могу считать эту статью верной и делать из неё выводы?

Адвокат: Вы считаете свой труд полезным. Смогут ли это подтвердить вызванные мною свидетели?

Судья (адвокату, иронически): Вы только для этого свидетелей и вызвали?

Сорокин (общественный обвинитель, Бродскому): Как вы могли самостоятельно, не используя чужой труд, сделать перевод с сербского?

Бродский: Вы задаёте вопрос невежественно. Договор иногда предполагает подстрочник. Я знаю польский, сербский знаю меньше, но это родственные языки, и с помощью подстрочника я смог сделать свой перевод.

Судья: Свидетельница Груднина!

Груднина: Я руковожу работой начинающих поэтов более 11 лет. В течение семи лет была членом комиссии по работе с молодыми авторами. Сейчас руковожу поэтами-старшеклассниками во дворце пионеров и кружком молодых литераторов завода «Светлана». По просьбе издательств, составила и редактировала 4 коллективных сборника молодых поэтов, куда вошло более 200 новых имён. Таким образом, практически знаю работу почти всех молодых поэтов города.

Работа Бродского, как начинающего поэта, известна мне по его стихам 1959 и 1960 годов. Это были ещё несовершенные стихи, но с яркими находками и образами. Я не включила их в сборники, однако, считала автора способным. До осени 1963 года с Бродским лично не встречалась. После опубликования статьи «Окололитературный трутень» в «Вечернем Ленинграде» я вызвала к себе Бродского для разговора, так как молодёжь осаждала меня просьбами вмешаться в дело оклеветанного человека. Бродский на мой вопрос – чем он занимается сейчас? – ответил, что изучает языки и работает над художественными переводами около полутора лет. Я взяла у него рукописи переводов для ознакомления.

Как профессиональный поэт и литературовед по образованию я утверждаю, что переводы Бродского сделаны на высоком профессиональном уровне. Бродский обладает специфическим, не часто встречающимся талантом художественного перевода стихов. Он представил мне работу из 368 стихотворных строк, кроме того я прочла 120 строк его переводных стихов, напечатанных в московских изданиях.

По личному опыту художественного перевода я знаю, что такой объём работы требует от автора не менее полугода уплотнённого рабочего времени, не считая хлопот по изданию стихов и консультаций специалистов. Время, нужное для таких хлопот, учёту, как известно, не поддаётся. Если расценить даже по самым низким издательским расценкам те переводы, которые я видела собственными глазами, то у Бродского уже наработано примерно 350 рублей новыми деньгами, и вопрос лишь в том, когда будет напечатано полностью всё сделанное.

Кроме договоров на переводы, Бродский представил мне договоры с радио и телевидением, работа по которым уже выполнена, но также ещё полностью не оплачена.

Из разговора с Бродским и людьми, его знающими, я знаю, что живёт Бродский очень скромно, отказывает себе в одежде и развлечениях, основную часть времени просиживает за рабочим столом. Получаемые за свою работу деньги вносит в семью.

Адвокат: Нужно ли для художественного перевода стихов знать творчество автора вообще?

Груднина: Да, для хороших переводов, подобных переводам Бродского, надо знать творчество автора и вникнуть в его голос.

Адвокат: Уменьшается ли оплата за переводы, если переводил по подстрочникам?

Груднина: Да, уменьшается. Переводя по подстрочникам венгерских поэтов, я получала за строчку на рубль (старыми деньгами) меньше.

Адвокат: Практикуется ли переводчиками работа по подстрочнику?

Груднина: Да, повсеместно. Один из крупнейших ленинградских переводчиков, А. Гитович, переводит с древнекитайского по подстрочникам.

Заседатель Лебедева: Можно ли самоучкой выучить чужой язык?

Груднина: Я изучила самоучкой два языка в дополнение к тем, которые изучила в университете.

Адвокат: Если Бродский не знает сербского языка, может ли он, несмотря на это, сделать высокохудожественный перевод?

Груднина: Да, конечно.

Адвокат: А не считаете ли вы подстрочник предосудительным использованием чужого труда?

Груднина: Боже сохрани.

Заседатель Лебедева: Вот я смотрю книжку. Тут же у Бродского всего два маленьких стишка.

Груднина: Я хотела бы дать некоторые разъяснения, касающиеся специфики литературного труда. Дело в том…

Судья: Нет, не надо. Так, значит, какое ваше мнение о стихах Бродского?

Груднина: Моё мнение, что как поэт он очень талантлив и на голову выше многих, кто считается профессиональным переводчиком.

Судья: А почему он работает в одиночку и не посещает никаких литературных объединений?

Груднина: В 1958 году он просил принять его в моё литобъединение. Но я слышала о нём как об истеричном юноше и не приняла его, оттолкнув собственными руками. Это была ошибка, я очень о ней жалею. Сейчас я охотно возьму его в своё объединение и буду с ним работать, если он этого захочет.

Заседатель Тяглый: Вы сами когда-нибудь лично видели, как он лично трудится над стихами, или он пользовался чужим трудом?

Груднина: Я не видела, как Бродский сидит и пишет. Но я не видела, и как Шолохов сидит за письменным столом и пишет. Однако, это не значит, что…

Судья: Неудобно сравнивать Шолохова и Бродского. Неужели вы не разъяснили молодёжи, что государство требует, чтобы молодёжь училась? Ведь у Бродского всего семь классов.

Груднина: Объём знаний у него очень большой. Я в этом убедилась, читая его переводы.

Сорокин: Читали ли вы его нехорошие порнографические стихи?

Груднина: Нет, никогда.

Адвокат: Вот о чём и хочу вас спросить, свидетельница. Продукция Бродского за 1963 год такая: стихи в книге «Заря над Кубой», переводы стихов Галчинского (правда, ещё не опубликованные), стихи в книге «Югославские поэты», песни Гаучо и публикации в «Костре». Можно ли считать это серьёзной работой?

Груднина: Да, несомненно. Это наполненный работой год. А деньги эта работа может принести не сегодня, а несколько лет спустя. Неправильно определить труд молодого поэта суммой, полученного в данный момент гонорара. Молодого автора может постичь неудача, может потребоваться новая длительная работа. Есть такая шутка: разница между тунеядцем и молодым поэтом в том, что тунеядец не работает и ест, а молодой поэт работает, но не всегда ест.

Судья: Нам не понравилось это ваше заявление. В нашей стране каждый человек получает по своему труду и потому не может быть, чтобы он работал много, а получал мало. В нашей стране, где такое большое участие уделяется молодым поэтам, вы говорите, что они голодают. Почему вы сказали, что молодые поэты не едят?

Груднина: Я так не сказала. Я предупредила, что это шутка, в которой есть доля правды. У молодых поэтов очень неравномерный заработок.

Судья: Ну, это уж от них зависит. Нам этого не надо разъяснять. Ладно, вы разъяснили, что ваши слова шутка. Примем это объяснение.

(Вызывает нового свидетеля – Эткинда Ефима Григорьевича).

Судья: Дайте ваш паспорт, поскольку ваша фамилия как-то неясно произносится. (Берёт паспорт) Эткинд… Ефим Гершевич… Мы вас слушаем.

Эткинд (член Союза писателей, преподаватель Института имени Герцена): По роду моей общественно-литературной работы, связанной с воспитанием начинающих переводчиков, мне часто приходится читать и слушать переводы молодых литераторов. Около года назад мне довелось познакомиться с работами Бродского. Это были переводы стихов замечательного польского поэта Галчинского, стихи которого у нас ещё мало известны и почти не переводились. На меня произвели сильное впечатление ясность поэтических оборотов, музыкальность, страстность и энергия стиха. Поразило меня и то, что Бродский самостоятельно, без всякой посторонней помощи изучил польский язык. Стихи Галчинского он прочёл по-польски с таким же увлечением, с каким он читал свои русские переводы. Я понял, что имею дело с человеком редкой одарённости и – что не менее важно – трудоспособности и усидчивости. Переводы, которые я имел случай читать позднее, укрепили меня в этом мнении. Это, например, переводы из кубинского поэта Фернандеса, опубликованные в книге «Заря над Кубой», и из современных югославских поэтов, печатаемые в сборнике Гослитиздата. Я много беседовал с Бродским и удивился его познаниям в области американской, английской и польской литературы.

Перевод стихов – труднейшая работа, требующая усердия, знаний, таланта. На этом пути литератора могут ожидать бесчисленные неудачи, а материальный доход – дело далёкого будущего. Можно несколько лет переводить стихи и не заработать этим ни рубля. Такой труд требует самоотверженной любви к поэзии и к самому труду. Изучение языков, истории, культуры другого народа – всё это даётся далеко не сразу. Всё, что я знаю о работе Бродского, убеждает меня, что перед ним как поэтом-переводчиком большое будущее. Это не только моё мнение. Бюро секции переводчиков, узнав о том, что издательство расторгло с Бродским заключённые с ним договоры, приняло единодушное решение ходатайствовать перед директором издательства о привлечении Бродского к работе, о восстановлении с ним договорных отношений.

Мне доподлинно известно, что такого же мнения придерживаются крупннейшие авторитеты в области поэтического перевода: Маршак и Чуковский, которые…

Судья: Говорите только о себе!

Эткинд: Бродскому нужно предоставить возможность работать как поэту-переводчику. Вдали от большого города, где нет ни нужных книг, ни литературной среды, это очень трудно, почти невозможно. Повторяю, на этом пути, по моему глубокому убеждению, его ждёт большое будущее. Должен сказать, что я очень удивился, увидев объявление: «Суд над тунеядцем Бродским».

Судья: Вы же знали это сочетание.

Эткинд: Знал. Но никогда не думал, что такое сочетание будет принято судом. При стихотворной технике Бродского ему ничего не мешало бы халтурить, он мог бы переводить сотни строк, если бы он работал легко, облегчённо. Тот факт, что он зарабатывал мало денег, не означает, что он не трудолюбив.

Судья: А почему он не состоит ни в каком коллективе?

Эткинд: Он бывал на наших переводческих семинарах…

Судья: Ну, семинары…

Эткинд: Он входит в этот семинар в том смысле…

Судья: А если без смысла? (Смех в зале). То есть я хочу спросить: почему он не входил ни в какое объединение?

Эткинд: У нас нет членства, поэтому я не могу сказать «входил». Но он ходил к нам, читал свои переводы.

Судья (Эткинду): Были ли у вас недоразумения в работе, в вашей личной жизни?

Эткинд (с удивлением): Нет. Впрочем, я уже два дня не был в Институте. Может быть, там что-нибудь и произошло.

(Вопрос аудитории и, по-видимому, свидетелю остался непонятным).

Судья: Почему вы, говоря о познаниях Бродского, напирали на иностранную литературу? А почему вы не говорите про нашу, отечественную литературу?

Эткинд: Я говорил с ним как с переводчиком и поэтому интересовался его познаниями в области американской, английской, польской литературы. Они велики, разнообразны и не поверхностны.

Смирнов (свидетель обвинения, начальник Дома Обороны): Я лично с Бродским не знаком, но хочу сказать, что если бы все граждане относились к накоплению материальных ценностей, как Бродский, нам бы коммунизм долго не построить. Разум – оружие опасное для его владельца. Все говорили, что он – умный и чуть ли не гениальный. Но никто не сказал, каков он человек. Выросши в интеллигентной семье, он имеет только семилетнее образование. Вот тут пусть присутствующие скажут, хотели бы они сына, который имеет только семилетку? В армию он не пошёл, потому что был единственным кормильцем семьи. А какой же он кормилец? Тут говорят – талантливый переводчик, а почему никто не говорит, что у него много путаницы в голове? И антисоветские строчки?

Бродский: Это неправда.

Смирнов: Ему надо изменить многие свои мысли. Я подвергаю сомнению справку, которую дали Бродскому в нервном диспансере насчёт нервной болезни. Это сиятельные друзья стали звонить во все колокола и требовать – ах, спасите молодого человека! А его надо лечить принудительным трудом, и никто ему не поможет, никакие сиятельные друзья. Я лично его не знаю. Знаю про него из печати. И со справками знаком. Я медицинскую справку, которая освободила его от службы в армии, подвергаю сомнению. Я не медицина, но подвергаю сомнению.

Бродский: Когда меня освободили, как единственного кормильца, отец болел, он лежал после инфаркта, а я работал и зарабатывал. А потом болел я. Откуда вы обо мне знаете, чтоб так обо мне говорить?

Смирнов: Я познакомился с вашим личным дневником.

Бродский: На каком основании?

Судья: Я снимаю этот вопрос.

Смирнов: Я читал его стихи.

Адвокат: Вот в деле оказались стихи, не принадлежащие Бродскому. А откуда вы знаете, что стихи, прочитанные вами, действительно его стихи? Ведь вы говорите о стихах неопубликованных.

Смирнов: Знаю, и всё…

Судья: Свидетель Логунов.

Логунов (заместитель директора Эрмитажа по хозяйственной части): С Бродским я лично не знаком. Впервые я его встретил здесь, в суде. Так жить, как живёт Бродский, больше нельзя. Я не позавидовал бы родителям, у которых такой сын. Я работал с писателями, я среди них вращался. Я сравниваю Бродского с Олегом Шестинским – Олег ездил с агитбригадой, он окончил Ленинградский государственный университет и университет в Софии. И ещё Олег работал в шахте. Я хотел выступить в том плане, что надо трудиться, отдавать все культурные навыки. И стихи, которые составляет Бродский, были бы тогда настоящими стихами. Бродский должен начать свою жизнь по-новому.

Адвокат: Надо же всё-таки, чтобы свидетели говорили о фактах. А они…

Судья: Вы можете потом дать оценку свидетельским показаниям. Свидетель Денисов!

Денисов (трубоукладчик УНР-20): Я Бродского лично не знаю. Я знаком с ним по выступлениям нашей печати. Я выступаю как гражданин и представитель общественности. Я после выступления газеты возмущён работой Бродского. Я захотел познакомиться с его книгами. Пошёл в библиотеку – нет его книг. Спрашивал знакомых, знают ли они такого? Нет, не знают. Я рабочий. Я сменил за свою жизнь только две работы. А Бродский? Меня не удовлетворяют показания Бродского, что он знал много специальностей. Ни одну специальность за такой короткий срок не изучить. Говорят, что Бродский представляет собою что-то как поэт. Почему же он не был членом ни одного объединения? Он не согласен с диалектическим материализмом? Ведь Энгельс считает, что труд создал человека. А Бродского эта формулировка не удовлетворяет. Он считает иначе. Может, он очень талантливый, но почему же он не находит дороги в нашей литературе? Почему он не работает? Я хочу подсказать мнение, что меня его трудовая деятельность, как рабочего, не удовлетворяет.

Судья: Свидетель Николаев!

Николаев (пенсионер): Я лично с Бродским не знаком. Я хочу сказать, что знаю о нём три года по тому тлетворному влиянию, которое он оказывает на своих сверстников. Я отец. Я на своём примере убедился, как тяжело иметь такого сына, который не работает. Я у моего сына не однажды видел стихи Бродского. Поэму в 42 главах и разрозненные стихи. Я знаю Бродского по делу Уманского. Есть пословица: скажи, кто твои друзья… Я Уманского знал лично. Он отъявленный антисоветчик. Слушая Бродского, я узнавал своего сына. Мне мой сын тоже говорил, что считает себя гением. Он, как и Бродский, не хочет работать. Люди, подобные Бродскому и Уманскому, оказывают тлетворное влияние на своих сверстников. Я удивляюсь родителям Бродского. Они, видимо, подпевали ему. Они пели ему в унисон. По форме стиха видно, что Бродский может сочинять стихи. Но нет, кроме вреда, эти стихи ничего не приносили. Бродский не просто тунеядец. Он воинствующий тунеядец! С людьми, подобными Бродскому, надо действовать без пощады. (Аплодисменты).