Текст книги "Наука логики. Том 2"

Определение, до которого доразвилась всеобщность, есть, как оказалось, в-себе-и-для-себя-сущая или объективная всеобщность, которой в сфере сущности соответствует субстанциальность. Первая отличается от последней тем, что она принадлежит области понятия и в силу этого есть не только внутренняя, но и положенная необходимость своих определений; или, иначе говоря, тем, что различие ей имманентно, между тем как субстанция имеет, напротив, свое различие лишь в своих акциденциях, а не как принцип внутри себя самой.

В суждении эта объективная всеобщность теперь положена; тем самым она дана, во-первых, с этой ее существенной определенностью как имманентной ей и, во-вторых, с этой же определенностью как отличной от нее в качестве особенности, субстанциальную основу которой составляет указанная всеобщность. Таким образом, она определена как род и вид.

Род разделяется или существенным образом расталкивает себя, распадается на виды; он есть род лишь постольку, поскольку он объемлет собой виды; вид есть вид лишь постольку, поскольку он, с одной стороны, существует в единичных вещах, а с другой – поскольку он в роде представляет собой некоторую более высокую всеобщность. и вот категорическое суждение имеет такого рода всеобщность своим предикатом, в котором субъект находит свою имманентную природу. Но само оно есть лишь первое или непосредственное суждение необходимости; поэтому та определенность субъекта, в силу которой он есть по отношению к роду некоторое особенное или по отношению к виду некоторое единичное, носит постольку характер непосредственности внешнего существования. Но и объективная всеобщность также находит здесь пока что лишь свою непосредственную партикуляцию; с одной стороны, она поэтому сама есть некоторая определенная всеобщность, по отношению к которой имеются более высокие роды; с другой же стороны, она не есть обязательно ближайшая всеобщность, т. е. ее определенность не есть непременно принцип специфической особенности субъекта. Но что тут необходимо – это субстанциальное тождество субъекта и предиката, по сравнению с которым то своеобразие, которым субъект отличается от предиката, выступает лишь как несущественная положенность или даже лишь как название; субъект в своем предикате рефлектирован в свое в-себе-и-для-себя-бытие. Такой предикат не должен быть смешиваем с предикатами вышерассмотренных суждений; например, если сваливают в одну кучу суждения:

«роза красна» и

«роза есть растение»,

или:

«это кольцо желто» и

«оно есть золото»,

и такое внешнее свойство, как цвет цветка, признаётся предикатом, равнозначащим с растительной природой цветка, то упускается из виду такое различие, которое должно бросаться в глаза даже самому обыденному пониманию. Поэтому категорическое суждение должно быть определенно различено от положительного и отрицательного суждений; в последних то, что высказывается о субъекте, есть некоторое единичное, случайное содержание, в первом же оно есть тотальность рефлектированной в себя формы. В нем связка имеет поэтому значение необходимости, в них же – значение лишь абстрактного, непосредственного бытия.

Та определенность субъекта, в силу которой он есть некоторое особенное по отношению к предикату, есть пока что еще нечто случайное; субъект и предикат соотнесены как необходимо связанные не через форму или определенность; необходимость выступает поэтому пока что еще как внутренняя необходимость. Субъект же есть субъект лишь как особенное, а поскольку он обладает объективной всеобщностью, он, как предполагается, ею обладает существенным образом со стороны указанной пока что лишь непосредственной определенности. Объективно-всеобщее, определяя себя, т. е. помещая себя в суждение, находится по существу в тождественном соотношении с этой вытолкнутой из него определенностью как таковой, т. е. она должна быть существенным образом положена не как просто случайное. Категорическое суждение лишь через эту необходимость его непосредственного бытия впервые делается соответственным своей объективной всеобщности, таким образом, оно перешло в гипотетическое суждение.

«Если есть А, то есть В»; или, иначе говоря, «бытие а (des А) не есть его собственное бытие, а бытие некоторого другого, бытие В (des В)». Что положено в этом суждении, это – необходимая связь непосредственных определенностей, которая в категорическом суждении еще не положена. Здесь имеются два непосредственных или внешне-случайных существования, из которых в категорическом суждении имеется ближайшим образом лишь одно, субъект; но так как одно существование внешне другому, то это другое непосредственно тоже внешне первому. Взятое со стороны этой непосредственности содержание обеих сторон еще безразлично друг к другу; указанное суждение есть поэтому ближайшим образом предложение пустой формы. Но непосредственность есть, правда, во-первых, как таковая некоторое самостоятельное, конкретное бытие; однако, во-вторых, существенно именно соотношение последнего; это бытие выступает поэтому в такой же мере и как голая возможность; гипотетическое суждение не означает, что а есть или что В есть, а лишь то, что если есть одно из них, то есть и другое; в качестве сущей положена лишь взаимосвязь крайних членов, а не они сами. Скорее можно сказать, что в этого рода необходимости каждый из членов положен как в такой же мере означающий бытие некоторого другого. Начало тождества гласит: «А есть лишь А, а не В» и «В есть лишь В, а не А»; напротив, в гипотетическом суждении бытие конечных вещей положено понятием согласно их формальной истине, а именно положено, что конечное есть свое собственное бытие, но в такой же мере и не собственное, а бытие некоторого другого. В сфере бытия конечное изменяется, оно становится некоторым другим; в сфере сущности оно есть явление, причем положено, что его бытие состоит в том, что в нем светится некоторое другое и что необходимость есть внутреннее, еще не положенное как таковое соотношение. Понятие же состоит в том, что это тождество положено и что сущее есть не абстрактное тождество с собой, а конкретное тождество и непосредственно в себе самом – бытие некоторого другого.

Гипотетическое суждение можно посредством применения рефлективных отношений брать более определенно как отношение основания и следствия, условия и обусловленного, причинности и так далее. Как в категорическом суждении выступила в своей понятийной форме субстанциальность, так в гипотетическом суждении в этой форме выступает связь причинности. Это отношение и все остальные подчинены ему, но здесь они уже перестают быть отношениями самостоятельных сторон, а последние выступают, по существу, лишь как моменты одного и того же тождества. Однако они в нем еще не противопоставлены согласно определениям понятия как единичное (или особенное) и всеобщее, а выступают пока что лишь как моменты вообще. Гипотетическое суждение имеет постольку скорее вид некоторого предложения; подобно тому как партикулярное суждение имеет неопределенное содержание, так гипотетическое суждение имеет неопределенную форму, поскольку его содержание не носит характера отношения субъекта и предиката. В себе, однако, бытие, так как оно есть здесь бытие другого, есть именно поэтому единство самого себя и другого и тем самым всеобщность; этим самым оно есть вместе с тем, собственно говоря, лишь некоторое особенное, так как оно есть определенное и в своей определенности не только с собой соотносящееся. Но положена здесь не простая абстрактная особенность, а, в силу той непосредственности, которой обладают определенности, моменты указанной особенности выступают как различные; вместе с тем в силу их единства, составляющего их соотношение, особенность выступает также и как их тотальность. Поэтому то, что поистине положено в этом суждении, – это всеобщность как конкретное тождество понятия, определения которого не имеют самостоятельного устойчивого наличия, а суть лишь положенные в ней (во всеобщности) особенности. Таким образом, оно есть разделительное суждение.

В категорическом суждении понятие выступает как объективная всеобщность [с одной стороны] и некоторая внешняя единичность [с другой стороны]. В гипотетическом суждении на фоне этой внешности понятие выявляется в своем отрицательном тождестве; через это последнее его моменты получают теперь в разделительном суждении положенной ту определенность, которой они в непосредственном виде обладают в гипотетическом суждении. Разделительное суждение есть поэтому объективная всеобщность, положенная вместе с тем в соединении с формой. Оно содержит в себе, следовательно, во-первых, конкретную всеобщность или род в простой форме, как субъект; во-вторых, содержит в себе эту же всеобщность, но как тотальность ее различенных определений. «А есть или В или С». Это есть необходимость понятия, в которой, во-первых, тождественность обоих крайних членов представляет собой одни и те же объем, содержание и всеобщность; во-вторых, они различаются по форме определений понятия, но так, что в силу этого тождества она выступает как голая форма. В-третьих, тождественная объективная всеобщность (в качестве рефлектированной в себя в противоположность несущественной форме) выступает поэтому как содержание, которое, однако, обладает в себе самом определенностью формы – в одном отношении как простой определенностью рода, в другом отношении как той же определенностью, развитой в ее различие; взятая как эта последняя, она есть особенность видов и их тотальность, всеобщность рода. Особенность в ее развитии образует предикат, так как она есть постольку более всеобщее, поскольку она содержит в себе не только всю всеобщую сферу субъекта, но и ее расчленение на особенности, ее обособление.

При ближайшем рассмотрении этого обособления мы убеждаемся, во-первых, что род образует собой субстанциальную всеобщность видов; поэтому субъект есть как В, так и С. Это «как – так и» обозначает положительное тождество особенного с всеобщим; это объективное всеобщее сохраняется полностью в своей особенности. Виды, во-вторых, взаимно исключают друг друга; А есть или В, или С; ибо они составляют определенное различие всеобщей сферы. Это «или – или» есть их отрицательное соотношение. Но в последнем они столь же тождественны, как и в первом соотношении; род есть их единство, как определенных особенных. Если бы род был некоторой абстрактной всеобщностью, как в суждениях наличного бытия, то виды тоже следовало бы брать только как разные и безразличные друг к другу; но он есть не такая внешняя всеобщность, возникшая лишь через сравнивание и отбрасывание, а их имманентная и конкретная всеобщность. Эмпирическое разделительное суждение не обладает необходимостью: а есть либо В, либо С, либо D и т. д. потому, что В, С, D и т. д. были преднайдены: тут нельзя, собственно говоря, высказать никакого «или – или»; ибо такие виды образуют собой лишь как бы субъективную полноту; один вид, правда, исключает другой; но «или – или» исключает всякий дальнейший вид и замыкает в себе некоторую тотальную сферу. Эта тотальность имеет свою необходимость в отрицательном единстве объективно-всеобщего, каковое последнее имеет внутри себя единичность растворенной и имманентной себе в качестве простого принципа различия, посредством которого виды определяются и соотносятся. Напротив, эмпирические виды находят свои различия в какой-либо случайности, которая есть некоторый внешний принцип или (в силу этого) не их принцип и, стало быть, не имманентная определенность рода; они поэтому по своей определенности и не соотнесены друг с другом. Но именно благодаря соотношению своей определенности виды образуют собой всеобщность предиката. Так называемые контрарные и контрадикторные понятия должны были бы, собственно говоря, найти себе место именно здесь; ибо в разделительном суждении положено существенное различие понятия; но они вместе с тем имеют в нем также и свою истину, заключающуюся в том, что сами контрарное и контрадикторное различаются между собой и в контрарном, и в контрадикторном смысле. Виды контрарны, поскольку они лишь разны, а именно имеют некоторое в-себе-и-для-себя-сущее устойчивое наличие через род, как представляющий собой их объективную природу; они контрадикторны, поскольку они друг друга исключают. Но каждое из этих определений, взятое само по себе, односторонне и лишено истины; в «или – или» разделительного суждения положено их единство, как их истина, согласно которой указанное самостоятельное устойчивое наличие, как конкретная всеобщность, само есть также и принцип того отрицательного единства, в силу которого они взаимно исключают друг друга.

В силу только что вскрытого тождества субъекта и предиката по их отрицательному единству, род определен в разделительном суждении как ближайший род. Это выражение указывает прежде всего на некоторое только количественное различие, на большее или меньшее число определений, которые некоторое всеобщее содержит в себе по сравнению с обнимаемой им особенностью. Согласно этому остается случайным, что́, собственно, служит ближайшим родом. Но, поскольку род понимается как такое всеобщее, которое образовано только путем отбрасывания определений, он, собственно говоря, не может образовать разделительного суждения; ибо в таком случае является делом случая, осталась ли еще в нем та определенность, которая составляет принцип «или – или»; род был бы вообще представлен в видах не по своей определенности, и эти виды могли бы обладать лишь случайной полнотой. В категорическом суждении род имеет по отношению к субъекту ближайшим образом лишь эту абстрактную форму, и поэтому он не необходимо представляет собой ближайший для субъекта род, и постольку он внешен. Но когда род выступает как конкретная, существенно определенная всеобщность, то он, как простая определенность, есть единство моментов понятия, которые в указанной простоте лишь сняты, но имеют в видах свое реальное различие. Поэтому род постольку есть ближайший род некоторого вида, поскольку последний имеет свое специфическое различение в существенной определенности первого и виды вообще имеют свое различённое определение как принцип в природе рода.

Только что рассмотренный пункт составляет тождество субъекта и предиката со стороны определенности вообще – стороны, положенной гипотетическим суждением, необходимость которого есть некоторое тождество непосредственных и разных и поэтому выступает существенным образом как отрицательное единство. Это-то отрицательное единство и отделяет вообще субъект и предикат, но теперь оно само положено как различённое, в субъекте как простая определенность, а в предикате как тотальность. Упомянутое отделение субъекта и предиката есть различие понятия; но и тотальность видов в предикате равным образом не может быть каким-либо другим различием. Тем самым получается, стало быть, определение терминов разделительного суждения по отношению друг к другу. Это определение сводится к различию понятия, ибо лишь понятие разделяется и в своем определении открывает свое отрицательное единство. Впрочем, здесь вид принимается в соображение лишь согласно его простой определенности понятия, а не по тому образу, который он получает, вступая из идеи в дальнейшую самостоятельную реальность; этот образ, конечно, отпадает в простом принципе рода; но существенная дифференциация должна быть моментом понятия. В рассматриваемом здесь суждении, собственно говоря, положено теперь через собственное дальнейшее определение понятия самое его разделение, положено то, что при рассмотрении понятия получилось как его в-себе-и-для-себя-сущее определение, как его дифференциация на определенные понятия. Так как понятие теперь есть всеобщее, представляя собой как положительную, так и отрицательную тотальность особенных, то оно само, именно вследствие этого, непосредственно есть также и один из своих разделительных членов; другим же членом служит эта всеобщность, разложенная в свою особенность, или, иначе говоря, определенность понятия как определенность, в которой именно всеобщность являет себя (sich darstellt) как тотальность. Если разделение какого-либо рода на виды не достигло еще этой формы, то это служит доказательством того, что оно еще не возвысилось до определенности понятия и выросло не из него. «Цвет бывает или фиолетовый, или темно-синий, или голубой, или зеленый, или желтый, или оранжевый, или красный»[40]40
  Это – семь основных цветов солнечного спектра согласно Ньютону (см. Ньютон, «Оптика», пер. с прим. С. И. Вавилова, М. – Л. 1927).


[Закрыть]; такое разделение сразу же выдает свою, даже эмпирическую, невыдержанность и нечистоту; рассматриваемое с этой стороны, оно уже само по себе заслуживает того, чтобы назвать его варварским. Если цвет постигают как конкретное единство светлого и темного[41]41
  Гегель имеет в виду гетевское учение о цветах, согласно которому «для порождения цвета нужны свет и мрак, светлое и темное, или, пользуясь более общей формулой, свет и не-свет» [Goethes Sämtliche Werke, Jubiläums-Ausgabe, Stuttgart und Berlin, Cotta 1902, Bd. 40, S. 73). Трактат Гете «Zur Farbenlehre», откуда взята эта цитата, вышел в 1810 г. В «Философии природы» Гегель развивает теорию цветов, близкую к гетевской. Об ошибочности этой теории цветов см. примечание А. А. Максимова к стр. 249 «Философии природы» (Гегель, Соч., т. II, М. – Л. 1934, стр. 601). В «Диалектике природы» Энгельса мы читаем: «Гегель построил теорию света и цветов из чистой мысли и при этом впадает в грубейшую эмпирию доморощенного филистерского опыта (хотя, впрочем, с известным основанием, так как этот пункт тогда еще не был выяснен), например, когда он выдвигает против Ньютона смешивание красок, практикуемое живописцами» (Engels, Anti-Duhring und Dialektik der Natur, M. – L. 1935, S. 681).


[Закрыть], то этот род имеет в себе самом ту определенность, которая образует принцип его разделения на виды. Но из них один[42]42
  В немецком тексте: «Von diesen aber muss die eine…» Под «diesen» Гегель, по-видимому, имеет в виду 1) род (die Gattung) в его простом единстве с самим собой и 2) род в его расчлененности на виды, а под «die eine» – род в первом из этих двух его аспектов.


[Закрыть] должен быть безоговорочно простым цветом, содержащим в себе противоположность уравновешенной, заключенной в его интенсивности и подвергнутой в ней отрицанию; а на другой стороне должна явить себя противоположность отношения между светлым и темным, к каковому отношению, так как оно касается феномена природы, должна еще прибавиться безразличная нейтральность противоположности[43]43
  Согласно гете-гегелевской теории цветов, к двум основным противоположным цветам – желтому (в основе которого лежит светлое) и синему (в основе которого лежит темное) присоединяется еще третий – зеленый, представляющий собой «простую смесь, обыкновенную нейтральность желтого и синего» (Гегель, «Философия природы», М. – Л. 1934, стр. 266–267).


[Закрыть]. Принятие за виды таких смесей, как фиолетовый и оранжевый цвет, а также степенных различий вроде темно-синего и голубого, может иметь свое основание лишь в совершенно необдуманном способе рассуждения, который даже для эмпиризма обнаруживает слишком мало размышления[44]44
  Это опять выпад против ньютоновской теории цветов, в которой фиолетовый, оранжевый, темно-синий и голубой цвета рассматриваются как самостоятельные, первоначальные цвета, занимающие определенные места в спектре.


[Закрыть]. Впрочем, здесь не место распространяться о том, какие различные и еще ближе определенные формы имеет разделение, смотря по тому, совершается ли оно в стихии природы или в стихии духа.

Разделительное суждение имеет прежде всего в своем предикате члены разделения; но оно в неменьшей мере и само разделено; его субъект и предикат суть члены разделения; они суть моменты понятия, положенные в своей определенности, но вместе с тем и как тождественные – как тождественные (α) в объективной всеобщности, которая в субъекте выступает как простой род, а в предикате – как всеобщая сфера и как тотальность моментов понятия, и (β) в отрицательном единстве, в развернутой связи необходимости, по каковой связи простая определенность субъекта расщепилась в различие видов и именно в этом расщеплении есть их существенное соотношение и себе тождество.

Это единство, связка этого суждения, в котором крайние члены, в силу их тождества, слились воедино, есть, стало быть, само понятие, и притом как положенное; простое суждение необходимости тем самым возвело себя в суждение понятия.

Умение высказывать суждения наличного бытия: «роза красна», «снег бел» и так далее – вряд ли будет кем-нибудь считаться обнаружением большой силы суждения. Суждения рефлексии суть больше предложения, чем суждения. В суждении необходимости предмет, правда, выступает в своей объективной всеобщности; однако лишь в суждении, которое нам теперь предстоит рассмотреть, имеется соотношение предмета с понятием. В этом суждении понятие положено в основание, и так как оно находится в соотношении с предметом, то оно положено в основание как некоторое долженствование, которому реальность может соответствовать или не соответствовать. Поэтому лишь такое суждение впервые содержит в себе истинную оценку; предикаты хороший, дурной, истинный, прекрасный, правильный и так далее служат выражением того, что к вещи прикладывается масштаб ее всеобщего понятия, как безоговорочно пред-положенного долженствования, что она соответствует ему или не соответствует.

Суждение понятия получило название суждения модальности, и его рассматривают как содержащее в себе ту форму, в какой отношение между субъектом и предикатом выступает в некотором внешнем рассудке, и полагают, что оно касается ценности связки лишь в отношении к мышлению. Согласно этому взгляду, проблематическое суждение состоит в признании утверждения или отрицания произвольным или возможным, ассерторическое суждение состоит в признании утверждения или отрицания истинным, т. е. действительным, аподиктическое – в признании этого утверждения или отрицания необходимым. Легко усмотреть, почему так напрашивается мысль выйти при этом суждении за пределы самого суждения и рассматривать его определение как нечто только субъективное. а именно это происходит, потому что здесь в суждении снова выступает и входит в отношение к некоторой непосредственной действительности понятие, субъективное. Однако нельзя смешивать это субъективное с внешней рефлексией, которая, конечно, тоже есть нечто субъективное, но в другом смысле, чем само понятие; последнее, каким оно снова выступает из разделительного суждения, есть скорее нечто противоположное простому виду и способу. Прежние суждения суть в этом смысле лишь нечто субъективное, ибо они покоятся на некоторой абстракции и односторонности, в которой понятие утратилось. Суждение понятия есть, наоборот, по сравнению с ними объективное суждение и истина именно потому, что в его основании лежит понятие, но не во внешней рефлексии или в соотношении с некоторым субъективным, т. е. случайным мышлением, а в своей определенности как понятие.

В разделительном суждении понятие было положено как тождество всеобщей природы с ее обособлением; тем самым здесь отношение суждения сняло себя. Это конкретное единство всеобщности и особенности есть пока что простой результат; оно должно теперь развиться далее в тотальность, поскольку содержащиеся в нем моменты пока что в нем исчезли и еще не противостоят друг другу в определенной самостоятельности. Недостаточность этого результата можно выразить определеннее также и следующим образом: хотя в разделительном суждении объективная всеобщность достигла полноты в своем обособлении, однако отрицательное единство последнего возвращается лишь обратно в эту объективную всеобщность и еще не определило себя к тому, чтобы быть третьим, т. е. единичностью. Поскольку же самый результат есть отрицательное единство, он, правда, есть уже эта единичность; но, взятый таким образом, он есть лишь эта одна определенность, которая теперь должна положить свою отрицательность, расщепиться на крайние термины и таким путем, в конце концов, развиться в умозаключение.

Ближайшим расщеплением этого единства служит такое суждение, в котором единство это положено, с одной стороны, как субъект, в виде некоторого непосредственно-единичного, а с другой стороны, как предикат, в виде определенного соотношения моментов этого единства.