Текст книги "Прокурор по вызову"

Турецкий. 17 апреля. 9.00

– Костя, ты должен санкционировать арест Оласаева Мурада Ильясовича. На основании показаний свидетеля Арбузова я намерен предъявить ему обвинение в убийстве Косых. А заодно хочу допросить его по делу Замятина. – Турецкий подал Меркулову протокол допроса Арбузова.

– Все? – лукаво усмехнулся Меркулов, даже не взглянув на бумаги. – Больше у тебя к нему вопросов нет?

– Есть, но уже личного характера. А чего это ты так хитро жмуришься, я опять что-то пропустил? Замочили уже Оласаева?

– Нет, жив пока. Так что там за вопросы личного характера?

– Есть у меня смутные подозрения, что это он и меня заказал. Может, боялся, что Замятин нам по-тихому сдал его с потрохами и я его счета раскопаю, а может, просто желал отвлечь внимание мировой общественности. Особенно хорошо было бы, если бы меня тогда вместе с каким-нибудь швейцарским коллегой уделали. Все бы кричали про мировой мафиозный сговор. Так что насчет санкции?

– Постановление о заключении под стражу Оласаева перед тобой. Согласен: санкционирую арест Мурада Ильясовича. А у Владлена Ильясовича отобрана подписка о невыезде.

– Не мешало бы и его арестовать.

– Поступила информация о том, – сказал Меркулов, – что это он заказал тебя в Швейцарии. Там взяли жену киллера, она дала показания…

– А киллер что, жене обо всем докладывал? Они вечерами садились пить чай, и он в подробностях, значит, где, кого и из чего?

– Сам почитай, – Меркулов протянул Турецкому факсовую распечатку, уже переведенную на русский язык.

"Вилкова. Убить следователя Турецкого приказал Мурад Оласаев, член совета директоров московского Резервного банка.

Следователь. Мурад Оласаев лично?

Вилкова. Да. Он сказал, что Турецкий должен быть мертв, до того как успеет что-либо сделать в Швейцарии. Мы летели с Турецким одним рейсом, и в принципе Вилков мог прямо в самолете от него избавиться. Но Оласаев хотел, чтобы убийство выглядело как заказное и было совершено на территории Швейцарии.

Следователь. Где вы взяли оружие? Привезли с собой из Москвы?

Вилкова. Нет. У Оласаева вилла под Лозанной. Там Вилкову выдали все, что было нужно.

Следователь. Вы присутствовали при разговоре Вилкова с Оласаевым?

Вилкова. Нет.

Следователь. То есть вы не можете свидетельствовать в суде против Оласаева.

Вилкова. Мне и не нужно. Вилков прекрасно понимал, что киллеры не выходят на пенсию, их обычно убивают после того, как они уже не могут выполнять заказы. Поэтому он всегда записывал разговоры с заказчиком на диктофон, и все пленки хранятся в банковском сейфе здесь, в Женеве. Он говорил, что при такой страховке ему ничего не страшно, и собирался, когда придет время, дать Оласаеву кое-что прослушать.

Следователь. Вы принимали участие в заказных убийствах, которые совершал ваш муж?

Вилкова. Нет. Но я практически всегда была рядом. Это опасная работа, всякое могло случиться. И случилось.

Следователь. Скольких человек убил Вилков?

Вилкова. Шесть, может, семь.

Следователь. И всех по приказу Оласаева?

Вилкова. Да".

– А где пленки? – справился Турецкий. – Они на самом деле существуют?

– Существуют. Они там наслушаются, тогда пришлют.

– А эта Вилкова? Ее нам выдавать думают?

– Пока нет. При аресте сопротивления она не оказывала, на допросах рассказала все, что от нее хотели, ведет себя образцово, всячески с ними сотрудничает, короче, поскольку последнее преступление было совершено на территории Швейцарии, они нам ее выдавать не хотят без очень веских причин. Собственно, это, видимо, была ее цена за откровенность – она им все, что знает, а они ей – швейцарскую тюрьму с цветным телевизором в камере.

– И сколько ей дадут за соучастие? Лет двадцать?

– Думаю, они вообще сойдутся на недоносительстве и выпустят из тюрьмы. Она оружия никогда в руках не держала, и вообще, представляешь, какая эффектная история для присяжных: женщина от безумной любви готова идти за мужем на гильотину, потому что не может его перевоспитать. Она там, кажется, еще и беременна. Доказали виновность Оласаева в ряде преступлений. А поскольку ты проходишь потерпевшим по делу, расследование этого дела я поручу другому сотруднику.

– А фотография этой Вилковой имеется? И еще мне нужны антропометрические данные на ее убиенного супруга? Хочется выяснить, не была ли его левая нога чуть-чуть короче правой.

– Фотографии есть. – Меркулов выдал Турецкому полицейские снимки анфас и в профиль с номером. – С длиной ног сложнее.

– Значит, так, Костя, – сказал Турецкий полминуты спустя, – фоторобот этой бабы фигурирует у меня по делу Косых, а Позняк говорил еще об одном висяке, который на них болтается, там банкира какого-то убили, что ли. Так что нужно срочно слать швейцарцам встречные материалы. Пусть она им все подробности про Косых выложит. Но лучше бы, конечно, ее сюда к нам переправить: на шесть висяков меньше станет в стране, а то и на все семь. Если что, мы ей и тут суд присяжных организуем, пусть очаровывает. Но давай, Костя, закончим с Замятиным.

– Вскрытие, на котором настояла его жена, показало, что его отравили. Уже есть результаты по яду. Редкая экзотическая вещь, когда-то разрабатывался в лабораториях ГБ, но в серию не пошел. Яд был на телефонной трубке. Эксперты даже нашли остатки, правда действует он недолго, поэтому больше жертв нет.

Замятин умер в «Архангельском». Жена была дома в Москве, с девочками он временно не встречался, весь день просидел один. А вечером незадолго до убийства у него была гостья, некто Инара Филиппова. Он звонил на КПП особой зоны, заказывал ей пропуск и на проходную санатория – просил пропустить ее машину на территорию. Пробыла она там недолго, а через час после ее ухода Замятина нашли, но было уже поздно.

– Эта Инара Филиппова ему кто? Я помню, в газете что-то такое читал. Она называлась, кажется, другом семьи и утверждала, что Замятин не мог быть на кассете?

– Я ее пару раз видел на всяких торжественных мероприятиях. Ходили слухи, что она замятинская первая любовь, насколько этому можно верить, я не знаю. Гораздо интереснее то, что в одном из филиалов Швейцарского банка таки обнаружен счет Ильичева, на котором около пятнадцати миллионов долларов и счет Инары Филипповой с семью миллионами. Так вот, вопрос: что мне в свете этого делать?

– Искать убийцу Замятина, Саша.

Поиск убийцы Турецкий начал со звонка Грязнову с приглашением на вечер – распить оставшуюся от Арбузова бутылку и тем самым восстановить дружеские отношения в полном объеме.

– Не могу сегодня, суббота, а дел по горло, – ответил Грязнов извиняющимся тоном. – Давай завтра?

– Завтра так завтра. И верни, пожалуйста, во временное пользование Ильина и Позняка. Причем срочно.

– Вот жук ты стал! С этого бы и начал.

Ильину и Позняку Турецкий дал короткое указание:

– Необходимо задержать по подозрению в убийстве гражданина Замятина гражданку Филиппову Инару Руслановну и препроводить ко мне в кабинет для допроса. Один – к ней домой в Нововаганьковский переулок, другой – в офис: художественный салон «Шаганэ» на Страстном бульваре. Справитесь в одиночку или нужна помощь?

– Смотря кто она такая, – выразил Позняк общее с Ильиным мнение, – леди-босс мафии? Какое отношение она имеет к Замятину?

– Она владелица художественного салона. Вроде бы друг семьи. Задержите – будут и подробности. Ну так справитесь?

– Да.

Ильин с Позняком отправились на поиски Филипповой, а Турецкий заказал в Екатеринбурге, в главке УВД, разработку на Оласаева, а в первом спецотделе МВД данные на Оласаева и Филиппову об их судимостях.

В первом спецотделе значилось, что Филиппова Инара Руслановна в 1973 году задерживалась в Москве по подозрению в мошенничестве и незаконной торговле предметами искусства. Дело прекращено: потерпевший, гражданин ФРГ, изменил показания. Все это в прошлом, сейчас Филиппова – законопослушная гражданка. Если бы убийство произошло шестнадцатого или пятнадцатого поздно ночью, и она его, скажем, зарезала или застрелила, и было бы им лет на десять меньше, можно было бы допустить, что мы имеем дело с убийством из ревности. Филиппова посмотрела передачу «Про это» и решила, что ее возлюбленный «смерти повинен»…

Турецкий еще некоторое время фантазировал на тему Филипповой и Замятина, убеждая себя, что лучшего занятия на данный момент не найти. Наконец ему принесли из МУРа рапорты охраны и протоколы допросов свидетелей из «Архангельского». Они умещались на нескольких машинописных страничках. И заключение химико-биологической экспертизы яда на десяти страницах. Первыми шли данные с КПП правительственной зоны.

«…Автомобиль „форд-эскорт“ номерной знак 188 „МОП“, водитель – Филиппова Инара Руслановна, пассажиров нет. Въехала на охраняемую территорию в 20.04 с целью посещения дома отдыха „Архангельское“. Выехала в 22.10. Пропуск выписан по указанию Генерального прокурора РФ, находящегося в „Архангельском“ на отдыхе. По его просьбе сразу после пересечения Филипповой периметра ему было сообщено об этом по телефону…»

Про то, что Замятин был временно отстранен от должности и мог давать указания разве что собственной собаке, ребята на КПП как бы не в курсе. Дежурившее на КПП в самом «Архангельском» были еще лаконичнее: «Прибыла в 20.16, покинула территорию в 22.02».

Значит, от КПП правительственной зоны до «Архангельского» она доехала за двенадцать минут, а обратно – в полтора раза быстрее, за восемь. В обоих случаях было одинаково темно. Выходит, назад Филиппова жала на всю железку. Уносила ноги.

Турецкий перешел к показаниям охранника Замятина. По предъявленной фотографии он Филиппову опознал.

"…Ранее я с ней знаком не был. Владимир Степанович вышел встречать ее на улицу. По тому, как они приветствовали друг друга, можно сделать вывод, что Замятин и Филиппова – давние знакомые. После этого Владимир Степанович проводил гостью к себе. С этого момента я его не видел. Я находился на улице поблизости от занимаемого им дома и разговора слышать не мог. Тем не менее могу утверждать со всей определенностью, что ни криков, ни звуков борьбы не было, я бы их услышал непременно. Филиппова вышла от Владимира Степановича около десяти часов вечера, точное время я не запомнил, села в машину и отъехала в сторону проходной.

Вопрос сотрудника МУРа:

«Кто посещал Замятина в его номере пятнадцатого числа».

Ответ:

«Точно сказать не могу. Но начиная с 17.00 других гостей, кроме Филипповой, у него не было. Я постоянно находился рядом с его коттеджем».

Вопрос:

«Вы сами заходили в номер после 17.00 и до того момента, когда обнаружили труп?»

Ответ:

«Да. Около 18.30 я заходил, чтобы вернуть книгу, которую брал у Владимира Степановича. В этот момент он разговаривал по телефону с женой».

Вопрос:

«Как вы обнаружили тело?»

Ответ:

«В хорошую погоду Владимир Степанович всегда совершал прогулку с 22.30 до 23.00. Поскольку до 23.00 он не вышел, я решил заглянуть и проверить, все ли в порядке. Он лежал возле камина без признаков жизни. Телефонная трубка была снята. Я убедился, что пульс отсутствует, и немедленно поднял тревогу. Ни к каким предметам в комнате я не прикасался».

Вопрос:

«Может ли кто-нибудь подтвердить, что к Замятину не входили с момента ухода Филипповой до 23.01?»

Ответ:

«С 21.30 до 22.30 мы играли в шахматы с моим напарником в беседке, примерно в десяти метрах от крыльца. При этом присутствовало еще несколько человек».

Турецкий бегло просмотрел результаты экспертизы. Смерть наступила в промежуток с 21.50 до 22.10. Яд был нанесен на телефонную трубку и обладал мгновенным действием.

Все указывает на мадам Филиппову.

Позвонил Меркулов:

– Ты Оласаева готов допрашивать?

– Да.

– Ну жди тогда. Скоро доставят.

Турецкий. 17 апреля. 15.00

Было обеденное время, Оласаев выглядел на удивление хорошо. Жировой запас позволял ему не обедать, наверное, недели две, а может, и три. Турецкий засомневался, выдержит ли подследственного стул. Стул жалобно заскрипел, но устоял на ножках.

– Гражданин Оласаев, – сказал Турецкий, – вы признаёте, что являетесь организатором убийства Косых?

– А кто такой Косых? – Оласаев смерил Турецкого таким взглядом, как будто он был надоедливой мухой, забившейся в недоступное место и, пользуясь временной безнаказанностью, жужжащей в свое удовольствие.

– Я говорю о человеке, который оказался очевидцем вашей вечеринки в «Ирбисе» тридцатого марта сего года.

– Впервые слышу эту фамилию.

– То есть не признаёте?

– Нет, конечно.

– Мы располагаем магнитофонной записью вашего разговора с киллером по фамилии Вилков, в этой беседе вы совершенно конкретно просили его разобраться со старичком, который вас видел и может опознать.

– Поздравляю, у вас замечательные доказательства. А на этой пленке есть произнесенные мною слова «убить», «застрелить», «задушить», «утопить» или еще какие-нибудь однозначно свидетельствующие, что «разобраться» не значит поговорить по душам или предложить сотрудничество? Видите ли, если даже вам удастся доказать, что на той пленке мой голос, то, во-первых, вы ни за что не докажете, что я приказывал убивать, а во-вторых, пленка не будет доказательством в суде. Так что поищите более веские аргументы, прежде чем мы начнем разговаривать о каких-то косых, хромых и прочих. Могу вам по секрету рассказать, что ваш коллега, который давеча пытался повесить на меня другой заказ, обломался по тем же причинам. И организацию убийства следователя Турецкого, то есть вас, вы мне тоже не пришьете. И вашу фамилию я услышал впервые от него, а до того даже не подозревал о вашем существовании. Хотите, можете устроить мне очную ставку с вашим киллером, пусть он мне в глаза скажет, что я ему приказывал и за что платил.

– Я бы не был на вашем месте столь оптимистичен. – Турецкий долго и ожесточенно смотрел на Оласаева, изо всех сил сжимая пальцами ручку, чтобы унять раздражение от его наглой, и не без основания, физиономии. – Кроме магнитофонных записей, гражданин Оласаев, есть еще показания Вилковой, которая была соучастницей убийств, совершенных ее мужем по вашему указанию. Вы в курсе?

– Да. – Оласаев презрительно усмехнулся.

– В совокупности это достаточно веские доказательства. Суд, если вам с вашим адвокатом не удастся совершить чего-то экстраординарного, накрутит вам на полную катушку: пятнадцать лет, а то и пожизненное.

– Посмотрим! – Оласаев усмехнулся еще более презрительно.

– Посмотрим. Что вы можете сказать об убийстве Замятина?

– Вы и его собираетесь на меня навесить? – захохотал Оласаев. – Не тужьтесь, не выйдет. Замятина убила Инара, и правильно сделала.

– Инара Филиппова?

– Инара Филиппова. Ей нужно было это сделать еще лет двадцать назад. Хотите, расскажу вам очень поучительную душещипательную историю? – Оласаев попытался поудобнее устроиться на стуле, отчего тот снова жалобно заскрипел. – Давным-давно в городе Свердловске жили и дружили три товарища. И все трое любили одну девушку, прямо как у Ремарка, правда? Один из них погиб, только в отличие от Ремарка убили его не какие-то там ребята, а его же друзья, он, впрочем, и сам был виноват. В результате из двоих оставшихся один все свалил на второго, остался чистеньким и, в конце концов, дослужился до генпрокурора. Естественно, девушка автоматически досталась ему, поскольку второй сел. И надолго. Но девушку наш чистенький не любил, не ценил, а просто и банально использовал. В конце концов (поздновато, правда, через двадцать пять лет) ей это надоело, и она прикончила его, раздавила как таракана. Он и был натуральным тараканом.

– Вы забыли про второго, который отсидел, набрался в колонии опыта и, вернувшись, наверняка напомнил «чистенькому», кому он обязан своим положением. Этот второй, «грязненький», стал «чистенького» тоже банально использовать, а когда пришла беда, откуда не ждали, использовал по назначению не в меру пылкие чувства той самой девушки, которая теперь уже бабушка.

– Нет, гражданин следователь, сказочник из вас получился бы, конечно, отменный, но в нашей истории не было ничего подобного. У девушки и без чьих-либо добрых советов было достаточно оснований покончить с давним другом. Он ее подставил. Он держал на ее счете свои деньги, заработанные, естественно, преступным путем. Ради него, будучи уверенной, что он ее любит… все это, конечно, странно звучит, если вспомнить, что речь идет о людях, которым уже пятьдесят, но не важно. Ради него лично она еще готова была рисковать. Но когда выяснилось, что он регулярно просит ее снимать со счета… с ее, заметьте, счета деньги, которые потом тратит на своих не в меру обнаглевших любовниц, тут она, конечно, не выдержала. Так что вы имеете классическое убийство из ревности.

– Очень интересно, гражданин Оласаев. И откуда, позвольте полюбопытствовать, у вас столь обширные сведения по убийству Замятина, к которому вы, если верить вашим словам, тоже не имеете никакого отношения?

– Не тоже, а просто не имею. Жизненный опыт.

– А по поводу местонахождения гражданки Филипповой ваш жизненный опыт вам ничего не подсказывает?

– Нет.

В этот момент в дверь постучал Позняк. Турецкий подошел к нему и поинтересовался вполголоса:

– Глухо?

– Глухо, – кивнул Позняк.

– Я так и понял.

– То есть с арестом пока глухо. Филиппова вчера утром вылетела в Грецию. А найти ее в Греции – раз плюнуть, вопрос: захотят ли греки ее выдать. Может, у нее там двадцать адвокатов, и все схвачено.

– Думаю, и найти ее будет не раз плюнуть, – пробурчал Турецкий себе под нос, – уж больно легко Оласаев про нее колется. Ладно, это уже не наши проблемы. Все, на сегодня вы с Ильиным свободны.

Турецкий вернулся на место.

– Так когда, гражданин Оласаев, вы встречались с Филипповой в последний раз?

– Примерно две недели назад, точнее – четвертого числа, в воскресенье. У Инары в салоне. Чтобы вы лишний раз не спрашивали, Замятина я в последний раз видел там же и тогда же. Мы втроем сидели. Традиция у нас такая. Инара как бы хозяйка, собирает старых друзей.

– И из разговора Филипповой с Замятиным вы вынесли убеждение, что она собирается его убить?

– Нет, гражданин Турецкий. Это убеждение, как я уже сказал, я вынес из жизненного опыта. А что такое жизненный опыт, я вам объяснять не собираюсь. И вообще, вы мне надоели.

– Взаимно. – Турецкий вызвал конвоира. – Можете везти арестованного в следственный изолятор.

Турецкий. 18 апреля. 10.00

– Ну что? У тебя? – Турецкий повернулся к Ирине Генриховне спиной, чтобы не действовала ему на нервы своими укоряющими взглядами. Объяснять ей, что предстоящая пьянка с Грязновым не проходная, а, наоборот, весьма ответственная, он не хотел, полагая это ниже своего достоинства.

– Нет. – Грязнов замялся. Турецкий уже подумал, что он сейчас снова откажется. – Давай лучше у тебя в кабинете. У меня в другой раз.

– Ты, что ли, неделю посуду не мыл и стесняешься меня на порог пустить? – удивился Турецкий.

– Ну… Короче, встретимся – объясню…

– Так что там у тебя? – продолжил Турецкий прерванный диалог полчаса спустя, на пороге своего кабинета. Грязнов уже его ждал.

– Последний раз мы пили у меня с Ростиком, – Грязнов скривился, как от неспелого лимона, – что-то как-то мне… Не хочу! Давай с ним разберемся и забудем, а в следующий раз посидим у меня – обновим.

– Окропим святой водой, – согласился Турецкий. – Если ты стал таким суеверным, начнем с арбузовской бутылки. Или ты ее сбросил с Останкинской телебашни на головы беспечных москвичей?

– А говоришь еще, что я суеверный. Разливай.

Выпили. Грязнов крякнул для виду, принял позу, удобную для философствования, и произнес академическим тоном:

– Понимаешь, Саша! Ростик был классный мужик. Но шибко умный, или, правильнее сказать, – ушлый. И в МУРе он всегда умел крутиться, и взяток как бы не брал, и задницу особо никому не лизал, но квартиру получил без очереди в престижном районе, и тачку, еще в советские времена, и какие-то ведомственные гаражные кооперативы, профсоюзные путевки, и везде был свой человек! – После первой же длинной фразы профессорствовать Грязнову надоело, возможно коньяк подействовал. Он порозовел лицом и принялся говорить быстро, бурно жестикулируя. – Короче, когда он увидел, что за ту же работу… Как бы за ту же работу! Можно получать вдесятеро больше – сразу ушел. Не подумай только, что я его за это осуждаю. Не за это! Ушел и ушел, его дело. Если бы жадность фраера не сгубила, остался бы классным мужиком. Я тебя уверяю: сто процентов, мог он сбить цену, отстегнуть этой Калашниковой тысяч двадцать «зеленых», наверняка они у него были, припугнул бы как следует – и был бы чист. Продолжал бы развозить генпрокуроров по шлюхам, и косить бабки. Но не захотел – пожадничал! А раз пожадничал – получай 105, часть 2, пункт "к": убийство с целью сокрытия другого преступления, от восьми лет и до вышки! Поскольку мораторий на исполнение смертных приговоров – до пожизненного. И не стану я суетиться, чтобы дали ему по минимуму – восемь лет. Пусть себе крутого адвоката нанимает на сэкономленные бабки.

– Что-то я в его восемь лет слабо верю. – Турецкий закусил губу и задумался. – Вообще мне мое везение перестает нравиться. Лагуш раскололась с ходу – ладно, это еще в порядке вещей. У нее от страха мозги не работали. А на самом деле у нее совсем мозгов нет, в принципе. Но Арбузов твой…

– Погоди! – Грязнов налил и тут же выпил на скорую руку. – Погоди! Ты хочешь сказать, на нем еще мокрые дела висят? Тогда давай выкладывай все подробно.

– Не это я хочу сказать. Он признание нам пропел как по нотам, и мы оба развесили уши, я от радости, ты с тоски. А если как следует призадуматься – в его показаниях нестыковка на нестыковке. Почему Сосновский начал убирать исполнителей не сразу, не тридцатого числа, а две недели спустя?

– Ха! Сосновский! Ты думаешь, что постиг масштабность его замысла? Он же не просто кино про Замятина снимал, чтобы его уйти. Смотри: сначала он запускает порнуху на телевидение, Замятина временно отстраняют. Потом он посылает Ростика к Хмуренко, чтобы тот готовил общественное мнение: глядите, граждане россияне, Замятин не только по шлюхам шастает, но и берет взятки в особо крупных, столько уже набрал, что больше не лезет, и по-тихому уйти не получается. И, наконец, в решающий момент достает козырного туза: Оласаевы продают оружие террористам, а Замятин с Ильичевым их покрывают.

– Понятно все, – Турецкий замахал руками. – Я что, по-твоему, тупее паровоза? Я спорю с тем, что Сосновский умеет считать дальше, чем на ход вперед? Если он не убрал исполнителей сразу, значит, и не собирался! А к Хмуренко он мог кого угодно заслать, не обязательно Арбузова.

– Я уже вообще ни хрена не понимаю! – Грязнов от волнения пролил коньяк мимо рюмки. – Ты хочешь сказать, что вулканолога Максимова убрали не по приказу Сосновского, а Калашникову пришил не Ростик?!

– Давай по порядку. Калашникову пришил Ростик. Но обвинение держится только на его признании. И он это прекрасно понимает, помнишь, что он сказал? Стоит кому-нибудь настращать Лагуш, а она уже напугана до смерти, найти похожих на него кадров для опознания, и все – считай, против него ничего нет. Так что сидеть ему не восемь лет, а максимум до суда. На суде он заявит, что оговорил себя под давлением каких-то абстрактных мафиози, хорошо, если не под давлением следствия, и может быть свободен.

– А зачем он тогда вообще сознавался?!

– Вот! Тут мы переходим к первой части твоего предыдущего вопроса, кто убил Максимова? Я вижу только один ответ. – Турецкий замолчал, дожидаясь, пока Грязнов разольет остатки.

– Ну?! Не томи.

– Не нукай. Давай отвлечемся на минуту. Ты говорил, что Арбузов бескорыстно любил деньги. Говорил?

– Говорил.

– А теперь скажи мне, ты бы на его месте, получив деньги от Сосновского, не выложил бы все Замятину или еще лучше – Оласаеву за дополнительное вознаграждение? Не возражай сразу, подумай. Арбузов у нас не только жадный товарищ, но и ушлый – это твои собственные слова. А раз ушлый – значит рисковый.

– Ну допустим. Зачем ему было сознаваться в убийстве Калашниковой?

– Затем, что Оласаевы сидят в глубокой заднице, в первую очередь Мурад. И чтобы из нее выбраться, ему необходимо договориться с Сосновским. Для этого нужно иметь на руках хоть какой-нибудь козырь. Он отстегивает Арбузову десять – двадцать – пятьдесят тысяч, для Оласаева – копейки, и Ростик соглашается сделать признание и посидеть месяц в одиночке. А раз он чистосердечно во всем признался, значит, мы автоматически верим всем его словам. В том числе и про Сосновского, и про Максимова. А Максимов на самом деле жив: когда машина разлетелась на кусочки, никто фрагменты тела наверняка не собирал, друг к другу не прикладывал и опознания не делал. Оласаев его купил и держит про запас как решающий аргумент против Сосновского. И Замятина тоже убрал Оласаев руками Инары Филипповой, откуда у нее секретный яд из лабораторий ГБ? А он мог достать – при его связях с Росоружием. Он это и не особо скрывает, надеется, что Сосновский оценит. В общем, они крепко держат друг друга за задницу, и я думаю, скоро договорятся.

– Ну ты нагородил! – Грязнов рассмеялся. – Бог с ним, с Сосновским. Неужели Ростик выложил Оласаеву, что пришил Калашникову? Ты в своем уме?

– Тут, конечно, момент темный, – согласился Турецкий, – может, Оласаев сам допер, может, Арбузов в какой-то момент испугался, что я дожму это дело, и попросил Оласаева помочь ему обеспечить алиби.

– Ладно, исключительно для очистки совести. – Грязнов достал из кармана записную книжку и принялся дозваниваться до судмедэксперта, производившего вскрытие Максимова.

– Давай, давай, – подзадорил его Турецкий, – пока не выяснишь, вторую не начнем. А я пока бутерброды сварганю.

Грязнов терзал телефон больше получаса, с каждой минутой наливаясь краской все сильнее и сильнее. Турецкий, глядя на его страдания, несколько раз собирался нарушить собственное обещание и почать вторую бутылку, но всякий раз себя одергивал: если позволить ему расслабиться, данных по Максимову придется ждать до завтра. Наконец Грязнов дозвонился до нужного эксперта.

– Как «не проверяли»?!! – От крика Грязнова Турецкий дернулся и чуть не уронил все хозяйство со стола. – Уроды! – Грязнов вырвал у Турецкого бутылку. Потом позвонил своему заму Яковлеву и отдал распоряжение.

Турецкий включил телевизор, и вторую бутылку они прикончили под идиотский гангстерский боевик. Когда дали финальную рекламу, позвонил заместитель начальника МУРа Яковлев. Турецкий отдал трубку Грязнову, а сам поднял на параллельном аппарате.

– Это не Максимов, Вячеслав Иванович. У Максимова была родинка на правом плече, я проверил по имеющемуся описанию. Кто это, пока не понятно. Дактилоскопию провести не смогли – конечности сильно обуглены. Будем работать дальше. Но снятие пальцевых отпечатков в данном случае – вопрос не одного часа, поэтому, с вашего позволения, я откладываю его до завтра.

Грязнов ничего не ответил и повесил трубку.

– Ну, давай, Сан Борисыч, если ты такой пророк, шамань дальше. Что сбудется в жизни со мною?

В дверь постучали.

– Кто там? – крикнул Турецкий.

Грязнов сделал страшные глаза и зашипел:

– Гони на фиг! Как раз дважды налить осталось.

– Начальство, – отозвался из-за двери Меркулов.

Турецкий пошел открывать.

– По какому поводу гуляем? – поинтересовался Меркулов, морщась то ли от густого табачного дыма, то ли от перегара.

– Миримся, – угрюмо ответил Грязнов.

– Угу, – подтвердил Турецкий, распахивая окно.

– Спешу довести до вашего сведения, что гражданина Оласаева выпустили из-под стражи по состоянию здоровья. Только что наше генеральное и. о. подписало постановление об изменении меры пресечения. Тебе, Саня, сейчас сообщат об этом официально.

Грязнов пьяно усмехнулся и развел руками:

– Оно-то конечно, потому что что ж…

– Все-таки договорились, – хмыкнул Турецкий.