Текст книги "Цена любви"

– И правда мистика… – пробормотал Агеев. – Значит, по меньшей мере в одном Субботин точно соврал. Он утверждал, что опухоли у всех троих… как это? Ага, купировались, то есть уменьшились, процесс перерождения тканей, как они там выражаются, остановился… или приостановился…

– Вот что, Филя, – задумчиво проговорил Турецкий. – Щербак, когда разговаривал с Хабаровым, а затем с Субботиным, видел в интересующих нас историях болезней рентгеновские снимки и результаты томограмм… Кто, кстати, у них работает на томографе?

– Как раз старшая медсестра. Она чаще всего делает это самостоятельно, докторесса, которая, кажется, имеет к томограммам отношение, почти все время занята на приеме и, судя по всему, доверяет Галкиной полностью… Та вроде бы и правда весьма профессиональна.

– Еще бы у нас в частных клиниках дилетанты и разгильдяи работали, – проворчал Александр Борисович. – Дело не в этом, а в чем – ты уже и сам наверняка понял: рентгеновские снимки Рубиса, Уварова и Клименко или хотя бы одного из них нужно раздобыть, и как можно быстрее… Считай, на данном этапе это твоя задача номер один.

– Только не подумай, что это легко… А может быть, и вообще невозможно! – возразил Филя. – Архив у них хранится за сейфовой дверью, ключ, по-моему, только у секретаря Хабарова… Во всяком случае, я сам слышал, как один из докторов, Кашапов, просил его именно у нее.

Турецкий ненадолго задумался, потом кивнул:

– Раз так… Придется Щербаку попросить профессора вполне официально предоставить нам пленки на пару дней… Надеюсь, этого времени хватит, чтобы разобраться с ними.

– А что ты собираешься узнать? – не удержался Агеев.

– Всего лишь, когда именно они были сделаны, Филя. У рентгеновских пленок довольно высокий темп старения, так что…

– Думаешь, кто-то ими манипулировал или подсунул в истории болезней чужие снимки?

– А как еще можно объяснить тот факт, что Хабаров и Субботин утверждают, будто процесс болезни был купирован? Подменить снимки ничего не стоит, внутренности у нас у всех одинаковые, это тебе не физиономия! Допустим, ошибся Субботин, причем во всех трех случаях сразу. Но профессор ошибиться не мог точно, на то он и профессор… Да и вообще, думаю, ни один онколог не ошибется, считывая рентгеновские пленки!

Они немного помолчали. Паузу нарушил Агеев.

– Судя по всему, ты прав, – произнес он хмуро. – Но вряд ли это нам много даст: сманипулировать пленками мог любой, у кого есть доступ к историям болезни, а он, в свою очередь, есть практически у всего медперсонала…

– Ну почему не много дает? – возразил Турецкий. – По крайней мере уверенность, что в клинике действительно что-то нечисто… А что, надеюсь, рано или поздно поймем. И убедимся, что никакой мистики в ситуации нет… На моей памяти, Филя, вся встречавшаяся в делах мистика обязательно оказывалась делом человеческих рук… Постарайся в этой связи не спускать глаз с Субботина и его красотки!

– Знаешь, Сань, по-моему, за ним нужна наружка, а не просто прослушивание его разговорчиков.

– Согласен! – кивнул Турецкий. – Я сейчас как раз размышлял над тем, не позвонить ли снова Галочке Романовой. Конечно, если она все еще дома, а не на работе!

– Точно дома! – уверенно заявил Филипп. – Вчера сама мне звонила, интересовалась, как идет расследование. Обязательно позвони, обрадуй девушку… Я серьезно тебе говорю, она только рада будет помочь: Галке сейчас жутко плохо, может, вообще хуже всех…

И в ответ на вопросительный взгляд Турецкого пояснил:

– Володька Яковлев в командировке. Галинка со своими переживаниями, можно сказать, в полном одиночестве осталась – конечно, не считая нас… Любой работе для «Глории» будет только рада.

На том и порешили. Филя отправился домой, уже не настолько убежденный в том, что его присутствие в клинике Хабарова – бесполезная трата времени. Он целиком и полностью доверял, так же как и остальные сотрудники ЧОПа, и профессионализму и интуиции Турецкого – слава богу, не один пуд соли вместе съели в прежние годы. И ничуть не удивился, обнаружив ровно спустя сутки, что ни то ни другое не подвело Александра Борисовича и на сей раз.

Правда, следовало признать, что и заслуга самого Агеева была совсем не малой в том, что им удалось перехватить вечером следующего дня этот звонок… Вадим Юрьевич Субботин, которого прямо с утра «опекала» теперь Галочка Романова, действительно с энтузиазмом откликнувшаяся на просьбу Турецкого, судя по всему, весьма аккуратным, внимательным и предусмотрительным человеком был совсем не зря.

Вечером в компании с Турецким и Щербаком Филя, затаив дыхание, прослушивал доставленную Галей пленку, изредка ее комментируя.

Мужчина, позвонивший Субботину, своим звонком доктора определенно разозлил. Надо сказать, что и разговаривал он с ним без всякого почтения.

«– Ну и куда ты провалился? – буркнул хрипловатый баритон, опустив приветствие, едва Субботин включил связь.

– Погоди, – Вадим Юрьевич, судя по голосу, этого звонка не ждал. – Кабинет запру…»

– Точно, – кивнул Агеев, – значит, это было около восьми часов, слышал я, как у него мобильный запикал, после чего он и заперся у себя изнутри… Он сегодня в ночь дежурит.

– А то мы не знаем, – нетерпеливо мотнул головой Щербак. – У нас с Галкой сегодня, можно сказать, общий выходной в этой связи… Не мешай слушать, а?

Александр Борисович, ненадолго приостановивший запись, вновь нажал нужную клавишу плеера. И сразу же послышался щелчок ключа, поворачивающегося в замочной скважине.

«– Какого черта ты мне сюда звонишь? – вслед за этим прошипел Субботин.

– Того самого черта, из-за которого ты не звонишь мне! – не растерялся его собеседник. – Собирался еще в четверг, если не ошибаюсь?

– Не ошибаешься…

– Так в чем дело?

– Слушай, Зигмунд… Разве Стаc тебе не сказал?

– Не-а… А что он должен был сказать?

– Клиентов пока не будет, у нас временные трудности…

Мужчина в ответ неопределенно хмыкнул, помолчал и продолжил:

– И насколько временные? Мне деньги нужны, на остальное, честно говоря, плевать.

– Тебе всегда деньги нужны… Позвони Стасу, скажи, на днях к нему заеду. Сюда больше не звони, просил же!

– Откуда я знаю, «сюда» или не «сюда» тебе звоню?! – огрызнулся собеседник Субботина. – Твоя мобила мне не сообщает, на работе ты или дома торчишь!

– Мы договаривались, что мне ты вообще звонить не будешь!

– У Стаськи телефон недоступен, а мне насчет денег…

– Все, хватит! Больше говорить не могу… Заедешь к своему братцу в субботу, пока!»

Разговор, заинтересовавший мужчин, на этом оборвался, слушать пленку дальше Турецкий не стал.

– Дальше до конца дня ничего существенного, – пояснил он. – Ну, что скажете, мужики?

– Лично я скажу: «Наконец-то!» – провозгласил Щербак.

– А я, что мы удивительно вовремя скумекали установить за ним наружку!

Очевидно, из скромности Филя упомянул, что эту идею высказал первым.

– Я тут разговаривал с одним доктором, – спокойно произнес Александр Борисович. – Он обещал мне консультацию у одного суперавторитета в области онкологии… Покоя мне не дает, чем таким можно «накормить» практически обреченного человека, чтобы он забегал, как новенький? Если бы речь шла о каком-то наркотике, имелись бы побочные действия, видимые даже простому глазу, не вооруженному медицинскими познаниями… Так ведь нет!

Мужчины помолчали, потом Турецкий вздохнул:

– Ну что ж… Надеюсь всем все ясно? На горизонте объявились какие-то два весьма таинственных типа с польскими именами – Станислав и Зигмунд. Судя по всему, братья. Коля, значит, наружку делишь с Галочкой следующим образом: утром и днем она, начиная с семи вечера – ты. Возможно, впереди сюрпризы, которые по плечу исключительно нам, мужикам. При малейшем намеке на такого рода подарочки отзваниваешь мне, и я присоединяюсь. Не нравится мне этот сиплый Зигмунд, несмотря на всю красоту его имени.

– Да, речь вроде бы и грамотная, – кивнул Щербак, – а какой-то криминальный душок все же чувствуется…

– По-моему, мужик просто с большой похмелюги был, – улыбнулся Агеев. – Хорошо, Саша, все ясно, особенно моя часть: глаз с этого Субботина по возможности не спускать… Только он не дурак и, когда я вчера начал в пятый раз пол в коридоре возле его кабинета мыть, поглядел на меня с откровенным подозрением!

– А ты для разнообразия стены помой! – посоветовал Щербак с ехидной ухмылочкой, и все трое рассмеялись.

Настроение и у сыщиков, и у Турецкого явно улучшилось, как это бывало в процессе любого расследования в момент появления первой зацепки.

16

Свой старенький «москвичонок» Галя Романова припарковала через три машины от субботинской «девятки» и, проводив объект взглядом до подъезда, в который тот вошел, предварительно набрав код на металлической двери, внимательно огляделась.

Район Бауманской, куда ее привела слежка за доктором, Галочка знала не очень хорошо, все-таки коренной москвичкой она не была, а столицу изучить досконально и старожилам-то не всегда удается.

Достав из бардачка карту Москвы, Романова определилась, как в таких случаях говорят, на местности: дом сталинской застройки, в который и вошел Субботин, находился в глубине дворов Бауманской улицы, напротив входа в метро, в переплетении прилегавших к ней переулков, один из которых так и назывался Плетешковским.

Несмотря на близость центра, дворы здесь оказались тихие и машинами не слишком перегруженные, отметила Галя. И, убедившись, что сориентировалаеь правильно – улица с трамвайной линией находится позади, а все остальное, включая дом, впереди, внимательно изучила возможные выезды из микрорайончика, насчитала которых два. После чего, слегка подстроив аппаратуру, сосредоточилась на звуках, сменявших друг друга в ее наушниках.

Шум закрывшихся дверей лифта как раз сменился в этот момент паузой, затем послышался щелчок ключа, и незнакомый, пока что ни разу не возникавший в разговорах доктора тенор поприветствовал гостя вполне доброжелательно:

– Проходи, Вадик, Зигмунд мне уже обзвонился…

– Твой Зигмунд… – начал было Субботин, но хозяин его перебил:

– Знаю-знаю… – Мужчина, судя по всему тот самый Стас, вздохнул. – Но ты его тоже пойми: легко ли жить на его положении? Тут любой запьет…

– Брось! – зло отрезал Вадим Юрьевич. – Чем уж так худо его положение? Сыт, пьян, нос в табаке, рисковать ему, в отличие от нас с тобой, особо нечем: отродясь было нечем! Разве что собственной шкурой…

– По-твоему, этого мало? – на удивление мягко поинтересовался его собеседник.

– Так ведь и у нас, помимо всего прочего, шкура на кону! Только мне лично это «прочее» почему-то дороже нее, да и тебе, думаю.

– Выпьешь чего-нибудь? – вздохнул Стас. Очевидно, доктор молча кивнул, потому что сразу вслед за этим послышался нежный перезвон хрусталя и небольшая пауза, нарушил которую гость:

– Лиза дома?

– Лиза опять в больнице. – Голос хозяина дрогнул. – Так что деньги мне тоже нужны… Ты по телефону так и не сказал, что там стряслось.

Прежде чем ответить, Вадим Юрьевич немного помолчал.

– Ничего хорошего, – буркнул он наконец. – Придется пока тормознуться… Старик что-то заподозрил, я не уверен, но, по-моему, он обратился то ли в милицию, то ли в какую-то частную контору… Во всяком случае, к нам дважды заявлялся один тип, настоящий допрос учинил.

– Вот дьявол… – пробормотал собеседник. – Говорил я Зигмунду, что с машинами пора закругляться. Не знаю почему, но он был уверен, что профессорскую тачку никому и в голову не придет проверять… Еще и дружка своего какого-то привлек, чтобы старикана из тачки вынуть…

– Действительно не пришло, а теперь поздно, он ее даже покрасил заново… Дело не в этом! И даже не в его дружке-бандюке. Твой братец – дернуло меня с ним связаться – глуп, лишен воображения и упрям, как сто ослов! Удивляюсь, как та же Клименко за целых две недели не обнаружила его у себя на хвосте! Он же законченный идиот!

– Перестань, Вадик. При чем тут он? Мы сами должны были все продумать и… и хотя бы не частить.

– Хочешь сказать, жадность фраера сгубила? – хмыкнул Субботин.

– Надеюсь, все же не сгубила. – Стас произнес это с беспокойством.

– Да нет, конечно, – доктор, кажется, тоже усмехнулся. – Во всяком случае, пока… Да и какая там жадность? Могли бы и побольше потребовать, чем взяли… Кстати, немного бабок я для твоего братца привез, но учти – это из моих собственных… На, передашь ему, чтобы тратил помедленнее на своих девок, в ближайшие месяцы работы для него не будет!

– Ты уверен? Плохо…

– Ты это насчет Лизы?

– Да… – Стас немного помолчал. – Слушай… У меня идея… Чтобы убедить твоего старика, что все это происки его врагов, тормозить как раз, по-моему, нельзя! Тут другое нужно.

– Что именно? – иронично спросил доктор.

– Чтобы следующий пациент был не твой… Например, кашаповский или этой… как ее…

– Ираидин? Ха! И как ты себе это представляешь?

– Так мы же еще в самом начале это обговаривали! А иначе зачем было твою Любаню в это посвящать? Вот она и поможет! А?

На этот раз пауза затянулась надолго, снова звякнул чей-то бокал.

– Люба, – заговорил наконец Субботин, – и так нам уже помогла. И деньги свои отработала получше твоего братца. А теперь представь на минуточку, что нам каким-то образом с ее помощью удается заполучить клиента. Ей, кстати, для этого придется обработать Ираидину медсестру, а та – абсолютно безмозглая идиотка…

– Для чего ее обрабатывать? – не понял Стас.

– А как иначе мы определим платежеспособность клиента? Не мне же самому у Солодовниковой интересоваться, кто из ее пациентов платежеспособен настолько, чтобы…

– Погоди! – перебил доктора собеседник. – Это же вопрос техники, верно? Что-нибудь придумаем… Я не об этом!

– Нет, как раз об этом! – разозлился Субботин. – Учитывать нужно все, в том числе и то, что этот то ли сыщик, то ли мент докопается до нужной мысли. И тогда получится, что все сойдется как раз на Любаше, сам, что ли, не понимаешь? Клиенты окажутся от разных докторов, медсестры тоже. А Любаня, к твоему сведению, единственная, кто, кроме Ираиды, сидит на рентгене… Вот туда-то все и потянется!

– Чушь! Сам говорил, что доступ к медкартам есть практически у всех.

– Ну говорил… Только удобнее всего переклеить маркер все равно ей.

– Знаешь, Вадик, не думал я, что и у твоего страха глаза столь велики…

– Неужели? – он внезапно заговорил мягче. – Я понимаю, Стас, Лиза для тебя – все. Но ведь и мы рискуем всем, если случится худшее! Ну хочешь, я тебе взаймы дам, если уж такой край?

– Столько, сколько надо, ты не дашь, – тоскливо произнес Станислав. – У тебя просто не хватит, сам же говорил, последние бабки вложил в дачу… Лизу могут спасти только стволовые клетки…

– Что?! – Доктор был явно потрясен.

– Я не хотел тебе говорить… – совсем тихо отозвался его собеседник. – У нас это все в стадии эксперимента, а в Японии…

– Ты что же, собираешься везти ее в Японию?!

– А ты бы, если б с твоей Любаней, не приведи бог… Не повез бы?! – В голосе хозяина квартиры появились звенящие нотки отчаяния.

– Любаню – нет… Лиза – другое дело… Это же Лиза! Вот черт! Но как ты это себе представляешь?

– Моих связей хватит, – коротко произнес Стас. – Если бы деньги появились в течение двух месяцев, я увез бы ее уже в январе…

– Похоже, ты уже все выяснил?

– Выяснил… Что толку, если нет бабок?!

– Сколько? – коротко спросил доктор. Сумма, названная хозяином квартиры, заставила даже Галочку Романову слегка вздрогнуть, хотя все это время она слушала их разговор, боясь шевельнуться или пропустить хотя бы слово. Видимо, и на Субботина она произвела должное впечатление, потому что молчали мужчины долго. Потом доктор вздохнул:

– Сюда входит все, включая стоимость операции?

– И авиабилетов тоже, – едва слышно отозвался Станислав.

– Ты уверен, что с расценками в Токио именно такой расклад?

– Клиника, которая нам нужна, не в Токио, неподалеку от Хиросимы… Уверен. Я созванивался.

И снова длительное молчание, затем стук бокала, поставленного на столешницу.

– Ладно, Стас… Я… я подумаю… Ты хоть понимаешь, что, если рискнуть еще раз прямо сейчас, клиент понадобится не просто богатый, а очень богатый? Я не уверен, что среди сегодняшних пациентов таковой имеется. По крайней мере, среди моих точно нет… Да не смотри ты на меня такими глазами! Сказал – подумаю, с Любаней посоветуюсь… Все, мне пора. Завтра опять дежурю, должен был Кашапов, так его загрипповать угораздило…

Аппаратуру Галочка отключила в тот момент, когда вновь послышался шум лифта.

Спустя десять минут, выждав, когда машина Субботина выедет со двора, капитан Романова тихонечко двинула свой «Москвич» следом: судя по тому, в какую сторону предпочел выехать отсюда доктор, направлялся он к собственному дому, где, как успел выяснить Агеев, Вадима Юрьевича ожидала вполне законная супруга, с которой они были женаты уже восемь лет, шестилетний сын и овчарка с человеческим именем Галя.

Между тем «китайское» дело зависло, судя по всему, прочно.

– Ни в одну больницу ни с ожогами, ни с огнестрелом ни один китаец, даже безымянный, не поступал, – хмуро подводил итог Плетнев, по возможности стараясь не смотреть на Турецкого. – Сыночек «звездных» родителей тоже как сквозь землю провалился… Я там каждый день от звонка до звонка торчу возле их дома… Щеткин не звонил?

– Звонил, – сухо ответил Александр Борисович. – У них тоже глухо. Информация, по словам сэра Генри, должна появиться со дня на день.

– Какая информация? – устало спросил Плетнев.

– Один из агентов Щеткина, кажется, вышел на кого-то из руководства «Триады», хотя прямо Петр об этом не говорит… Но я так понял.

– А до тех пор мне что, так и караулить до полуночи подъезд режиссера и актрисы?

– Так и караулить! – отрезал Турецкий. – Рано или поздно он там все равно объявится, надеюсь, на сей раз ты его не упустишь.

– Скорее поздно, чем рано, – пропустил колкость мимо ушей Антон. – Это они сегодня так рано вернулись, а так норовят ближе к полуночи…

– Все правильно, Зарусский сейчас снимает новый фильм, разумеется, с супругой в главной роли… Съемки! Ближе к полуночи, говоришь? – Александр Борисович иронично усмехнулся. – А я-то думаю, почему это моя жена и вовсе чуть ли не под утро домой являться стала? Оказывается, причина – съемки нового фильма Зарусского!

– Неправда! – возразил Антон голосом обиженного ребенка. – Ирина Генриховна ни разу позже десяти не уезжала, когда Васька заснет, ее всю эту неделю Екатерина Викторовна подменяет…

– Катя?

Заинтересованность в интонации Турецкого явно удивила Плетнева.

– Ну да… На всякий случай, если он проснется, а меня еще нет. Он же на самом-то деле еще совсем маленький, испугается, чего доброго!

– Это тебе Ирина Генриховна внушила, что он еще совсем маленький? – вздохнул Турецкий и покачал головой. – Интересное дело: значит, свою собственную дочь в его возрасте можно было оставлять одну во время вечерних концертов, которых у нее тогда было предостаточно! А твоего Ваську – ни под каким видом… Я и не знал, что Катя так активно подключилась к процессу воспитания…

– Она и раньше помогала, – Антон робко глянул на Александра Борисовича. Но Турецкий не обратил на это внимания, поскольку пристально смотрел в этот момент на часы. Часы показывали как раз без четверти десять… Интересно, успела Катя исполнить его просьбу или нет? Во всяком случае, наполовину точно успела, если ездит к Плетневым каждый день… Точнее, вечер. А вот поговорить с Ириной – вряд ли, наверняка бы позвонила ему, если б разговор состоялся, хотя они об этом и не договаривались…

– Ладно, – произнес он наконец. – Поезжай домой, хоть сегодня отпусти женщин вовремя.

Дважды отсылать Плетнева не пришлось, спустя буквально несколько секунд Александр Борисович остался в «Глории» один. Несмотря на то что сегодня надежда обнаружить жену дома пораньше была, ехать туда ему все равно не хотелось…

Между тем разговор, который так интересовал Турецкого, Катя затеяла именно в тот момент, когда Александр, сидя в своем кабинете, пристально изучал стрелки часов. Прежде чем поговорить с подругой, она решила сама понаблюдать за Ириной, попытаться понять, насколько основательны опасения ее мужа… Для него, конечно, основательны, если судить по тому, что решился обратиться к подружке жены.

Тщательно помыв руки в ванной, Екатерина прислушалась: с кухни доносился тихий звон посуды и осторожные шаги Ирины Генриховны, видимо боявшейся разбудить недавно уснувшего Ваську. Хотя, по Катиным наблюдениям, плетневский отпрыск спал, как утюг…

Катя решительно направилась на эти вполне домашние, уютные звуки и некоторое время, слегка прищурившись, наблюдала за подругой, хлопочущей возле плиты, прежде чем заговорить:

– Слушай, Ир, – она достала из кармана пачку сигарет и зажигалку, – а чего ты тут, собственно говоря, делаешь? Может, ты и не заметила, но я уже минут двадцать как здесь.

– В смысле? – Ирина Генриховна повернулась и уставилась на Катю с искренним недоумением. – Как это – что? Собираюсь быстренько картошку им на утро поджарить…

– Да? – Екатерина вдруг почувствовала нечто весьма напоминающее злость и выпалила: – А своему мужу ты не собираешься что-нибудь эдакое поджарить хотя бы на ужин?!

Некоторое время Ирина молча смотрела на нее, хмуря брови, потом пожала плечами:

– С каких это пор ты стала так заботиться о Шурике? Кстати, его наверняка еще нет дома.

– А что ему там делать, коли родная жена сутками хлопочет у чужой плиты?!

– Ну, знаешь…

– Знаю! – перебила ее Катя. – Тут и не надо быть слишком умным, чтобы знать. Сейчас ты скажешь, что это не мое дело, а я тебе отвечу, что очень даже мое…

Катя решительно подошла к Ирине и двумя короткими движениями сняла с нее фартук, которым та успела уже здесь обзавестись. Ирина Генриховна не сопротивлялась – скорее всего, от неожиданности. И вслед за этим, подчиняясь подруге, так же покорно опустилась на стул.

– Ирка… – Екатерина произнесла это почти ласково. – Ты не находишь, что ведешь себя несколько… странно? И пожалуйста, не хмурься с таким упрямым видом! Кто еще тебе это скажет, если не я?

– Шурик, например, – усмехнулась та.

– Знаешь, что я думаю? – На слова подруги Катя не обратила внимания.

– Что?

– Думаю, что ты, уж не знаю, сознательно или подсознательно, Турецкому просто-напросто мстишь… Пытаешься отомстить за все годы его работы и соответственно вынужденного отсутствия! То есть играешь с огнем – смотри не заиграйся!

– Господи… Да какая еще игра?! Ты что, не понимаешь, что речь идет о ребенке, о сироте?

– Так ты что же, решила ему мамой стать? – Катя смотрела на Ирину Генриховну в упор и так пристально, что та невольно слегка порозовела под ее взглядом. – В таком случае скажи Турецкому честно: так, мол, и так, подаю на развод!

– Какой еще развод? – Ирина наконец разозлилась. – При чем тут Шурик и развод? Я же сюда не к Антону бегаю, верно? К ребенку!

– Ага… Узнаю твой тщательно скрываемый эгоизм… А об Антоне ты подумала, коли уж о муже не удосужилась?

– При чем тут он? – Ирина Генриховна все-таки не выдержала, отвела глаза и покраснела.

– Слушай, не строй из себя дурочку… Только не передо мной! А то я не вижу, какими глазами он на тебя смотрит! А то ты сама этого не видишь!

– Какими еще глазами? Понятия не имею, я его взгляды не отслеживаю… Вы с Шуриком оба спятили! Оба!

Она резко вскочила со стула.

– Мы или ты? – парировала Катя. – Учти, дорогая моя подружка, в наше время любящие мужья на дороге не валяются! Погляди на меня, живое доказательство этой истины. И если ты полагаешь, что терпение твоего Саши никогда не лопнет, то сильно заблуждаешься!

Неизвестно, что именно возразила бы ей Ирина Генриховна на сей раз, но как раз в этот момент в прихожей щелкнул замок: хозяин квартиры вернулся сегодня неожиданно рано, как раз тогда, когда это, с точки зрения Екатерины, было надо меньше всего.

После того как он, так почудилось Кате, не в меру оживленный, ввалился на кухню, Ирина сделала еще одну попытку вернуться к плите. Но тут ее подруга проявила свой характер в полной мере, решительно отбросив в сторону соображения такта.

– Слушай, Плетнев! – Она развернулась к растерявшемуся Антону. – Скажи, ты картошку жарить умеешь?

– Конечно! – Он непонимающе улыбнулся. – Еще умею яичницу жарить… А что?

– Вот и отлично! Значит, вполне справишься сам, а то Ирина Генриховна сегодня очень спешит, ей еще мужу ужин готовить надо… Пошли, Ирка, а то твой Шурик от голода помрет и останешься ты не просто вдовой, а черной вдовой!

– Почему «черной»? – пробормотал начавший вслед за Ириной краснеть Плетнев.

– Потому что помрет он по ее вине! – отрезала Катя и решительно потащила подругу в сторону прихожей.

На улице стоял не по-осеннему теплый октябрьский вечер, портила который только легкая морось, сыпавшаяся с непроницаемо-черных небес. Тем не менее Ирина зябко запахнула полы своего плаща и, не глядя на подругу, молча и торопливо зашагала к своей машине.

Екатерина припарковала собственный «жигуленок» позади ее юркого маленького «феррари», а посему поневоле устремилась следом. Ей прекрасно было известно это выражение лица Ирины Генриховны: нахмуренные брови, крепко сжатые почти в ниточку губы. Все, вместе взятое, означало довольно существенную степень оскорбленности.

Так и не проронив ни слова, Ирина сняла машину с сигнализации и, нырнув в салон, почти моментально завела движок. Словом, вела себя так, как будто никакой Кати тут и вовсе не было. Навязываться в такие моменты подруге с общением, не говоря уж о нотациях, было себе дороже. Поэтому Катя, дождавшись, когда «феррари» резво рванет с места, просто пожала плечами, стоя возле своего «жигуленка», и лишь после этого открыла водительскую дверцу.

Какое-то время она задумчиво сидела за рулем просто так, не включая двигатель.

«Похоже, Турецкий прав, – вздохнула про себя Катя. – Ирке и в самом деле нужен хороший психиатр… Разговаривать же на заданную тему следовало вовсе не с ней, а с этим размазней Плетневым…»

Она подумала, не сделать ли ей это прямо сейчас, вернувшись назад, но решила, что, поскольку дело касается в первую очередь самого Саши, следует вначале посоветоваться с ним. Иначе не исключено, что толку от этого будет не больше, чем от сегодняшней попытки вразумить Ирину…