Текст книги "Смертельный лабиринт"

– Кто же мог предполагать?

– В том-то и дело, что никто. Сама себя раба бьет, коль нечисто жнет. Так мама говорила и после этого ставила в угол...

– Ты еще помнишь... А у меня – словно провал. Горечь... Как желудочная желчь... Похоже на отравление.

– Покажись врачу... Извини, я съехал с катушек. Умнее не придумал.

– Вот именно.

– Ну жди...

– Буду рада...»

Последняя ее фраза была произнесена совершенно равнодушным тоном. И на этом медленный, с долгими паузами между фразами, разговор закончился. Что называется, ни здравствуй, ни прощай.

– Смысл тот же, – подвела итог Галя. – Весь пафос в том, что их волнует единственный вопрос: как в дальнейшем бороться со следствием. Я специально огрубляю.

– У меня точно такое же ощущение, – подтвердил Владислав.

– Это хорошо. А вы обратили внимание, что мужчина уже готов потребовать от Зои какой-то известной им оплаты? – усмехнулся Турецкий. – Что это может быть?

– Ну, Александр Борисович, – чуть смущенно заметила Галя, – вы же не мальчик, чтобы не понимать, что красивая женщина может расплатиться со своим помощником в первую очередь, извините, натурой? И один раз это сделала. Но ему мало. Есть такие сумасшедшие и наглые мужчины... – По пухлым губам Гали скользнула, или просто Турецкому так показалось, почти незаметная усмешка, но взгляд ее оставался чистым и прозрачным, как хрустальная вода в сокровенном родничке.

– Галя! Как же ты, девушка, однако, цинична! – сделал вид, что жутко сконфузился, Александр. И уже другим тоном продолжил: – Натурой, говоришь? А почему ж он тогда пожалел, что потратил годы неизвестно на что? Ну-ка, психолог ты наш дорогой, ответствуй?

– А по раскладу наших пар, если мы ведем речь о Рутыче, и ником другом, дамой его сердца еще со школьной парты была, как вы должны помнить, Лилия Игоревна Бондаревская. Может, у них не сложилось? Не исключено, что она вообще его с носом оставила. А теперь, грубо говоря, без своего кавалера осталась Зоя, вот находчивый товарищ и готовит себе площадку для высадки десанта. Если уже не высадил – в Москве, когда у него останавливалась Зоя, а теперь ему не терпится окончательно закрепить свой успех. И наша Зоя вроде бы и не отказывает ему, но считает, что надо подождать хотя бы для приличия. Траур, что ли, соблюсти... ведь жениха убили, в городе-то об этом многим, похоже, известно. Друзьям-товарищам. Опять же, надо бы дождаться, когда мы наконец уедем...

– Да, но это указывает на то, что Рутыч – я бы все-таки его имел в виду – крепко помог в чем-то Зое, – продолжил ее мысль Владислав. – И сейчас в их тандеме он главный. Он дает указания и принимает отчеты – у матери, у дочери. Наверняка и Ане с Олегом уже звонил. Жаль, что мы этого не узнаем. Впрочем, можно и спросить... За спрос денег не берут!

– Вот именно, – поддержала его Галя. – А что, если я завтра позвоню им и спрошу каждого в отдельности, ну скажем, так... «Скажите, вам Рутыч еще не звонил? А то мы никак его адрес не можем уточнить. Надо задать несколько вопросов. И что о Лиле известно?» И все! Думаете, станут темнить? Не ответят? Они ж, в общем, бесхитростные люди. А если станут отрицать, это же будет сразу понятно.

– Я не возражаю, – сказал Турецкий. – Ну что там ваши операторы, Владислав? Долго они будут выяснить, кто и с какого номера звонил Воробьевым?

– Разрешите, я потороплю, – ответил Копытин и подсел к телефонному аппарату.

3

Грязнов развил бурную деятельность. Он сразу, после телефонного звонка Сани, отправил Петухова с Гуляевым по адресу Вадима Рутыча. Оперативное задание им было дано щепетильное. Следовало быстро и, главное, абсолютно конфиденциально получить о нем максимум информации. Выявить связи, взять на карандаш телефонные переговоры, негласно проверить квартиру и держать теперь уже подозреваемое лицо под неусыпным контролем.

И уже к середине дня они имел первые сведения о нем, включая и фотографию, сделанную на улице, когда Рутыч садился в свою машину – синюю «Мазду».

Вячеслав Иванович, вообще-то говоря, не очень был согласен с Турецким, уже почему-то подозревавшим Рутыча если не в прямом пособничестве, то, возможно, в косвенном, говоря об убийстве Морозова. Но Саня по каким-то своим соображениям просил в буквальном смысле обложить того, как дичь в загоне, чтоб этот Рутыч заметно занервничал. А потом направить к нему Сергея Климова допросить его в связи с делом об убийстве Морозова. Они уже сталкивались на кладбище, Сережа его наверняка запомнил. И допрос, для успокоения Рутыча, должен вестись в плане самых общих вопросов, касающихся прошлого их компании, взаимоотношений друг с другом, с родителями Воробьевых и Морозовых, причин охлаждения отношений и так далее. В самых общих чертах. Не углубляясь в конкретику последнего дня жизни Леонида Борисовича, чтобы у Рутыча не возникло и мысли, что его могут в чем-то подозревать. У него же следовало уточнить все данные на Лилию Бондаревскую, с которой у него, как известно из рассказанного его друзьями в Нижнем Новгороде, включая родителей Воробьевой и Морозова, был бурный роман. И, что бы он ни отрицал, а это – возможный вариант, необходимо выйти на эту женщину через Управление кадров Министерства иностранных дел и допросить уже более конкретно, в плане ее отношений с Рутычем. Именно эта фигура сейчас больше всех остальных почему-то интересовала Турецкого.

Естественно, Грязнов не обладал в настоящий момент всей полнотой информации, как Саня, но он привык доверять интуиции друга. И немедленно раздал поручения.

Очень скоро, «проводив» объект от дверей квартиры в доме на Лесной улице до места его службы – в Большом Ржевском переулке, где на первом этаже старинного дома располагался офис агентства «Гармония», Грязнов навел агентурные, оперативные справки об этой организации и был искренне изумлен. Двумя обстоятельствами. Первое заключалось в том, что само по себе агентство занималось весьма странными делами, которые, честно сознаваясь, даже и в голову не приходили Вячеславу Ивановичу. Это было агентство, если так можно выразиться, профессиональных обманщиков. То есть вполне серьезных людей, которые избрали своей профессией «сохранение идеальных семейных отношений путем создания для обоих супругов возможности спокойно и с достойным видом изменять друг другу». Потрясающе!

– То есть, – рассуждал с сидящим напротив Климовым отчего-то повеселевший Вячеслав Иванович, – ты понимаешь, Сережа? Если, скажем, я собираюсь наставить тебе рога, а твоя глубоко уважаемая мной Марина Эдуардовна на это готова пойти, но побаивается твоей, скажем, мести, то что я делаю?

– Вячеслав Иванович! – Климову вовсе не светил подобный разговор, да еще на слишком болезненную для него тему (между ним и Маринкой опять возник незначительный конфликт, связанный с необходимостью посещения ею неких тусовок, где свое присутствие Сергей считал крайне нежелательным, а она – наоборот!). – Давайте придумаем другой вариант!

– Да что ж ты зануда такой? И как эта чудо-женщина тебя только терпит?!

– То-то и оно, что не терпит, – огорченно бросил Климов.

– Что, опять? – хриплым голосом известного волка из украинской мультяшки про то, как жили-были волк и собака, спросил Грязнов. – Ну, знаешь!.. Ладно, раз вы такие сумасшедшие, пусть будет другой вариант. Хорошо, уже не я, а ты сам хочешь наставить кому-то рога. Придумай сам кому. И жена того твоего приятеля готова, но жуть как боится своего ревнивого мужа. Он тоже, между прочим, из органов и с супруги глаз не спускает. И тут на помощь вам с ней приходит «Гармония», сечешь? Эта контора, обладающая поразительными связями в московской, да, видно, и не только столичной, элитарной обслуге, придумывает, как вам и где лучше всего утолить свое нестерпимое, понимаешь ли, вожделение. – Физиономия генерала расплылась в сладчайшей ухмылке. – Ну, к примеру, жена твоего приятеля говорит ему, что едет к массажистке, а потом прошвырнется по магазинам, зайдет туда-сюда, подъедет на базар, чтобы купить свежей баранинки, и вернется, чтобы приготовить ему вкусный ужин. Теперь о тебе: условно говоря, твоя супруга, которая надоела тебе до чертиков, не должна знать о твоих подвигах. Тебе по службе, так сказать, предоставляется командировка на три дня, скажем, в Тверь. А на самом деле тебе снимают номер в гостинице, где-нибудь на ВВЦ, где вы преспокойненько с женой приятеля коротаете время в постели – до ужина. После чего она отправляется домой с покупками, которые ей уже приобрели агенты агентства по ее списку. А ты звонишь супруге «из Твери» по сотовому и желаешь своей «ненаглядной» спокойной ночи, добавляя, что скучаешь по ней безмерно. На следующий день твоей пылкой любовнице предлагается иная программа – не массажистка, к примеру, а элитный, сугубо дамский фитнес-клуб с выездом на природу. Либо экскурсия в соседнюю область, к памятнику старины, – на один день. И к концу вашего любовного свидания к вам в номер привозят разные безделушки местного значения с символикой того города, где она побывала, и видами, изображенными на открытках. А у тебя, когда ты возвращаешься домой, на руках командировочное удостоверение. Оформленное по всем правилам, билеты, счет за проживание в гостинице и, соответственно, тоже местные сувениры, поскольку ты только и делал, что думал о своей ненаглядной. Понял? И так далее. Более чем ясная картина...

– То есть, другими словами, они обеспечивают обратившихся к ним клиента либо клиентку твердым алиби на случай проверки ревнивыми супругами?

– Все правильно. Придумывают и воплощают в жизнь любые прихоти своих клиентов. Только плати деньги! Интересный бизнес, да? И знаешь, чем оправдан? Тем, что они помогают всячески сохранить браки между людьми, не волновать их... Помогают утолять вспыхнувшие желания, гарантируя при этом полную безопасность.

– И кто ж такой умный придумал это?

– Хороший вопрос. Мне он тоже интересен. Говорят, за границей такие агентства давно уже работают. А у нас я слышу, честное слово, впервые. Вот поэтому, Сережа, займись-ка ты этим делом, благо там работает наш Рутыч. Ты явишься к нему по делу об убийстве Морозова. Мол, мы отрабатываем все версии, включая те, которые могут быть связаны и с его прошлым. Поэтому тебе надо знать все о его товарищах, включая и самого Рутыча. И его бывшую девушку, где-то потерявшуюся в большой Москве. Впрочем, потерял он уже ее или еще нет, ты тоже не знаешь. И мы никого еще не подозреваем, просто нужна общая информация. Для того чтобы, скорее всего, благополучно похоронить эту версию. Потому, вероятно, и твой интерес будет чисто формальным. Но важно лишь подтвердить его алиби в день смерти Морозова – где был, сколько времени, чем занимался, с кем встречался, ну и прочее. Как «специалист» в этом деле, он должен понимать, зачем нам нужно его алиби. Ясна задача?

– Это понятно. А я могу располагать какими-то данными, полученными из Нижнего Новгорода?

– Думаю, разве что отчасти. Про их дружбу с детства, и все. Мы же в принципе идиоты, с их точки зрения. И поэтому определенно у нас одна рука не знает, что делает другая. Протоколы допросов из Нижнего, я полагаю, ты уже прочитал?

– Разумеется, ознакомился, потому и спрашиваю. Поверит ли он в наш идиотизм? У меня все-таки остается сомнение. Бригада-то одна... Да и он юридический кончал.

– А что, среди нашего брата мало дураков? Сделай глупое лицо, приоткрой рот и не выходи из образа. Поверит! Очень ведь будет хотеть поверить. А что спрашивать, тебе уже известно. И нужно, чтобы был ты из московской прокуратуры. Это – обычное, рутинное дело, практически «висяк». А если бы там Саня или я – о, блин, куда зашло! Тут – перебор.

– Вот! Я именно об этом! Почему вы считаете, что он не сопоставит нашу совершенно случайную встречу на кладбище – он-то не знает, что это было так, – с тем, что я явлюсь к нему теперь с вопросами? Когда человек напряжен, у него шарики в башке катаются с утроенной скоростью.

– Ну смотри, Сережа... Лучше б под дурачка. А там как увидишь. Ориентируйся на месте. Только не делай одного: не смотри на него суровым, подозрительным взглядом. Запаникует, решит, что мы слежку за ним установили. И заметит-таки. А это может поломать нам всю игру. Да, он в самом деле дипломированный юрист, правда, в банке работал. Оно как бы не совсем то же самое, что «на земле», но тем не менее... Так что считать нас уж полными идиотами он, конечно, не станет. Опасность-то всегда остается.

...Климов еще на кладбище запомнил некрасивое, горбоносое лицо, похожее на вытянутый треугольник, повернутый острым концом книзу, со сросшимися на переносице черными бровями. Но тогда он не придал значения тому, что тот как-то нагловато обернулся к ним с Мариной, словно недовольный посторонним разговором во время печальной церемонии. А выходка Сергея с удостоверением сотрудника прокуратуры, сунутым этому типу под нос, показалась самому Климову шуткой, не более. Но теперь эта «шутка» приобретала некое символическое значение. Получалось, хотел того следователь или нет, что он уже тогда как бы следил за Рутычем.

И еще ряд соображений возник у него после прочтения факсов из Нижнего Новгорода, доставившего в Москву распечатки телефонных разговоров Рутыча с женщинами семьи Воробьевых. И первое было чисто мужским: ну как могла Зоя, обладавшая, что там ни думай про ее характер натуральной ведьмы с яркой и броской внешностью, за которой наверняка было много охотников, отдаться такому наглому, некрасивому типу? Впрочем, история любит приводить примеры того, как некие красавицы принцессы отдавались горбатым уродам-конюхам в конюшнях, прямо на их соломенных подстилках. Логика, особенно женская, в сущности, непостижима и, уж конечно, непредсказуема.

Либо, подсказывало другое соображение, такая жертва Зои могла оказаться одной из составляющих ее оплаты того опасного труда, который ради нее совершил бывший школьный товарищ – из верности или по каким-то иным, даже, возможно, и собственным соображениям. Черная, многолетняя зависть к красивому, обаятельному и удачливому сопернику, между прочим, и не такие «подвиги» толкала. Особенно если тебе обещано за твой оправданный риск полное расположение и ныне, и присно. Но это уже указывало на исполнителя заказа. И, соответственно, на совершенно иной мотив преступления.

Иными словами, такая версия, если Александр Борисович там, в Нижнем Новгороде, нашел для нее подходящие аргументы, тоже могла, конечно, иметь право на существование. Но, с другой стороны, уж слишком велико у всех, без исключения, коллег Морозова желание найти в подоплеке трагедии конкретную политику. И они не отстанут, не примут бытовых мотивов убийства. Это придется очень крепко и долго доказывать. Если еще удастся. «Народ» не станет отказываться от своего «героя», от страдальца за правду, ту самую, что, по словам классиков, является «кондовой, посконной и домотканой». «Народу», условно говоря на известном языке, «западло» думать о ревнивом, например, муже... Хотя Бернард Шоу, читал где-то Климов, может даже и в отрывном календаре, мечтал, говорят, в свои девяносто шесть помереть от пули ревнивого супруга своей любовницы. Ну так то – великие!.. А откуда им взяться в Нижнем Новгороде, где кроме Козьмы Минина, босяка Алешки Пешкова да нахального молодого губернатора, любителя апельсинового сока, никаких других гениев отродясь не появлялось? Нет, точно потребуют «высокую политику»...

И, четко осознавший свою важную задачу, Климов отправился в Большой Ржевский переулок – не в качестве потенциального клиента, а как раз напротив. Помимо всего прочего Грязнов попросил Сергея своими нудными вопросами, сомнениями и бесконечным переливанием из пустого в порожнее задержать, и как можно дольше, господина Рутыча в его кабинете, или где он там сидит, чтобы дать возможность оперативникам проделать и свою необходимую работу.

Тем временем Петухов с Гуляевым, доложив, что фигурант на службе, вернулись из центра на Лесную улицу и, без особого труда проникнув в квартиру, немедленно приступили к выполнению главного своего задания.

Стремительный, но и тщательный обыск в двухкомнатной квартире, окнами выходящей в большой квадратный двор, показал, что Вадим Григорьевич вовсе не гнушается женского общества. А что, возможно, при своей пусть и не самой привлекательной внешности этот тип обладал внушительными прочими достоинствами? Во всяком случае, в хорошо убранной и, в общем, достаточно чистой, уютной квартире явно чувствовалось присутствие женской руки. Наверное, не постоянной, а скорее приходящей. Вот ведь странно – женщина ощущается, а следов никаких! Ничего, вплоть до почти незаметного, случайного какого-нибудь следа помады на краю чашки – и того не было, как ни пытались обнаружить его сыщики, уже просто из интереса, даже из упрямства.

Аккуратно обутые в целлофановые боты поверх обуви, они не хотели наследить – в прямом смысле. Паркет блестел, как новый. В пепельницах – в комнатах и на кухне – ни окурка. Хотя хозяин квартиры курил, видели, когда он садился в свою «Мазду», – сперва закурил, приспустил левое стекло в машине, а потом только стал прогревать двигатель. В ведре для отходов под раковиной на кухне – тоже почти стерильная чистота, целлофановый пакет, надетый на края ведра. Похоже, что, уходя, Рутыч все свое, то есть мусор, уносит с собой. Или за него это делает кто-то другой.

Короче говоря, уже через пять минут напряженного поиска в ящиках письменного стола, в шкафах в комнатах и на кухне ничего указывающего на профессию господина Рутыча обнаружено так и не было. Вот что значит – аккуратист! В карманах одежды в шкафу и на вешалке в прихожей – пусто. Ну так же просто не бывает, чтоб ничего! И – тем не менее...

На нескольких книжных полках, висевших на стене, сбоку от письменного стола, книги – сплошь по юриспруденции. А одна полка выделена целиком под путеводители по различным российским городам центральных областей. Хозяин, видно, любит путешествовать по Золотому кольцу и вокруг него. Другой литературы не было. Романов Рутыч не читал.

Ничего особо выдающегося не оказалось и на стенах. Несколько живописных этюдов в рамках – на стене в кабинете, где была одновременно и столовая, если в квартире собирались гости. На это указывал круглый стол посредине комнаты, накрытый вышитой скатертью, и несколько стульев. А над письменным столом на стене – еще небольшой фотографический портрет, тоже в рамке и под стеклом. Это была фотография – сыщики уже знали, Грязнов показывал – Зои Воробьевой. Красивая девушка, задумчивая. Но интересно, что снимок висел в квадрате слегка выцветших обоев, который был больше этого фото. Значит, прежде здесь занимала место другая фотография. Следов этой, другой, сыщики нигде не обнаружили. Ну правильно, с глаз долой – из сердца вон!

Оставалось расписаться в собственной неудаче и заняться установкой техники. Ну это уж дело привычное. Вот заодно уже сегодня вечером можно будет проверить предположение относительно тех, кто помогает Рутычу вести домашнее нехитрое хозяйство. Кто-то ж должен прийти.

Покинули помещение так же, как и вошли, – бесшумно. Никаких консьержек в подъезде этого большого и серого, выстроенного буквой «П» дома не было. А входная дверь открывалась запросто, стоило лишь посмотреть на три вытертые добела бывшие черные кнопки кодового устройства. Не трусливый народ здесь жил. А может, просто как-то интуитивно ощущалось здесь близкое соседство – в соседнем квартале – знаменитой Бутырской тюрьмы? Так называемого известного на всю Россию следственного изолятора № 2. А что, вполне...

Петухов остался в машине, дежурить, а Гуляев пешком отправился к метро, благо здесь было совсем близко до «Менделеевской», пообещав вечером сменить товарища. Или как там распорядится Вячеслав Иванович.

Он прекрасно все понимал, это отчетливо видел Климов. И представляться не потребовалось. Едва Сергей Никитович вошел в небольшой кабинет Рутыча, на двери которого была золотистая табличка: «Заместитель генерального директора», как Рутыч поднялся, вышел из-за стола и без всякой тени угодничества, твердым голосом произнес:

– А мы знакомы. Вы изволили мне в физиономию ткнуть своим удостоверением. На кладбище, помните?

– Вы так посмотрели, что я просто счел необходимым представиться. Извините, если вы восприняли мой жест, как «ткнул». Не имел охоты. И был я там не по собственной воле... Ну ладно, оставим это. У прокуратуры к вам несколько вопросов. Я специально не стал вас вызывать повесткой, чтобы не поднимать ненужного шума, который может отразиться на вашей деятельности. Вы разрешите?

– Да-да, конечно, садитесь, пожалуйста.

Без почтения, без улыбки и без страха.

– Мои коллеги в настоящее время находятся в Нижнем Новгороде, может быть, вам уже известно об этом... – Климов сделал паузу, чтобы дать возможность Рутычу ответить: да или нет.

– Да, я в курсе. Разговаривал по телефону. Я ж ведь отлично знал Леню. Мы были ближайшими друзьями...

– Это нам известно. Вот меня и попросили побеседовать с вами и выяснить ваше отношение к происшедшим печальным событиям. Может быть, у вас есть предположение, кто мог так ненавидеть Морозова, чтобы убить его? Вы знали его характер. Были ближе – в Москве все-таки. К вам в те трагические дни приезжала, видимо, как к ближайшему другу, невеста Леонида. Это все известно. Она уже сообщила следствию. Но чтобы наш разговор имел хоть какое-то юридическое значение, вы понимаете, сами – юрист, я буду заполнять протокол допроса свидетеля, а вы потом посмотрите. Нет возражений?

– Делайте как положено. Но только вряд ли я скажу вам что-то новое. Живя почти рядом, мы с ним стали отчего-то очень далеки. Разные интересы, отсутствие времени. Так, созванивались, не больше. Правда, нередко, но по общим событиям – праздникам, приветы от родных и знакомых – обычное дело...

И на все дальнейшие вопросы отвечал скупо, ссылаясь на свою занятость и отсутствие прямых контактов с Морозовым. А слухами и сплетнями, которых вокруг его друга детства ходило бесчисленное множество, он пользоваться не привык.

Климов ничего особенного и не ожидал. Найдя повод, он, уже не для протокола, попросил Рутыча объяснить популярно, чем занимается фирма, в которой тот работает? Чем, собственно, занимается агентство?

Ответ был лаконичным:

– Гармонизацией отношений в семьях, когда у ее членов появляется необходимость несколько изменить свою личную жизнь.

«Тупой» Климов не понял. Стал задавать наводящие вопросы. Рутыч, не теряя присутствия духа, терпеливо пояснял. Рассказал даже об одном поистине анекдотическом случае, который произошел в агентстве еще в первые месяцы его существования, когда и самим работникам не совсем ясны были собственные задачи. Но судьба как бы сама подсказала решение.

Однажды, где-то полтора или уже два года назад, некий гражданин Ярыгин Владимир Федорович возвращался довольно поздно уже с работы домой. Увидел «голосующую» у обочины женщину и решил остановиться, потому что у нее был очень уж измученный вид. Ну жалко стало. Все автомобилисты проезжали мимо, а уже накрапывал дождь. Но толчком для совершения благодеяния послужило то обстоятельство, что эта молодая женщина была явно беременна.

Короче, остановился Ярыгин, открыл дверцу, увидел, как по щекам женщины текут слезы – не то благодарности, не то от боли. Ехать ей было недалеко и, главное, Ярыгину почти по пути, с небольшим отклонением от своего маршрута. Но на середине пути у нее, бедной, начались схватки. Что было делать? Искать ближайший роддом. Но у нее не оказалось при себе медицинского полиса. Словом, довез Ярыгин женщину, уговорил принять ее на том условии, что он дозвонится до ее мужа, и тот немедленно привезет полис. В суете и суматохе Ярыгин сперва звонил мужу этой женщины, долго ему объяснял, куда надо ехать, и, естественно, меньше всего думал в этот момент о собственной семье. А когда решил позвонить, у его сотового телефона кончился заряд батарейки.

Оказалось, что он успел с этой женщиной примчаться вовремя. У той начались роды. Ну пока ждали – теперь-то уже, как говорится, терять все равно нечего, – муж этой роженицы предложил выпить: не каждый же день в такую ситуацию влипнешь. А уже ночь на дворе. Словом, не стал Ярыгин дожидаться разрешения родов и уехал домой, обменявшись с будущим папашей, прекрасным, между прочим, человеком, адресами и телефонами.

Ну, приехал он домой, запах изо рта, какой-то совершенно фантастический, похожий на чудовищную ложь рассказ о случайной роженице. Кто поверит?! Жена – на кухню за сковородкой, чтобы вышибить из мужика правду, и только правду, а в дверь – звонок. Открыла, а на пороге незнакомый молодой человек с букетом в одной руке и шампанским в другой. Родила жена, да не просто мальчишку, а истинного богатыря! И вот примчался с благодарностью. Ну где в наше время еще найдешь настоящее благородство и отзывчивость?!

В этой истории – ни капли выдумки.

Так зачем это агентство? А чтобы помогать людям выпутываться из дурацких историй, в которые они – и мужчины, и женщины – нередко попадают, сами того поначалу не подозревая.

– Но этак ведь, – заметил «недоверчивый» следователь, – можно, создавая, понимаешь, алиби, и в криминал поневоле влезть?

– А вот для этого мы и существуем, – торжественно объявил Рутыч, – чтобы не переступать никогда грань. Будет вам определенно небезынтересно, если вы поговорите с нашим гендиректором. Обаятельнейшая женщина – Алина Александровна Аринина. Не желаете?

– Я с удовольствием, если это возможно...

– Попытаюсь помочь, если она не занята и не собирается отъехать, – учтиво заметил Рутыч.

Он позвонил секретарше – чрезвычайно, между прочим, приятной женщине где-то лет сорока пяти, брюнетке с аккуратной прической, напоминающей блестящий шлем, и обаятельной улыбкой совсем юной девушки. Климов уже обратил на нее внимание. И где, интересно, берут они, эти фантазеры, такие кадры?..

– Ирина Владимировна, как там у нас Алина Александровна?.. – Рутыч выслушал ответ, поблагодарил и положил трубку. – Увы, она только что выехала по очередному делу. Придется, если не возражаете, перенести ваш визит к ней. Как видите, мы открыты для любых проверок.

Рутыч изобразил улыбку, но она у него получилась какая-то искусственная. А потом, есть лица не очень, может, и симпатичные сами по себе, но которые улыбка красит. А улыбка Рутыча делала его лицо еще угрюмее, что ли. Любопытно, как же Зоя, с ее вкусом, броской внешностью и, вероятно, серьезными претензиями к жизни, терпит рядом с собой такого мужчину? Вот уж загадка...

– Да, в следующий раз, с вашего позволения, – ответил Климов, поднимаясь. – Ну и последний вопрос к вам, я думаю, что он не будет вам в тягость. Вы не могли бы подсказать мне, как связаться с вашей подругой детства Лилией Игоревной Бондаревской? – Климов просто излучал доброжелательность.

Но Рутыч с непроницаемым теперь лицом лишь пожал плечами.

– Честное слово, не знаю, чем вам помочь. Я утерял с ней связь. С некоторых пор. По личным соображениям. Надеюсь, не надо объяснять, почему люди иногда расстаются?

– Разумеется. Расставание всегда одному из двоих приносит боль, а другому – облегчение, не так ли?

– Верное наблюдение, – заметил Рутыч, с непонятным любопытством глядя в глаза Климову. – Когда-то, вы наверняка в курсе, мы очень дружили... Детские клятвы, знаете ли, обещания вечной любви, ну а потом началась суровая жизнь, которая клятвам не верит... Если хотите, поищите в МИДе, где-нибудь в Управлении делами, наверное, найдут. Она хорошая переводчица. Есть еще вопросы?

– Нет, благодарю. Но я вам, с вашего разрешения, позвоню.

– Да, пожалуйста, я передам Алине Александровне о вашем желании встретиться.

Расстались, сделав вид, что довольны друг другом.

Рассказ Рутыча прозвучал бы убедительно, если бы не возник обозначенный им же самим вопрос о грани. Той самой, через которую они якобы не переступают. А узнать все это можно лишь одним путем: получить санкцию и вскрыть их архивы, заложенные в компьютерах. Они тут, вероятно, в каждом кабинете стоят, а кабинетов этих, только по одному коридору, Климов насчитал не меньше десятка. И в конце его шли ответвления направо и налево. Видимо, хорошо зарабатывают здесь, если могут позволить себе снимать такое помещение практически в самом центре Москвы.

И решать этот вопрос мог только один человек – Александр Борисович Турецкий. Потому что ни Климову, ни даже самому генералу Грязнову, скорее всего, никто вот так, с ходу, не позволит произвести обыск и изъятие документов, содержащих «коммерческую тайну», а на самом деле элементарный компромат на лиц, рискнувших обратиться за странной помощью в это не менее странное агентство «Гармония». Пока никаких фактов их противоправной деятельности нет, а допросы сотрудников ничего не дадут следствию. Все будут молчать, объясняя свое молчание той самой коммерческой тайной, по поводу которой они еще при поступлении на работу должны были, вероятно, дать подписку о неразглашении. И разрушить этот порочный круг, этот криминальный бизнес, а он явно преступный в самой своей основе, ибо зиждется на обмане, на подмене фактов, на подтасовке, не говоря о более серьезных нарушениях закона, лихим наскоком не удастся. Чем больше думал об этом Сергей Никитович, тем больше понимал, что где-то здесь, фигурально выражаясь, и могла быть зарыта та собака, которую они искали в качестве необходимой улики...

Когда Климов кончил докладывать Грязнову о первых своих наблюдениях и первоначальных выводах, позвонил Игорь Петухов, дежуривший у дома на Лесной улице, и доложил Вячеславу Ивановичу, что пошла запись. Рутыч вернулся наконец домой и стал звонить в Нижний Новгород.

– Пленку доставь сразу же, как только тебя сменит Гуляев, – приказал Грязнов. – Ну вот и начались серьезные подвижки. Интересно, чем ты его так взволновал?

– Как раз волнения-то я у него и не увидел, – возразил Климов.

– А вот и посмотрим, как прошла твоя миссия... А что за секретарша такая у них, что у тебя глазки светятся? Ириной Владимировной зовут, говоришь? Ну-ка расскажи мне о ней подробнее. У тебя взгляд вроде бы точный. Как она внешне? Как разговаривает? Ну все, что заметил... Да не смущайся ты, я ничего Марине не скажу, – подколол Грязнов и засмеялся.

Климов стал вспоминать глаза женщины, ее улыбку – не казенно-учтивую, а живую, естественную. Ее чуть курносый профиль. Пухлые, чуть приоткрытые, как у известных актрис, губы. Потом заговорил о ее фигуре...

– Э-э, да ты – поэт! – ухмыльнулся Грязнов. – Послушай, а когда она спрашивает, голову вот так, чуть набок, не наклоняет?