Текст книги "Смертельный лабиринт"

Климов отказывался от застолья, но Реваз уговорил его на чашечку хорошего кофе по-турецки. От коньяка Климов категорически отказался: за рулем!

Батурия смотрел выжидающе, но не торопил гостя. И Климов начал рассказывать о том, как накануне Нового года нашли убитого телевизионного журналиста Морозова недалеко от дома, где тот проживал. И вот, изучая различные версии, следствие пришло к выводу, что причиной убийства вполне могла стать профессиональная деятельность Морозова.

Реваз внимательно слушал, не перебивая вопросами, и Климов по его реакции видел, что тот либо талантливо, по-актерски, скрывает, что знаком с Морозовым, либо действительно не знает, кто он такой. И слушает он тогда, считая, видимо, что это предисловие к чему-то, что должно его дальше определенно касаться. С одной стороны, это хорошо, а с другой – доигрывать партию надо было все равно до конца.

Ну, словом, разбирая материалы, которые остались у покойного, следствие обнаружило, что незадолго до гибели Морозов изучал тему ресторанного обслуживания, в том числе некоторые криминальные аспекты этого бизнеса. И тут появились первые зацепки. Среди объектов, которые изучал журналист, значились рестораны «Суворов», «Кутузов» и «Багратиони» – всё имена великих русских полководцев. И в частности, его интересовал конфликт, который возник между хозяевами «Суворова» и «Багратиони». И вот тут Реваз возмутился:

– Слушай, какой такой конфликт? Не знаю такого! Морозова тоже не знаю! Не был у меня... А если бы приехал и сказал, что снимать будет, а потом по телевизору показывать, я бы ему лучший стриптиз показал! Это же реклама!

– Да вот видишь как, Реваз, получается? Морозов-то твоего конкурента слушал, все записывал, нехорошо о тебе думал... А в таком случае разве тебе реклама нужна? Тебе совсем не нужно, чтобы про тебя говорили по телевизору, будто ты – беспредельщик. А твои люди – бандиты. Разве не так?

– Э-э, ты какой умный! – почти взвился Реваз. – Значит, если меня какой-то Петька ругает, бандитом зовет, я с ним соглашаться должен? Если твой Морозов про меня плохо сказал, я его убивать буду? Слушай, зачем? Сколько на меня всякого дерьма лили, и что все они – покойники? А Петьке скажи: сволочь он. Я ему еще ничего худого не сделал, но он увидит...

– Войну ему, что ли, объявите? – усмехнулся Климов, но Реваз не принял шутку, нахмурился сердито. – Вот есть у меня сведения, что вы хотели два ресторана забрать себе – суворовский и кутузовский, но якобы у вас обломилось, «крыша» у них сильнее вашей оказалась, и поэтому вы готовы предпринять все, чтобы наказать конкурентов. А Морозов, получается, на них работал и, значит, против вас.

Реваз вскинулся, но Климов остановил его мягким движением ладони:

– Нет, вы не поняли, я вас не подозреваю, я разобраться хочу. Вот их «крышует» милиция, вас, вероятно, тоже. И выходит, что вас много, а милиция – одна. И она с вас кормится. И ей выгодно, чтобы вы все время ссорились, не так?

– Слушай, ты умный мужик! Очень правильно понимаешь... Может, менты замочили? Чтоб потом на кого-то из нас показать, а?.. Слушай, давай покушаем!

– Да не могу уже, спасибо. У Петра пообедал.

– Э-э, обижаешь! Разве он может накормить? Никакого сравнения, слушай! Ну разреши нэжный шашлык скажу?

– Ну скажи, – не выдержал Климов. И не пожалел, когда принесли такую вкуснятину, которой он никогда не ел.

Реваз что-то прокричал по-грузински, и те его «мальчики», которые хамили Климову, теперь подобострастно исполняли указание хозяина. А разговор продолжился. Реваз стал жаловаться, как местные чиновники совершенно не дают развиваться, взятки требуют. Про торговые точки свои стал рассказывать, которые автомобилистов, особенно дальнобойщиков, на Кольце обслуживают. О том, что если бы ему только не мешали, а «помогать» не надо, он бы всю торговлю по Кольцу на такой высокий уровень поднял, что в других странах позавидовали бы. Словом, он развивал свои планы, найдя в Климове хорошего слушателя, и Сергей убедился в конечном счете, что никакого дела Ревазу не было до каких-то телевизионных проблем и склок. Все его интересы лежали в совершенно иной плоскости. Он, кстати, сожалел, что не забрал под себя – а ведь большие бабки предлагал! – бизнес тех же Суворова с Кутузовым. Один хороший хозяин нужен, тогда и порядок будет. Даже Сталина вспомнил, к слову. Вот ведь какие образованные нынче уголовные авторитеты пошли!

Уходил Климов, уверенный, что убийц Морозова искать здесь – пустое дело. Но он все равно решил обговорить свои соображения с оперативниками МУРа, у этих ребят наверняка имелись и свои собственные подходы, и чего ему не удалось узнать, могли выяснить они. Но это уже завтра. Надо бы успеть за Маринкой заехать – а это другой конец Москвы. Позвонить ей он решил из машины.

Но больше всего его смешило то, что, когда закончили легкий обед с безалкогольным вином – вкусным и безопасным, Реваз приказал принести целую сковородку приготовленных в каком-то вкуснейшем соусе с орехами и острыми приправами петушиные гребешки. Вот тут, с истинно кавказским восторгом, Реваз заявил, что настоящий мужчина должен обязательно съесть это блюдо. Тогда у него появится такая сумасшедшая потенция, которая ему даже не снилась! А что потом скажет женщина! О-о! Это невозможно представить!

Насчет потенции – это было очень интересно, хотя Климов не мог на себя пожаловаться, да, впрочем, и Маринка, кажется, тоже. Но наверняка не помешает!

Окончательно успокоенный Реваз проводил следователя до дверей и еще раз извинился за своих дураков. Ну как можно было допустить, чтоб такой хороший разговор не состоялся? И он пригласил Климова приходить сюда, и самого, и с друзьями, при этом настоящее кавказское гостеприимство гарантировалось.

Оно, конечно, так, но лучше не надо, решил про себя Климов.

А в последовательность событий последнего дня Леонида Морозова, которые со скрупулезной точностью фиксировал для себя Климов, он не стал вставлять казавшийся вполне возможным визит журналиста к сопернику Суворова – Ревазу Батурии. Искать надо было в другом месте. Может, у кредитора? Но кто он? Неужели это было «страшной тайной» Морозова и он никому ни разу об этом не обмолвился? Но ведь знают же! Тогда откуда?

5

Его появления на студии в Останкино становились, похоже, регулярными, словно приходы на работу. И, кстати, Марина, видимо, тоже стала привыкать к тому, что внизу, на контроле, ее ожидает рослый мужчина с могучими усами, похожий на бравого телохранителя.

«Телохранитель... Хранитель тела... Но не охранник, а славный мужик, помогающий телу сохранить свою молодость и живость... Здорово, между прочим, помогающий... – Так забавлялась Марина „словотворчеством“, как она это называла, спускаясь в лифте на первый этаж. – А может, хранитель не тела, а души? Душехранитель? Нет, звучит некрасиво. А слово, которое некрасиво звучит, не может отражать правду... И в этом есть великое таинство языка, как это ни странно...»

Он стоял на привычном уже месте – высокий, плечистый, черноволосый, – у огромной стеклянной стены, и глядел на улицу.

– Милый... – тронула она Климова за плечо, и тот резко обернулся: в глазах его вспыхнул азарт, усы встопорщились, и Марина засмеялась: – Ты сейчас похож на огромного котяру, который увидал лакомую мышь и уже прикинул, как он ее будет...

– Употреблять? – подсказал Климов, смутив бедную девушку. – Вот интересно! А чего ты-то краснеешь? Чего я не так сказал?

– Нет, я все-таки не встречала таких наглых котов... – Марина вздохнула глубоко и смешно оскалилась, согнув при этом пальцы когтями: – Которых так и хочется погладить... против шерстки... ух! Чтоб электричество затрещало!

– Ну ты, мать, садистка, – радостно прошептал Климов. – А у меня есть новость.

– А у меня тоже. Даже две. Хорошая и не очень...

– А-а, понятно, – посерьезнел Климов. – Все бизоны сдохли, остался один навоз. Но навозу – много, так?

– Нет, мой дорогой! – хитро улыбнулась она и на мотив «Подмосковных вечеров» пропела: – Обна-ру-жился кре-ди-тор... та-та-та!

– Ты – золото! А я узнал, где ваш Ленечка пользовался услугами симпатичных девочек и брал «бабульки», каково?

– Значит, все-таки брал? – как-то скисла Марина. – Девки-то, черт с ними...

– Не расстраивайся, поедем-ка лучше домой... Куда сегодня желаешь? К тебе? Ко мне?

– А какая программа?

– Буду тебя кормить и разговаривать, а потом мы долго не будем разговаривать, а потом... Потом я чего-нибудь придумаю такое, чтоб тебе было интересно, но не утомительно. А совсем уже потом...

– А потом – суп с котом. Едем к тебе. Я терпеть не могу у себя мыть посуду, а у тебя, думаю, буду это делать даже с удовольствием... А разговаривать, между прочим, можно и в машине, – многозначительно сказала она.

– Я понял. Это был весьма прозрачный намек на то, что все деловые вопросы должны остаться в машине?

– Именно так. У меня нет ни малейшего желания обсуждать грешную жизнь Морозова, лежа в твоих объятиях. Это – на будущее. И чтоб ты больше не считал, что нам с тобой не о чем говорить, милый.

– Кошечка показывает коготки... – засмеялся Климов. – А что, мне нравится!

Когда они сели в машину и Марина обернулась, чтобы кинуть свою сумочку с неразлучным целлофановым пакетом на заднее сиденье, она увидела лежащий там большой сверток.

– Батюшки, а это что? Как вы их называете – вещдоки?

– Дело в том, что по долгу службы и против собственной воли, естественно, я вынужден был дважды пообедать сегодня у двух непримиримых соперников и противников, с которыми работал твой подопечный журналист. Но я посчитал, что это было бы в высшей степени несправедливо, если бы и ты, хотя бы частично, не разделила мое вынужденное пиршество. Вот и заехал на рынок, тут, неподалеку. Буду угощать тебя таким мясом, которого ты отродясь не едала. По-нашему, по-донскому, по-казачьему. Так что готовься морально. А теперь к делу...

И Климов, не упуская подробностей, посвятил ее в суть своих посещений ресторанов Суворова и Батурии. Не упустил и Надю с ее рассказом об известном клиенте и комментариями Петра Егоровича. После чего высказал и свои собственные соображения. Он ничего уже не скрывал от Марины, потому что видел в ней свою не только единомышленницу, но и самого близкого друга, если так можно сказать о женщине, с которой с удовольствием делишь постель...

Марина слушала его с некоторым напряжением, особенно то, что касалось последней части – по поводу «друга в постели». Но промолчала, оставив без комментариев. Зато касательно взятки в пять тысяч баксов выразилась довольно откровенно:

– Это еще немного. По нынешним временам – цветочки. Хотя обидно. Впрочем, теперь уже не о чем жалеть. Кстати, похороны назначены на завтра. Приедут наконец родители, соберется нижегородская родня... Место выбили на Ново-Кунцевском, знаешь? В двенадцать. И завтра же будет объявлено о призе в миллион рублей тому, кто поможет раскрыть убийство. Вот такие новости. А насчет кредитора – это, Сереженька, отдельный разговор. Лучше не на бегу.

– Ну кредитор – это у тебя хорошая новость, а где которая не очень?

– Так миллион же! Ты сам говорил, что тебе это только помешает... Свистопляска начнется...

– Если уже не началась, – кисло ответил Климов и поводил из стороны в сторону усами. – Твой же секрет, поди, давно для «верхних» никакая не тайна, так? И там наверняка уже распределили роли и ответственность... Ну и черт с ними. Давай так, пока я буду готовить, ты мне обрисуешь этого кредитора. У тебя, кстати, какое впечатление о нем? Ты его видела?

– А если нет, что это меняет?

– Только то, что я верю твоим глазам и твоему чутью. Правда, с Ленечкой у вас, дорогая моя мадам, вышел маленький прокольчик, нет? Не кажется?

– Нет, Сереж, о Морозове я все-таки догадывалась. Точнее, знала, но просто хотелось ему верить... Чистота принципов там, то-се... Муть это, конечно, Сережа. Какие могут быть принципы, когда на карту ставятся, с одной стороны, жизнь, а с другой – большие деньги? И плюс азарт загонщика, почуявшего затравленного зверя! Какая после этого справедливая движущая сила?.. Значит, ресторанщики, ты считаешь, не могли мстить? Ведь у них же есть что скрывать от вас?

– Нет. Завтра в МУР скатаю, посоветуюсь с операми, послушаю, что они думают по этому поводу. Почти уверен, что наши мнения совпадут. Да, в двенадцать же – похороны! Родные будут к тебе подходить, да?

– Не только. К Сапову в первую очередь. К Эльдару. Ну и ко мне. Но я им в принципе не нужна, поэтому буду переключать их сразу на тебя, так что ты далеко не отходи. Может, тебе и командировка в Нижний не потребуется, не появится и повода подозревать меня, будто я хочу от тебя избавиться.

– Ну ты и вредная девушка! Когда я это тебе сказал? Уже позабыл давно, а ты все вспоминаешь и накачиваешь себя? Смотри, если я буду сердитым, мясо не получится, либо подгорит, либо еще что-нибудь нехорошее случится, – это я тебе точно говорю, примета есть такая нехорошая.

– Молчу, кормилец! – засмеялась Марина и ласково поглядела на него. – Ну ладно, пока время есть... Короче говоря, этот кредитор, он мне представился – я записала и фамилию, и адрес, и номер телефона, – никакого долга с Леонида не получил. И когда узнал о его смерти, очень расстроился. Думаю, искренне. О сумме речь у нас не шла, но, думаю, немалая. Что-нибудь в тех параметрах, о которых рассказал ты. О чем это говорит?

– О том, что мне с ним надо срочно встретиться, – мрачно сказал Климов. – И чем скорее, тем лучше. Это далеко?

– Ты хочешь сейчас? – насторожилась Марина.

– Боюсь, что завтра будет некогда... А мне и разговору-то – в глаза посмотреть, выслушать да себя проверить. Ты могла бы и в машине полчасика посидеть. Либо вместе бы зашли, так даже и доверия больше... А за ужин ты не беспокойся, я сказал, значит, будешь сегодня пальчики облизывать.

– Ну давай посмотрю... – Марина потянулась на заднее сиденье за сумочкой. – А знаешь, Сережка, – вдруг отчего-то развеселилась она, – мне нравится такая непредсказуемая жизнь! Раз – и поменяли планы.

– Два – и снова все расставили по своим местам! – продолжил Климов. – И чего тут хорошего для любимой женщины?..

– О-о! – многозначительно протянула она и удивленно уставилась на него. – Это у нас что-то новенькое!.. Может, мы еще и жениться захотим?

– А почему бы и нет? – Климов пожал плечами. – Вот спросим... Разрешат?.. Женимся... Подумаешь, тоже мне алгебраические уравнения Эвариста Галуа!

– Чего-о? – У Марины даже челюсть отвисла от изумления.

– Да ничего, – так же невозмутимо ответил Климов. – Это я так, просто к слову вспомнил его теорию уравнений высших степеней с одним неизвестным... Способный был мальчик... – Серьезно посмотрел на Марину и не выдержал, расхохотался: – Что, а? А всего и делов-то – энциклопедический словарь вовремя полистать, так-то, госпожа главный редактор. Ух, как же я тебя сегодня целовать буду, кто бы знал! Давай звони своему Шейлоку.

– Нет, – безнадежным голосом пробормотала Марина, вытаскивая «мобильник», – это что-то невозможное...

Шейлок, иначе говоря Герман Романович Шнейдер, считался довольно известным коллекционером всяческой старины. Что называется, от картин старых мастеров до пуговиц и от антикварной мебели до хрустальных подвесок для бра. Однажды, делая передачу о различных человеческих увлечениях, Морозов узнал об этом странном собирателе, посвятившем себя всему. Ну все, что есть, то и интересно. Причем каждая вещь в коллекции имела, разумеется, свою историю. И не в том суть, дорогая она была – в материальном смысле – или дешевая, акцент ставился в первую очередь на ее истории – происхождении, судьбе, переходящих хозяевах и так далее. Подходящая? – ступай в коллекцию. Другими словами, грабителям у Шнейдера делать было нечего, а вот любителям исторических загадок – полное раздолье. И бескорыстной, ну или почти бескорыстной, помощью Шнейдера чаще всего пользовались театральные постановщики, художники театра и кино, даже некоторые писатели, обожавшие необычные сюжеты, и так далее.

Передача получилась интересная, Шнейдеру стали чаще звонить, обращаться за помощью, жизнь собирателя перестала быть затворнической. Помня доброе дело, Герман Романович неоднократно выручал Леонида в трудных ситуациях: он понимал, что профессиональная деятельность тележурналиста опирается тоже на некоторые тайны, которые, иначе как оплатив определенные услуги, не раскроешь широкой публике. Но и Леонид никогда, оказывается, не подводил старика: долги возвращал в срок. А небольшой процент? Ну кто в наше время станет вообще говорить о такой мелочи?.. Надо – значит, надо. Леонид всегда мог рассчитывать на Шнейдера, как в недавнем прошлом на кассу взаимопомощи.

И вот старик неожиданно узнал о трагедии. Он места себе не находил, поскольку долг Морозова был на этот раз довольно значительным – пять тысяч долларов. К кому обращаться, Шнейдер не знал. Считал к тому же, что в несчастье такого рода требовать возврата долга не очень красиво. Но ведь это – не пять рублей. А журналист, знал старик, был человеком не бедным, если мог позволять себе подобные заимствования. И это не было в принципе чем-то из ряда вон – у Германа Романовича была расписка Морозова. Дружба, как говорится, дружбой, но финансовые расчеты должны иметь порядок.

Вот, собственно, с этим и обратился он в дирекцию канала РТВ. А из приемной генерального его переправили в ту редакцию, в которой и творил свои разоблачительные репортажи Леонид Борисович Морозов. Так Шнейдер и вышел на Малинину.

Герман Романович оказался невысоким, довольно щуплым пожилым человеком в больших очках, со встрепанной седой гривой волос, в теплой толстовке. Если сюда добавить еще висящий над верхней губой крючковатый нос, то сразу можно было обнаружить в его облике поразительное сходство с филином.

И вот этот филин просил помощи. Он заранее предупредил, что особо на возвращение долга не рассчитывает, мол, времена теперь не те, но за пять тысяч долларов его легче убить, чем заставить отказаться от долга. Так что делать? Ждать, когда убьют? Или надеяться, что родственники покойного отнесутся к долгам его не так, как отнесся Ленин к долгам царского правительства? Он еще острил, этот смешной филин. Задавать же вопрос, откуда у него вообще такие деньги, и Сергей, и Марина не считали тактичным.

Для того чтобы гостям легче думалось, Герман Романович принес с кухни необычную, вероятно доисторическую, медную кофемолку, в которой, по его словам, мололи ныне утерянным специальным способом поджаренные кофейные зерна для турецкого султана Османа Первого еще в конце XIII века, и попросил Климова намолоть зерен. Сам он не имел сил справиться с этим кухонным снарядом, обычно это делал Леня, когда бывал у него по своим надобностям. Варил старик кофе по-турецки, и, разумеется, в такой же древней, медной турке.

Кофе был, конечно, прекрасным, но от этого Климову с Малининой не стало легче. А старик тем временем цитировал им по своим записям, собранным в разных архивах, описания того, как шло приготовление этого древнего напитка и чем один способ коренным образом отличался от другого. Короче говоря, демонстрировал свои энциклопедические познания, увы не приносящие решительно никому никакой пользы. Хотя, с другой стороны, если вдуматься?.. А что, подумала вдруг Марина, может, в самом деле, в утренние часы, когда по всем программам идут всякого рода домашние советы, сделать несколько познавательных передач, пригласив в студию этого чудака? Пусть хоть чем-нибудь компенсирует свою потерю? Надо подумать...

Ознакомившись с распиской, Сергей понял, что и версия со зловредным кредитором тоже отпадает на корню. А из советов, как поступить, какой он мог предложить? Хочет старик судиться с родителями покойного? Иного способа законно вернуть свои деньги у него просто нет.

Герман Романович обещал подумать, потому что, как он сказал, этическая сторона вопроса все-таки не является для него пустым звуком. Подумает и позвонит. Тем более что Климов оставил ему свою визитную карточку.

Собственно, на этом и закончился их визит. Неудача? Это смотря как считать. Отпала еще одна версия, и туда ей дорога. Легче разбираться с оставшимися. А разбираться было с чем.

Распрощавшись со Шнейдером, они сели в машину, переглянулись, чувствуя, что уже подходит оно – время для поцелуев, и... помчались домой. В смысле к Сергею, на Басманную. Ведь надо было успеть так много!