Текст книги "Черные волки, или Важняк под прицелом"

4

С Боровым Апостол встретился в тот же вечер. Дождь уже утих, поэтому встретиться решили в сквере. Вслед за дождем угомонился и ветер. Вечер был необычно спокойным и теплым. Жаль только, что скамейки были влажными, но Апостол это предусмотрел и положил на промокшие доски заранее приготовленные полиэтиленовые пакеты.

– Сядешь? – предложил он Боровому. Однако тот покачал головой:

– Постою. Ты сказал, что у тебя что-то срочное. Давай, выкладывай.

– Разговор будет нелегким, – предупредил Апостол. – Я хочу, чтобы ты спокойно меня выслушал.

– На то ты и Апостол, чтобы я тебя слушал, – насмешливо парировал Боровой.

Апостол подождал, пока Боровой закурит, и лишь потом заговорил:

– Я хочу поговорить о твоем приятеле – Кержнере.

Зажигалка замерла в руке Борового.

– О Сереге Кержнере? – удивился он. – Валяй, говори.

Апостол откашлялся и улыбнулся.

– Ты, конечно, в курсе, что он не русский. Боровой криво усмехнулся:

– Ну, типа да, не русский. Но мать-то у него русская. И сам он такой же, как и мы.

– Такой же, да не такой, – с улыбкой сказал Апостол.

Боровой пожал плечами:

– У тебя тоже есть друзья прибалты. Густав, например. Он ведь эстонец или кто там?

– Неважно. Я бы ничего не говорил о Кержнере, если бы он был эстонцем или латвийцем. Даже если бы он был каким-нибудь… чувашем. Но твой друг Кержнер – еврей.

Апостол смотрел на Борового с грустной улыбкой. Тот молчал, потупив взгляд.

– Еврей, понимаешь? – повторил Апостол. – Жид. А жиды – наши исконные враги.

– Но Серега – нормальный пацан, – возразил Боровой. – Я его со школы знаю.

– А ты думаешь, если бы он был с червоточиной, он бы ходил и всем говорил: «Посмотрите, я вонючий жид и ненавижу русских»? Так, что ли? Жид на то и жид, чтобы хитрить и маскироваться. Снаружи он такой же, как мы. Но если копнуть глубже…

Апостол замолчал, предоставляя Боровому самому определить, что будет, если «копнуть глубже». Боровой, однако, не спешил соглашаться.

– Но ведь и среди жидов есть исключения, – сказал он, недобро сверкая глазами.

Апостол улыбнулся и покачал головой:

– Нет, Боров. Жизнь показывает, что исключений в этом деле не бывает. В любом жиде, каким бы нормальным пацаном он ни был на вид, скрывается червоточина. Мы с тобой не раз это обсуждали, и раньше ты со мной соглашался.

– Но я не знал… Я не думал, что…

– Пойми, Боров, я говорю это все не из-за того, что Кержнер мне неприятен. В нашем деле важна идея. Та идея, за которую наши братья готовы умирать и, если придется, убивать. Мы можем изменить друг другу, но мы не можем изменить идее. Если мы так сделаем, то все, нашему движению конец. Понимаешь? Слишком многое поставлено на карту. Да я бы сам отдал свою паршивую жизнь за Кержнера. Но сделать так – значит предать идею.

Боровой молчал. Тогда Апостол достал из кармана лист бумаги с уставом, скрепленным кровавыми подписями «черных волков».

– Посмотри на это, Боров, – мягко сказал Апостол. – Это все не игра. Мы дали слово. Мы подписались кровью. От нас зависит будущее страны, в которой мы живем. На кону – существование России. Неужели ты не понимаешь?

– Но какой вред России от одного жида? – сухо спросил Боровой.

Апостол усмехнулся.

– Иногда достаточно и одного предателя, чтобы развалить все дело. Кержнер знает о нас. Знает нас по именам, знает в лицо. Зачем, по-твоему, он вступил в бригаду?

– За тем же, зачем и мы.

– Возможно. А если нет?

– Но он считает себя русским!

– Правильно, – кивнул Апостол. – И будет считать до тех пор, пока ему выгодно. А когда прижмет, тут же переметнется на сторону врагов. Какая ему разница, кто перед ним – русский, немец или француз? Евреи считают себя избранной расой. А всех остальных – разменной монетой в их многовековой борьбе. В той самой борьбе, которую они осуществляют с помощью контроля за мировыми финансовыми потоками. Впрочем, не будем в это углубляться. Итак, что ты решил? Боровой помолчал.

– А что я должен решить? – спросил он глухим, растерянным голосом.

Апостол пристально и мягко посмотрел Боровому в глаза.

– А разве ты сам не знаешь?

На сердце у Борового заскребли кошки. Вдруг стало мерзко на душе, и даже во рту появился какой-то тошнотворный кислый привкус.

– Я должен подумать, – сухо сказал Боровой. Апостол улыбнулся – мягко, почти по-отечески:

– Конечно. Мы не должны принимать необдуманных решений.

– А ты? – спросил Боровой. – Ты тоже будешь думать?

Апостол покачал широкой головой:

– Нет. Я уже все для себя определил. Иначе я бы не стал с тобой об этом говорить.

– Значит, ты не передумаешь? – поглядывая на Апостола исподлобья, спросил Боровой.

Тот покачал головой и твердо ответил:

– Нет. Мы должны… нет, мы обязаны сделать это. И других вариантов тут быть не может.

– А как насчет других? Они тоже имеют право на собственную точку зрения.

– Не всегда, – сказал Апостол. – Иногда один человек должен взять на себя всю степень ответственности. И этот человек – ты. Я всего-навсего идеолог, Боров, а ты… ты наш вождь. Сильный лидер, за которым пойдут слабые и неуверенные.

Боровой вздохнул и сурово сдвинул брови.

– Когда я должен дать ответ? – спросил он.

– Чем скорее, тем лучше. Кержнер может предать нас в любой момент. Ему стоит сказать только слово, и нас тут же возьмут на заметку. И тогда – конец. Мы ведь не обычная банда бритоголовых, Боров. Мы – борцы за идею. Ядро будущей армии, которая вышвырнет из страны инородцев и обеспечит России славное будущее.

Боровой понурил голову и медленно опустился на скамейку. Около минуты он размышлял, разглядывая лужи и плавающий в них мусор. Затем поднял взгляд на Апостола и сказал:

– В общем, так, Апостол. Я знаком с Кержнером уже лет десять. Он всегда был нормальным пацаном. Пару раз он здорово меня выручал. Если бы не он, я бы давно уже сидел на нарах. Но это еще не все, – добавил Боровой, заметив, что Апостол хочет что-то возразить. – Три года назад мы оба кадрили одну девчонку. Серега парень красивый, а я, сам видишь, не Ален Делон. Короче, мне ни хрена не светило. А я сильно запал на эту кралю. Ночей не спал, все о ней думал. И тогда я решил поговорить с Серым. И поговорил. Я попросил его отступиться от нее. И знаешь, что он сделал?

– Ответь сам, – с улыбкой сказал Апостол.

– Он отступился. Бросил ее ради меня. Хотя сам эту сучку любил. Он мне как брат, понимаешь? – Боровой прищурил недобрые глаза. – Вот ты бы, например, как на его месте поступил? Отступился бы, чтобы дать дорогу мне?

– Боюсь, что нет, – ответил Апостол.

– То-то и оно.

Боровой замолчал. Апостол тоже не спешил говорить. Молчание длилось почти минуту. Снова начал накрапывать дождь, намочив сигарету Борового. Наконец Апостол решил прервать молчание и спросил прямо:

– Что ты решил, Боров?

Боровой отшвырнул сигарету, поднял на Апостола мрачный взгляд и резко спросил:

– Ты уверен, что Кержнер предаст?

– Уверен, – спокойно ответил Апостол. – Не сегодня, так завтра. Он захочет уйти, но отпускать его нельзя. Так что ты решил?

– Если Кержнер мешает нашей борьбе, Кержнера не станет, – сухо и спокойно ответил Боровой.

5

– Нет, – сказал Кержнер. – Давайте без меня. Меня что-то ломает.

Боровой усмехнулся. В его темных, глубоко посаженных глазах полыхнул холодный огонек.

– В каком смысле? – спросил он.

– В прямом, – ответил Кержнер. – Заболел, наверное.

– Чем?

– Не знаю. Простыл.

Кержнер встал со стула и подошел к плите. Пока он ставил чайник на плиту, Боровой пристально смотрел на его кучерявый затылок. «Неужели правда? – думал он. – Да нет, не может быть. Лажа какая-то. Серега правильный пацан. Он не может быть предателем».

– Слушай, Серый, – медленно начал Боровой, – че за фигня с тобой происходит? Я тебя не узнаю. Не по-пацански себя ведешь.

– Со мной все в порядке, – огрызнулся Кержнер. Глянул на друга через плечо и мрачно добавил: – А вот с тобой? Что происходит с тобой?

– Ты это о чем? – поднял брови Боровой.

– Да так, – сказал Кержнер небрежно, – ни о чем.

– Нет, братан, ты уж договаривай, раз начал. Тебе что-то не нравится?

– Да. Я… – Кержнер мучительно наморщил лоб, затем махнул рукой: – А, ладно, забудь. Заболел я, понял?

Он затушил спичку и подошел к столу. Сел на табуретку, протянул руку за сигаретами. Боровой быстрым движением перехватил его руку. Потом сгреб в пригоршню ворот рубашки Кержнера и притянул его к себе.

– Что случилось, братела? – процедил он сквозь зубы. – Ты мне скажешь?

Друзья пристально смотрели друг другу в глаза. На этот раз Кержнер не отвел взгляд.

– Не хочу убивать, – тихо сказал он.

– Убивать? – не поверил своим ушам Боровой. – Ты кого имеешь в виду? Того черномазого?

Кержнер усмехнулся.

– А ты еще кого-то убил? – с мрачной иронией поинтересовался он у Борового. Затем покосился на судорожно сжатые пальцы Борового, неприязненно дернул уголком губ и холодно добавил: – Убери руку, Боров. Рубашку помнешь.

Боровой убрал. Усмехнулся и пригладил ладонью его примятый воротник.

– Зря паришься, Серый. Убийств больше не будет.

Кержнер недоверчиво прищурился.

– Не будет? Ты… ты правду говоришь? Боровой небрежно дернул плечом и сказал:

– Я тебе когда-нибудь врал?

– Вообще-то нет, – ответил Кержнер.

– Тогда зачем спрашиваешь? – Боровой улыбнулся и обнял друга за плечи. – Эх, братела, нам ли быть в печали. А ну, взбодрись! – Он слегка встряхнул Кержнера. – Сколько лет мы друг друга знаем, а? И ты до сих пор мне не доверяешь?

– Да, извини. Просто я… Когда я его ножом… Мне не понравилось… Меня даже стошнило.

– Я понимаю, – кивнул Боровой. – Мне и самому эта бодяга не по душе. Я ж не зверь.

– И ты на меня не обижаешься?

– Я что, похож на обидчивую целку? Все в порядке, братела. Больше никаких ножей. Зуб даю! У тебя чайник кипит. Сообразишь мне кофейку?

– Да. Конечно. Только у меня растворимый.

– Да мне все равно.

Через пару минут Кержнер поставил перед Боровым чашку с кофе. Кержнер, откинувшись на спинку стула, наблюдал за ним в насмешливый прищур.

Когда оба уселись за стол и принялись за кофе, Кержнер поинтересовался:

– Слышь, Боров… Я чего-то не понял – так куда вы едете?

– Да за город, в Луговое.

– Погоди… Это цыганский поселок, что ли?

– Ну.

– Вот ни хрена себе. Мы же там были в прошлом году! Помнишь, как стекла у чурок били? Вот умора была, да?

– А то, – усмехнулся Боровой. – Повеселились нормально. И сейчас повеселимся.

– Опять стекла? Боровой покачал головой:

– Не. Решили устроить небольшой фейерверк цыганчарам.

– Хотите запалить пару цыганских хибар?

– Угу. Думаю, это будет весело.

– Это другое дело, – с облегчением сказал Кержнер. – На это я готов.

Боровой насмешливо дернул щекой:

– Забудь, братела. Ты слишком впечатлительный. Не хочу, чтобы ты стал психом. А то еще будешь просыпаться по ночам и орать, как будто тебя режут.

Кержнер нахмурился.

– Кончай прикалываться, Боров, – обиженно сказал он. – Я еду с вами.

– А как же твоя работа? Кстати, ты все еще там же? Охранником в магазине?

– Угу. Но насчет этого не парься. Я поменяюсь со сменщиком, чувак мне должен. Так во сколько мы выезжаем?

Боровой посмотрел на часы.

– Через полтора часа. Так ты точно едешь?

– Точно, – кивнул Кержнер. Боровой обнял его за плечи и встряхнул.

– Молодца, братела, – тихо сказал он. – Я знал, что ты с нами.

6

Вечер выдался теплым. В небе светила полная луна. Мельник шел впереди и освещал фонариком широкую лесную тропу. От машины отошли уже метров на четыреста. С каждым шагом темнота вокруг сгущалась.

– А страшно, блин, – сказал Мельник, поглядывая вокруг, и передернул плечами. – Хорошо еще, что дождя нет. Иначе вааще жопа была бы.

– У-у! – крикнул за его спиной Штырь.

Луч фонарика пугливо метнулся по черным деревьям, окружающим тропу. Штырь загоготал. Мельник направил луч на Штыря.

– Ну, ты и сучара, Штырь, – досадливо сказал он. – Я чуть не обосрался от страха.

– Штаны проверь.

– Еще раз так сделаешь – хлебало начищу, – пообещал Мельник.

– А чистилки не обломаются?

– Нарываешься?

– Эй, вы там! Кончай базар! – прикрикнул на парней Боровой. – Как дети, в натуре. – Боровой повернулся к Кержнеру. – Видал, Серый? Шуты гороховые. Вот так и ходи с ними на серьезное дело.

– Пускай резвятся, – весело сказал Кержнер. – Главное, чтобы штаны не обгадили. Нам с ними еще обратно в машине ехать.

– Да, Боров, пусть повеселятся, – прозвучал из темноты голос Апостола, который шел последним и замыкал шеренгу. – Затем и приехали.

– Ты сам-то как? – окликнул его Боровой. – Копыта не отваливаются?

– Были бы – отвалились бы, – посмеиваясь, ответил Апостол.

– Главное, протезы не поцарапай, – посоветовал Кержнер. – Больших денег, поди, стоят.

– Да уж немалых.

Пройдя еще метров сто, Мельник вдруг остановился. А за ним и вся цепочка.

– Слышь, Боров, – обернулся Мельник, – давай бутылки с коктейлем Молотова проверим. А то чего-то бензинчиком потянуло. По-моему, Серый их грохнул об пень.

– Сам ты пень, – огрызнулся Кержнер. Боровой положил ему руку на плечо.

– А ты проверь, Серый. Там уже некогда будет.

– Да все в порядке с бутылками. Чего ты паришься?

– Проверь, сказал. В натуре, чего тебе, сложно, что ли?

Кержнер фыркнул.

– Вот пристал, а! Ладно, если тебя это успокоит… Он поставил сумку с бутылками на землю и нагнулся над ней.

Пока Кержнер звенел бутылками, проверяя содержимое сумки, Апостол подошел к нему сзади. Холодный ствол карабина ткнулся Кержнеру в затылок.

– Обернись! – громко приказал Апостол. Кержнер медленно обернулся.

– Ты это чего? – удивленно спросил он. – Ты это…

Огненный всполох озарил лица парней. Грохот выстрела заставил их отшатнуться. Кержнер упал на траву. На месте его лица темнело что-то страшное и мокрое.

Апостол поднял взгляд на парней.

– Теперь остальные, – коротко сказал он. Парни беспомощно посмотрели на Борового.

Никто из них не сдвинулся с места.

– Делайте как договаривались, – сухо сказал тот. Штырь, Мельник и еще трое парней подошли к распростертому на траве Кержнеру, достали из карманов ножи, но вновь остановились.

– Бейте! – приказал Боровой. – Давайте, слабаки!

– А, сука пархатая, получи! – крикнул Мельник и ударил лежащего Кержнера ножом. Хотел ударить еще раз, но Боровой схватил его за руку.

– Ну, хватит. Теперь остальные.

Парни по очереди ткнули ножами в бездыханное тело Кержнера. Все были бледны и молчаливы. Только Штырь тихо прошептал:

– Не надо было в лицо… Когда дело было закончено, Боровой приказал:

– А теперь к машине. Живо!

– Валим отсюда! – крикнул Мельник и первым побежал по тропе обратно. Сноп света метался из стороны в сторону. Парни, ни слова ни говоря, устремились за Мельником. Возле трупа остались только Боров и Апостол.

Апостол медленно повернулся и хотел уже идти, но Боровой удержал его за рукав.

– Постой!

– Что еще? – глухо и неприязненно спросил Апостол.

– Зачем ты сказал ему обернуться?

Апостол криво ухмыльнулся.

– Хотел, чтобы он понял, что ему конец.

– Зачем? – повторил вопрос Боровой. Апостол пожал пухлыми плечами:

– Просто проявил к нему уважение. Человек должен осознать свой последний миг на земле. Он ведь не корова, которую привели на убой. Если ты когда-нибудь решишь меня завалить, сделай так же, хорошо?

– Можешь быть уверен, – с ледяной усмешкой проговорил Боровой.

Часть вторая
Схватка

1

Август, 2006 г.

Антон Плетнев сладко зевнул и огляделся.

– А неплохое кафе, – сказал он. – Люблю, когда народу немного.

– Немного? – Турецкий усмехнулся. – Если ты не заметил, кроме нас здесь вообще никого нет.

– Вот я и говорю, – ничуть не смутился Плетнев. – Этим и приятны ночные часы в кофейнях. Никого нет. Тишь да гладь.

– Угу, – Турецкий кивнул. – Сонный официант, которому так тяжело подниматься со стула, что он готов убить тебя за каждую чашку кофе. Не знаю, как ты, а я предпочитаю проводить ночи дома, в постели, с женой под боком. – Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и насмешливо посмотрел на Плетнева. – Слушай, Антоша, сколько в тебе уже кофе?

– Не знаю. Чашки четыре.

– Руки еще не трясутся? Плетнев покачал коротко стриженной головой:

– Да нет.

– Силен. Что, и бессонница мучить не будет?

– До сих пор не мучила, – в тон Турецкому ответил Плетнев. – Вы будете смеяться, но раньше я вообще без чашки кофе уснуть не мог. Такой вот странный организм.

– Везет тебе. А я на ночь полчашки выпью – до утра ворочаюсь. – Турецкий поднял руку и посмотрел на часы. – Е-мое, уже пять минут третьего. Где этого Щеткина черти носят?

– Не знаю, но он просил дождаться.

– И мобильник вне зоны, – недовольно проговорил Турецкий. – Ты сам-то никуда не торопишься?

Бывший спецназовец покачал головой:

– Не-а. Мне и здесь хорошо. – Плетнев повернулся к официантке. – Девушка, будьте добры, еще один капучино!

– Сейчас она бросит в тебя чашкой, – предупредил Турецкий.

Плетнев улыбнулся:

– Пускай бросает. Будет повод поближе познакомиться.

Через минуту официантка, невысокая блондинка аппетитной полноты, поставила перед Плетневым чашку кофе. Она уже повернулась уходить, когда Плетнев ее окликнул:

– Девушка, простите мне мое любопытство… Никак не могу понять: что такая красавица, как вы, делает в ночном кафе?

– А где я, по-вашему, должна быть? – бросила она через плечо.

– На подиуме. Или на обложке модного журнала. У вас внешность фотомодели.

– Хороший комплимент, – сказала официантка и устало улыбнулась. – И главное, оригинальный. За сегодняшний вечер мне его говорили всего пять раз. Еще что-нибудь будете заказывать?

– Пожалуй, нет.

Официантка отвернулась и удалилась к стойке, величественно виляя бедрами.

– Ну что? – усмехнулся Александр Борисович. – Крепкий орешек?

– Вы сами сказали – она просто сонная. Обычно это срабатывает безотказно. Послушайте, Александр Борисович…

Турецкий дернул уголком губ:

– Слушай, завязывай с этой официальщиной. Зови меня просто Саня. Ну, или Саша. И на «ты».

– Хорошо, Александр Бо… То есть… Саша.

– Вот так-то лучше. – Турецкий потер кончиками пальцев глаза. – Фу, черт. Как же я сегодня не выспался. Так что ты хотел сказать?

– Ирина Генриховна просила вас позвонить, если задержитесь, – помните?

– Она уже спит. Плетнев покачал головой:

– Вряд ли. Думаю, она дожидается вашего звонка.

– Много ты понимаешь, – сухо бросил Турецкий, который терпеть не мог, когда кто-то вмешивался в его отношения с женой. А тем более – Плетнев.

– И все-таки вам лучше ей позвонить. Турецкий прищурился и сухо произнес:

– Еще раз.

– Что – еще раз? – не понял Плетнев.

– То же самое, только на «ты».

– А, вы об этом. Хорошо. Позвони ей, Саша, она волнуется. Так годится?

– Вполне.

Турецкий достал из кармана телефон, но в этот момент дверь кофейни открылась, и на пороге возник Щеткин. На плече у майора была сумка. Щеткин направился к столику, за которым сидели коллеги, по пути доставая из кармана сигареты.

– Явился, не запылился, – язвительно воскликнул Александр Борисович. – Чего так рано? Мы могли бы еще часок-другой подождать.

Щеткин уселся на стул, сунул в рот сигарету и прикурил от зажигалки. Турецкий и Плетнев выжидательно на него смотрели.

– И долго еще ты нас будешь томить? – поинтересовался Александр Борисович.

Щеткин помахал рукой, отгоняя от лица дым, затем снял с плеча сумку, расстегнул ее и положил на стол бумажный пакет с пончиками. Посмотрел на коллег и сказал: – Пончики. Еще горячие. Угощайтесь.

– Если ты не заметил, мы в кофейне, – напомнил ему Турецкий.

– И что?

– А то, что за те полтора часа, что мы тебя ждали, мы съели все пирожные, которые были в меню.

– А, ну дело ваше, – пожал плечами майор и достал из сумки еще один пакет, на этот раз пластиковый и черный.

Турецкий и Плетнев удивленно воззрились на пакет.

– Это мусор, – объяснил им Щеткин. Александр Борисович поднял глаза на майора:

– Забыл выбросить, когда уходил из дома?

– Это не мой. На губах Турецкого зазмеилась усмешка.

– Ты таскаешь с собой чужой мусор? – поинтересовался он.

Щеткин качнул головой и нетерпеливо произнес:

– Это не просто мусор, это мусор из помойного ведра прапорщика Вертайло.

Турецкий и Плетнев снова уставились на черный пакет.

– Дерьмо какое, – проговорил Александр Борисович.

– Не совсем, – возразил Щеткин. – Колбасную кожуру, картофельные очистки и бычки от «Примы» я сразу отмел… А вот это может быть интересно… Антон, ты точно пончиков не хочешь?.. Ну, как хочешь. Итак, вот что мы тут имеем.

Щеткин вынул из пакета какие-то пластиковые обрывки и положил на стол.

– Ну и что это?

– Это порезанные карты оплаты мобильного телефона. – Тут майор соединил два фрагмента и пододвинул получившуюся карточку к Турецкому.

– И что это значит? – продолжал недоумевать тот.

Щепкин постучал по карточке пальцем:

– Карточка, между прочим, стобаксовая. Вы часто такие покупаете?

– Каждый день, – усмехнулся Турецкий. Он склонился над карточкой и внимательно ее разглядел. – Да, в самом деле. Однако ничего странного тут нет. Так ведь экономичней. Платишь оптом. К тому же обычных телефонов в деревне нет.

– Вообще-то есть один, – сказал Щеткин.

– Правда?

– Угу. Как вы думаете, у кого?

– Ты меня заинтриговал. Неужто у Вертайло?

Щеткин кивнул:

– В точку. Я видел телефонный провод.

Александр Борисович задумчиво побарабанил пальцами по столу.

– Так-так… А не ты ли говорил, что бывший прапор спивается? Питается подножным кормом, не выходит из запоя и все такое. Махнул рукой на свою жизнь.

– Так и есть. Правда, тут есть одно «но». Когда я говорил с Вертайло в последний раз, я заметил одну странность. Был момент, когда глаза у него совершенно прояснились. Как будто весь хмель из башки вылетел.

– Что ж, такое бывает. Уж поверь профессионалу.

– Да, но уже в следующее мгновение он опять лыка не вязал. И как-то уж очень старательно и красиво стал изображать пьяного. Прямо как на сцене.

– Красиво, говоришь… – Александр Борисович потер пальцами подбородок. – Может, тебе показалось?

– Что я, пьяных не видел?

– Веский довод, – одобрил Турецкий. Щеткин стряхнул с сигареты пепел и снова заговорил:

– Говорю вам, ребята, тип более чем странный. – Майор коснулся кончиком пальца телефонной карты. – Сто баксов для деревни это большие деньги. Слишком большие, чтобы тратить их на мобильную связь. К тому же в доме у Вертайло есть обычный стационарный телефон. А в деревне провести телефон – это целое событие. И между прочим, стоит немалых денег.

– И все равно не убедил, – гнул свою линию Турецкий.

– Неужели? – заговорил молчавший до сих пор Плетнев.

Александр Борисович повернулся к нему:

– А тебя, выходит, убедил?

– По-моему, доводы у майора веские, – пожал плечами тот. – С Вертайло явно не все в порядке. Надо брать его в тщательную разработку.

Турецкий с едва заметной усмешкой посмотрел на Плетнева.

– Гм… – проговорил он. – А теперь запомни, что я тебе скажу, Антоша. В нашем деле главное – это не улики, а их убедительность. Любая ошибка или невнимательность сыщика может повести следствие по ложному следу. А это время. Время, потраченное впустую.

– Я думал, когда улик мало, мы обязаны хвататься за любую мелочь, – сказал Плетнев.

Александр Борисович кивнул:

– Правильно думал. Но в том-то и преимущество коллегиальной работы, что твой напарник своим критическим, «незамыленным» взглядом на вещи помогает тебе отбросить все несущественное и пустое. И тем самым уберегает от возможной ошибки. Майор, подтверди! – повернулся Турецкий к Щеткину.

– Подтверждаю, – тот кивнул.

– По твоему сияющему взгляду я вижу, что порванной карточкой дело не ограничилось. У тебя есть еще один козырь?

– От тебя, Александр Борисыч, ничего не скроешь. Вот. – Щеткин достал из кармана и положил на стол маленький бумажный квиток. – Это автобусный билет «Москва – Тверь», двенадцатое июля, девять сорок. А ведь Вертайло утверждал, что в Москве не был.

– И что ты на это возразишь? – поинтересовался, обращаясь к Турецкому, Плетнев.

– Отвечу, что этим билетом необязательно пользовался сам Вертайло. В Москву могла ездить его жена. Допустим, за новым электрочайником. Или грибами поторговать.

Плетнев выслушал Турецкого и перевел взгляд на майора:

– Что скажешь, Петя?

– Скажу, что сам по себе билет немногого стоит, – ответил Щеткин. – Но вместе со стобаксовой карточкой… И ведет он себя странно. Майка, трусы, рваная кофта. А денежки, между тем, имеются. Подумай сам, Александр Борисович, какой резон прапорщику прибедняться?

– Резонов много, – ответил Турецкий. – Может быть, соседей стесняется. Люди – существа завистливые. Увидят мобильник или пронюхают, каких денег прапорщику стоят разговоры, решат – кулак. А с кулаками, сами знаете, что на Руси делают.

– Н-да, кулаков обычно раскулачивают, – согласился Плетнев, с азартом поглядывая то на Щеткина, то на Турецкого. – А что ты теперь скажешь, майор?

– Да, Петр, – дымя сигаретой, улыбнулся Турецкий, – неужели мы из-за этого мусора собрались в полтретьего ночи? Хотя блеск в твоих глазах не погас. Значит, ты приготовил нам еще что-то. Давай, майор, выкладывай своего козырного туза.

Щеткин весело посмотрел на Александра Борисовича, хмыкнул и покачал головой.

– Н-да, Турецкий, ты видишь человека насквозь. Вот что значит – генпрокуратура.

– Ты нас осчастливишь новой уликой, или нам расходиться по домам?

– Куда ж я денусь?

– Так давай, вынимай ее скорей из своего волшебного, благоухающего пакета.

– Уже. Улика у тебя в руках. Переверни билет.

Турецкий перевернул билет и прочел надпись, сделанную явно впопыхах, размашистым мужским почерком:

– «Альбина». И телефонный номерок… – Александр Борисович поднял на Щеткина взгляд и хищно сощурился: – Телефон московский. Контора или частный номер?

– Да уж, контора, – усмехнулся Щеткин. – Салон!

– Автосалон? – деловито уточнил Антон Плетнев. Щеткин покосился на него и саркастически поднял бровь.

– Ага, – сказал он. – Машины с тюнинговыми модификациями для сексуальных утех.

Плетнев смутился.

– Публичный дом, что ли? – тихо спросил он.

– И не просто публичный, а, можно сказать, элитный. От семи сотен за ночь и выше.

Плетнев присвистнул:

– Вот тебе и деревенский пьяница. Ты это точно нашел в его мусорке? Не ошибся кучей?

– Не знаю, как насчет сыскного дела, а плоско шутить ты у Турецкого уже научился. Нет, сынок, кучей я не ошибся. Тем более что мусор собрал не я, а местный участковый милиционер. – Щеткин выдержал многозначительную паузу.

– Ну, давай, Пинкертон, не тяни, – поторопил его Турецкий. – Расскажи нам про эту Альбину. Ты уже стал ее постоянным клиентом?

– Не с моими средствами.

– А ты попроси у Яковлева. Скажи: так, мол, и так, товарищ генерал, срочно нужны деньги для посещения публичного дома. Но не корысти ради, а токмо ради общего тела. Прости, оговорился, – дела.

– Альбине я звонил. Но если будете зубоскалить, не скажу вам ни слова.

– Ладно, майор, извини. Мы тут два часа проторчали, пока ты Альбиной занимался, дай хоть пар выпустить.

– Выпустили?

– Почти.

– Значит, я могу продолжить?

– Уж будьте так любезны.

И Щеткин продолжил:

– В общем, я позвонил, представился. Попросил связать меня с Альбиной. Мне перезвонили и сказали, что она сейчас… недоступна. И то, что это очень дорого. Я сказал, что в курсе, что денег у моего патрона куры не клюют. И что он будет ждать звонка, так как Альбину ему рекомендовал Миша, наш прапор то есть. А она спросила, как Миша, когда приедет… мол, его все ждут. Что девочки соскучились и так далее.

– Н-да… – сдвинул брови Турецкий. – Слыхал, Антон? По нашему прапору соскучились девочки. Звучит неплохо, а? Черт, даже немного завидно. Выходит, наш Вертайло и впрямь подпольный миллионер? «Гражданин Корейко» подмосковного разлива. Молодец, Петя, хорошо сработал. Улика железная.

Щеткин с гордым видом откинулся на спинку стула.

– Кстати, а как ты представился? – поинтересовался у него Плетнев.

– Как обычно. Майор Щеткин из МУРа. Девушка-диспетчер чуть животик не надорвала от смеха.

– А что за «патрон»? – осведомился Терецкий. – Почему не ты сам?

Щеткин слегка покраснел.

– Ну… Вероятно, потому что так солидней, – ответил он.

– А кто же у нас будет «патроном»? – вновь поинтересовался Александр Борисович.

– А уж это вы двое между собой решите.

– Что-о? – хором протянули Плетнев и Турецкий.

Щеткин виновато улыбнулся:

– А что? Мое дело было найти. Я нашел. Дальше действовать кому-то из вас.

– А ты сутенер, Щеткин, – иронично заметил Александр Борисович. Затем повернулся к Плетневу и сказал: – Сдается мне, Антоша, что «патроном» будешь ты.

– Это еще почему?

– Потому что я женат. Да и стар я уже для таких развлечений. А ты у нас – молодой, красивый, холостой. Обсудим детали. Значит, ты приходишь к этой Альбине и…

– Подождите, подождите… – Плетнев явно не горел желанием посетить «элитный салон». – А мы не сможем ее просто допросить?

Щеткин покачал головой:

– Не можем. Вертайло спугнем. Надо идти и выяснять все на месте.

Турецкий и Щеткин пристально уставились на Плетнева.

– Ребята, – смущенно заговорил тот, – не позорьте меня. Я же все дело завалю.

– Мы же тебя не на передовую посылаем, – усмехнулся Щеткин. – Приятная встреча с красивой женщиной.

– Вот и пошел бы сам.

– Да от меня за километр МУРом разит. Ладно, гуляки, не будем спорить. Давайте монетку кинем… Ты, Саня, будешь орел… А ты, Антоша, уж извини – решка. Поехали…

Щеткин вынул из кармана монетку, положил ее на ноготь и щелчком подбросил вверх. Монетка взлетела и через мгновение с дробным звоном приземлилась на стол. Монетка еще крутилась, когда Турецкий накрыл ее ладонью.

– Ладно, трусишки, – насмешливо сказал он. – Беру это дело на себя. Если только Альбина не испугается моей трости и не убежит.

– Наоборот, – с облегчением сказал Плетнев, заметно приободрившись. – С тростью ты выглядишь еще импозантнее. Прямо как Байрон.

Александр Борисович фыркнул:

– Поговори мне еще, «Байрон».

– Он прав, – сказал Щеткин. – Тросточка у тебя что надо.

– А ты вообще молчи, ренегат. И не улыбайся так широко – затылок прищемишь.

Машина мягко скользила вдоль высокого бордюра. Щеткин, сидевший за рулем, повернулся к Турецкому.

– Саня, ты легенду себе придумал?

– Нет. Соображу по ходу дела.

– Ты так в себе уверен? – удивился с заднего сиденья Плетнев.

– Поживешь с мое, тоже будешь уверен, – пробурчал Турецкий. – Ага, вот и нужный дом! Петь, тормозни здесь. Дальше я пешком пройдусь.

– Может, я во дворике припаркуюсь? Чего пешком-то мотаться?

– На твоем «кадиллаке» лучше не надо. Внимание привлечет.

– Да ты сноб! Ну, как хочешь. Щеткин припарковал машину к обочине. Александр Борисович щелкнул замком дверцы.

– Ладно, коллеги, я пошел. Если через час не вернусь – стреляйте по окнам из пулемета и забрасывайте это гнездо разврата противотанковыми гранатами.

Он открыл дверцу и выбрался из машины.

– Трость забыл! – окликнул Плетнев. Александр Борисович взял протянутую трость, повернулся и, слегка прихрамывая, двинулся к дому. Вскоре он скрылся в подъезде.