Текст книги "Смелость не нравиться. Как полюбить себя, найти свое призвание и выбрать счастье"

Хвастуны чувствуют себя неполноценными

ЮНОША: Может быть, но…

ФИЛОСОФ: Далее, ты лелеешь комплекс неполноценности в отношении образования и думаешь: «Я недостаточно образован, поэтому не могу добиться успеха». Тебе нужна другая формулировка: «Если я буду хорошо образован, то смогу добиться успеха».

ЮНОША: Хм, верно.

ФИЛОСОФ: Это другой аспект комплекса неполноценности. Те, кто руководствуется умозаключением: «При ситуации А я не могу сделать Б», подразумевают, что если бы не А, то они бы добились своей цели.

ЮНОША: Если бы не это, я бы тоже смог.

ФИЛОСОФ: Да. По словам Адлера, никто не может мириться с чувством неполноценности в течение долгого времени. Чувство неполноценности испытывают все, но это слишком тяжелое состояние, чтобы терпеть его вечно.

ЮНОША: Вот как? Что-то я совсем запутался.

ФИЛОСОФ: Хорошо, тогда давай по порядку. Когда человек испытывает чувство неполноценности, это значит, что в данный момент ему чего-то не хватает. Значит, дело в том…

ЮНОША: …чтобы восполнить эту недостающую часть, верно?

ФИЛОСОФ: Вот именно. Нужно восполнить нехватку. Лучший способ это сделать – энергичные усилия и личностное развитие. К примеру, можно посвятить себя учебе, постоянно тренироваться или прилежно выполнять свою работу. Однако люди, которым не хватает мужества это сделать, в конце концов обретают комплекс неполноценности. Опять-таки, это мысль: «Я недостаточно образован, поэтому не могу добиться успеха». Но она подразумевает твои способности, поскольку из нее следует: «Если я буду хорошо образован, то смогу добиться успеха». Эта «настоящая личность», которая сейчас скрыта за переживаниями по поводу образования, должна одержать верх.

ЮНОША: Нет, это не имеет смысла; то, что ты говоришь, выходит за рамки чувства неполноценности. На самом деле это больше похоже на хвастовство, не так ли?

ФИЛОСОФ: Действительно. Комплекс неполноценности также может развиться в другое, особое психическое состояние.

ЮНОША: Что это за состояние?

ФИЛОСОФ: Сомневаюсь, что тебе приходилось слышать о нем. Оно называется «комплексом превосходства».

ЮНОША: Комплекс превосходства?

ФИЛОСОФ: Допустим, человек страдает от сильного чувства неполноценности и, кроме того, ему не хватает мужества компенсировать это чувство энергичными усилиями и личностным развитием. При этом он не может выносить комплекс неполноценности с формулировкой «При ситуации А я не могу сделать Б». Он не готов примириться со своей «недееспособной личностью». Поэтому он рано или поздно пытается возместить этот ущерб и находит простой способ.

ЮНОША: Какой способ?

ФИЛОСОФ: Вести себя так, словно он лучше остальных, и предаваться вымышленному чувству превосходства.

ЮНОША: Вымышленному чувству превосходства?

ФИЛОСОФ: Хороший пример – «наделение авторитетом».

ЮНОША: Что это значит?

ФИЛОСОФ: Человек дает понять, что он находится в приятельских отношениях с влиятельной личностью (это может быть кто угодно, от заводилы в школьном классе до знаменитого актера). При этом он показывает, что считает себя особенным. Такое поведение, как хвастовство вымышленными знакомствами или чрезмерное увлечение модными брендами, – это разновидности «наделения авторитетом», а также, по всей видимости, аспекты комплекса превосходства. В каждом случае лучшим или особенным представляется не хвастун как таковой, а его связь с авторитетным брендом или человеком, которая придает ему общественный вес. Короче говоря, это вымышленное чувство превосходства.

ЮНОША: А в его основе находится сильное чувство неполноценности?

ФИЛОСОФ: Разумеется. Я не слишком разбираюсь в моде, но думаю, что у людей, которые носят кольца с рубинами и изумрудами на всех пальцах, есть проблемы с чувством неполноценности, а не с эстетическим чувством. Иными словами, это признаки комплекса превосходства.

ЮНОША: Понятно.

ФИЛОСОФ: Но те, кто возводит себя на пьедестал, пользуясь чужим авторитетом, по сути дела, руководствуются чужими ценностями и имитируют жизнь других людей. Это необходимо подчеркнуть.

ЮНОША: Значит, комплекс превосходства… Очень интересная психологическая концепция. Ты можешь привести другой пример?

ФИЛОСОФ: Допустим, человек любит хвастаться своими достижениями. Он превозносит свою былую славу и постоянно вспоминает то время, когда его свет затмевал остальных. Возможно, ты знаешь таких людей. Все они обладают комплексом превосходства.

ЮНОША: Человек, который хвастается своими достижениями? Да, это высокомерное поведение, но он имеет право хвастаться, потому что у него есть заслуги. Ты не можешь называть это вымышленным чувством превосходства.

ФИЛОСОФ: Увы, ты ошибаешься. Те, кто много хвастается, на самом деле испытывают неуверенность в себе. Адлер четко указывает: «Хвастуны занимаются своим делом только из-за чувства неполноценности».

ЮНОША: Ты хочешь сказать, что хвастовство – это обратная сторона чувства неполноценности?

ФИЛОСОФ: Именно так. Если человек по-настоящему уверен в себе, ему нет нужды хвастаться. Хвастовство объясняется сильным чувством неполноценности. Человек испытывает потребность выставлять напоказ свое величие. Он боится, что если не будет этого делать, то никто не примет его «таким, как есть». Это настоящий комплекс превосходства.

ЮНОША: Из твоих слов следует, что хотя комплекс неполноценности и комплекс превосходства вроде бы находятся на разных полюсах, на самом деле они граничат друг с другом?

ФИЛОСОФ: Да, они явно связаны друг с другом. Я приведу последний пример, связанный с хвастовством. Речь идет о схеме поведения, которая порождает особое чувство превосходства, проявляемое из-за усиливающего чувства неполноценности. Проще говоря, это хвастовство своими неудачами и злоключениями.

ЮНОША: Хвастовство своими неудачами и злоключениями?

ФИЛОСОФ: Такой человек обычно начинает похваляться своим происхождением и воспитанием, а потом описывает разные злоключения, обрушившиеся на него. Если кто-то пытается утешить его или предложить какие-нибудь перемены, он отказывается от помощи и говорит: «Тебе не понять моих чувств».

ЮНОША: Да, такие люди встречаются, но…

ФИЛОСОФ: Такие люди пытаются представить себя «особенными» из-за пережитых злоключений и самим фактом своих неудач ставят себя выше остальных. К примеру, возьмем тот факт, что я коротышка. Предположим, ко мне подходит какой-то добросердечный человек и говорит: «Тут не о чем беспокоиться» или: «Это не имеет никакого отношения к человеческим ценностям». Если я отвергну сочувствие и скажу: «Думаешь, тебе понятно, что мне пришлось вытерпеть?», никто больше не скажет мне ни слова. Уверен, все вокруг станут относиться ко мне, как котлу, который готов взорваться, и будут обращаться со мной очень осторожно – или, можно сказать, осмотрительно.

ЮНОША: Абсолютно верно.

ФИЛОСОФ: При этом мое положение возвышается над остальными и я становлюсь особенным. Довольно много людей стараются быть «особенными существами», используя такое поведение, когда они больны, страдают от душевной боли или разбитого сердца.

ЮНОША: Значит, они раскрывают свое чувство неполноценности и пользуются им как преимуществом?

ФИЛОСОФ: Да. Они пользуются своими злоключениями как преимуществом и пытаются с их помощью влиять на других людей. Заявляя о своих неудачах и о том, как много они вытерпели, они стремятся встревожить окружающих (к примеру, членов семьи и друзей), ограничить их возможности и манипулировать ими. Люди, о которых я говорил сначала, – те, кто запирается в своих комнатах, – часто предаются чувству превосходства, пользуясь своими неудачами как преимуществом. Даже Адлер указал, что «в нашей культуре слабость может быть весьма сильной и могущественной».

ЮНОША: Выходит, слабость – это мощная сила?

ФИЛОСОФ: По словам Адлера: «По сути дела, если мы спросим себя, кто стал сильнейшей личностью в нашей культуре, то логичным ответом будет – «маленький ребенок». Ребенок правит безраздельно». Ребенок управляет взрослыми с помощью своей слабости. Из-за этой слабости никто не может управлять им.

ЮНОША: Никогда не встречался с подобным мнением.

ФИЛОСОФ: Разумеется, в словах уязвленного человека – «Тебе не понять моих чувств» – есть доля истины. Никто не способен полностью понять чувств страдающего человека. Но пока он продолжает пользоваться своими злоключениями и страданиями как преимуществом, чтобы чувствовать себя «особенным», он всегда будет испытывать потребность в неудачах.

Юноша и философ обсудили целый ряд спорных предметов: чувство неполноценности, комплекс неполноценности и комплекс превосходства. Несмотря на четкие определения этих психологических концепций, их подлинные значения сильно отличались от тех, что воображал молодой человек. Кое-что до сих пор казалось ему неправильным. «Что в этом мне так трудно принять? Должно быть, это вступительная часть, или предпосылка, которая вызывает сомнения». Юноша собрался с духом и заговорил.

Жизнь – это не соревнование

ЮНОША: Пожалуй, мне до сих пор многое неясно.

ФИЛОСОФ: Спрашивай о чем угодно.

ЮНОША: Адлер признает, что стремление к превосходству – попытка возвыситься над остальными – это универсальное желание, не так ли? С другой стороны, он недвусмысленно предостерегает от чрезмерного чувства неполноценности или превосходства. Это было бы нетрудно понять, если бы он отвергал стремление к превосходству, и тогда я мог бы согласиться с ним. Как разрешить это противоречие?

ФИЛОСОФ: Представь это следующим образом. Когда мы говорим о стремлении к превосходству, есть тенденция толковать это как желание возвыситься над другими людьми, забраться повыше, даже если при этом приходится кого-то сбрасывать вниз. Это общеизвестное представление о лестнице к успеху, когда нужно расталкивать окружающих со своего пути, чтобы добраться до вершины. Разумеется, Адлер не поддерживает такую точку зрения. Скорее он говорит, что на ровном игровом поле есть люди, которые движутся вперед, и другие люди, которые тоже продвигаются следом за ними. Это важный образ, о котором следует помнить. Хотя пройденное расстояние и скорость ходьбы различаются, на ровном поле все находятся в равных условиях. Стремление к превосходству – это склад ума, способствующий личному продвижению вперед, а не разновидность соревнования, которое требует возвыситься над остальными.

ЮНОША: Значит, жизнь – это не соревнование?

ФИЛОСОФ: Вот именно. Достаточно просто двигаться вперед, не соревнуясь ни с кем. И разумеется, нет нужды сравнивать себя с другими.

ЮНОША: Нет, это невозможно. Как бы то ни было, мы всегда сравниваем себя с другими людьми. Ведь именно это и становится причиной чувства неполноценности, не так ли?

ФИЛОСОФ: Здоровое чувство неполноценности происходит не от сравнения себя с другими людьми, а от сравнения себя с тем идеалом, к которому ты стремишься.

ЮНОША: Но…

ФИЛОСОФ: Послушай, все мы разные. Пол, возраст, знания, опыт, внешность… не существует двух совершенно одинаковых людей. Давай позитивно отнесемся к тому, что другие люди отличаются от нас. И, хотя мы не одинаковые, в то же время мы равны между собой.

ЮНОША: Не одинаковые, но равны между собой?

ФИЛОСОФ: Совершенно верно. Все люди разные, но не надо смешивать это с разницей между хорошим и плохим или между высшим и низшим. Как бы мы ни отличались друг от друга, мы равны между собой.

ЮНОША: Никаких рангов и категорий? Наверное, это так с идеалистической точки зрения. Но разве мы не пытаемся вести откровенную дискуссию о реальном мире? Ты действительно хочешь сказать, что взрослый человек и ребенок, который сражается с правилами арифметики, равны между собой?

ФИЛОСОФ: В контексте знаний и опыта, а также объема ответственности, различия неизбежны. Ребенок может не уметь правильно завязывать шнурки, или решать сложные математические уравнения, или принимать на себя такую же ответственность, как взрослый человек, когда возникают проблемы. Однако эти вещи не имеют никакого отношения к человеческим ценностям. Мой ответ остается неизменным: люди не одинаковы, но равны между собой.

ЮНОША: Выходит, к ребенку нужно относиться так же, как ко взрослому человеку?

ФИЛОСОФ: Нет. Вместо того чтобы относиться к ребенку как ко взрослому человеку, нужно относиться к ним обоим как к человеческим существам. Нужно быть искренним с ребенком, как и с любым другим человеком.

ЮНОША: Давай изменим вопрос. Все люди равны между собой и находятся на ровном игровом поле. Однако на самом деле там есть неравенство, не так ли? Те, кто вырывается вперед, превосходят остальных, а те, кто идет позади, уступают им по всем статьям. Значит, мы снова сталкиваемся с проблемой превосходства и неполноценности?

ФИЛОСОФ: Нет, это не так. Не имеет значения, если кто-то пытается идти впереди остальных или же идет следом. Имеет значение то обстоятельство, что мы движемся по ровному полю без вертикальной оси. Мы продвигаемся вперед не для состязания с другими. Мы делаем это для того, чтобы самим стать лучше.

ЮНОША: А ты освободился от любого соперничества?

ФИЛОСОФ: Разумеется. Я не думаю о достижении высокого статуса или почестей и веду жизнь философа и наблюдателя, никак не связанного с мировой конкуренцией.

ЮНОША: Означает ли это, что ты вышел из соревнования и таким образом признал свое поражение?

ФИЛОСОФ: Нет. Я отстранился от тех мест, где все мысли заняты выигрышем или проигрышем. Когда человек пытается быть самим собой, соперничество неизбежно становится препятствием к этому.

ЮНОША: Так не пойдет! Это аргумент усталого пожилого человека. Молодым людям вроде меня приходится работать на полную катушку, чтобы выдержать напряженную конкуренцию. Я не могу превзойти себя, если рядом нет соперника, бегущего по соседней дорожке. Что плохого в конкурентных отношениях?

ФИЛОСОФ: Если бы твой соперник был человеком, которого ты можешь считать другом, возможно, это бы привело к самосовершенствованию. Но в большинстве случаев соперник тебе не друг.

ЮНОША: И что из этого следует?

Вы единственный, кого волнует ваша внешность

ФИЛОСОФ: Давай устраним кое-какие недоработки. Вначале ты выражал недовольство определением Адлера, что все проблемы порождены межличностными отношениями. Это легло в основу нашей дискуссии о чувстве неполноценности.

ЮНОША: Да, это верно. Разговор о чувстве неполноценности был очень напряженным, и я почти забыл об этом моменте. Почему ты возвращаешься к нему?

ФИЛОСОФ: Потому что он связан с темой соперничества. Если соперничество занимает центральное место в системе межличностных отношений того или иного человека, то он не может избежать неудач или проблем в отношениях.

ЮНОША: Почему?

ФИЛОСОФ: Потому что в конце состязания всегда есть победители и проигравшие.

ЮНОША: И это замечательно!

ФИЛОСОФ: Тогда подумай, к чему могло бы привести твое конкурентное мышление в отношениях с окружающими людьми. У тебя не было бы иного выбора, кроме осознания победы или поражения. Мистер А. поступил в знаменитый университет, мистер Б. получил работу в крупной компании, а мистер В. сошелся с настоящей красавицей. Ты сравниваешь себя с ними и думаешь: «Вот и все, чего я добился».

ЮНОША: Звучит весьма конкретно.

ФИЛОСОФ: Когда человек мыслит в терминах конкуренции, победы или поражения, то неизбежно возникает чувство неполноценности. Он постоянно сравнивает себя с другими и думает: «Я одержал верх над ним» или «Я безнадежно проиграл ему». Комплекс неполноценности и комплекс превосходства – продолжение этого образа мыслей. Как при этом ты воспринимаешь других людей?

ЮНОША: Не знаю… наверное, как соперников?

ФИЛОСОФ: Не просто как соперников. Прежде чем тебе это станет ясно, ты начнешь воспринимать всех остальных людей как своих врагов.

ЮНОША: Как моих врагов?

ФИЛОСОФ: Ты начинаешь думать, что люди всегда смотрят на тебя сверху вниз и презрительно относятся к тебе. Ты начинаешь считать их врагами, которых нельзя недооценивать – они устраивают засады на твоем пути и готовы напасть на тебя по любому поводу или нанести удар в спину. Короче говоря, мир становится ужасным местом.

ЮНОША: Враги, которых нельзя недооценивать… Это мои соперники?

ФИЛОСОФ: Вот что так страшно в соперничестве. Даже если ты не проигрываешь, даже если ты каждый раз побеждаешь, то все равно участвуешь в конкурентной борьбе и у тебя нет ни минуты покоя. Тебе не хочется стать неудачником, поэтому ты чувствуешь себя обязанным побеждать любой ценой. Ты не доверяешь другим. Вот почему так много людей не могут чувствовать себя по-настоящему счастливыми, когда строят карьеру или достигают успеха в обществе: они живут в постоянной борьбе. Мир для них – это опасное место, кишащее врагами.

ЮНОША: Полагаю, что так, но…

ФИЛОСОФ: …но правда ли, что другие люди постоянно наблюдают за тобой? Действительно ли они выслеживают тебя и ждут подходящего момента для атаки? Это крайне маловероятно. Когда мой молодой друг был подростком, он проводил много времени перед зеркалом, укладывая волосы. И однажды, когда он делал это, его бабушка сказала: «Ты единственный, кого волнует твоя внешность». Сейчас он говорит, что после этого его жизнь стала немного проще.

ЮНОША: Это выпад в мою сторону, не так ли? Да, порой я действительно рассматриваю окружающих людей как врагов. Я постоянно опасаюсь нападок и критических стрел, которые в любой момент могут быть выпущены в мою сторону. Мне всегда кажется, что люди наблюдают за мной и жестко судят мои поступки. Пожалуй, будет справедливо сказать, что это защитная реакция. На самом деле люди не обращают на меня внимания. Даже если я пройдусь по улице на руках, они этого не заметят! Значит, ты считаешь, что я сам выбрал чувство неполноценности и сделал это с какой-то целью? Для меня в этом нет смысла.

ФИЛОСОФ: Почему?

ЮНОША: Мой брат на три года старше меня. Он вписывается в классический образ старшего брата: всегда слушает родителей, добивается превосходных результатов в учебе и в спорте – одним словом, воплощенная прилежность. С раннего детства я постоянно сравнивал себя с ним. Он был старше, сильнее и умнее, и я ни в чем не мог превзойти его. Наших родителей вообще не волновало это обстоятельство, и они не оказывали мне никакой поддержки. Что бы я ни делал, ко мне относились как к ребенку; меня отчитывали при любой возможности и вечно советовали придержать язык. Поэтому я научился скрывать свои чувства. Всю жизнь я жил с сознанием собственной неполноценности, и у меня не было иного выбора, кроме осознания соперничества между мною и братом!

ФИЛОСОФ: Понятно.

ЮНОША: Иногда я думаю о себе как о тыкве-горлянке, получавшей недостаточно солнечного света. Вполне естественно, что я исковеркан чувством неполноценности. Если есть человек, который смог вырасти здоровым оптимистом в таких обстоятельствах, я был бы счастлив познакомиться с ним!

ФИЛОСОФ: Это я понимаю. Мне действительно понятны твои чувства. Теперь давай рассмотрим «соперничество» в контексте твоих отношений с братом. Если бы ты не мыслил в категориях соперничества по отношению к брату и другим людям, то как бы ты смотрел на них?

ЮНОША: Ну… мой брат – это мой брат, а остальные – другое дело.

ФИЛОСОФ: Нет, другие люди должны стать твоими товарищами.

ЮНОША: Товарищами?

ФИЛОСОФ: До этого ты сказал: «Я не могу всем сердцем радоваться счастью других людей». Ты рассматриваешь межличностные отношения как соперничество; ты воспринимаешь счастье других людей как свое поражение, поэтому не можешь радоваться ему. Но когда человек избавляется от схемы соперничества, необходимость превзойти других исчезает. Он также освобождается от страха неудачи, может всем сердцем радоваться за других людей и активно способствовать их счастью. Человек, который всегда готов помочь ближнему в трудную минуту, – это человек, которого ты по праву можешь называть товарищем.

ЮНОША: Хм.

ФИЛОСОФ: Теперь мы подошли к важному моменту. Когда ты по-настоящему почувствуешь, что «люди – мои товарищи», твой взгляд на мир совершенно изменится. Ты больше не будешь считать этот мир опасным местом или мучиться ненужными сомнениями; мир станет для тебя приятным и безопасным. Твои проблемы в отношениях с людьми значительно сократятся.

ЮНОША: Какой ты счастливый человек! Но знаешь, это похоже на рассуждения подсолнуха, который ежедневно наслаждается солнечным светом и обильно орошается дождем. Тыква-горлянка, выросшая в глубокой тени, живет гораздо хуже!

ФИЛОСОФ: Ты снова возвращаешься к этиологии.

ЮНОША: Ну да, разумеется!

Воспитанный строгими родителями, молодой человек пребывал в угнетенном состоянии и с детства сравнивал себя со старшим братом. К его мнению никогда не прислушивались и часто называли его бледным подобием брата. Он не смог завести друзей даже в школе и проводил все свободное время в библиотеке, которая стала его единственным прибежищем. Юноша, чьи ранние годы прошли в такой обстановке, стал естественным приверженцем этиологии. Если бы его воспитывали другие родители, если бы у него не было старшего брата и если бы он посещал другую школу, то его жизнь была бы более радостной. Молодой человек старался как можно хладнокровнее относиться к дискуссии с философом, но накопленные за много лет чувства прорвались наружу.