Текст книги "Быт, обычаи, обряды и праздники донских казаков XVII–XX вв."

Донской народный театр

К числу любимых зрелищ донских казаков относился и народный театр. В XIX в. редко какая ярмарка, свадьба или другие общенародные гуляния обходились без показа народной драмы, фарса или кукольного представления.

Создание самого народного театра начинается, видимо, с того момента, когда по Дону и его притокам стали селиться беглые крестьяне, которые приносили на донские земли устное творчество: песни, былины, сказы, торжественные обряды, праздники скоморошины, потехи.

Жизнь казаков по Дону и его притокам в то время была достаточно суровой и опасной. Свою свободу и независимость донцам приходилось отстаивать в беспрерывных сражениях с турками и татарами. Видимо, в то время и сложилась поговорка: «Секи меня, сабля турецкая, но не бей меня, боярская плеть». Казаки предпочитали хотя и короткую по времени жизнь, но свободную.

Находясь вдали от Москвы, казаки создали и свое оригинальное административно-политическое устройство. Высшим органом власти у них являлся казачий круг, где они выбирали себе атамана, решали другие важнейшие вопросы. Раз принятое решение по тому или иному вопросу запоминалось в народной памяти. Так создавалось войсковое право. Безусловно, все это повлияло и на устное народное творчество казаков и подготовило почву, на которой и вырос донской народный театр.

Отличие народного театра от профессионального заключалось в том, что представления народного театра шли прямо под открытым небом, на улицах и площадях, среди шумных толп зрителей.

Очень часто и сами зрители становились участниками спектаклей.

Тексты народных драм записывались редко, постановщики играли по памяти. Иногда текст менялся до неузнаваемости по сравнению с первоначальным. Большие изменения в тексты народных драм вносили не только атаманская цензура, но и сами зрители. В разное время и в разных местах запросы их были неодинаковыми.

Исполнители народных драм должны были говорить очень громко, почти кричать. От них требовались размашистые, резкие движения, ярко выражающие переживания действующих лиц. То, что зритель мог не услышать, он должен был увидеть.

Уличная сцена допускала массу условностей. Так, в сцене «На Волге» все исполнители садились на землю, в затылок друг другу, и, раскачиваясь взад-вперед, изображали движения на лодке по реке.

Колыбелью донского народного театра являются старейшие верховые станицы: Правоторская, Михайловская, Урюпинская, Дурновская, Преображенская. Видимо, отсюда бродячие актерские группы разносили народные драмы по всей области Войска Донского.

В. Головачев и Б. Лащилин в своей книге «Народный театр на Дону» пишут: «Народный театр был театром героическим. Героями драм выступали наиболее любимые казачьи персонажи: Ермак Тимофеевич, Степан Разин, Кондратий Булавин. Народные исполнители присваивали своим героям самые благородные черты: храбрость, бескорыстие, любовь к Родине, великодушие.

Драма «Ермак» была, например, одной из любимых постановок. В течение всего XIX столетия она разыгрывалась на Крещенской ярмарке в станице Михайловской. До 1855 г. Крещенская ярмарка была самой крупной на Дону и одной из крупнейших в России и длилась более полутора месяцев. Торговать сюда приезжали купцы из Москвы, Астрахани, Сибири, Средней Азии, Китая, Персии, Турции.

Торговые гости искали развлечений. Под зрелища был приспособлен один из торговых корпусов ярмарки, который назывался «скоморошным» или «потешным». Здесь выступали бродячие актерские группы, скоморохи, акробаты, но чаще всего – местные постановщики народных драм.

За вход на представление взималась плата, которую зазывалы определяли так: «Стоять – пятак, а ежели сидеть, то и до полтины». Оформление спектаклей было пышным. На сцене устанавливался ярко раскрашенный струг, нос и борта которого были богато украшены деревянной резьбой. Заканчивалась драма «Ермак» призывом есаула: «Сарынь на кичку! Бей, жги, не жалей, ребята, богатого помещика!»

Весьма популярной была и народная драма «Степан Разин». Этого донского казака А.С. Пушкин назвал «единственным поэтическим лицом русской истории» за то, что ему было посвящено столько народных песен, легенд, драм и сказаний, как никому в русской истории. В период революции 1905–1907 гг. эту драму ставили в некоторых донских станицах, в частности в Урюпинской. Заканчивалась драма плачем разинцев:

 
Помутился-то славный наш Дон,
Славный наш Дон-батюшка,
Помутился-то он до самого устьица,
Помутился-то наш весь Круг,
Весь наш Круг, Круг казачий,
Нету у нас больше атаманушки,
Все Степана Тимофеевича Разина.
Как поймали добра молодца
Злые вороны-бояре
Заковали ему руки белые,
Руки белые в кандалы железные.
Ой, казаченьки, вы, казаченьки,
Помяните словом добрым
Словом атаманушку —
Добра молодца, Степана Тимофеевича.
 

Интересным являлось театральное зрелище, которое называлось «ссыпчиной». Сохранилось подробное описание этого действа, которое обычно ставилось на масленичной неделе в станице Правоторовской на Хопре. Характерно, что поводом для «ссыпчины» служила общественная работа – рубка льда и набивка его в станичные погреба. На эту работу собирались все служилые казаки станицы или хутора. Длилась она до двух дней, после чего на льду устраивались кулачные бои. Затем собирались партиями и договаривались о предстоящей игре-гулянье.

Казаки предварительно снимали под квартиру большой просторный дом. Затем собирались в круг и выбирали должностных лиц: гулебного атамана, есаула, казначея и «колымагу». С этого момента гулебный атаман нес ответственность за поведение каждого игрока не только перед участниками игры, но и перед станичным правлением. Исполнителем его станичных поручений являлся есаул. В обязанности казначея входило хранение «воинской казны» и ответственность за денежные сборы.

Особые обязанности нес «колымага». Он был сборщиком водки, имел лошадь с упряжью, сани и 40-ведерную бочку, которая во время игры наполнялась даровым вином.

На круге объявлялись правила игры. Особенно жестоко пресекались драки и скандалы среди гулебщиков. Устанавливалась почти железная дисциплина. Ее нарушителя в первый раз заставляли пробежать босиком по улице под смех и гиканье толпы. Если же он нарушал правила вторично, его с позором исключали из игры.

Женщины в гулебную кампанию не принимались. От них разрешалось принимать только пищу, которая поступала в общий котел.

На третий день масленичной недели игра открывалась парадным шествием. Впереди на лучшем коне ехал гулебный атаман, одетый в старинный атаманский костюм (чекмень, расшитый галунами). За ним следовали казаки, и завершал процессию «колымага», сидевший верхом на бочке.

Все население станицы, покинув свои курени, высыпало на улицу встречать казачью вольницу. Улицы преображались. Возле каждого двора стоял стол, накрытый скатертью с закусками, винами, хлебом и солью. Гулебная кампания проезжала два-три двора с веселыми или грустными песнями. Особо щедрых на угощение хозяев «качали» с криками «ура!» Выпив и закусив, казаки начинали демонстрировать свое мастерство. Устраивали скачки по улицам в одиночку или группами, то перебрасываясь с одной стороны коня на другую, то на всем скаку схватывали брошенную шапку, то неслись на коне, спустившись ему под живот.

Но все это было только вступлением к большим играм и представлению, которые начинались немного погодя. Ночью казаки распивали собранное вино. Утром, в четверг, вздремнув и опохмелившись, они выходили на улицу спешенными. Только «колымага» неизменно ездил на санях с бочкой. На улице, у дворов уже стояли накрытые столы. Хозяева ждали гулебного атамана. На улице появлялись ряженые: сначала скоморохи, потешно танцующие под песню о братьях-неудачниках Фоме и Ереме, затем цыган-барышник с длинным кнутом в одной руке и с «кобылой» на подводе в другой. «Кобылу» изображали трое казаков, один из которых ложился на плечи своих товарищей и держал чучело конской головы. Все трое казаков покрывались пологом. Затем давалось представление героических драм. Гулебная компания превращалась в буйную казачью вольницу, сам гулебный атаман – в Ермака или Разина, а улица – в сцену. Зрители должны были вообразить, что действие разворачивается то в диких лесах, то на раздольной матушке Волге, то на казачьем майдане.

Эти представления продолжались до последнего дня масленичной недели. В воскресенье казаки садились на лошадей, еще раз с песнями объезжали всю станицу и начинали прощаться до будущего года.

Таким был народный казачий театр, совместивший масленичные игры, традиционное празднество в честь былой казачьей вольницы и сценические представления о предводителях вольного Дона. По своему характеру народный театр был «бунтовщическим» и воспитывал своих многочисленных зрителей в духе непокорности. И хотя постановка народных драм официально не запрещалась, но каждый раз подвергалась цензурным ограничениям со стороны атамана.

Прихожанам также внушалась мысль, что не только разыгрывать, но и смотреть «бесовские представления» о разбойных атаманах, врагах церкви и правительства, греховно. В конце XIX века правительство все-таки запретило ставить народные драмы во время «ссыпчин». Да и сами казаки не так уж охотно стали принимать участие в постановках, опасаясь осуждения со стороны священников и начальства. По мере того как казачья молодежь отходила от народного театра, так называемая иногородняя молодежь перенимала казачьи «гулебные» традиции и являлась инициатором постановки народных драм.

Кроме народных драм, казачий театр располагал большим количеством фарсов, комических сцен. К ним можно отнести фарсы «Как холопы из господ жир вытряхивают» и «Ванька малый, да барин удалый». В них звучала социальная сатира на помещиков, купцов и бояр. Фарс «Ванька малый» заканчивается призывом:

 
Барина – на рели,
Голубчика – на качели,
А за барином господ
И всех царских воевод!
 

В фарсах более позднего происхождения уже нельзя найти призыв «подвесить барина на рели» (виселицу). Призывы громить и уничтожать помещиков заменены мечтой о чудесных кнутах (фарс «Самобойные кнуты»), которые бы наказывали тех, кто живет обманом и неправдой. Персонажи, подвергающиеся осмеянию народа, – уже не гордые и чванливые бояре, а глупый бездельник-барин, окружной атаман, писарь, пройдоха-коновал.

Фарсы разыгрывались не только на «ссыпчине», но и на частных гуляньях, свадьбах. Излюбленным зрелищем на казачьих свадьбах был «Журавель» («Журавль»). Исполнитель «журавля» надевал на ручку цепа вывернутый мехом вверх рукав тулупа, а сам закутывался в полы тулупа. Ручка цепа с надетым на нее рукавом шубы изображала журавлиную шею, а «тяпок» служил клювом (цш состоял из двух частей: ручки и тяпка, скрепленных ремнем, который назывался гужевкой). Разыгрывалась следующая сцена.

Казачья горница. Гости сидят за столом и поют:

 
Во чистом поле, во займище
Журавль кричит:
Жур, жур, жур.
Журавушка молодой,
Он кричит, кричит,
Журавушку кличет
Жур, жур, жур,
Журавушка молодой,
Журавушка-сударушка,
Лети сюда скорей,
Жур, жур, жур.
Журавушка молодой,
Под лесом-лесочком
Травушку-муравушку щипать,
Жур, жур, жур.
 

Запевала: «А где ты, журавушка, что ж к нам не идешь?»

Журавль входит.

Атаман (поднимая чарку): «А ну-ка, выпей, журавль, со мной!»

Журавль: «Я с тобой не пью ни вина, ни водки, ни воды, ни кваса!» Писарь (поднимая чарку): «А ну-ка выпей со мной!»

Журавль: «Я с тобой не пью ни вина, ни водки, ни воды, ни кваса!»

Казначей (поднимая чарку): «А ну-ка выпей со мной!»

Журавль: «Я с тобой не пью ни вина, ни водки, ни воды, ни кваса! Я вас всех своим носом бью, дубовым долблю. Бью, бью, бью, в землю вколочу! (Гоняется за атаманом, писарем, казначеем, те убегают из-за стола. Журавль садится за стол). Со честным народом я и пью и гуляю!»

Широко был распространен по всему Дону и фарс «Медведь». Он исполнялся чаще всего на свадебных и масленичных гуляниях. «Медведя» рядили так: выворачивали два тулупа шерстью вверх, рукава одного тулупа надевали на ноги, другого на руки; на спину клали подушку, чтобы медведь был горбатым.

Ряженого крепко перевязывали кушаком, цыган-поводырь набрасывал на него веревку и сопровождал медведя на гуляньях. Народ спрашивал, что «медведь» умеет делать, цыган отвечал, что все. По просьбе зрителей «медведь» танцевал, затем цыган говорил: «Мишенька, покажи, как модные девки обряжаются, на улицу собираются». «Медведь» показывал, как девки наряжаются и перед зеркалом охорашиваются. Потом показывал, как молодые ребята с бахчи арбузы воруют и гласный на станичном сборе на дармовщину водку пьет – прямо из ведра. Кроме того, «медведь» являл себя хорошим лекарем: у кого спина болит – спину помнет, у кого живот – горшки накинет, а у кого в боках колотья – он их приколет. После этого «медведь» на одном из зрителей демонстрировал свое мастерство лекаря.

Ну и, конечно, ни одна из ярмарок не обходилась без кукольного театра. На Хопре, среди верховых казаков, наибольшей популярностью пользовались кукольные театры К.И. Кондакова и Т.П. Куроплина. Репертуар их был почти одинаков, но техника постановки разная. Т.П. Куроплин имел обычные куклы размером 80–90 сантиметров. Они наряжались в казачьи костюмы и приводились в движение при помощи тонких шнурков, управляемых руками «водителя», скрытого за ширмой.

Иная техника постановки была у К.И. Кондакова. Его театр располагал двумя мужскими и двумя женскими куклами. Основа куклы делалась из двух гладко выструганных деревянных пластин, сложенных крест-накрест размером 1–1,2 метра. На горизонтальной пластине укреплялись «руки» куклы, они же служили опорой для водителя. На верхнем конце укреплялась голова размером 20 сантиметров в диаметре. Ее вырезали из мягкого дерева, чаще всего из липы, и ярко раскрашивали. Конечно, шились и костюмы.

Кукольные представления устраивались также и на «ссыпчи-не» и на гуляниях. Если представление происходило в горнице, где гуляли гости, то в соседней комнате расстилали на полу большую полсть, на которую садился «водитель». Его накрывали редким пологом, чтобы можно было следить за движением куклы. Руки «водителя» просовывались через полог, на них надевались куклы. После приготовления четверо дюжих казаков брали полсть за углы и выносили водителя в горницу, где он начинал свое представление.

По содержанию комические сценки кукольного театра были очень близки к фарсам.

Одним из любимых героев кукольных представлений являлся никогда не унывающий казак Чигуша – собирательный тип в казачьем фольклоре. В постоянных столкновениях с людьми богатыми и влиятельными он умел найти выход, посмеяться над противником и потешить народ.

Много места в репертуаре кукольного театра занимал бытовой жанр, сцены из жизни. К таким фарсам относились «Старый муж и молодая жена», «Служивый Ваня и жалмерка Дуня», «Милые любуются» и др.

Представления сопровождались музыкальным оформлением. Оно состояло из двух гармоней, двух-трех бубнов, литавров и нескольких трензелей. Музыканты по ходу действия исполняли и песни, а иногда принимали участие в представлении, вступая в спор с куклами.

Кукольное представление «Старый муж и молодая жена» заканчивалось песней, которую исполняли музыканты:

 
Выдавали молоду
За седую бороду,
А седая борода не пущала никуда.
Пойду в пруд за водой,
Возьму старого с собой,
Возьму старого с собой,
Брошу в прорубь головой.
Оставайся – черт с тобой,
А ко мне придет другой.
Он не старый, молодой,
Мой красивый, дорогой!
 

Таким был донской театр, который просуществовал на земле донских казаков в течение двухсот лет.

Донская казачья песня

«Покажите, какие песни вы поете, и я скажу вам, что вас ждет впереди», – мог бы ответить тот, к которому обратились бы за судьбой народа. Для этого не нужно быть оракулом, «…и я скажу, чем вы больны», – продолжил бы другой, не будучи врачом. «Я увижу, во что вы веруете, чему поклоняетесь, знаете ли вы границу между добром и злом», – мог бы подхватить третий.

В.Г. Распутин, писатель.

«Песня – это не писаная, а спетая история народа», – писал М.И. Шолохов. В песнях донских казаков отражена вся их жизнь, их история. Из всех русских песен именно в казачьей в такой полноте и яркости сохранились свидетельства событий многовековой давности, описанных живым, эмоциональным, понятным языком. «Если вы услышите, как кто-то запел казачью песню, да еще стройно и свободно, эта песня становится частью вашей жизни, даже если по происхождению вы не казак. Такое чувство единения возникает, причем с какими-то интересными, сильными, красивыми предками, с какой-то очень значительной культурой и историей. Это вас охватывает целиком, и вы уже не можете не изучать эту культуру, не пробовать воспроизводить эту сочную, яркую традицию», – писал фольклорист, знаток и собиратель казачьих песен профессор А.С. Кабанов. Говоря об исполнении казачьих песен, следует сказать, что преобладала мужская традиция. Самым ценным в казачьей песне является этническое начало, уникальная разветвленная многоголосая фактура, летящий дискант.

Основу песенного репертуара казаков составляли песни, созданные ими самими: об их делах и боевых подвигах, о волновавших социальных проблемах. К их числу относятся песни о Ермаке, Разине, Некрасове, Платове, о борьбе казаков с турками и татарами.

Казачьи исторические песни отличаются не только тематикой и сюжетами, но и приемами изображения действительности. Основой их сюжета служат не отдельные события, а типические ситуации. Главная тема в казачьих исторических песнях XVI–XVIII вв. – борьба за Русскую землю и жажда справедливого устройства общества. Действующими лицами, вершителями событий в казачьих песнях являются сами казаки. Свою борьбу они осмысливали как патриотический долг, как сражение с угрожающими Русской земле иноземцами-басурманами. Отличительной особенностью идеологии казаков было стремление обосновать свою самостоятельность, узаконить ее. Эти идеи нашли свое отражение уже в песнях о Ермаке, в которых рисуется идеал социальной организации – община вольных, равных во всем казаков, управляемая выборным Кругом. Казаки хотели сохранить свою автономию и вольность. Они говорили о давности порядков, о правах, якобы подтвержденных самим царем Иваном Грозным, который пожаловал казакам Дон «с вершины до устьица и со притоками в вечное владение». Здесь характерно то, что казаки говорят не о праве на землю, а на реки Дон, Яик, Терек. Именно река, а не земля, с которой связывалось крепостное право, вошла в песни донских казаков как образ Родины, как символ вольного казачьего житья.

Помутневший, взволновавшийся, возмущенный, помелевший, скованный берегами Дон служит в песнях символом неудачного похода, гибели казаков, возмущения народных масс. Обращаясь в песне к Дону, казаки ласково называли его «батюшка, православный Дон Иванович». Идейный смысл песен выражается в их образах, которые, как и сюжеты, имеют типический характер. Чаще всего, это казаки – люди вольные. Эпитет «вольный» является одним из основных, он выражает идейный смысл песен.

Одним из любимых народных героев являлся Ермак Тимофеевич. В 1581 году со своей дружиной в пятьсот человек он пошел защищать восточные границы России от татар. На долю казаков выпали огромные испытания, которые они преодолели, положив начало освоению Сибири русскими и, таким образом, присоединив ее к России.

В 1552 году русскими войсками была взята Казань, овладение которой казаки полностью приписывали себе. И хотя Ермак не участвовал в ее захвате, народ все равно делает его одним из главных действующих лиц в песнях, посвященных этому событию. Иван Грозный, обращаясь в песнях к Ермаку, предлагает ему взять за этот подвиг села, города, поместья. Однако Ермак отклоняет такое предложение, говоря:

 
Не жалуй ты меня городами, поселками
и большими поместьями,
Пожалуй ты нам, батюшку Тихий Дон
Со вершины до низу со всеми реками, притоками
Со всеми лугами зелеными,
И с теми лесами темными!
Вы не жалуйте меня генералушкой,
Не хочу я вашей золотой казны,
А жалуйте меня рекой-Доном,
Прикажите заселить людьми вольными
И назваться донскими казаками.
 

Почувствовать и по достоинству оценить социальный потенциал этого требования мы можем только в том случае, если вспомним, что оно прозвучало на рубеже 80—90-х гг. XVI столетия, когда крепостнические акты связывали русского мужика по рукам и ногам. Принимая власть царя, как законную, распространявшуюся и на «вольницу», казачество отстаивало право на такую жизнь, которое отрицало феодальные порядки.

Но самым «поэтическим лицом русской истории», как отмечалось выше, был Степан Разин. Песни о мятежном атамане голытьбы были сложены еще при его жизни. По единодушному мнению собирателей народных песен XIX–XX вв., – это самый популярный цикл из всех исторических песен. Для народа Разин являлся не только атаманом голытьбы, но и героем, и совестью. Разин был как бы душой русского народа, свободной, не терпящей никакого давления и насилия. Существующая во многих вариантах казачья песня рассказывает о горьком известии, долетевшем до берегов Тихого Дона, о казни Степана Тимофеевича:

 
Вы вставайте, добрые молодцы,
Пробуждайтесь, донские казаки,
Нездорово на Дону у нас.
Помутился славный Тихий Дон
Со вершины до Черного моря,
До черна моря Азовского.
Помешался весь казачий круг,
Атамана больше нет у нас,
Нет Степана Тимофеевича
По прозванью Стеньки Разина.
Поймали добра молодца,
Завязали руки белые,
Повезли во каменну Москву
И на славной Красной площади
Отрубили буйну голову.
 

Но народ не хотел верить в гибель своего героя, поэтому было сочинено много песен и преданий, в которых Степан Тимофеевич не погибает, а чудом спасается, нарисовав на стене темницы кораблик и уплыв на нем. Поселившись где-то в глухой пещере, Разин, по мнению народа, ждет своего часа, чтобы снова появиться в качестве заступника сирых и обиженных.

Поскольку основной обязанностью казака являлась защита своего Отечества, то огромное количество песен было посвящено военно-исторической теме. Главные действующие лица этих песен – казаки, наделенные самыми привлекательными чертами: героизмом, храбростью, благородством. Песня подчеркивает в казаке постоянную собранность, готовность к смертельной схватке с врагом. Ему свойственна удаль молодецкая, поэтому казак с пренебрежением относился к жизненным неудобствам, лишениям, неизбежными в походной жизни. Ему было свойственно презрение к изнеженности.

Ухарство, любовь к опасности, презрение к самой смерти создают типичный образ для боевой казачьей песни. И на первом месте среди боевых качеств казака стоит чувство беззаветной преданности Родине, преданности долгу. Наряду с этой высокопатриотической направленностью для героя казачьей песни характерны черты гуманности, высокое чувство товарищества, братства, готовность в минуту опасности пострадать за другого, пожертвовать собой для брата или товарища.

Практически все наиболее крупные войны, в которых участвовали казаки, нашли свое отражение в песнях донцов: Северная война со шведами, русско-турецкие войны XVIII столетия, Отечественная война 1812 г.

Активнейшее участие приняли казаки в освобождении Болгарии от османского ига в!877—1878 гг.

Пятьдесят три казачьих полка выставили донцы на поля сражений, испытав на этой войне холод, голод и другие неустройства жизни. Но донцы без жалоб прошли этот тяжкий путь, да еще пели песню, преодолевая кручи Балканских гор:

 
Мы к Балканам подходили —
Нам сказали: высоки,
Три часа их проходили
И сказали: пустяки.
Гремит слава трубой,
Мы дрались, турок, с тобой,
По горам твоим Балканским
Раздалась молва о нас.
 

Сотни донцов остались лежать навечно в болгарской земле. Поэтому первая заутренняя молитва в храмах Болгарии начинается с благодарения русскому народу, освободившему болгар от пятисотлетнего турецкого ига.

Много казаков погибло в горах и долинах Кавказа во время 63-летней Кавказской войны, и над их неизвестными могилами нет ни памятника, ни креста. Погибшие в одиночку, без свидетелей, казаки умирали в горах, окруженные воронами да хищными орлами. Возможно, именно тогда и родилась эта печальная песня:

 
Черный ворон, что ты вьешься
Над моею головой?
Ты добычи не дождешься,
Черный ворон, я не твой.
Ты лети-ка, черный ворон,
К нам на славный Тихий Дон,
Отнеси-ка, черный ворон,
Отцу, матери поклон.
И жененке молодой,
Ты скажи ей черный ворон,
Что женился на другой,
На пулечке свинцовой.
Наша свашка была шашка,
Штык булатный был дружком,
А венчался я на поле
Под ракитовым кустом.
 

Последней, мощной вспышкой песен исторического жанра был цикл песен, посвященных Отечественной войне 1812 г. В конце августа на Дон пришло распоряжение атамана Платова о сборе казачьего ополчения на помощь русской армии, вынужденной оставить Наполеону Москву. И старые, и молодые, богатые и бедные становились под станичные знамена. Шли люди, давно уволенные в отставку, шли единственные сыновья – опора всей семьи. Дон опустел, по станицам и хуторам оставались старики, женщины, да малые дети. Символом всенародного горя в песнях казаков становится образ Тихого Дона:

 
Ой, ты батюшка наш, славный Тихий Дон!
Ты кормилец наш, Дон Иванович,
Про тебя лежит слава добрая,
Слава добрая, речь хорошая!
Как бывало, ты все быстер бежишь,
Ты быстер бежишь, все чистехонек,
А теперь ты, кормилец, все мутен течешь,
Помутился ты, Дон, сверху донизу.
Речь возговорит славный Тихий Дон:
«Уж как-то мне все мутну не быть:
Распустил я своих ясных соколов,
Ясных соколов, донских казаков.
Размываются без них мои круты бережки,
Высыпаются без них косы желтым песком!»
 

Одним из самых любимых героев песен исторического цикла был атаман Матвей Иванович Платов. Он родился в стольном казачьем городе Черкасске, с четырнадцати лет начал боевую деятельность, дослужившись от простого казака до полного генерала и графа Российской империи. Когда в сентябре 1812 г. русские оставили Москву (это были горькие и тяжелые дни для России), Платов издал приказ, который гласил, что за казака или другого воина, который возьмет в плен или убьет Наполеона, он отдаст замуж свою дочь. В этот же период вышла гравюра с изображением дочери атамана, под которым шла надпись: «Из любви к отцу отдам руку, из любви к Отечеству отдам сердце».

Пятьдесят четыре тысячи казаков приняли участие в войне против Наполеона Бонапарта. Дон опустел. Пятнадцать тысяч казаков погибло в этой войне. После победоносного завершения войны М.И. Платов приехал в Черкасск, стал на колени на майдане и просил у казаков прощения за то, что 15 тыс. их так и не вернулось в свои хутора и станицы Дона. Поэтому до сих пор в казачьих станицах можно услышать песню:

 
Слава Платову-герою! Победитель был врагам!
Победитель был врагам! Слава донским казакам!
 

Но казаки пели не только походные исторические песни, рассказывающие о подвигах отцов и дедов, но исполняли («играли») также веселые, игровые песни.

Вечной спутницей женского рукоделия была женская лирическая песня. Долгими зимними вечерами при свете лучины, свечи, а потом и керосиновой лампы, казачки шили и вязали необходимые для семьи вещи. И помогала им в этой работе прекрасная женская лирическая песня, главной темой которой была любовь, ожидание мужа с войны или со службы.

 
Ой, да ты подуй, подуй, ветр низовый,
Ой, да ты надуй, надуй тучу грозную,
Ой, да ты ударь громом,
Ты пойди, дождик
Ой, да сильный крупненькай
На мой сад зелененькай.
Отдай меня, маменька,
За кого мне хочется,
Ой, да не за старого,
Ой, да не за малого.
Мне за старым жить —
Сухота одна,
Ой, да за казаченькой —
Красота моя!
 

Песня сопровождала казака в течение всей его жизни. Лежа в колыбели, он слушал песни матери, подрастая, жил в атмосфере песен, которые про подвиги казаков пел ему дед. И как-то само собой происходило, что казак и сам начинал петь или, как у казаков говорят, «играть» песни. Когда у одной казачки спросили, почему песни «играют», а не поют, она ответила, что понятие петь песни связано с пением по нотам, а вот «играть» песни – это то, что идет от души и сердца, то, чему они научились от своих дедов, бабушек и родителей.