Текст книги "Бобры добры"

Глава 7

Алексей

Да ну что же за мудачина, а! Какие бл*дские инопланетяне подменили моего всегда непрошибаемо спокойного и сдерживающего меня брата на этого хамовитого дебила, у которого, сука, вода в жопе не держится! Нет, понятно, что мы в любое говно всегда вместе и заодно. Эта наша вечная конкуренция в бабоукладчестве – херня полнейшая, разосрать нас ни в коем разе не способная. Это же несерьезно. И да, братан не любитель всяких витиеватых подкатов, как ему еще дают только и не реже, чем мне. Хреново обаяние молчаливой брутальности, бля. Но одно дело – очаровывать телку в его обычной загадочно-немногословной манере, говорящими взглядами и умелыми прикосновениями как бы невзначай, а другое – вытворить вот такую дичь! На тебе, Ксюха в лоб, выбирай! Ох*еть можно, чесс слово. Я аж офонарел в первый момент, потом подпел уже, а чё делать-то уже? Не начинать же отнекиваться. У девочки такое лицо стало, что я, грешным делом, испугался, что она начнет на ходу выскочить рваться. Кто так делает вообще, кусок дебила?! Она одна с двумя мрачными бугаями, якобы уркаганами в тачке, что везет всех за город пострелять, и один из них в лоб так: у нас обоих на тебя стоячище дичайший, так что выбирай, кому дашь. Ну, по сути-то, так и прозвучало почти. П*здец. Я бы на месте Ксюхи побежал бы, ну реально. А она мало того, что не впала в панику, а еще и херакс нам по яйцам: не хочу ни одного!

И чего-то прям больно от этого внезапно, аж чуток у меня от ее категоричности в голове поплыло. А потом башка заработала-заработала, и я понял, что было сказано на самом деле. «А если я не хочу выбирать». Если! Это не однозначное «не хочу, пошли на х*й оба со своими хотелками». Так что выдыхаем, делаем морду кирпичом и едем дальше. А то она, бедолага, прям сжалась вся, как нас отбрила, и сбежать мигом захотела. Ожидаемо, чего уж. С таким-то прошлым опытом, как с ее бывшим у*бком. А Лекса, смотрю, проняло тоже до печенок. Он еще, видать, не просек этого самого «если», оно же «очень может быть» в ответе Ксюхи и сидит вон в окно пялится неотрывно, а лицо такое, будто помер кто. Ага, твои надежды на поиметь красоту эту после такого топорного подката и постановки вопроса ребром. Ну кто так с девками-то делает, алле! Но знаешь что, братуха? Не стану я тебе разжевывать и подсказывать. В этом деле каждый сам за себя, и свой шанс ты профукал, потому что какого-то лешего нетерпячку свою сдержать не смог. Вот как так-то, Лекс? Это ты же у нас вечно голос разума и мистер Адекватность, а тут такое уже второй день подряд. Ведь поговорили и все решили, что каждый играет за себя и возможность ни один упускать и уступать не будет, но все мягко, спокойно, ведем себя как нормальные люди. Зачем же так форсировать и подгаживать этим обоим? Неужто так фляга свистанула на теме выиграть в этот раз любой ценой, а, братан? Был же спокойный ты, адекватный пока ехали за Ксюхой, а увидал, что к ней какой-то черт веревочный явно подкатывает на остановке, и вылетел из тачки на ходу и понесся. Нет, мне и самому прям сильно, мя-я-ягко скажем, не понравилось присутствие рядом с Ксюхой однозначно клеящегося смазливого дурачины. Хавал ее зенками похотливыми, как если бы ему на это право кто дал. Но кто бы не хавал, она же как мороженка вся. Такая вроде холодная, беленькая, а пахнет вкуснюще, и сразу жара и в башке, и в штанах. Так и подмывает облизать, чтобы потекла по языку сладко-сладко. Покажите мне того, кто не любит сладенькую мороженку, да еще и в жару, которую сама и провоцирует. Вот все вокруг и облизывают буркалами и слюну сглатывают.

– Лёха, тут тормозни, – подал голос брат, на подъезде к одной неплохой забегаловке в паре кэмэ от города. – Никакой стрельбы, пока тебя от голода ветром шатает.

– Это не от голода! – возразила она.

– А от чего? Меня увидела, и ноги от радости подгибаться начали? – язвительно уточнил брат, открывая ей дверь и подавая при этом, чуть ли не с поклоном лапу свою. Сучок, ведь сам достает ее и при этом ловит любой шанс хоть за руку подержать мимолетно.

Бля, угомонился же вроде, и опять. Чё с ним не так-то? А со мной, если так вымораживают все его фокусы по сближению, хоть обо всем и договорились и решили по-взрослому? Каждый сам за себя, и он в своем праве, а меня так и тянет с ноги ему в ухо с разворота засветить.

– Реально давайте хоть кофею выпьем с бутерами, – решил я разрядить снова мигом начавшую накаляться обстановку. – Не переживай, не растрясу тебя я, Ксюха.

– Как хотите, – лапку свою тонкую у Лекса отняла и отвернулась она. И главное выглядит так, будто это мы ей в душу насрали, а не она сама нас отшила. Ну и где тут логика? Походу, не видать ее в нашей троице ни у кого, временно недоступна никому.

Невзирая на свои заверения, что не голодна, наворачивала бутеры наша мороженка так, что просто загляденье. В прямом смысле. Кушала аккуратно, но с таким явным аппетитом, что я то и дело зависал, забывая сам жевать, глядя на нее.

– Ты что, на какой-то дебильной диете сидеть пытаешься? На хрена? – ворчливо спросил брат, тоже поглощая вид ее пиршества вприкуску к своей еде.

– Нет, просто… забываю, – пожала хрупкими плечами Ксюха и вздохнула с явным удовольствием, откидываясь на спинку стула, отчего ее охерительные грудки уставились прямиком мне в глаза чуть обострившимися сосками.

Ну ладно, уставился я, но как не смотреть. Здесь разве холодно? Отчего они съежились? Какого цвета? А размера?

– Как можно забыть поесть? – продолжал корчить из себя сварливого деда братан, хоть немного отвлекая меня от воображаемого обсасывания и теребления сосков Ксюхи.

– Нервничаю. И вот…

– Из-за чего? – каркнул я, решив подать голос наконец, пока еще не упал между ее сисек мордой прямо через стол. – Можешь, в конце концов, нормально нам рассказать?

– Действительно, было бы куда как проще, если бы мы обладали всей информацией, – поддакнул брат.

Да просто ушам не верю, к Лексу вернулась способность нормально общаться с девушкой. Не все еще потеряно, стало быть, для него, а это не есть хорошо для меня.

– Какое это имеет значение? К тому же все так… – Ксюха поежилась, передернула плечами и глянула сначала на меня, потом на Лекса как-то…жалобно что ли. – Вряд ли вы поймете.

– А, ну да, ты же у нас вся из себя умненькая куколка, а мы тупые амбалы.

А, нет, поторопился я с выводами. Тупой амбал тут, по всему выходит, ты один, брательник, он же фанера, что пролетает над Парижем.

– Почему ты так уверена, Оксана? Ты же однозначно не от жизни хорошей решила купить оружие и научиться им пользоваться. Почему ты думаешь, что нам сложно будет понять причины этого? Думаешь, наша с Лексом жизнь – одна сплошная лафа и беготня от кайфа к кайфу?

– Честно сказать, я с трудом себе представляю, чем вы можете жить и заниматься изо дня в день.

– По понедельникам – отжимание бабок у торгашей в ларьках, во вторник мы насилуем группой невинных дев, в среду продаем людей на органы, в четверг грабим народ на дорогах, по пятницам жрем младенцев под кетчупом, – все так же ворчливо, но с легким подобием улыбки выдал Лекс, и – ахтунг! – синющие глазищи Ксюхи как-то очень по-особенному зацепились за эту его скупую улыбку.

– А в выходные что? Продаете наркоту школьникам? – подхватила она его тупейшую, как по мне, шуточку.

– Нет, в прошлые выходные мы помогали родителям картошку сажать на фазенде, – ляпнул чистую правду брательник. – А эти пока проводим в обществе загадочной, но охрененно заводящей девушки.

Ах ты мудачина ушлый! Смотри, как оживился!

– Серьезно? – Бледные губы, между которыми я уже успел повидать свой член во время дрочильной фантазии перед сном, наконец-то медленно изогнулись в ответном подобии дружелюбия, а у меня как в той хреновой басне – «в зобу дыханье сперло», а еще крышняк дал изрядного крена. А ну не сметь ему улыбаться! Мне! И вообще пока улыбаться тебе запрещено, а то так недолго и в штаны спустить спонтанно и без рук.

– Куда уж серьезнее, надо же разнообразить свой криминальный досуг как-то. Тем более, если бы мы отказались, мамуля нас точно прикончила бы с особой циничностью, куда там каким-то жалким уркам! – Да ты посмотри на него, разговорился как, полено молчаливое, да уже и в открытую зубы на просушку выставил, гад такой! – Ну вот, а говорят, что только мужики голодные всегда не в духе. А ты вон тоже, перекусила и подобрела. И румянец хоть появился, – гори он синим пламенем, от которого я уже вот-вот огнем дышать стану, так припирает, на вкус его испробовать.

– Да? – Ксюха вспыхнула окончательно, опустила глаза, дрогнула губами, продолжая прицельно шарашить каждым нюансом своей реакции мне по тому самому нерву, что на прямой мгновенной связи с тупым моим же членом. – Кофе горячий просто.

– Горячий… – сипло каркнул Лекс и подорвался с места. – Ладно, ехать надо.

Вот же сука, ему то хорошо, куртка причинное место прикрывает, а мне как встать?

Александр

– А вы, значит, братья? – осмелев и оттаяв, спросила Ксюха по дороге к машине. – Я бы ни за что так не подумала.

Вот же я тупа-а-арь! Спалил, выходит, нас с Лёхой. А с другой стороны, чего такого-то? Мы ей вроде не озвучивали ничего противоположного, так что все нормально. Но Лёха все равно на меня прищурился п*здюлеобещательно. Плетется сзади, сопит и явно бесится. Только клал я, потому что, девочка-то на меня ведется. Веде-е-ется, хоть недавно в тачке и заявила, что ни один из нас ей никуда не вперся. Но мало ли что телка говорит вслух, главное, как быстро она разведет для тебя ноги, опровергая собственные же заявления. А от предвкушения того, как это сделает для меня лакомая синеглазка, аж растащило всего, рожу прямо повело от желания лыбиться ей по-дурацки, и сдерживать себя я причин не видел. А на злобные зырканья необычно молчаливого Лёхи я забил. Не тебе сегодня фартит, братан, смирись.

– Братья, родные не по крови, но по сути, – кивнул я, открывая дверь машины и чуть не облизнувшись на ее румянец, когда она оказалась совсем уж близко.

Какая же кожа у нее, гладкая-гладкая, и в тоже время, как свет по-другому попадет, и вроде бархатистая, пальцы крючит взять и потрогать щеку. Коснуться слегка подушечками, поймать в плен ее взгляд изумленно испуганный. Провести легко-легко, узнавая наконец, какова она на ощупь, глядя, как разомкнутся ее губы, и резко скользнуть загребущей лапой до затылка. Загрести ее волосы, разрушая ее дурацкую гульку, и толкнуть к себе, врезаясь своим ртом в ее, не собираясь выяснять, рвалось ли из него возражение или одобрение с согласием.

– Это как? Сводные? Или это какое-то специфическое… э-эм… криминальное братство? – произнесли губы, которые я уже терзал нещадно поцелуем в своей фантазии, и усевшаяся на сиденье Ксюха взглянула на меня, торчащего столбом снизу вверх.

П*зде-е-ец мне! В таком положении воображаемый поцелуй мигом стал воображаемым минетом, и в пах как с ноги врезали. У меня и так-то нижний мудила подскакивал со вчера с завидной регулярностью, стоило подумать о завтрашней встрече с нашей училкой. А как она в машину села, то встал уже намертво, сука, как и сесть поудобнее, не знал, пристраивая его, заразу несгибаемую. Еще и аромата ее нахапался, да дебил выбесил, что яйца к ней подкатить пытался… Короче, нервы у меня ни к черту, походу, внезапно. А еще позавчера мысленно над Корниловым прикалывался. А самого-то ни с хера, на пустом месте бомбить начинает. То подрывает, то рожа в лыбах дебильных расплывается. Ладно, повод и причина были охеренно весомыми. Где-то эдак пятьдесят кэгэ навскидку. Но меня, по всему выходит, этим смехотворным весом та-а-ак придавило, что не вздохнуть, и освобождение возможно исключительно только путем отжимания на руках над данным весом и членом в нем. Хотя позы подойдут любые, лишь бы скорее.

– Тебя, бля, гвоздями там приколотило?! – рыкнул Лёха, уже усевшийся за руль, и до меня дошло, что так и стою перед открытой дверью и пялюсь на Ксюху, а она на меня в ожидании ответа. Хорошо хоть куртка хозяйство прикрывает, а то светил бы ей прямиком в лицо стояком. – Не сводные мы, Ксюха, а оба приемные.

– Да? – Синеглазка моя мигом развернулась к брату. – То есть…

– То есть нашим биологическим производителям мы не вперлись никуда, у Лекса они вон водку больно уважали, она их в могилу и свела, – коротко глянул на меня через плечо брат, и я четко словил в его взгляде вызов. Ну ты га-а-ад! – А моя меня вообще, как кусок мяса собакам выкинула. Но я везучий сроду, в стае сука щенная оказалась. Отбила у других, обогрела и накормила. Так что, у меня есть полное право зваться сукиным приемным сыном, Ксюха.

– Боже… – Наш объект охнула и прижала ладонь ко рту. – Ты же не шутишь таким?

Ах ты поганец! Это, блядь, запрещенный прием! Мы же по умолчанию сто лет уже не пускали в ход свою *баную биографию при съеме телок, хотя такое работало без сбоев и на раз. Это же вроде как удар ниже пояса прямиком в материнский инстинкт для любой бабы с хоть какими-то чувствами. А где материнский инстинкт да еще и жалость, там секс уже только руку протяни. Но это, сука, отстойно же, братан! Увидел, что уходит девочка в мои лапы, и решил даже на жалость придавить не побрезговать?

– Ксюха, мы не ангелочки, конечно, – я влез опять на заднее и тут же навалился на спинку ее сиденья, положив на нее еще и ладони, так чтобы кончики пальцев будто невзначай коснулись ее плеч. – Но такими вещами шутить – совсем скотами надо быть. А хотелось бы верить, что мы тебе такими не показались.

– Я не думала о вас, – она вдруг напряглась и, снова вспыхнув щеками, резко отвернулась от меня к окну. – В смысле, не размышляла о ваших… хм… ваших моральных устоях. Не в моем положении и не с моими намерениями это делать.

А вот мне почему-то кажется, что ты думала о наших «хм…», ну об одном каком-то точно, и надеюсь, что о моем. Вот интересно, после развода у нее был кто? Живет-то не среди кротов, такую девочку наверняка домогаются на каждом шагу. Вон на остановке и трех минут не простояла, козлина полез на кофеек в рыгаловку какую-то зазывать, с продолжением в более интимной обстановке однозначно. А сейчас спит, может, с кем? Может, даже любит?

И тут меня вдруг как кирпичом по башке шарахнуло! А что, если она и правда вся из себя влюбленная в какого-то ниочемыша, который ни за нее, ни за себя постоять не сможет, вот она и решила взять на себя роль защитницы, боясь, что бывший садист скоро выйдет и настанет ее новым отношениям трындец? Любовь, она к бабам очень зла, полюбить им случается и всяких глистов немощных в костюме. За душу красивую, чуткость и понимание. А потом случись что – и этот чуткий и душевный со своим пониманием запросто за ее спину спрячется.

– Лекс, ты чего? – зыркнул на меня через плечо брат. – Засопел как паровоз, ей-богу!

Мне пришлось откинуться и башкой мотнуть, прогоняя дико взбесившую с ходу мысль. Нет, слишком уж это маловероятно. Придумалось же, сука! Да и не по хер ли?

– А вот наличие этих твоих намерений и возвращает нас к тому, что тебе стоит быть с нами чуток пооткровеннее. – справившись с приливом жгучей злости, пробурчал я.

Знала бы ты, синеглазка, что все-то мы про тебя уже разнюхали. Но очень уж хочется и от тебя все услышать, ведь это означало бы появление намека на доверие.

– Я… – наш объект резко вдохнула, закусила губу, посмотрела рассеяно в окно, потом как-то уж очень пристально на собственные стиснутые на коленях руки. – Я просто не могу смириться, что на белом свете живут припеваючи всякие монстры, вроде твоей матери, – она посмотрела на Лёху виновато и потянулась коснуться его руки, лежащей на рычаге передач. А ну не сметь, синеглазка! – И вроде… моего бывшего мужа. Я считаю, что имею право не только защищаться, но и по мере сил очищать мир от подобных мразей, раз уж законной управы на них нет. И можете смело говорить мне, что я чокнутая на всю голову стерва.

– С хера ли Кремль красный? – фыркнул я, расплываясь снова в дурацкой улыбке.

Е-е-ес! Лед тронулся, господа и дамы!

– Гондонов и тварей давить можно и нужно, – поддакнул Лёха, сворачивая с трассы на гравийку. – Но с умом и обеспечением полной безопасности для себя. Так что давай о бывшем поподробнее.

Глава 8

Оксана

Меня как будто оглушило историей парней. И перевернуло во мне что-то. Почему, почему такое случалось, случается и будет случаться? Что с нами, с людьми, не так, если маленькие дети, младенцы раз за разом становятся жертвами жестокости или наплевательства и потакания своим порокам взрослых? Это же существа, которых нам самой природой, всеми нашими инстинктами положено беречь как зеницу ока, ведь в детях наше продолжение, в них наше бессмертие и смысл существования. Мое даже малейшее осуждение жизненного криминального пути, выбранного Лексом и Алексеем развеялось как дым. Как можно осудить за желание добрать от жизни все возможное тех, кого она обидела столь жестоко изначально. Какое право у меня вообще судить, если сама я решила для себя, что лишение жизни других людей, да плохих, но людей, – единственно возможный и правильный выход. Вот только…

– Можно я сначала спрошу? – вскинув глаза, я покосилась на Алексея, а потом поймала в зеркале заднего вида взгляд Лекса.

– Давай! – кивнул он мне.

– А вам во время этой вашей… эм-м… криминальной деятельности часто приходилось убивать людей?

– Куколка, ни хрена ж себе вопросик! – хохотнул Алексей, объезжая большую лужу.

– Я просто к тому, что если вы выполняете заказы, то вам случалось… – смутившись, затараторила я. – И эти люди… они не… – Черт, как же это сказать, чтобы не задеть их и не разозлить даже.

– Если тебя интересует, мочим ли мы по заказу всех без разбору, была бы оплата, то ответ – категорически нет, – оборвал мое блеянье Лекс, и я, не скрываясь, облегченно выдохнула. – Сама подумай, если бы мы работали именно так, то зачем бы сейчас ехали с тобой сюда и выясняли твои причины. Просто озвучили бы цену и предъявили доказательства по исполнению заказа.

– И вообще, мы беремся за заказы в совершенно исключительных случаях, – добавил брат-блондин. – Совершенно. Исключительных. Так что похвастать тем, что у нас руки по локоть в крови, не сможем, уж прости.

– А мой случай почему сочли исключительным, даже не зная пока всего? – не смогла не спросить я.

– Считай это чуйкой, синеглазка, – ответил Лекс снова практически в мое ухо, отчего его дыхание овевало мои щеку и шею, разжигая беспощадно вроде чуть притухшее вожделение. Ну что же оно у меня за зверюга такая изголодавшаяся, что, проснувшись, внезапно грызет и грызет меня безжалостно и плевать ему на то, о насколько важных и ничуть с ним не созвучных темах речь. Знай себе накручивает температуру внутри. – Ну не поверили мы с ходу, что ты на пустом месте просто кровожадная стерва, желающая заполучить пушку и ходить по улицам и мочить всех неугодных.

– Вот вы не поверили, а другие…

– Мы не другие, Ксюха, держи это в голове и давай уже, рассказывай все, – велел Алексей.

Я прикусила нижнюю губу чуть не до крови, решаясь. Как же все вдруг осложнилось! Еще вчера, когда они мне виделись тупыми амбалами-уголовниками, было совершенно плевать на то, какие выводы они сделают из моей истории и кем станут считать. А сейчас…

– Я посадила в тюрьму своего мужа! – решившись, выпалила я. – Ну так считают практически все вокруг, включая мою мать с отчимом и наших с Матвеем общих… знакомых. – Именно так, только знакомых. Как выяснилось во время судебного процесса, друзей-то, по крайней мере у меня, не было совсем. Еще одна весомая монета была в копилку постоянных заявлений Матвея, что я только с ним кто-то, а без него никто. Либо его девочка, либо пустое место для всех, кого знаю. До сих пор я никак не могла понять, как же он добился создания этой зоны отчуждения для меня и безоговорочной веры для себя ото всех.

– За дело посадила? – почти равнодушно поинтересовался Алексей.

Ему плевать? Им обоим. А почему не должно быть?

– Он избил до смерти человека на моих глазах. Ни за что. И… обижал меня…Часто.

– Насколько сильно обижал, Ксюха? – Лекс навалился на спинку моего сидения сильнее, а его руки стиснули ее так, что пружины жалобно взвизгнули. – Бил?

Легко спросить, но как же тяжело ответить. Признаться вслух, тем более после того, сколько раз мне отказывали люди в понимании.

– И это тоже. – Как всегда в моменты воспоминаний у меня адски зачесался ожог от кольца на безымянном пальце, и я стала растирать его чисто автоматически.

Неожиданно Алексей притормозил и схватил меня за запястье и поднял кисть так, чтобы им обоим было видно.

– Это что, бля? След от ожога? – спросил он каким-то пугающе-ровным, почти безжизненным тоном. – Это он сделал?

Я кивнула и вырвав руку, отвернулась.

– Обручалка несъемная, – скривившись воспроизвела я слова бывшего. – Чтобы никогда не забывала, кому принадлежу.

Комментариев не последовало, только машина рванула резко вперед, а позади меня раздался громкий шипящий вдох. Ладно, надо сворачивать этот неприятный разговор.

– Его скоро выпустят по УДО. Может даже, уже. И он вернется. Писал мне об этом все время, каждую неделю, расписывая, как мы снова заживем вместе. – Меня передернуло, и скрыть это не вышло. – А я этого не хочу. Не. Хочу! И бояться больше не хочу. Я не хочу, чтобы в принципе кому-то приходилось боятся вот таких монстров в человеческой шкуре, хотя и прекрасно осознаю, что это утопия. И нет, я действительно не чокнутая, готовая стрелять направо и налево в каждого, кто мне покажется опасным. Мне нужно знать, что я могу жить дальше наконец и не задыхаться от приступов паники каждый раз, когда мне в толпе его лицо померещится.

– Сможешь, – отрывисто бросил Алексей и свернул на какую-то полянку с дороги. – Приехали.

– И что, не спросите, как другие, зачем терпела и чем заслужила? – нервно хохотнула я. – Может, это я сама во всем виновата и спровоцировала хорошего парня.

– Хорошего, бля? – Моя рука с кольцом-ожогом снова очутилась в захвате светловолосого брата. – Кто называл его хорошим после этого, а? Покажи мне эту мразь брехливую, и я ему харю в кашу размешу и плюну еще напоследок! Чем можно было заслужить ЭТО? Ты его мать отравила? Ребенка убила? Перетрахалась со всем соседями и его друзьями? Хотя последнее – херня, даже если бы и так, твое право. За это не бьют, за это презирают и гонят к *беням. Да вообще любая причина – херня, Ксюха. Ненавидишь кого-то, так что п*здец, считаешь жизни сволочь недостойна – убей к хренам, но измываться…Но вот насчет терпения – да, вопрос имею.

– Лёха, тормозни!

Ну вот, похоже, братья поменялись ролями. Теперь весельчак у нас рычит и наседает, а грубиян его останавливает.

– Иди ты! – огрызнулся Алексей. – Я хочу знать почему, Ксюх? Неужели не нашлось вокруг никого, кто согласился бы помочь тебе от него освободиться?

– Дело в том… – Я сжала кулаки на коленях, потому как это и было для меня до сих пор самым постыдным моментом во всем. Моя слабовольность, замешанная круто на порочности, которую Матвей надежно прикормил изначально, свернув мне разум в бараний рог, лишив воли, – что я никогда и не просила. И никому не жаловалась. Все то время, пока были вместе. Я как бы… верила, что сама все действительно спровоцировала такое отношение и вспышки его жестокости. Мой бывший муж… он умел очень убеждать в чем угодно и производить нужное ему впечатление. Только когда Матвея уже не было рядом какое-то время, я будто очнулась. Но тогда мне уже никто верить не хотел и для всех я стала дрянью и предательницей.

– Спровоцировала? Чем, бл*дь?

– Да ты заткнешься уже?! – рявкнул Лекс.

– Я знать хочу!

– Это очень личное, – покачала я головой, – об этом рассказывать я не готова.

– Понял? Все, закрыли тему! Ясность есть полная в вопросе.

Недавний грубиян спешно вывалился из машины, распахнул мне дверь и практически выдернул из салона.

– Все нормально будет, Ксюх, поняла? – с нажимом сказал он, наклонив голову так, чтобы уставиться в упор в глаза. Наши губы очутились в считанных сантиметрах, и я застыла, буквально оцепенев от понимания, насколько же это близко.

– Ксюх? – тихо позвал Лекс и осторожно, будто крадучись, коснулся кончиками пальцев щеки. Я резко втянула воздух, ощутив импульс сокрушительной мощи в месте его едва ощутимого касания и одновременно как будто повсюду, во всех истомившихся без простого человеческого контакта кожа к коже нервных окончаниях, и начала безнадежно тонуть в его обжигающе голодном взгляде.

– Охереть! – выдохнул мужчина, но тут грохнула дверца машины за моей спиной, и мы отпрянули друг от друга.

– Ну что, приступим? – с какой-то темной веселостью спросил Алексей и, обойдя машину, полез в багажник.

– Черт, вы что вот просто так ехали с оружием в багажнике? – изумленно спросила я. – На выезде из города пост же милицейский был, а вдруг бы нас остановили?

– А мы прям взяли и остановились, – фыркнул бесшабашный блондин и совершил какую-то манипуляцию с пистолетом в своей руке, отчего тот звонко лязгнул. – Так, братан, давай для начала мишень установим метрах в десяти. Я так понимаю, Ксюхе в принципе на фиг не сдалась снайперская стрельба на дальние расстояния. Так что достаточно будет научиться попадать хоть примерно туда, куда предполагалось.

– Считаешь меня совершенно безнадежной? – усмехнулась, поежившись снова. Теперь уже стремясь изгнать из сознания то самое мимолетное, но прямо-таки катастрофическое чувство неизбежной близости, пережитое только что, от которого мое чокнутое вожделение озверело окончательно.

– Не-а, предпочитаю считать тебя подающей мне надежду на кое-что страстно желаемое, – лукаво подмигнул парень и, понизив голос, протянул: – Иди-ка ко мне, куколка-а-а.

Да это просто издевательство какое-то!

– Разве мне не нужно для начала научиться разбирать-собирать, смазывать там и заряжать? – спросила, останавливаясь рядом с белобрысым провокатором.

– Сма-а-азывать, безусловно, нужно, – ухмыльнулся он. – Без смазки в нашем деле никуда.

– Лёха, хорош! – окрикнул брата опять мрачный Лекс, что вернулся от ближайшего дерева, на котором прикрепил белую с черным большую мишень.

– Хорош-хорош, я же не спорю. Ксюх, теххарактеристики и механизмы у разных пушек тоже отличаются, и на кой тебе насиловать мозг, пытаясь запомнить каждую? Мы сначала, как решили, глянем, что тебе в руку ляжет, а там уже и к изучению приступим.

Он властно взял меня за запястье и, притянув к себе спиной, встал сзади. Продолжая удерживать мою руку одной своей, поднял их и второй вложил рукоять пистолета в мою ладонь, наклоняясь к моему уху. Я оказалась буквально окутана им, откровенно заключена в клетку объятий, его губы беспардонно защекотали мое ухо, а в мозг потекли слова, смысл которых от меня безнадежно ускользал, смываемый фатальной в этот раз стихийной волной возбуждения.

– Обхвати его, смелее… Да, вот так, так держи, малыш… – тихо-тихо заговорил Алексей, располагая мои пальцы как нужно, чему я уже очень слабо отдавала отчет. – Расслабь ручку, не нужно напрягать так сильно кисть, иначе отдача сильнее долбанет. Да-а-а, вот так, крепко, но нежно, куколка, чтобы запястье оставалось подвижным.

– Лёха! – грозно рыкнул где-то рядом невидимый для меня сейчас Лекс, но брат его проигнорировал.

– Держишь? Ага, вот так, умничка моя, – его рука так и поддерживала мою с пистолетом, а второй он скользнул на мою талию, а потом ниже, расположив ладонь с растопыренными пальцами на моем животе. Все, дышать мне стало окончательно нечем, внутренние мышцы спазматически сжимались, между ног будто кран открылся, а перед глазами все стало сливаться и темнеть. – Погладь пальчиком курок, да, вот та-а-ак… Чувствуешь его, какой он гладенький и отзывается на твое прикосновение? Поддается?

– Лёха, я тебе сейчас втащу!

– Целиться не надо в первый раз, Ксюнь, мы сейчас просто попробуем. Поняла? Просто попробуем, будет ли хорошо, да? Поехали, малыш.

Для моего полностью окутанного похотью сознания выстрел прозвучал почему-то сухим щелчком, вместо оглушительного ожидаемого грохота, кисть пронзило болью, оружие выскочило из руки, словно было живым, я вскрикнула, на мгновение трезвея, но тут добивая и уничтожая вспышку здравомыслия передо мной возник Лекс.

– Что? Где больно? – заорал он. – Ты, мудак как ее страховал?

Он схватил мою руку, ощупал ее и тут же прижал к губам, начав целовать часто-часто, пытаясь притянуть к себе из захвата брата, что отпускать меня не собирался. Наоборот, стиснул так, будто хотел вдавить внутрь себя, зарычав сдавлено «отвали!» и давая ощутить с непереносимой для остатков моей воли сейчас отчетливостью, что возбужден.

– Все-все, сейчас пройдет, – забормотал Лекс, выжигая каждым касанием губ последние капли моей выдержки и адекватности.

– Господи-и-и, да не могу же я больше-е-е! – провыла я и рванула руку на себя, но вышло так, что притянула второго брата еще ближе.

Вскинув голову, он выдохнул прямиком мне в губы. Ну вот и все. Горю.

Я подалась к нему сама, уничтожая последние сантиметры и изогнулась со стоном, втягивая в поцелуй одного брата, находясь в объятиях другого. Я – шлюха!