Текст книги "Дивлюсь я на небо… Роман"

И Аня решилась.

– Знаешь, Клава, а ты права! Где, говоришь, живут Ёминка?

Собрав какие-никакие гостинцы, она укуталась, как баба, и, оставив сына с Клавой, пошла в поселок.

Легкие снежинки – последний выдох ночной метели – мягко кружились в воздухе, обволакивая село снежным туманом. Мороз щипал нос и щеки, и Аня плотнее прижала к лицу пуховый платок. Выбравшись на центральную улицу – такую же заснеженную, но с колеей от недавно проехавших нарт, – Аня пошла на другой конец села, отсчитывая избы, как ее научила Клава. Ноги то и дело проваливались в снег и, в конце концов, сбившись со счета, Аня поняла, что дом Ёминка ей не найти. Возвращаться к себе ни с чем не хотелось, и она завернула в поселковую лавку – может там кто подскажет, как удэгейцев найти!

Рядом с избой, в которой располагался магазин, стояли нарты. Собаки, ожидая хозяина, не проявили к чужой женщине никакого интереса. Аня хотела погладить припорошенную снежком черно-белую голову лайки, но, не решившись, обошла упряжку и поднялась на крыльцо; потопталась, стряхивая налипший снег. Только хотела дверь открыть, как та сама отворилась, и в облаке теплого воздуха показался Тибеула Ёминка.

– Я видеть из окна женщина одна по дороге идти. Я узнать женщина, – он широко улыбался, отчего его глаза превратились в узкие щелки, а веера морщинок от их уголков пробрались под меховую остроконечную шапку с цветной кисточкой на макушке.

– Здравствуйте, – обрадовалась Аня и протянула руку, высвободив ее из варежки.

– Дом заходить, а то холод в дом забираться, – Ёминка потянул Анну за собой.

В магазине, облокотившись на прилавок, молодой казак ворковал с пышнотелой продавщицей. Аня сухо поздоровалась и заговорила с удэгейцем.

– Мне бы обувку для сына, я хотела жену вашу попросить сшить такие, как вы носите.

– Унты? – понял удэгеец. – Жена Ёминка шить! Почему не шить мальчишке?!

– Спасибо! – Аня заулыбалась.

Снежинки растаяли на ворсинках ее платка и волнистой челке, и капли влаги сверкали на них, как хрустальные.

– Моя жена шить. Вы сидеть дома. Я сам приносить, – старик собрался уходить, прихватив котомку с товарами.

Но тут казак, наблюдавший за ними, привлекая к себе внимание, повысил голос:

– Так, говоришь, следы тигра видел?

Ёминка остановился и уставился на него черными бусинами глаз.

– Я говорить – видел, за Кривым Ручьем Хозяин ходить. Близко. Я собака ему оставить. Просил уходить, – Тибеула называл тигра хозяином, и Анна заметила недовольство на лице старика. – Ты всем говорить: «Не ходить за Кривой Ручей, не дразнить Куты-Мафа1111
  Куты-Мафа, Амба, Хозяин тайги – так удэгейцы называют тигра. Приставка «мафа» – уважительное обращение, как к старшему.


[Закрыть]!» – с последними словами Ёминка сердито развернулся и вышел.

Анна посмотрела ему вслед.

– А почему не ходить? – спросила она, но дверь закрылась.

– А потому, барышня, – отозвался казак, – что тигр – опасное животное. Человека избегает, но может и сожрать. Ёминка лучше всех тут тигра знает. Он бы зря не говорил о нем, однако… Кто знает, что у него на уме…

– У Ёминка?

Казак рассмеялся вместе с продавщицей.

– У тигра!

Весь день Анна думала о тигре. Уссурийский тигр! Живой! Настоящий!

«Вот бы своими глазами посмотреть на него! – мечтала она, складывая вещи и играя с сыном. – А что, если пойти на охоту? – шальная мысль разбудила азарт. Анна была не из робкого десятка. К тому же, стрелять умела, и метко! Еще в Николаеве научилась. – Почему бы не поохотиться? – размышляла она. – Оружие есть, проводник есть. Саша уговорит удэгейца. Подготовимся, время есть. Зима только началась. Не мы, так кто-нибудь другой убьет этого тигра. Те же казаки! Убьют и продадут китайцам. А у тех каждый тигриный ус в дело пойдет, не говоря о шикарной шкуре. Клава, помнится, рассказывала, что у тигра особенно ценятся усы, сердце, глаза и печень. Китайские знахари готовят из них лекарства, даже из полового члена! – Аня усмехнулась. – Ну, без члена мы обойдемся, а печенку я бы пожарила! Вон, Шурик бледный какой, ему бы тигриная печенка не помешала!»

Когда пришел муж, Аня уже точно решила – идем на охоту! – и взахлеб рассказала ему о тигре, что бродит у какого-то Кривого Ручья.

Саша слушал жену, молча, любуясь ее глазами, которые не светились так со того времени, как они покинули родной город.

– Ну что? – высказав все аргументы за охоту, спросила она.

Саша зевнул, потянувшись, и обнял жену. Сын крепко спал, разметавшись в постели. Тепло от натопленной печи согревало и расслабляло, навевая сон.

– Давай спать, Аннушка, завтра решим.

Он даже не стал журить ее за то, что пошла к удэгейцам. Аня разочарованно вздохнула.

– Ты ложись, мне еще кое-что сделать надо, – она поцеловала мужа и принялась за посуду.

Глава 4. Охота на тигра

Иногда тигр, видя, что его преследуют неотступно, делает петли и выходит опять на свой след, идя, таким образом, по следам охотника. Но это не значит, что он ищет случая напасть на него сзади, ему просто интересно выяснить, кто идет по его следам, чтобы сообразно с этим действовать.

«Вестник Маньчжурии», 1926 г, №5

Больше Анна старалась не думать об охоте. Зачем сердце травить несбыточными мечтами? Но дня через три, за ужином, Саша вдруг сказал:

– Сегодня с местными разговаривал. Помнишь, к нам казак приходил, Федор? – Анна кивнула. – Так он говорит, что можно идти на тигра.

Аня не ожидала, что муж тогда принял ее рассказ всерьез.

– Мы пойдем? – с замиранием сердца спросила она.

– Пойдем, пойдем! Я тебе журнал принес. Нашел у себя. «Вестник Маньчжурии» за двадцать шестой год, представляешь? Почитай. Там написано, как охотятся на тигра.

Аня уже залезла в карман мужниного бушлата и достала немного потрепанную книжицу. Рассматривая журнал, она вполуха слушала Сашу о его разговоре с Федором. Не нравились ей здешние казаки: взгляд недобрый или отрешенный, да и гонору, как ей казалось, больше, чем опыта.

– Знаешь, тем днем мне в магазине сказали, что наш старый удэгеец лучше всех знает тигра, – издалека начала она. – Давай его попросим пойти с нами. С ним надежней, мне кажется…

– Он не пойдет. У них тигр – священное животное, бог! Его не то, чтобы стрелять, на него даже смотреть нельзя, по старинным поверьям. Удэ верят: кто убьет тигра, сам будет убит другим тигром. И боги отвернутся от его семьи и… все плохо будет. Так что вряд ли твой удэгеец согласится! – они помолчали. – Но попробуй, поговори с ним, кто знает…

В эту ночь Анне приснился тигр. Огромный, красно-коричневый, с черными полосами и длинным, загнутым на самом кончике, хвостом, который он, садясь, свернул вокруг себя. Тигр в упор смотрел на нее и… мурлыкал. Аня чувствовала, как сдавило горло от волнения, как стучит ее сердце, а в голове пульсирует одна мысль: держать себя в руках, чтобы тигр не догадался о ее страхе! Но из-за спины Хозяина тайги появился старый Ёминка с луком и колчаном со стрелами через плечо; он остановился рядом с тигром, и Анна услышала голос старика.

– Это Священный Амба! Он все знать о людях. Он – Бог! Он сохранить наш род, когда черный морок лишить наш народ разума и жизни. Амба забрал в свой дом два ребенка, которые жить – девочку Инга и мальчика Егда. Они жить в его доме, в тайге, потом Егда жениться на тигрице, а Инга стать женой медведя и продолжать наш род.

Ёминка замолк. А тигр смотрел Анне в глаза, проникая в самую душу, отчего ей стало не по себе. Она хотела отвести взгляд, но не смогла. Их взгляды слились, и Анна уже не различала, где она, а где тигр. Постепенно паника прошла и появилось ощущение блаженства от слитности с Великим Амба и от чувства гармонии в душе.

Анна проснулась и открыла глаза. Саша тихонько, чтобы не потревожить сон жены и сына, умывался в углу за печкой. Анна поднялась, но образы из сна, еще стояли перед глазами.

«Приснится же такое!» – подумала она и, накинув платье, пошла делать чай.

Когда, наконец, старый удэгеец пришел с сыном, чтобы отдать сшитые унты, Анна обрадовалась им, как родным, усадила за стол, угощая свежими пирогами. На выпечку она была мастерица! Прихлебывая горячий чай, Тибеула Ёминка, покачивал головой от удовольствия.

– Хорошо! Хороший хозяйка! Хороший чай!

– Вы угощайтесь, угощайтесь! – потчевала Аня, добавляя пирогов на стол.

Васко стесняясь, брал кусок и скромно откусывал. А его отец, почмокивая, все хвалил:

– Хороший еда! Вкусный еда!

Напившись чаю, гости собрались было уходить, тогда Анна и решилась на разговор.

– Дедушка, а вы охотились на тигра?

Как только она произнесла последнее слово, старика словно подменили. Он вскочил на ноги и сурово выговорил:

– Ёминка уважать Хозяина, Куты-мафа – отец удэге! Ты своя башка думай – отец убивать можно?! – воскликнул он, распаляясь.

Аня растерялась и начала извиняться, только старый удэгеец в сердцах махнул рукой и пошел к двери. Васко последовал за ним, с беспокойством оглядываясь на хозяйку дома. Аня хотела проводить их – сунула ноги в валенки, но так и осталась стоять посреди горницы в недоумении, когда хлопнула дверь в сенях.

– Чего это он выскочил, как ошпаренный? – Клава внесла охапку дров. – Меня чуть не сбил с ног!

– Да я спросила его об охоте на тигра, – оправдываясь, Аня, глотала слезы, – ну, что такого, а? Что ж это за табу такое на тигров? Даже спросить нельзя…

Клава бросила поленья за печкой и присела на скамью, усаживая рядом Анну. Сашенька забрался к матери на колени.

– Странные они люди, удэгейцы. Много у них такого, что не поймешь. Живут по старинке, по своим древним обычаям. Тут уже паровозы ездят по рельсам, а их это будто и не касается. Для них только тайга имеет значение. Я тут слышала одну историю, – девушка положила большие ладони на колени и начала рассказ:

– Говорят, это было очень давно. Жили в тайге муж и жена. Жена красавицей слыла и хорошей охотницей – ни в чем мужу не уступала! – но, как и положено, муж ходил на охоту, а жена занималась тем, что поддерживала очаг в доме, выделывала шкуры, шила одежду, как все удэге.

Однажды пришли в тайгу китайские разбойники хунхузы. Они отбирали у лесных жителей соболиные шкуры, забирали панты оленей1212
  Панты оленя – молодые рога оленя. Считаются сильным тонизирующим средством. Используются местным населением в виде порошка, часто в смеси с порошком корня женьшеня – растения семейства аралиевых, обладающих многочисленными лекарственными свойствами и добываемого в тайге.


[Закрыть], корень женьшеня, что удэге в тайге промышляют. Очень ценилось все это в Китае, да и сейчас ценится. Но в тот раз потребовали хунхузы от удэге тигра.

Услыхав о том, мужчина наотрез отказался охотиться на Хозяина тайги, как и наш Ёминка. Но хунхузы схитрили. Знали они, что ничем не уговорить упрямого охотника! И тогда забрали они мужа от жены, а на прощание сказали ей: «Принесешь тигра на Уссури, тогда мужа заберешь, не принесешь, убьем его». И ушли.

Осталась женщина одна. «Что делать?» – думает. Любила она своего мужа и решила выкупить его у хунхузов, нарушив древний закон своего народа.

Как пришла зима, надела она короткие подбитые камусом лыжи с загнутыми носками. Это оленьей шкурой, – пояснила Клава, – чтобы по направлению движения лыжи хорошо скользили, а в обратную сторону не шли. Так вот, взяла жена лук и стрелы, нож заткнула за пояс и пошла в тайгу за тигром. Нашла его след и начала преследовать.

Долго шла охотница по тигриному следу, пока хитрому зверю не надоело следы путать. Голод проснулся в тигре и залег он на скале, обойдя женщину и ожидая, когда она под ту скалу подойдет. Но знала охотница, что тигр играет с ней! Подходя к скале, что укрылась за толстыми стволами кедров, почувствовала она тигриный взгляд, пригнулась, сняла лук с плеча, достала стрелу из колчана. И только вышла из-за деревьев под скалу, как тигр сорвался с места в смертельном прыжке. Упала женщина на спину под тяжестью тигра, и потеряла сознание от страшной боли.

Очнулась охотница в сумерках. Снег под ней подтаял от тепла. И лежала она на самой земле, а на ее груди покоилась тигриная голова. От тяжести той женщина едва дышла. Но сильно хотела она жить и мужа своего выкупить. Собралась с последними силами и выползла из-под тигра. Ее расшитый узорами халат из оленьей шкуры пропитался тигриной кровью, вышедшей из горла, которое охотница чудом пронзила стрелой, воткнув ее до самого сердца зверя. Ноги женщины замерзли, а лицо и шею так саднило, что она невольно подняла руку и провела по щеке. Тут же из рваной раны снова засочилась кровь. Успел-таки тигр занесенной для убийства лапой разодрать отважной женщине лицо! Но, к счастью, удар его ослаб от смертельной раны, а кровь на холоде быстро остановилась.

Достала охотница заветный мешочек с порошком женьшеня, присыпала им рану, подкрепилась юколой и, начала резать молодую поросль деревьев для волока, чтобы дотащить тяжелого зверя до Уссури.

Сколько работала женщина, как тащила тигра неведомо, но мужа своего вернула. А муж, когда увидел жену свою с обезображенным лицом и тигра, убитого ею, упал на землю и долго лежал так, вымаливая у духа тигра прощение своему роду.

С тех пор, говорят, поклялся удэгеец беречь каждого тигра от гибели и завещал это своим детям. Потому удэге, как только увидят тигриные следы на снегу, падают и молятся, мысленно обращая взор на Луну – туда, где течет «тигровая река», на светлых берегах которой поселяются души убитых тигров. – Клава замолчала. Молчала и Анна, завороженная сказкой. – Еще говорят, что тот удэгеец, когда домой вернулся, свою малолетнюю дочь спеленал и отнес на тигриную тропу. В жертву ее принес, как откуп за убитого тигра. Потом там вырос курган из камней, в который воткнут шест.

– А зачем шест? – с ужасом спросила Анна, крепче прижимая к себе сына.

– Обычай такой: где тигр съест человека, там каждый прохожий камень кладет. Если камня нет, ставят шест и завязывают на него кусочек материи.

– Ужас какой, – Аня похолодела, – что за дикость, господи?! А что женщина та? Что потом-то было? – Аня представила себе молодую удэгейку с разорванной щекой, и так жалко ее стало и дочку ее тоже, что слезы навернулись на глаза.

– А женщину ту стали называть невестой тигра, а рану на щеке – его поцелуем. Говорят, что у всех девочек, рожденных той женщиной после этого случая, была изуродована щека: поцелуй тигра, как родовая метка, передавался по наследству, по женской линии, как родинка, к примеру.

Аня, не задумываясь, потрогала выпуклую родинку на своей шее, под волосами. Такая родинка была у ее матери, и, сказывала мать, и у ее матери тоже.

– Родовая метка…

– Что вы сказали? – не расслышала Клава.

– Да ну тебя, – Аня отдернула руку, – застращала, прям! Давай лучше чай пить! А то меня морозит что-то.

Клава вскинула брови, удивляясь:

– Какая ж вы впечатлительная, однако… сказка это удэгейская, чего пугаться-то, – и присела к печке, чтобы подбросить дровишек в ненасытное жаркое брюхо.

В один из светлых дней декабря, когда на время успокоились метели, передав кратковременную эстафету братцу морозу, Анна с мужем в сопровождении казака Федора и молодого солдата из охраны, отправились на охоту. На двух нартах они проехали часть долины, удаляясь от реки в сторону гор. Когда на пути встал густой лес, чернеющий голыми стволами ясеня и дуба вперемежку со стройными зеленоверхими елями и кедром, охотники распрягли собак и, спрятав нарты, углубились в тайгу. Федор повел их пролесками, обходя густые заросли кустарников и невысокие, но отвесные скалы, припорошенные снегом.

Анна легко скользила на коротких удэгейских лыжах1313
  Удэгейские лыжи подбивают камусом – оленьей шкурой – так, чтобы по ходу движения лыжи хорошо скользили, а в обратную сторону ворс не позволял. Носки лыж загнуты вверх.


[Закрыть], стараясь не отставать от Федора, который, шел впереди нее, изредка останавливаясь и прислушиваясь к таежным звукам.

Снежная тишина, поразившая Анну, как только они вошли в лес, оказалась призрачной. То тут, то там слышался звук падающего снега и пружинистый шелест освободившейся от него еловой лапы. Над головой пролетала редкая птица, издалека доносился еле уловимый хруст веток – то ли зверь какой продирался сквозь чащу, то ли человек…

За собой Анна слышала дыхание мужа и мерное поскрипывание его лыж, отчего радость сладкой волной проходила по сердцу. Не часто выпадали дни, которые они могли провести вместе!

Когда впереди послышался лай собак, Федор поднял руку, и все остановились.

– У Кривого Ручья голосят, – тихо сказал он и снял винтовку.

Кривой Ручей – неширокая таежная речка, петляющая между скалами и крутыми склонами, – по берегам покрылся льдом, но вода бежала в нем, несмотря на мороз. Крупные камни на мелководье укрылись белыми снежно-ледовыми шапками, а чуть ниже по течению, перед скалами, сжавшими русло реки с обоих берегов, лежало упавшее дерево. Собаки вертелись на другом берегу, вынюхивая след и ожидая хозяина. Переправившись первым, Федор отогнал их и присел на корточки, внимательно разглядывая отпечатки звериных лап.

– Был здесь тигр, давно, однако.

Анна присела рядом и увидела круглый, размером с тарелку, отпечаток, вдавленный в снег. След тигровой лапы впечатлил охотников, видевших Хозяина тайги только на картинках.

– Ничего себе лапка! – присвистнул солдат, поправляя винтовку на плече.

– А как давно? – переспросила Анна, не обращая внимания на озиравшегося по сторонам солдата и вглядываясь в лицо казака.

Тот встал, поджал губы, закрутил ус.

«Опять задумался!» – Анна даже не улыбнулась: не до смеха было.

– Однако, дня два назад ходил, – растягивая слова, проговорил Федор.

Саша согласно кивнул.

– Последний снег был два дня назад. После снега тигр ходил здесь.

– Так мы его найдем? – с надеждой спросила Анна приглушенным голосом: у нее перехватило дыхание от волнения.

Федор поразмышлял немного, оглянулся на собак, присвистнул им несколько раз, отчего они разом сорвались с места и помчались по следу, и только потом ответил:

– Отчего не найти, найдем! Если рядом ходит…

С этого момента приятные мысли о прогулке с мужем отдалились, и Анна, почувствовав охотничий азарт, забыла обо всем. Даже красота природы, раскрывшая свои потаенные уголки, не занимала ее. Аня скользила за казаком, к которому еще пару часов назад относилась с легким презрением из-за его вальяжности и, как ей казалось – глупости. Сейчас же он двигался быстро и уверенно, выхватывая острым взглядом все в пределах видимости, останавливаясь и принюхиваясь, как зверь, и снова устремляясь вперед. Анна чувствовала в нем эту уверенность, и потому бежала следом, как верная собака. Но, каков бы ни был азарт, усталость давала о себе знать. Анна сбавила темп. Захотелось есть. Это бы и ничего – на ходу можно было перекусить сушеным мясом и хлебом, который она испекла загодя, и лежало все это у нее в заплечном мешке, но, как всегда бывает некстати, Анну приспичило совсем другое.

Воспользовавшись более длительной остановкой Федора, Аня оглянулась на мужа и мимикой, виновато улыбаясь, дала понять, что ей невмоготу больше терпеть. Саша, недолго думая, пропустил солдата, пыхтевшего за ним, вперед и, осмотревшись по сторонам, показал жене на заснеженные кустарники, разросшиеся вокруг старой раскидистой орешины ниже тропы, в распадке. К этой орешине Аня и направилась.

– Ты тут посторожи, – шепнула она мужу, объезжая его, – винтовку подержи.

Саша проводил жену взглядом и отвернулся. Аня пробралась за дерево, и принялась расстегивать одежду.

– Как капуста, – бурчала она, – надо было, как удэгейцы одеваться – легко, тепло, а тут пока освободишься…

Справившись со всеми штанами, Аня присела, торопясь поскорее покончить со своей проблемой. Наконец, вздохнув с облегчением, она поднялась и только натянула штаны, как тишину разорвал звук выстрела.

Анна инстинктивно наклонилась и вжала голову в плечи, и тут же почувствовала удар сверху: что-то огромное свалилось на нее с дерева вместе с облаком снега. От резкой боли в шее в глазах мгновенно потемнело, и Аня отключилась.

Ощущения мира прорывались в сознание, словно через ватный барьер. Анна чувствовала, как ее передвигают, перекладывают, она слышала голоса, но не могла разобрать речь. Отчего-то зудели щеки, и это все больше раздражало. Аня попыталась закрыть их руками, но почувствовав влагу, испугалась и очнулась.

– Тигр! – закричала она, ощупывая свои щеки. – Тигр!

– Тихо, тихо, Аннушка, нет тигра, не бойся, – знакомый, ласковый голос немного успокоил, Аня открыла глаза.

Расплывчатое пятно перед ее взором шевелилось, она прищурилась, пытаясь сфокусировать взор.

– Саша! – узнав мужа, Аня приподнялась, но он осторожно уложил ее обратно.

– Тихо, родная, не шевелись, – Саша вытер ее щеки варежкой; они горели то ли от снега, в который она уткнулась лицом при падении, то ли от его шлепков, когда он приводил ее в чувство.

– Я говорить, я не стрелять женщина! Я убивать барс!

– Какой барс? – Аня скосила глаза в сторону говорящего и узнала старого удэгейца.

Тибеула Ёминка смирно стоял под прицелом солдата, который с грозным видом наставил на него винтовку.

– Миша, отпусти его! – Саша поднялся с земли, подошел к старику. – Прости, отец, сразу не разобрался, спасибо тебе, ты жену мою спас, – он посмотрел на неподвижное тело пятнистой кошки. – Я и не знал, что он на человека нападает… не тигр вроде…

– Барс не нападать, барс подсматривать за женщина, барс любопытный быть. Он на дереве лежать и подсматривать.

Как ни трагична была ситуация, но объяснение удэгейца никак не вязалось с тем, что случилось.

– Любопытный говоришь! – Саша засмеялся.

Федор спрятал улыбку в усы, а солдатик захихикал, опустив голову. Аня бы тоже рассмеялась, но ей вдруг стало так обидно. Мужикам что? Не сходя с тропы, расстегнули штаны, да облегчились, а женщине каково! Наверное, потому инородцы женщин на охоту не берут, чтобы барсов не смущать!

– Ну что, мужики, назад идти надо, поохотились… – Саша призадумался. – Аню понесем, да барса забрать бы…

– Моя барса сам забирать, вы женщина быстро, быстро нести домой. Моя жена звать. Моя жена лечить женщина, – Ёминка подошел к Ане, присел около нее на корточки, расплылся в улыбке. – Вы охота больше не ходить. Дома сидеть. Вкусную еду готовить, – он два раза хлопнул ее по руке, кивнул, приободряя, и, оставив Анну, пошел готовить волокуши для барса.

Федор увязался за ним.

– Однако, Тибеула, как ты здесь оказался? – как всегда, изобразив недоумение, спросил он удэгейца.

– Ты охотиться, я охотиться. Твоя понимай нету? – срезая тонкие стволики молодых деревьев, старик с хитрым прищуром поглядывал на казака. – Много думать – башка болеть. Ты лучше иди собак искать. Куты-Мафа собака любить, собака сладкий, – Ёминка причмокнул.

– Однако, пойду, – сообразил Федор.

– Иди, иди, быстро иди, – улыбаясь во весь рот, старик махнул вслед казаку и принялся за очередную ветку.

Аня лежала в кровати, и слезы текли по щекам. Она не могла и рта открыть – от любого движения боль ударяла в шею. Саша в тот же день привел Фаину Ефимовну. Та прощупала Анину шею, причиняя еще большую боль, сказала, что перелома нет, а только сильный ушиб, который скоро пройдет, и ушла, наказав прикладывать теплые компрессы. Жену Ёминка Саша звать не стал, сказав, что все знахарские дела по сравнению с медициной – ерунда.

– Вот же напасть какая! – сетовала Клава, полностью взяв хозяйство Анны и заботу о ее сыне в свои крепкие крестьянские руки. – Далась вам эта охота! Говорил старик – нельзя охотиться на тигра! А вы не послушались.

Аня хотела было возразить, да еле проглотив слюну, побоялась еще большей боли.

«Причем тут тигр! – думала она, с тоской глядя в потолок. – Приспичило меня не вовремя, надо было к скале идти дальше, да кто ж знал, что на том дереве барс притаился! Так и не увидела тигра, только след его… – Аня совсем было расстроилась, но вспомнила, как счастливо улыбался Ёминка, когда говорил ей, чтобы дома сидела, на охоту не ходила. – А старик ведь не зря за нами пошел! Боялся, как бы беды какой не случилось, охранял! Только кого: нас или тигра… Права Клава – непростые они люди, удэгейцы…»

Боль в шее не проходила, напротив, она расползлась по плечам и к лицу. Анна страдала: ни рот открыть, ни головой пошевелить.

– Клава, – превозмогая боль позвала она, – поди к Ёминка, пусть жена его придет, пока Саши нет, худо мне.

«Может, она, и правда, лечить умеет, сил нет терпеть!»

– Сейчас, сейчас, – Клава засуетилась, посадила Сашеньку к матери на кровать, дала игрушки и, накинув платок и телогрейку, выбежала из дома.

Старый удэгеец склонился над незадачливой охотницей, всматриваясь в ее лицо. Анна улыбнулась в ответ. Боль от напряжения лицевых мышц отдалась в шею. Анна застонала.

– Сейчас, сейчас, жена Ёминка тебя лечить! Потом хорошо будет, совсем хорошо! Почему сразу моя жена не позвал? – спросил он Клаву.

– Не знаю я, – отмахнулась девушка, внимательно наблюдая за маленькой удэгейкой, которая разложив на столе разные мешочки, брала один за другим и высыпала из каждого понемногу порошка в одну чашку.

Она говорила что-то на своем языке, а Тибеула говорил Клаве, что ей нужно.

– Вода кипятить, чумашка1414
  Чумашкой удэгейцы называют черпак, обычно сделанный из бересты.


[Закрыть] наливать, бабушке давать, тряпка мочить, на шея ложить.

Сашенька, испугавшись чужих людей, заплакал было, да Ёминка дал ему игрушку – деревянного тигра.

– Сэвэн. Бери, играть. Сэвэн – амулет, тебя защищать, тебе помогать.

Аня протянула руку, погладила сына по спине, чтобы не пугался старика.

– Теперь иди играть, бабушка мать твоя лечить будет.

К Анне с мокрым полотенцем в руках подошла жена Ёминка. Седые волосы, разделенные прямым пробором, она заплела в две тонкие косички, Которые лежали на плечах, укрытых расшитым халатом, прихваченным с одного бока на крупную костяную пуговицу. Женщина приветливо улыбалась, отчего лица обоих удэгейцев показались Анне одинаковыми: узкие прищуренные глаза, расходящиеся лучики морщин, круглые, как яблоки, щеки. Только одна щека у жены Ёминка отличалась от другой – безобразный шрам разукрасил всю правую половину ее лица.

– Поцелуй тигра! – воскликнула Анна и закричала от боли.

– Куты-Мафа любить моя жена, – согласно закивал головой Ёминка, – Хозяин целовать Летига, давно это было. У стариков жизнь позади! А ты пить чай, тряпка на шея ложить – завтра здоровый быть! У молодого жизнь впереди – ты вперед смотреть!