Электронная библиотека » Галина Галахова » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Поющий тростник"


  • Текст добавлен: 4 октября 2013, 01:30


Автор книги: Галина Галахова


Жанр: Детская проза, Детские книги


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Жизнь четвертая
МИША СТРОЕВ – ПОЮЩИЙ ТРОСТНИК

Миша был обычным мальчиком, за исключением одного обстоятельства: он любил музыку и балет, как другие мальчики любят бокс и хоккей.

Музыку он полюбил ровно в три месяца, когда его мама – тогда еще студентка, – положив перед собой конспект, укачивала Мишу на руках, чтобы он скорее заснул и не мешал ей готовиться к экзамену. А он спать не хотел, глаза на конспект таращил: что такое – шуршит! Когда надо было страницу перевернуть, мама брала Мишу к себе на плечо, и он разражался криком – неудобно на плече у мамы лежать; мама тоже разражалась криком – какой беспокойный ребенок, ни минуты покоя, провалится она на экзаменах, обязательно провалится, там не посмотрят, что у нее ребенок! Миша, слушая сердитый мамин голос, начинал плакать еще сильнее, мама совала ему соску, он соску выплевывал и заходился таким плачем, как умеют плакать безысходно и отчаянно совсем маленькие дети, младенцы то есть, как будто заранее они выплакивают тяжелые минуты будущей жизни, несправедливость ее и тоску.

Слушая Мишин плач, мама начинала метаться по комнате в поисках успокоительных средств. Зубрежке наступал конец, и Миша, улыбающийся и счастливый, занимал место у мамы на руках и, единственный, владел ее руками, ее глазами. А конспект валялся на полу.

Однажды во время горького Мишиного плача мама случайно включила радио, чтобы прослушать результаты соревнований по парашютному спорту, в которых она на этот раз не смогла принять участие.

Диктор передал интересовавшее маму сообщение, а потом заиграла музыка из произведений Калинникова. Мальчик вдруг замолчал, и каждый раз, когда по радио передавалась музыка, мальчик переставал кричать. Поэтому его мама довольно легко закончила Политехнический институт.

Мальчик рос, его музыкальное сознание развивалось, и он навсегда полюбил музыку, как отголосок, как отзвук раннего своего детства.

Мишина мама к музыке была равнодушна, и пока та музыка помогала ей справляться с сыном, она ничего не имела против нее. Но по мере того как Миша подрастал, все чаще выключала она радио – источник его радости и печали.

Когда радио умолкало, оно становилось для Миши источником печали. Как-то в четыре года он встал на кровать и полез на стену, где висело радио, си не смог дотянуться до него и дернул за провод. Радио свалилось

к нему на кровать, и Миша стал в него заглядывать чтобы посмотреть на того, кто в трудные минуты облегчал ему жизнь.

Тот, кто сидел в коричневом ящике, никогда Мише показывался, но все про него знал, словно сам когда-то

находился в его положении, и старался его успокоить, пел ему разные песни (не только про волка), играл ему музыку, которая уносила его далеко-далеко, никто не знал куда, так что комната становилась не похожей на комнату, а мама – на маму.

Миша искал в том ящике хорошо ему знакомых певцов и музыкантов, но никто ему не являлся, не выходил навстречу. Тогда Миша разломал ящик, никого не нашел, и заплакал от обиды и обмана, и кричал ровно четырнадцать часов, и ослаб от крика.

Отец, только что вернувшийся тогда с мотогонок во Франции, бросил награды и чемоданы на пол и, не переодеваясь, побежал в магазин радиотоваров, где специально для Миши купил новую радиолу "Эстония".

К телевидению Миша приобщился с трех лет и смотрел только те передачи, где участвовали музыканты и танцоры. Балет он мог смотреть часами. После окончания передачи он начинал танцевать и повторять запомнившиеся ему движения. Он проделывал это с таким изяществом и вдохновением, что мама, войдя однажды в комнату, не поверила своим глазам: ей показалось, что маленькая стройная фигурка, танцевавшая в комнате, выпала из телевизора и вот-вот снова туда вернется… Но фигурка замерла, и мама узнала своего сына, смущенного и потупленного.

– Вот еще новости! – сказала удивленная и недовольная мама. – Ты не девочка, Миша, незачем тебе вертеться перед зеркалом, да еще в таких дурацких позах!

– Я танцевал, – тихо сказал Миша.

– Возьми лучше молоток и забивай в стену гвозди, любые гвозди в любую стену нашей комнаты и папиной тоже!

– Не хочу, – ответил Миша, краснея, – я хочу танцевать, отведи меня, пожалуйста, туда, где учат танцевать!

Его дикое желание вывело маму из равновесия:

– Ты не девочка, а парень, и я не допущу, чтобы ты занялся легкой жизнью, жизнью бабочки.

– А разве она легкая, та жизнь, попробуй ты станцевать так, как танцует Одетта.

Мама попробовала, и у нее получилось смешно Миша смеялся долгим захлебывающимся смехом:

– Не похоже!

– Забудь про танцы, повторяю! Тебя ждет клюшка, коньки, слалом, боксерские перчатки, отцовский мотоцикл и прыжки с парашютом.

– Мне неинтересно, я – другой!

– Ты будешь таким, каким надо. Как твой отец!

Мишин отец был мотогонщиком международного класса и, когда Мише было пять лет, разбился на соревнованиях в Польше. По мнению мамы, он был настоящим мужчиной: он не мог дожить до старости и умереть от болезней, слишком любил он риск и скорость, чтобы долго жить. Трижды его собирали по частям, вставляя в него стойкие запчасти, и он снова вскакивал на мотоцикл. Но в последний раз для сборки не хватило природного материала, и он исчез из жизни молодым и поселился на стене – радостное мальчишеское лицо, с чуть длинноватым носом и прищуренными глазами, и никаких следов сверхчеловека. Он был самим собой, и никем иным. Так и ушел он, не дрогнув перед жизнью.

Миша запомнил отца, пропахшего бензином, всегда смеющегося, всегда уезжающего или приезжающего, запомнил его страстные разговоры о соперниках, дорогах и наградах…

Отец почти не бывал дома и не принимал заметного участия в Мишиной жизни. Он все обещал, что когда-нибудь доберется "до этого парня, который напоминает скорей одуванчик в поле, чем будущего гонщика". Сердце отца было занято мотоциклом, и мало было дорог, которые могли бы нарушить слитность, единство стальной фигурки мотогонщика и его мотоцикла. Неистовая любовь к спорту заслонила от отца маленький живой росток, и, умирая, он подумал лишь о себе: "А ремонт затянется на неделю, не меньше, не успею в Финляндию!"

Жену и сына он любил, но все ему было недосуг выразить эту грустную любовь, потому что он думал о них только в поездах и самолетах, наших и иностранных, глядя на одно и то же голубое небо, терзаясь мыслью, что мало выказывает им свою любовь, свою тоску по ним. Но стоило ему вернуться домой, и он забывался до следующих отлучек и разлук.

Потеряв отца, которого он втайне очень любил, Миша всю силу чувства обрушил на мать, а та словно оглохла от своих внутренних криков, словно ослепла. Завороженная образом мужа, она ковала из сына характер и растила в нем человека, повторяющего отца своего. И тогда из-за глухого маминого насилия и родилась в Мише потребность противодействия, а музыка стала ареной этого захватывающего поединка.

Казалось бы, объятый недоступной остальным первоклассникам недетской страстью, он должен был сторониться их, а он, наоборот, тянулся к ним, особенно к Гончарову, собравшему в себе те качества настоящего мальчишки, о которых мечтала мама. Гончаров, со своей стороны, отличал Мишу тем, что Мише попадало от него чуть меньше, чем Сане. Еще Миша охотно дружил с Аллой Щукиной и целых четыре года был ей преданным другом.

Мишиной маме Алла не нравилась. По ее мнению, Алла была похожа на сонную муху. И Гончаров ей тоже не нравился, хотя он отвечал всем требованиям, которые она предъявляла своему сыну. Гончаров все-таки пугал ее.

Мишина мама была инженером по радиоаппаратуре и мастером парашютного спорта. Она отличалась от остальных мам первоклассников тем, что в своей жизни испытывала такие острые ощущения, от которых все другие мамы, наверное, безоговорочно отказались бы: не только прыжок под куполом парашюта привел бы их в состояние сильнейшего страха, но даже мысль о таком событии вызвала бы у них сердечный приступ.

Мишина мама прекрасно чувствовала себя в воздухе и с небесной высоты имела право судить о многих вещах остро и категорически. Она, например, считала, что, поскольку осталась одна, воспитывать сына ей необходимо в строгой, мужской манере, чтобы он не стал похож на тех парней, которые и по виду и по характеру превратились в некое подобие своих мамаш.

У себя в парашютной секции она встречала таких ребят и с трепетом ждала того часа, когда в самолете окажется ее сын и они вместе с ним нырнут на землю. Как он себя поведет, сможет ли он прыгать, захочет ли, не струсит ли, как некоторые из ее учеников, так и не ставшие ее последователями? Холодея от предчувствия своего поражения, она твердо решилась воспитывать сына в отца, Которому сам черт был не брат.

Увидев Мишу танцующим, она пережила страшное разочарование. Но взяла себя в руки и в тот же день составила сыну новый комплекс физических упражнений и пообещала весной свести его в парк Победы, где есть аттракцион – спуск на парашюте.

Однако Миша заболел тяжелым гриппом, и ей пришлось выхаживать его две недели, так как он буквально был между жизнью и смертью.

Через две недели она вышла на работу, а Миша оставшись один дома, в свое удовольствие слушал радио и "Эстонию", которую ему запрещено было включать, и ему показалось, что только тогда он и стал поправляться, когда сидел дома один и слушал подряд все музыкальные передачи. Не лекарство помогло ему, а музыка: грипп сдался под музыку Прокофьева.

Когда врач разрешил Мише выходить на улицу, он повстречал Аллу Щукину, которую бабушка вела из школы домой, чтобы дома накормить и снова повести учиться многим искусствам сразу. Алла – по желанию своего папочки – занималась во многих кружках. Пальцев на руке было мало, чтоб их пересчитать. Правда, постепенно из некоторых кружков пришлось Алле уйти по причине отсутствия способностей, к большому горю ее папочки, который вбил себе в голову, что его дочь должна развиться в человека с универсальными способностями. Он исповедовал теорию, по которой выходило, что каждый культурный человек обязательно должен владеть своим голосом, рукой, мыслями и телом и без труда передавать свои мгновенные состояния в образах, красках, музыке и даже в мягкой игрушке…

Сегодня Аллу и бабушку ждала учительница Светлана Евгеньевна, которая должна была научить Аллу играть на рояле, несмотря на полнейшее отсутствие у нее музыкальных способностей. Сколько раз Светлана Евгеньевна объявляла эту задачу для себя непосильной, но товарищ Щукин, который являлся на ее зов со скоростью призового рысака, начинал ей обстоятельно вдалбливать свою теорию насчет медведей, которые поют в цирке, и обезьян, которые катаются на коньках. Товарищ Щукин обладал редким даром убеждать людей в том, во что они по своим наклонностям не могут и не хотят верить, и всегда оказывался победителем в беседах типа "кто кого переговорит".

Алла тащилась нога за ногу, выискивая любой предлог чтобы оттянуть время. Сегодня ей посчастливилось.

Навстречу бежал на лыжах Миша, без которого она скучала и чувствовала себя в классе совсем одиноко Правда, подружка у нее нашлась – Лена Травкина, но с ней было трудно, не то что с Мишей. Всегда-то он с ней считался, не перебивал ее, интересовался ее рассказами и давал возможность ей мечтать вслух и о куклах и о том, чтобы когда-нибудь выспаться.

А спать она любила даже больше, чем мороженое и кукол, вместе взятых.

– Мишка, ты поправился?

– Здравствуй, Алла! Здравствуйте, бабушка! Я по чти здоров, скоро приду в школу, на самых этих днях!

А вы куда идете?

Вот пообедаем быстренько и – на музыку, сынок, на наше музыкальное образование! – ответила не без гордости бабушка, почему-то вздохнув.

– А можно, я с вами, я не помешаю, я посмотрю только из угла, послушаю, могу даже в коридоре остаться, можно?

– Ну что же, пойдем, Мишенька, – милостиво разрешила бабушка. – Мне хоть будет веселее Аллочкину скуку слушать.

– Я сейчас! – крикнул Миша и побежал домой отнести лыжи.

Догоняя Аллу и ее бабушку, Миша подумал, что в маминых глазах он преступник. Во-первых, вышел гулять без разрешения; во-вторых, уходит далеко от дома; в-третьих, идет на урок музыки. Он замедлил бег, но, сосчитав до трех, закрыл глаза и прошептал:

– Ну и пусть.

По дороге Алла рассказала ему про новости в классе и заодно про свои горести.

– Ни на одну минуту не могу задуматься, глаза закрыть. Только отвлекусь – Наталья Савельевна как сачок на меня забросит, как будто я рыба или бабочка, и ловит меня: слушаю я или нет? А я зевать начну вдруг, ну прямо как крокодил, и остановиться не могу, очень я все-таки невнимательная! Знаешь, как мне без тебя трудно? Ты давай скорее! А знаешь, как я теперь плаваю, я лучше всех в бассейне из маленьких и из некоторых больших плаваю! Как настоящая щука. Вот нырну иногда и назад возвращаться не хочется.

– Ну что ты болтаешь, болтушка ты этакая! Вот скажу отцу, что утонуть собралась.

– Да нет же, бабушка, Алла не про то говорила. Хорошо ей плавать, нравится, а все остальное – нет!

Они подошли к дому, новому дому в новом районе отличавшемуся от соседних только номером да жильцами. Среди жильцов этого серийного дома жила несерийная учительница музыки Светлана Евгеньевна, которая и открыла им двери. Мише так приятно было смотреть на ее красивое лицо, что не хотелось замечать несколько натянутого гостеприимного голоса и улыбки. Миша впервые увидел живую учительнице музыки, и она показалась ему доброй волшебницей!

– Это кто пришел с тобой, Алла? – спросили Светлана Евгеньевна, не переставая улыбаться, отдавая весь свет своих черных глаз Мише.

Он потянулся ей навстречу, хотел все объяснить, но не смог выдавить из себя ни слова, а по телу у него побежали мурашки.

– Миша Строев. Мы с ним на одной парте сидим и в детском саду еще дружили с трех лет.

– Большие друзья, оказывается, вы с Мишей.

– Ну да! Вот только он любит музыку, а я пока не очень!

Светлана Евгеньевна взглянула на Мишу с любопытством и сказала:

– Любит музыку? А музыкой занимается? Вижу, что нет, но не могу догадаться почему.

Лицо ее стало безразличным, и она, указав Алле на рояль, не проявляла больше интереса к мальчику.

– Мама не хочет, – выдавил из себя Миша, ни к кому не обращаясь. В горле у него что-то сорвалось, ! и свое объяснение он произнес хриплым голосом серого волка.

Светлана Евгеньевна уловила в его словах большое непонятное ей волнение и обернулась к нему, удивляясь услышанному.

– Какая странная у этого мальчика мама! Мне проходу не дают некоторые родители, чтобы я, ради бога, учила их детей, а вот ведь есть и другие, оказывается… Я слушаю тебя, Алла!

Алла приготовилась, захватила побольше воздуха, словно ей предстояло нырнуть на глубину, и принялась стучать по клавишам. Звуки, которые выскакивали у нее из-под пальцев, напоминали слабую пожухлую траву, которую замучила засуха и которая не знает, что такое дождь, ливень, спаянный с солнцем.

Не удержалась Светлана Евгеньевна, не дала ученице проиграть пьесу до конца, села сама.

– Неужели, Алла, ты совсем не чувствуешь, что играешь? Вот послушай, как композитор рассказывает о весне: вот сходит снег, вот черные намокшие деревья стоят по колено в воде, и талая вода кажется глубокой! А вот снова мороз пришел, слышишь, лужи затягиваются льдом, а лед тонкий и острый, как бритва!

Светлана Евгеньевна перестала играть и посмотрела на Аллу, растерянную и печальную.

– Нет никогда мне так не сыграть, – вздохнула Алла.

– Можно мне? – сказал Миша. Он уже который раз про себя повторял просьбу и не решался высказать ее вслух.

На цыпочках, почему-то на цыпочках, он приблизился к роялю и, не ожидая ни запрещения, ни разрешения, упал на стул.

– Это не гитара, а концертный рояль, – донесся откуда-то голос Светланы Евгеньевны.

Миша ничего не ответил ей. Сдавленный всем воздухом, заключенным в комнате, он как бы расплющился на стуле, и руки у него висели по швам.

– На нем нельзя заиграть ни с того ни с сего, – уже отчетливо донеслось до него. Но, как горная страна, как огромная скала, высился над ним рояль, и он, полный невыразимого страха и отчаяния, дотронулся до клавишей.

Получился одинокий звук, но и в этом робком звуке он услышал свой жалобный плач, будто он, маленький, лежал в коляске или на кровати и плакал по неизвестной причине. И сейчас, прижавшись к роялю, он задыхался, но то было волнение артиста, который еще ничего про себя не знал и попросту сгорал от внутреннего огня. Музыка, как вода, струилась под его пальцами, и он узнавал ее, будто она была частица его самого, будто он был построен из нее или соткан. Сам не зная как, он все-таки играл, словно его пальцы давно и неизвестно где, в отрыве от него самого, учились, как им замирать или оживать над клавишами.

Бесчисленное множество мелодий оживало в нем, и он, захлебываясь ими, поддавался им. Слезы душили его, но он не плакал, он уставал, боролся со своими руками и с собой. И Светлана Евгеньевна, потрясенная этой драмой, плавно прошумела в его сторону, подплыла к нему, и вытащила и спасла его из водоворота мелодий, и, прижав его голову-одуванчик к своей груди, долго молчала, слушая, как стучит детское сердце ощутимо близко от нее, и себя вдруг пожалел что это не ее ребенок, что у нее нет ребенка, что никогда не будет.

– Как замечательно! – сказал Миша, осторожно освобождаясь от Светланы Евгеньевны, освобождала от чар рояля, который, оставшись один, снова казал ся ему таинственным, как кит с разинутой пастью.

– Я ждала тебя, наверно, всю жизнь и даже успела состариться, пока ты родился на свет! Я буду с тобой заниматься, будем работать, и когда тебя услышат люди, они будут смеяться, они будут плакать от счастья и от восторга, от благодарности, – говорила учительница музыки, и бабушка, которая держала уж Аллу за руку, чтобы двинуться в обратный путь, увидела, как преобразилась Светлана Евгеньевна, как стала еще прекрасней, и легкая улыбка на губах уже не казалась приклеенной.

– Простите, – сказала, Светлана Евгеньевна, переводя глаза на бабушку. – Я сегодня выбита из привычной жизни, у меня сегодня праздник. Алла, ты к следующему разу повтори сегодняшний урок и постарайся играть поярче.

– Боже мой! – сказала бабушка, до сих пор считавшая Светлану Евгеньевну деревянной и каменной одновременно. – Может, нам и не приходить в другой-то раз, зачем вас-то мучить? Да и Аллочке мука великая. Уж я поговорю с зятем, ну раз способностей нет – откуда их взять?

– Нет! Я, наверное, сама виновата. Надо мне запастись терпением, а дальше видно будет.

Раздался звонок, и Светлана Евгеньевна пошла открывать.

Вернулась она с Мишиной мамой, которая, придя домой и не застав дома сына, побежала его искать, дорогой грозя ему всевозможными наказаниями. Бегала она по близлежащим улицам, по площадкам. Стало уже смеркаться, а сына она не находила. Вдруг ее, всегда собой владеющую, собранную и строгую, взяло отчаяние. Ей представилось, что она так никогда и не найдет Миши, что он исчез навсегда. Ноги у нее стали ватными, и она, нисколько не владея собой, закричала на всю улицу громко, по-бабьи:

– Миша! Где ты?

Ее крик заставил прохожих, бегущих с работы домой остановиться? Несколькоенщин подошли к ней и спросили:

– Что случилось?

И она, обычно хладнокровная и отчужденная, на мгновение раскрылась вся, как цветок пустыни – кактус, зацвела сполохом румянца и рассказала, как мужа потеряла, а теперь, наверное, и сына.

Незнакомые женщины стали успокаивать ее: найдется сын, убежал, наверное, с мальчишками, может, на поле, может, еще куда-нибудь.

Мой Федя целый день однажды не являлся!

А вот моя дочка из школы вместо двух часов

возвращается в семь, – сказала молодая красивая женщина, держащая за руку девочку.

Девочка слушала разговор и заодно с любопытством поглядывала по сторонам.

Вот он такой, мой Миша, как ваша девочка, он первоклассник, недавно гриппом болел, только поправился и убежал.

– А как его фамилия? – спросила на всякий случай девочка.

– Миша Строев.

– Строев?! – закричала девочка. – Да он же пошел с Аллой Щукиной и ее бабушкой, наверное, на музыку с ними пошел. Я видела, когда из магазина возвращалась и шла по лестнице, я долго на них смотрела, и чего он в ней хорошего нашел – толстая и неповоротливая !

Конечно, это была Лена Травкина. И мама ее, Ольга Сергеевна, принялась ее ругать и за долгое стояние на лестнице, и за вечное любопытство, и за дурацкие замечания по адресу своей одноклассницы, и за то, что она такая невоспитанная и невозможная, что с ней нельзя ходить рядом.

Мишина мама тем временем бежала к Щукиным узнавать адрес учительницы музыки, спасенная Леной если не от смерти, то от жестокого страха. Все наказания, которые она запланировала для Миши, она забыла и летела, усталая от радости, что с Мишей ничего не случилось. Последнее время она часто ловила себя на мысли, что с ее сыном должно что-то стрястись. Ее преследовало ощущение надвигающейся беды, потому что он был мальчишка, и по статистике он был более подвластен всевозможным несчастьям, чем любая девочка.

– У вас мой сын? – спросила Мишина мама, как только открылась дверь.

Не успела Светлана Евгеньевна ей ответить, как она, будто стрела, пущенная меткой рукой, пролетела через двери в комнату и упала перед сыном, которым сидел в глубокой задумчивости и уже забыл про нее, забыл. Она удостоверилась, что он живой, что он невредимый, сын, привязывавший ее к жизни крепче парашютных лямок, надежнее самого прочного сплава, который она чувствовала под ногами в самолете.

В комнату вошла Светлана Евгеньевна, и две чужие и чуждые друг другу одинокие женщины cxлecтнyлись взглядами. Светлана Евгеньевна олицетворяла coбой мир, составленный из пластики движения, сплошные дуги, плавное величие. Мишина мама – комок воли, резкость суждений, сплошные углы. Так они были контрастны, что их потянуло навстречу друг другу любопытство и удивление. А в результате их разговора произошло столкновение, вспышка, выход энергии, как по известному закону физики, но никто не исчез, никто не превратился в свою противоположность.

Разговор велся на высоких нотах. Тон задала Мишина мама. Голос ее, однообразный и тусклый, звучал неубедительно. Светлана Евгеньевна в совершенстве владела своим голосом и бросала его из октавы в октаву. Разговор шел о Мише, и бабушка Аллы, что-бы не мешать тому разговору, незаметно откланялась и ушла вместе с внучкой.

Светлана Евгеньевна настаивала, чтобы Миша у нее занимался: ей ничего не надо платить, ради собственного удовольствия она будет с ним заниматься, ради его таланта. Мама возмущалась: денег ей не жаль, но он не будет музыкантом, это занятие не для настоящих мальчишек, не надо ему легкой жизни.

– Легкой жизни? – горько засмеялась учительница музыки. – Каторга, а не легкая жизнь у музыкантов. Я вот не смогла выдержать ее, превратилась в учительницу музыки, преподаю в музыкальной школе и занимаюсь дома с ребятами. Не хватило у меня характера, чтобы стать настоящим музыкантом, вот и жалею теперь, да поздно. Ваш сын поразил меня. У меня появился вдруг смысл жизни. Ради его таланта надо мне жить на свете. Он будет большим музыкантом, весь мир будет его слушать и кричать ему "браво!".

– Нет, нет и нет! – сказала Мишина мама.

Миша слушал разговор. Мамина резкость пугала его, и, глядя на нее сегодня другими глазами, он подумал о том, как хорошо бы ему было, если бы его матерью была Светлана Евгеньевна.

Мама словно угадала его мысли и опять ощутила себя одинокой и неприкаянной.

Светлана Евгеньевна, не желая больше спорить и убеждать, села за рояль и заиграла.

Была комната, были мать и сын и женщина-пианистка.

Светлана Евгеньевна играла, а Мишиной маме хотелось куда-то бежать, лететь куда-то, падать, чтобы отвлечься, освободиться от навалившегося на нее одиночества. Она взяла сына за руку и впервые почувствовала его крепкую ладонь, как его ладонь, ей не принадлежащую. С удивлением смотрела она в его лицо, унесенное мелодией в недоступные ей дали, и, сидя рядом с ним, держась за его руку, она поняла, что он живет уже чужими для нее мыслями, что у него, у маленького, свои привязанности и желания, которые ей не победить, что она должна примириться с несбыточностью своей мечты.

Музыка, которую она сейчас слушала, помогала ей разобраться в себе. Но она еще не умела слушать музыку ради музыки, а ее сын уже умел. Он не знал, какая буря пронеслась над ним и над нею, какая гроза освежила ее чувства, потому что не склонен был затруднять себя вопросами, касающимися матери. Много лет пройдет, прежде чем он задумается над всем этим всерьез. Сейчас он думал лишь о себе, занятый самим собой, а мама жила в его мыслях отдельно от него, и ее согласие на занятия музыкой он воспринял с огромным удивлением и не поверил ей.

Когда ушли новый ученик и его мать, Светлана Евгеньевна еще долго не могла успокоиться от волнения, раздумывая о слепоте родительской любви, о том, что сегодня случилось чудо: простая тростниковая дудка запела сама по себе, как волшебница флейта, и еще о том, что ее собственная жизнь наполнилась великим смыслом.

В это самое время Наталья Савельевна, проверяя тетради, вспомнила, как грубо выгнала она из класса Гончарова. Ускользнула от нее в ту минуту необычность Фединых слов, потому что очень ей жаль стало Саню. А теперь ей было неловко за себя, и она сидела и ежилась, а под руками шелестели тетрадки с неуклюжими буквами и кляксами – плодами усиленно старания ее учеников.

Прикрыла она глаза рукой на мгновение – устали они от ряби, покрывавшей тетради, – и подумала, какая трудная ноша досталась ей в жизни. И ничего-то другого она не умеет делать, кроме как воспитывать детей. А может ли она их воспитать, если, как сегодня, ей изменяет выдержка? Ведь она не заметила! Фединого волнения, и тысячи других мелочей ускользнули от нее. Много ошибок она, наверно, совершила сегодня, не отдавая себе отчета.

А хорошо бы сейчас музыку послушать! Так бы, не выходя из дома, и не по радио, а живую, на рояле, чтобы прикрыть глаза и погрузиться в самую глубину души своей и забыть на миг и о себе, и о мире, состоящем из маленьких мальчиков и девочек!

Не слышала Наталья Савельевна, как в эти минуты играла через дом от нее женщина, завладевшая сердцем ее ученика, женщина, которая сейчас могла бы завладеть сердцем и его учительницы. Им бы встретиться надо, но они жили рядом – две удивительные женщины, два потока, – до времени не замечая друг друга.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации