Текст книги "Городские истории"

Галина Антоновна Коваль
Городские истории

© ГБУК «Издатель», 2014

© Коваль Г. А., 2014

От автора

В далеком-предалеком детстве как-то обнаружила у себя в комнате за картиной паучка. Жуть… С неделю, оглядываясь, передвигалась по комнате прыжками, но родителям не сказала о нем. Не стало бы его в этом случае. Кидала в его паутину мух с оторванными крыльями, привыкла к нему, даже разговаривала с ним. Паучок изгнал из меня страх перед темнотой, и, когда родители выключали свет, я знала, что не одна в комнате. Я пересказывала паучку события уходящего дня и засыпала. Маме показались странными мои разговоры перед сном неизвестно с кем, она повела меня к врачу. Мужчина в белом халате внешне был схож с пауком. Круглый весь – и лицом, и ножки колесом. Небритые щеки, заросшая седыми волосами голова и шея придавали ему схожести с моим домашним насекомым. Расположил он меня к себе этим и выслушал честный рассказ о паучке. Обрадовался чему-то и ушел к маме. Скоро мне шестьдесят лет. Картины в моем доме висят без наклона, с наклоном их вешали в мамину молодость, и паучка там нет. Приходится выходить из положения и писать ему длинные «письма».

Цель
Сказка для взрослых о доме и бомже

Подвальное помещение пятиэтажного кирпичного дома размером три на три метра повидало на своем веку много чего и много кого. Подвал огромный. В былые времена городили в нем жильцы кладовки и хранили в них запасы на зиму. На крашеных полках красовались друг перед другом пузатые банки с соленьями, впоследствии ставшие маринадами. На пол ставили ящики с картофелем и морковью, пересыпанными песком. Шли годы, менялись люди и их представления о своей жизни. Стали кладовки пустеть быстрее, чем обычно. Хозяева кладовок пришли к пониманию, что больше не следует хранить в них заготовки на зиму. Превратились кладовки в хранилища ненужных вещей, предметов мебели и утвари. В тот временной период стены подвала еще белили известью и пол поливали едкой жидкостью, чтобы блохи да тараканы не водились. Занималась всем этим санэпидстанция.

Время шло своим чередом. Подвальные окошки растеряли стекла. Некоторые заложили кирпичом, какие просто смотрели пустыми глазницами на стремительно меняющийся мир вокруг дома. Перестали люди пользоваться кладовками вовсе. Перестала белить стены известью и поливать пол едкой жидкостью санэпидстанция. Облюбовала подвалы «свободолюбивая» молодежь. Стала она прятать мнимую свою свободу в подвалы. Городить из старой мебели места для посиделок да время коротать. Кто курит, кто выпивает, кто мужчиной пытается стать или женщиной. Возникла угроза пожаров. Милицию и домоуправов буквально завалили жалобы и составленные акты о нарушениях пожарных и общественных норм поведения в местах общего пользования. Заложили кирпичом все оставшиеся окна, а вот двери забить или заложить нельзя – в подвале коммуникации.

Прошло еще энное количество лет. Люди забыли и про коммуникации. Стал подвал наполняться сыростью и плесенью, трупы бездомных кошек, котов, голубей служили питательной средой для целых колоний червей, слизняков и прочей мерзости. Там, где суше, кишели полчища блох. Коты и кошки, смирившись, носили их на себе круглый год. Слесарей к тому времени переименовали в сантехники. Матерясь и подсвечивая себе фонариком, месили они ногами мир мерзости, чтобы найти и в который раз замотать ветошью со смолой очередную течь в канализационной трубе, скрутить проволокой и затянуть для надежи. Какое красивое слово – надежа. Не хочется его применять в этом случае. Да ничего не поделаешь, его слесаря употребляли в разговоре между собой.

Помещение три на три, о котором рассказывалось в самом начале, заселено, и живет в нем человек. Какое красивое слово – человек. В прошлом помещение называлось слесарной и на его двери висела табличка. Дверь в помещение, благодаря обитавшему там человеку, еще существовала, кое-как держалась на петлях. На ночь человек подпирал ее изнутри бревнышком.

Дому пятьдесят лет. Дом строился долго. Это сейчас дома растут как по взмаху волшебной палочки. Этаж за этажом поднимался дом и с величайшим восторгом оглядывал мир вокруг себя и людей. Люди, задрав голову, разглядывали его снизу и ждали окончания строительства. Вот где я буду стоять! Какой огромный мир! Как велико пространство! Сколько людей суетится вокруг меня и внутри меня. Я им нужен. Я их дом. Дом почувствовал себя важным. Пришло время, дом наполнился людьми. Люди наполняли его своим скарбом, детьми и домашними животными. Дом окончательно понял свое предназначение. Оказалось, что кроме людей в его стенах селились их радость, беды и разочарования, ненависть и злость, пьянство и хамство, зависть, лень и прочие грехи человеческие. Все перечисленное имеет физическое воздействие на стены дома, они вибрируют, звучат – реагируют, значит. И не просто звучат, гудят, как колокола, бьют в набат. Молитвы старых людей ночной порой были дому слышны и долго не понятны. Шли годы. Дом начал стареть, трескаться, скрипеть дверьми, и, как люди, стал дом умнеть. Умнел, умнел, пока не стал мудрым. Дом поверил в Бога, в того, кому молятся старики при ночной бессоннице. Пятьдесят лет – это срок. Одно плохо, невыносимо даже – этот затхлый с гнилостью запах, идущий из подвала и пропитавший все его этажи и подъезды. Тяжело дому, вздыхает он.

Зима в пятидесятый раз окружила дом. Легковые машины жильцов дома облепили его, как маму родную, кольцом, потом вторым кольцом, подперли подъездные входы и выходы. Дорогие коляски с младенцами царапают бока дорогих иномарок. Колеса дорогих иномарок выбивают газонную зелень, раскалывают бордюры и не дают в положенное время мусоровозам забирать мусор. Копится он. Горы мусора! Рвут пакеты с мусором вороны, кошки и собаки, ища съестное. Им есть хочется. Дальше ветер от скуки, а может, от злости на людей разносит мусор по миру и поднимает высоко в небеса. Потанцует целлофановый мусор с ветром в паре какое-то время да и повиснет на проводах, деревьях, на всем, за что зацепится, и начнет скалиться своей яркостью, пока не выцветет на палящем солнце. Не достанете меня! И вправду, не достать.

Стену торца дома, где располагались продуктовый магазинчик и аптека, все лето, всю осень подпирал спиной человек. Какое красивое слово. Все лето и осень он зарастал щетиной, пока она не превратилась в бороду. Ногти его на руках отросли и загнулись к ладоням, не давая им возможности сжаться. Так и клали сердобольные люди монетки в почерневшую от солнца и грязи руку с загнутыми, как у хищной птицы, ногтями. Дети, родители которых просили отнести дяде денежку, возвращались с ними обратно. Их страшила рука с когтями, как у подбитой птицы, что валяется у мусорных баков. Человек обрастал теплой одеждой, как кочан капусты. К началу зимы он превратился в стожок из одежды. Носить и держать стожок целый день на себе тяжело. Стал человек приспосабливать пивные ящики для сидения. Стал человек нехорошо пахнуть. Стал на него дом сердиться, ведь человек ему знакомый! Жил лет десять назад в первом подъезде, на третьем этаже. Чего он себе позволяет? Грязное пятно от его спины появилось на стене дома. Бомж для дома – непонятное явление. В его представлении люди живут в нем и в окружающих его домах. Сын этого человека с женой и пятилетней дочкой каждый день ходят мимо него, бывает, и не один раз. Ни здравствуй ему, ни прощай. И он как неродной ведет себя. В их сторону осенью еще смотрел, а сейчас и взглядом не провожает. Молодая семья не то чтобы игнорировала человека, она ходила мимо него, как мимо обычного бомжа. Сын даже как-то сигаретой угощал по собственной инициативе. Все говорило о том, что бомж для них был бомжем и только.

– А ты кто? – спросила человека осенью дочка его сына.

Бомж молчал. Девочка подождала и снова спросила:

– Ты кто?

Бомж снова промолчал.

Мать и отец были заняты в тот момент разговором с соседями.

– Ты меня не видишь? Ты меня не слышишь, да?

– Я тебя не знаю, – поскрипел в ответ бомж.

– Это да! Мне тоже нельзя разговаривать с незнакомыми людьми, – вздохнул ребенок и от скуки повертел вокруг головой.

Со всех сторон к дому шли люди, подъезжали машины, и их владельцы парковали любимую технику с краю пешеходных дорожек по всей их протяженности.

Бомж кивнул головой, подтверждая выводы девочки.

– Зачем ты такой грязный и вонючий? – Девочка снова обратила свое внимание на бомжа. – У тебя ногти, как у птиц. Нет ножниц? Отгрызи, и все!

– Ты козюли ешь? – спросил девочку бомж и заулыбался своим мыслям и воспоминаниям.

– Ем.

– Я тоже ел, и твой папа любил их очень. – Заскрипел голосом бомж и надсадно закашлялся, потому девочка последним его словам не придала значения, она горестно стала качать головой.

– Тебе чай надо пить с малиной.

– А то чего же… – согласился с ней бомж.

– Вася! Пойдем, дорогая.

Девочка со всех ног побежала к родителям.

Папа поднял ее на руки, когда девочка обхватила его шею ручками.

– У меня братик скоро родится, – тараторила девочка, спеша рассказать бомжу семейную новость.

– Ты что это всему свету семейные тайны разбалтываешь?! – рассмеялся отец. А бомж прошел взглядом по ладной фигурке снохи.

В тот день он смотрел вслед молодой семье. В тот день и стемнело быстро. Зима улеглась на город, расположилась основательно, до конца марта. Продавцы из магазина скоро вынесут бомжу чай в пивном стакане. Может, даже с сахаром, а булочку ему уже кто-то дал, денег хватит на плавленый сырок. Женщина из аптеки обещала вынести перед закрытием таблетки индометацина (нестероидное противовоспалительное, самое надежное от боли в суставах). И совсем ничего, что оно просрочено. Оно еще действует. Только поэтому он и задержится сегодня у стены дома. А дом будет на него сердиться за это.

Стена под спиной бомжа стала оживать. Дом к ночи наполняется людьми, их голосами и эмоциями. А все это, как мы уже знаем, отражается звуками на его стенах. Человек у стены, как тень без солнца, будет думать, что дом с ним общается и зовет его в себя. Больше у него ничего и никого не было.

– Ты снова пришел? Уже не орешь как резаный? Понял, что бесполезно? – проговорил вслух бомж, наблюдая за приближением бездомного котенка. К его ноге прижалось маленькое тело. Потерлось немного и замерло.

«На меня смотрит», – подумал бомж.

Котенок тут же поднялся на задние лапки, передними уперся в толстую штанину бомжа. Но тот не чувствовал его прикосновения – слишком много было слоев одежды. Глазки кошачьего детеныша искали человеческий взгляд, его общения.

– И-и-и… Дите ты есть дите! – вздохнул бомж. – Тебя тоже кошка-мама рожала, кормила грудью. Вот дела!

Женщина-продавец выглянула из-за двери магазина.

– Вы тут? Сейчас чай вынесу.

– Можно позже? Чуть-чуть… Мне лекарство обещали в аптеке.

– Так я сейчас спрошу сама.

Дверь в магазин и тамбур осталась приоткрытой. Аптека находилась рядом с магазином. Две двери в одном тамбуре. Котенок ринулся на теплый воздух и скрылся в тамбуре. Бомж никогда туда не заходил.

– Вопрос решен, – весело проговорила продавец, передавая бомжу лекарство и пивной стакан с чаем. – Как вам спалось сегодня?

Женщина-продавец радовалась доброму своему поступку. Она продала осенью дачу, и спальные принадлежности оказались ненужными новым владельцам. Так что матрас, подушки и одеяла перекочевали в бывшую слесарную комнату.

– Все перетаскал к себе. Как ангел спал! Молиться за вас буду.

– Сколько вам лет?

– Не помню.

– Как зовут?

– Не помню.

– Вы старый уже или средних лет?

– Старый. Не думал, что столько проживу. С вашей помощью теперь перезимую.

– На здоровье вам, – сказала продавец и скрылась за дверью. Удивительное дело! Пластиковый стакан размяк от горячего, и нес его бомж, держа на ладони, как на подносе. Горячо ладони не было. Руки так за световой день намерзлись, что не чувствовали обжигающего тепла стакана. Так думал бомж, но он ошибался. Это его руки и ноги так распухли и воспалились, что утратили прежнюю чувствительность.

Помещение подвала три на три метра стало тесным даже для одного бомжа. У стены на ящиках лежит настоящий односпальный матрас. Пенополиуретан, пружинный блок. Надо же! Человек даже слов таких не знал до вчерашнего дня. Зато теперь имел это. Бомж стоял, склонив голову, перед матрасом и смущался его белизны. Конечно, на матрасе были и потертости, и пятна, но по сравнению с бомжем и помещением, в котором он сейчас находился, он казался белоснежным, резал глаз. Над землей слышались голоса продавцов. Они закрывали магазин и спешили домой.

– Ну что с ним делать? Орет как резаный! Жалко ведь.

– Не обращай внимания!

– Так он будет бежать за мной до самого дома!

– Сунь его в окошко в подвале. Там тепло. Там бомж наш живет.

– Так дом большой и подвал большой. Как он его найдет?

– Не найдет, так просто в тепле будет.

Не знали женщины-продавцы и предположить даже не могли, в каком состоянии находится сейчас подвал дома. В какую клоаку, в какой гадюшник упадет брошенный их «доброй» рукой кошачий детеныш, но тот не упал, а повис на каком-то тряпье и заорал от ощущения бездны под собой и страшной неизвестности. Дверь подвального помещения распахнулась, выпустив в темноту свет любопытной электрической лампочки. Светящийся дверной проем закрыла черная фигура бомжа. Запрокинув в диком страхе голову и распахнув в немом крике рот, котенок смотрел на чудище в светящемся дверном проеме. Смотрел и плакал. Чудище стало надвигаться на него, подошло вплотную.

– Обещай, что не будешь ссать на мой новый матрас.

Ужас обуял кошачьего детеныша. Он уже не мяукал, он шипел и завывал.

– Я так понял, что не будешь.

Взяв котенка за шкирку, бомж с трудом отодрал его от подвальной стены. Шкура натянулась за ушами четвероногого существа, он уже не шипел, а сипел, раскачиваясь из стороны в сторону в руке бомжа, в такт тяжелым шагам человека. Дверь захлопнулась. Подвал погрузился в темноту.

– Вот тут я и живу. Не нравится?

Бомж посмотрел на котенка. Тот жмурился от яркого света. Забился хвостиком в угол на полу и оглядывался, трясясь всем тельцем.

– Тут было царство плесени. Летом в подвале нашел известь. Стены белил несколько раз тряпкой и по потолку прошелся, благо он низко. Сейчас бы не смог. Руки не поднимаются. Распух я. А мусора сколько вынес отсюда, тебе и не снилось.

Бомж стал снимать с себя одежду. Снимал и снимал. Котенок шарахался от каждого взмаха его рук, а потом устал и перестал обращать внимание. Начал тихо ходить по подвальному помещению, припадая телом к полу, и принюхиваться.

– Правильно. Осматривайся и привыкай. Да чтобы ночью не орал мне тут!

В подвальном помещении есть и стол, и стул, и постамент из пластмассовых ящиков, на которых возлежал сейчас тот самый матрас, ссать куда котенку было запрещено. В разорванную палатку завернуты спальные принадлежности, дарованные бомжу продавцом из магазина. Бомж выгружал их с великой нежностью и раскладывал по матрасу.

– Прошлую ночь даже заснуть не мог. Отвык от комфорта совсем. Так до утра и слушал под собой этот комфорт. До этого у меня тоже было мягко. Возле мусорных баков сколько угодно тряпья! Не перетаскать! Так это ж совсем другое, это комфорт!

На столе пластиковый стакан с чаем. Так было каждый вечер. Человек не пил горячее, не выносили зубы. Ждал, когда остынет. Дверь, как всегда, подперта бревнышком и закрыта на старинный ржавый, но мощный крючок. Жить бомжу в подвале позволил участковый и за это забрал широкое обручальное золотое кольцо, самим же бомжем предложенное.

«Отпускает…» – расслабленно подумал бомж.

Боль в костях его стала немного затихать и превращаться в тупую боль. Он аккуратно положил на стол пластинку с таблетками. Посмотрел на свои руки. Летом человеку было где помыть их. Сейчас зима. Людей заставляют устанавливать счетчики на воду. Торчащие трубы с кранами из стен дома у самой земли скоропалительно отпилили и унесли вместе с кранами. Воду, естественно, перекрыли. Если раньше были добровольцы на первых, вторых и даже третьих этажах дома, которые поливали с помощью шлангов из окон своих квартир цветы на клумбах и молодые саженцы, ими же высаженные, то сейчас их не стало. Добрая воля стала дорогим удовольствием. В подвале при тщательном исследовании крана с водой не нашлось. Человек выдавил еще одну таблетку себе прямо в рот.

– Ты где? – произнес он в пустоту, обращаясь к котенку.

Котенок не отозвался.

– Я сейчас выпью весь чай, съем всю булочку и сырок. Будешь голодным.

Бомж говорил и радовался тому, что не разучился это делать. Он больше молчал, стоя у магазина. Молчал даже тогда, когда у него что-то спрашивали или жалели. Продавцы из магазина сначала сочли его за немого и сразу же прониклись состраданием. Грех было не воспользоваться уловкой, им же только что открытой. Ему всегда, с самого начала странствия трудно было открыть рот и попросить подаяние. Он его и не открывал, молчал и смотрел в землю. Прийти к родному дому, где он родился и рос, заставило желание увидеть сына перед смертью. Ее приближение он стал чувствовать. Поверить в свою смерть человека заставил диагноз, поставленный врачами в областном онкологическом центре много лет назад, и вой жены, начавшийся с порога дома, когда он вернулся на короткий отдых между курсами химиотерапии. Выла жена, не переставая, день и ночь, сидя перед зеркалом дорогого спального гарнитура или в такой же кровати. Казалось бы, нормальная ситуация. Жена не может смириться с ожидаемой утратой. Только выла она как-то уж очень зло, и злоба усиливалась, перерастая в ненависть, с каждым днем.

– Говорила мне мама не выходить за тебя замуж! Ненадежный ты! Так и вышло!

– Ты несправедлива ко мне. У нас есть все, даже сыну квартиру купили на будущее. Доход с нее снимать будешь. За потерю кормильца получать будешь. Говорят, неплохие деньги.

– Да? Хорошо стелешь! А кто из-под тебя горшки будет вытаскивать? Я молодая еще женщина!

– Не мог я этого предвидеть.

– Не выдержу я всего этого!

Вот и ушел человек из дома за своей предполагаемой кончиной, смертельно обидевшись на жену и жизнь. Жизнь посмотрела на него и решила по-своему. Жизнь – это тоже женщина. А она завсегда так!

Бродил-бродил человек по земле, ожидая смерти, а она не шла и не шла к нему. Сначала искал себе соратников по несчастью. Только попадались они пьющие, ворующие, драчливые и не верующие в Бога. Бомж был верующим человеком, как было заведено в его семье и завещано родителями. Так не дождался человек своей смерти по сей день, но стал ее чувствовать, думать о ней. Прошлое стало тянуть его из туманной дали, и пришлось ему, следуя этому зову, вернуться к стенам родного дома спустя много лет. Правда, обличие у человека стало совсем другим.

– Я уже ем, – объявил он котенку, как в громкоговоритель, но тот все равно не появился.

– Ну, осматривайся тогда, а я спать лягу, пока терпимо болит. Я теперь барон.

Степенно, даже торжественно, человек сел на матрас. Тот принял его. Человек завалился на бок и стал счастливым, и будет он таковым до самого утра.

День для бомжа – это несчастье, так как он находится под прицельными взглядами проходящих мимо людей. Взгляды разные, но воспринимает их бомж одинаково – почти равнодушно. Бывают заскоки, так называет про себя бомж свои слезы. Обычные человеческие слезы, посещающие его по нескольку раз в день. Накатятся неожиданно так. Как правило, это реакция на возникшие воспоминания из прошлого, чаще всего из детства. Чем еще заниматься человеку, ничем и никем не обремененному, без прав и обязанностей, без цели и мечты? Только воспоминаниями. Живущие в этом доме привыкли к фигуре, прислоненной к стене, и он запомнил каждого в лицо. Некоторые даже здороваться начали с ним машинально, но бомж всегда молчал.

Ночь – это перерыв в его стыде, неловкости, холоде и голоде. Хотя голод человек стал укрощать. Оказавшись в подвале, человек вскидывал брови, раскрывал глаза, которые весь день смотрели вниз, распрямлял спину и становился другим. Но никто его перевоплощения не видел. А теперь у него есть матрас. Это ли не чудо?! К вечернему чувству какой-никакой сытости и свободы прибавилось ощущение ночного счастья. Это ли не новое и забытое чувство?!

Кошачий детеныш вышел из-под импровизированной кровати. Лампочка горит, и ему совсем не страшно. Не страшно и человеку. Он бы ее выключил, только не нашел выключателя, сколько ни искал. Можно бы выкрутить лампочку, только она «новорусская», ртутная и на долгий срок предназначенная, ко всему еще и не выкручивается. Прикипела в патроне насмерть. Пробовал сильнее на нее воздействовать, так хрустит что-то в основании. Как бы совсем не вышла из строя! Оставил бомж лампочку в покое и привык к ней. Прежде чем лечь спать, ставил картонную упаковку от холодильника, получалось что-то вроде ширмы, которая закрывала назойливый свет лампочки.

Кошачий детеныш сел, задрал голову, стараясь разглядеть картонное сооружение. Потерся бочком об нее. Картонное сооружение стало шататься и упало на спящего бомжа, а тот так и остался неподвижно лежать под ним на новом матрасе. Переждав с минутку и успокоившись, котенок, цепляясь когтями за матрас, начал восхождение. В подвальном помещении тепло. Толстая горячая труба у стены знай себе греет и греет воздух. Близость человека не пугала, пугало одиночество, и кошачий детеныш заторопился к бомжу, устроился в ногах. С высоты матраса заметил на столике стакан с остатками чая. Инстинкт подсказал ему, что это влага. С матраса забраться на стол было легко. Стакан, как и картонная конструкция, свалился набок, и темная жидкость пролилась на поверхность. Она бежала по шероховатой столешнице, собирая пыль и становясь мохнатой. Котенок лакал мохнатую влагу, прикрыв глаза и припав пустым животиком к столу. Рядом с упавшим стаканом на столе лежал кусочек плавленого сыра. Он проглотил и его. Сразу все внутри успокоилось. Лапки стали подгибаться, глаза закрываться, и котенок заснул прямо на столе.

Под картонной крышей было душно, и бомж проснулся. Повертел головой и носом, уткнулся во что-то. Полежал неподвижно с закрытыми глазами, размышляя о случившемся.

«Неужели перегорела лампочка», – посетила человека неприятная мысль.

Подняв руку, он понял, что на нем сверху лежит картон. Оттолкнул его от себя, стало светло. Снял со стола котенка и положил рядом. Пальцем слегка надавил на него, чтобы понять, живой ли тот. Не просыпаясь, котенок вытянулся в струнку, задержался на мгновение в таком положении и стал обмякать, как бумажная салфетка в лужице с водой. Человек умилился и закрыл глаза.

Дом сердился на бомжа, но ему не было жаль своего подвала для него. Напротив, дом был благодарен бомжу за «субботники», которые жилец осуществил осенью. Соорудив что-то вроде скребка, бомж соскреб все, что мог, и перетаскал на помойку. Большая половина той части, где находилась слесарная, стала выглядеть лучше. Зловонные и обитаемые лужи засыпал песком с известью. Песок брал на детской площадке. Он промок вскоре, стал сырым и таким же зловонным, но смотреть на все это бомжу было легче. Благотворительные дела эти происходили ночью, так что жильцы и не ведали ничего об этом. Дом старый и потому любую заботу о себе воспринимал трепетно и благодарно. В отличие от людей он не мог проливать слезы умиления и приносить кому-то свои благодарности так, чтобы их заметили. Но будьте уверены, он их пролил и был благодарен бомжу.

Человек встал, свернул постельные принадлежности, завернул их в разорванную палатку. Выдернул из-под котенка простынь. Тот свалился набок, тут же вскочил и зашипел. Бомж веселился, глядя на все это.

– Пойдешь со мной или останешься тут?

Человек поставил матрас вертикально и прислонил к стенке.

Котенок забился под ящики. Там было пыльно, и на его усах повисла паутина. Человек прислонил картон к матрасу и приставил к нему ящики.

– В глаза не бросается, – объяснил он котенку и забрал последний ящик.

Котенок почувствовал себя голым. Хвостиком прикрыл лапки и снизу посмотрел на человека, который медленно превращался в бомжа, одна за другой теплые вещи нанизывались на человека. В какой-то момент он был подхвачен рукой бомжа и водворен за пазуху.

– Я бы тебя оставил. Да ты пищать будешь. Сердобольные бабушки станут тебя вызволять из подвала с помощью пацанов, а этого допустить никак нельзя. Облюбуют себе местечко для курения или еще чего-нибудь… Они сейчас ушлые.

Устал кошачий детеныш от переживаний. Заснул как человеческий, когда его вывозят на свежий зимний воздух в коляске.

Бомж занял свою позицию. Скоро его появление заметят женщины из аптеки. Одна из них принесет ему овсяную кашу. Горячую еще. Она не приносит ее из дома. Женщина из двадцать третьей квартиры этого дома прямо в аптеке заваривает ее кипятком в миске, из которой кормила бездомную кошку, да та сгинула в начале зимы. Помыла хорошо, обдала кипятком. Не выбрасывать же! Пригодилась вот. Как только женщина стала кормить его по утрам овсяной кашей, боли в области желудка и поджелудочной стали утихать. Бомж ее вспомнил. Она общалась время от времени с его женой в прошлой его жизни. Женщина всегда была жалостливой и одинокой. Где жена сейчас? Бомжу все равно. То, что она не живет в их бывшей общей квартире, бомж понял. В ней сейчас живет его сын с женой и внучкой. Видимо, переехала в однокомнатную квартиру, купленную при их совместной жизни для сына. Это информация просто так, для общего представления. Бомжа она не волнует и не интересует совсем. Сердечная тоска позвала его назад, в прошлое. Он и вернулся в свой дом, но вовсе не собирался возвращаться в жизнь сына и бывшей жены. Наверняка его давно считали умершим, ведь человек ушел из дома, неся в себе смертельную болезнь.

– Вы сегодня припозднились.

Бомж молчал и ждал утреннюю кашу.

Женщина закрыла за собой тамбурную дверь и тут же вернулась.

– Я не могла вас знать раньше?

Бомж отрицательно покачал головой.

– У меня такое ощущение, что я вас знаю.

Вместо ответных слов бомж съехал спиной по холодной стене родного дома и сел на корточки.

Чтобы как-то сгладить свое неуместное любопытство, женщина стала осматривать прилегающую территорию, громко произнося:

– Кис-кис-кис… – потом пояснила: – Да котенка тут прикармливала вчера, так тот со страху и не поел. Вон лежит все замерзшее! Жалко.

Бомж без слов достал из-за пазухи спящего котенка и снова его туда засунул.

– Как хорошо-то, господи! И вам не скучно! Правда?

Бомж кивнул головой.

– Тогда я и котенку вынесу кашки тепленькой. Молочком разведу, чтобы не обжегся.

На запах теплого молока спящий котенок среагирует сразу. С закрытыми глазами сгложет кашу, снова окажется за пазухой бомжа и закатится в сон без сновидений. За это время бомж съест свою кашу, соберет мелких денег с горсточку, которую высыплет в карман, а в какой, потом сразу и не найдет. Испугается. Одежды надето много, в каждой карманы есть, попробуй сыщи заскорузлыми руками! Котенок, услышав звон монет, зубами вгрызается в то место на одежде бомжа, где они лежат. Так и найдет бомж свою пропажу.

Пища, да еще и теплая, заставляет котенка спать. Так пройдет день. Потом второй. Потом третий. Это для всех людей. Ни бомж, ни тем более котенок дней считать не будут. Просто дальше по жизни бомж будет идти с котенком за пазухой. Они настолько сольются воедино, что котенок будет считать бомжа началом всего и его самого. Иногда он карабкался по изнаночной стороне одежды бомжа на свет божий, так сказать, подышать свежим воздухом. Вниз на землю не рвался. Перемерз сильно, и инстинкт подсказывал, что надо сидеть за пазухой человека. Голова котенка привлекала внимание снующих мимо них людей. Монет в заскорузлой руке бомжа стало прибавляться. Пища стала разнообразиться свежемороженой рыбой. На ней котенок стал расти.

– Смотри не выкинь мне номер. Не становись большим котом. Мне тебя тяжело носить будет, – говорил бомж во время трапезы, рассматривая приемыша. – Ты моей внучке понравился. Это она тебя теребила за уши. Ты молодец. Нельзя обижать детей. Либо хотелось тебе пустить в ход когти? А?

Котенок в подвальном помещении чувствовал себя вольно. После дневной отсидки за пазухой бомжа так нарезал круги по слесарной, что голова его начинала кружиться и он падал на бок. Дышал глубоко и смотрел на своего бомжа с любовью. Тот отвечал ему таким же взглядом. Ночной порой ему иногда не спалось. Чтобы чем-то занять себя, лазал по бревнышку, подпиравшему входную дверь, и точил об него когти. Припадая к полу, плотно прижимал носик к дверной щели и нюхал воздух общего подвала, так отличавшийся от воздуха в слесарной потому, что здесь всегда было приоткрыто узкое окошко, но никогда холодно не было. Таким образом, нагуляв себя, он укладывался до утра под бок бомжа. Дурачок еще не знал, что придет теплое время года и мир раздвинет для него свои рамки, только дожить до этого момента надо.

Через несколько дней котенок почувствует слабость, сухость во рту, боль во всем теле. Сначала он откажется от пищи, и бомж в страхе начнет покупать ему из еды все подряд в небольшом количестве. Потом ему станет ненужной даже вода. Бомж запаникует и бросится просить помощи у женщин из аптеки. В аптеке на самом видном месте стоит ящичек, обклеенный со всех сторон снимками кошек и собак. Некоторые клиенты бросают в него сдачу от лекарств. Средства из ящичка идут в питомник для содержания бездомных животных, в котором, по слухам, работают замечательные ветеринарные врачи. Женщины станут звонить туда, но выходной день, и телефон питомника будет молчать. Адрес на ящичке был, и, судя по нему, питомник находился в десяти километрах за городом. Бомж просил звонить снова и снова, и женщины звонили, но безрезультатно. Бомж точно знал, что из питомника приезжают люди на машине и забирают брошенных животных по звонку. Он видел эту машину у своего дома и слышал разговоры людей возле нее. В городе была своя ветлечебница, до нее он шел половину вчерашнего дня, но его туда не пустили и котенка не взяли.

…Приемная у дверей врача полным-полна людьми. Прилично одетые дамы держат в переносках, на руках собак и кошек дорогих пород. Это тех, которые маленькие. Большие восседают на полу, и их головы находятся на той же высоте, что и головы хозяев. Медленно перешагивающий порог бомж ввел в шоковое состояние всех присутствующих. А его запах! Ой-ой-ой! Одна из собак крохотной породы, сидевшая на подоконнике и собирающая восхищенные взгляды окружающих и их комплименты, от ужаса намочила подоконник и себя. На возмущенные крики выскочил обслуживающий персонал и вытолкал бомжа из помещения. На его мольбы ему ответили, что к больным животным они выезжают на дом и, если тяжелый случай, госпитализируют в специальное помещение с отдельным входом. В стенах ветлечебницы могут находиться животные для прививок, календарного осмотра или вязки. Обратно бомж шел несколько часов. Его больные ноги стали как тумбы, и он не шагал, а переставлял тумбы с места на место. Ночью прибился к подвалу. С утра женщины из аптеки снова стали звонить в питомник. Бомж ждал. Пришел вечер. Закрылся магазин. Закрылась аптека. Котенок за пазухой просто лежал там, и все! Монет в руке бомжа не было, потому как он не держал ее протянутой второй день. Зайти на ночь в подвал он не мог, это было бы равносильно смертному приговору котенку. Ему стало казаться, что четвероногое существо за пазухой превращается в камушек и холодит его сердце и душу. Бомж стал выть на луну. Она сегодня была полной. Он запрокидывал голову в черное зимнее небо и на выдохе выл, долго-долго, а небо скалило ему в ответ бриллиантовые зубы. И луна не улыбалась, а была мертвенно-бледной.