Текст книги "Городские истории"

От имени мужского
Повесть в стиле разговорного жанра

Глава первая

Велосипед дребезжал металлическими деталями, дразнил новизной краски и убегал от меня по сельской пыльной дороге. Тело мое бежало за ним легко и вдруг стало уставать. Сердце бешено заколотилось от злости и зависти к моему другу. Ног моих, только что непринужденно ступавших в теплую, почти горячую дорожную пыль, не было сил оторвать от земли. Я встал посередине дороги и смотрел, как весело и счастливо мой друг рулит новеньким велосипедом. Гордей – это имя моего друга. Имечко еще то! Зато полностью ему соответствует. Ему всегда было чем гордиться передо мной. Именно гордиться, а не задирать нос. Но как ни называй, зависть меня грызла всегда. Мама его рассказывала, что родился Гордей на свет божий с величественным выражением на личике. Акушерки долго смеялись над его упорным молчанием. Бьют Гордея по попе, чтобы тот заорал и этим раскрыл свои легкие, а тот молчит и брови хмурит.

– Не царское, значит, это дело! – смеялись женщины.

– Ишь, надул щеки! Да бровки сдвинул! Сердится…

– Гордей! Истинный Гордей Иванович.

– Что? Имя такое есть? – спросила уставшая потная роженица. Каждая жилка ее тела дрожала от только что пережитого напряжения. Зубы и те клацали.

– А как же! Со старины далекой тянется. Ты лучше помолчи сейчас, а то язык прикусишь.

Прикусила роженица язык, на кончике которого осталось странное и незнакомое мужское имя.

Так и осталось на лице Гордея выражение величия. Так и нарекли его Гордеем.

Дорога вьется в дали далекой. Пыль клубится у колес новенького велосипеда, и гложет меня детская зависть до скрипа зубного.

…Я проснулся.

Я – это сорокалетний мужчина. Я лежу сейчас на спине и скриплю зубами.

– Что за дурная привычка?! – корю я себя и переворачиваюсь на бок.

Глаза мои раскрылись, но смотреть на свет божий не хотят. Уж очень он яркий. Лень было вчера вечером задвинуть штору на окне.

– Сейчас, попривыкнут немного, – сам себе объясняю и жду.

Глаза привыкают, привыкают, и вот прямо по курсу носа за стойкой торшера, на стыке стенки и прикроватного столика проявляется тонкое кружево паутины. Паутина выглядит кружевом, а не паутиной отвратительного восприятия. Как геометрически правильно оно сплетено! Ажурный круг на растяжках, и где-то посередине, цепляясь лапками за собственное творение, восседает паук. Я закрыл глаза. Может быть, снова увижу Гордея на велосипеде? Не увидел…

Паук. Так! А как же евроремонт со встроенным пылесосом? Они что, еще умудряются плодиться в наших квартирах? Надо спросить Гордея. Он у себя встречал такого соседа? Наверняка встречал. Я разулыбался своей догадке. Теперь я знаю, откуда явился паучок. В квартире у Гордея нет ни евроремонта, ни встроенного пылесоса. Захотелось потереть руки, оттого что загадка разгадана.

– Так он мне его и принес из своей берлоги на одежде или в сумке. Вот так всегда! Он творит свои выкрутасы, а лавры пожинаю я.

Меня зовут Лавром. Лаврентий, значит. И Гордей, и Лаврентий звучит одинаково диковато по сей день, с того самого дня, как наши мамы назвали нас этими именами.

Роженица с кровати сразу за дверью, захлебываясь собственным восторгом, разговаривала с трехкилограммовым сыночком, называя его странным именем Гордей.

– Гордей? Непривычно. Как из сказки, – удивилась роженица у окна. Она разглядывала первенца и перебирала в уме мужские имена, выискивая имя своему ребенку. В голове ничего не откладывалось. Да и сам факт рождения сыночка также не укладывался в ее голове, ведь обещали девочку все. УЗИ тоже ее обещало. Вон вещи для выписки лежат с лентами атласными розового цвета.

Окно первого этажа родильного дома распахнулось. Мужские кисти рук легли на подоконник, и тут же появился и сам человек.

– Бери скорее кастрюльку, рукам горячо!

Роженица, лежащая у окна, забрала кастрюлю и поставила ее на тумбочку.

– Как он? – спросил мужчина.

– Спит… Ах, боже ты мой! Вы опять мне лаврушки в бульон накидали?! Меня же от нее мутит всю беременность.

– Так ты же родила уже.

– Я что, виноватая?! Только крышку приподняла, вся палата уже провоняла.

– Ну и я не виноват. Я его не варил. Это мамаша твоя.

– Взял бы сварил сам хотя бы раз в жизни.

– Взяла бы ты да простояла хотя бы одну смену у печи плавильной.

– Ой-ой-ой!

– Имя придумала? – муж пытался отвлечь жену от скандала.

– Как тут думать, когда лаврушкой воняет!

– Приду вечером.

Мужчина исчез с окна.

– Имя ему подавай! Ну что, я не права? Лаврушкой так и несет. – Женщина в сердцах хлопнула крышкой.

– Назови Лаврентием, в память о беременности своей, – посоветовала санитарка, моющая полы в палате.

– Что? Есть имя такое?

– А как же. Лавр! Смотри, как звучит!

Паук шевельнулся, и паутина под ним заколыхалась. Я поймал себя на том, что любуюсь пауком. Нет отвращения и желания его прихлопнуть. Надо же! Паук! Когда я в последний раз видел паука? Не помню… В детстве, наверное. Посмотрел на паука. Паутина под ним усилила колебания. Надо быть осторожным. Порву нечаянно. Что значит – порву? Я решил его оставить в моей квартире? Можно прихлопнуть раскрытым спичечным коробком и вынести в общий коридор, тогда его судьба мне будет неизвестна. Я приблизил лицо к паутине.

– Что думаешь по этому поводу? – громко и нарочито весело прозвучал мой вопрос пауку.

Паучьи лапки понесли тело к краю кружева.

– Да не паникуй так! Мне приятно твое присутствие. Паучьи лапки сложились, и тело паука легло на паутину.

– Отдыхай. Никто тебя у меня не тронет.

Как же не тронет? А домработница? Вот так помощник по дому! Квартира зарастает паутиной на глазах. Меня стал разбирать смех. За что плачу деньги!

В ванной комнате поднял корзину с бельем. Нет пауков. Огляделся по сторонам. Всюду кафель, стекло, пластик. Как тут выжить пауку? В спальне хотя бы пыль ежедневная с постельного белья. Чем ему питаться? Надо будет положить что-нибудь съестное для него.

Я чистил зубы и разглядывал себя в зеркало. Конечно, надо было нагнуться, чтобы не брызгать пастой на стекло и кафель, но я же Лавр. В детстве, когда изучал историю Древнего Рима по школьному учебнику и просматривал фильм по этой же теме в классе, мне врезались в память лавровые венки на головах римлян. Объяснить почему, не смогу. Венки надевались на голову великим спортсменам, поэтам, политикам. В торжественной обстановке в лучах солнца и блеске золота стояли эти люди с гордо поднятой головой, на которой топорщились листья лавровой ветви. Съемки велись позицией «снизу», потому и величие этих людей неслось ввысь, в небеса, и казалось, ему нет конца. Небо чиркали кончики лавровых листьев, и небу было щекотно. Солнце щурилось на нем, смеясь над человеческими слабостями. С тех пор связал я свое имя с этой картинкой. Ни одну из перечисленных профессий в номинации «Лавровый венец» я не освоил. Я – мужской парикмахер. Стилист. Лет десять назад меня осенила идея, и стал я вершить на головах клиентов начесы, сбрызгивая их лаком и делая из пучков волос этакие торчащие стрелки при гладких волосах на висках. Первому клиенту это понравилось, и он имел успех на вечеринке в одном из известных заведений нашей Москвы. Ко мне повалил народ. Народ в известном смысле замысловатый, но денежный. Так мое имя и мое детское пристрастие принесли мне известность и материальный достаток. Парикмахерская, в которой я работал на тот момент, вскорости стала моей собственностью и название стала носить громкое и запоминающееся – «Лавр».

Стою у зеркала в ванной. Зубы почистил. Брился вчера. Отращиваю трехдневную щетину для воскресного выхода в свет. Мир перевернулся, и некоторые мужчины стали проводить у зеркала больше времени, чем женщины. Могу отнести себя к этим мужчинам, но это чисто профессионально проведенное время. Много раз задавался вопросом, как может нравиться щетина женщинам. Гладко выбритый отец всегда волновал маму. Гладко выбритым он был только по утрам, и мама с ироничной грустью прижималась к уходящему на работу отцу.

Верхняя пуговица у рубашки не хотела слушаться моих пальцев. Быть мне сегодня без галстука! Так и быть. Я кладу галстук на место. У двери, надев ботинки, тут же их снимаю. Нестерпимо захотелось еще раз взглянуть на паука.

– Ухожу я. – Присел у кровати и приблизил лицо к паутине. Она заколыхалась, и паук превратился в черный шарик. – А ты оставайся.

Потом уже, в течение рабочего дня я буду вспоминать паука, и на моей душеньке будет от этого почему-то тепло.

Сегодня в моих руках окажутся сразу две звезды и пара заблудших овец в голубом мареве искусственно придуманной любви. Если успею, конечно. Обожаю общаться с ними и наблюдать за ними. Ничего личного. Бизнес. Столько накопилось знаний о них, что в старости напишу книгу.

Звезда встала, я отошел в сторону.

– Прелесть!

Звезда вертелась у зеркала так, что могла свалиться с голубого небосклона, в котором парила где-то лет пять и выглядела на них же из-за повадок и манер.

– Правда?

– Без сомнения!

Меня чмокают в обе щеки по очереди и оставляют след парфюма, что я терпеть не могу, да куда деться. Пришло время второго ленча, а учитывая, что первого вообще не было, становится радостно вдвойне.

– Случайно не знаешь, что пауки едят?

Я откусил от куска замысловатого пирога, принесенного мне звездой, и посмотрел на друга Гордея. Вот уже третий месяц он безуспешно пытается перенять навыки моего ремесла. Причем бесплатно. Зачем? Да просто так… Ему все знать хочется. Сейчас он так отпуск свой проводит.

– Пауки? Сбрендил? Как шагнул на пятый десяток, так и начал сходить с ума потихоньку.

– С самого краешка стою, а ты уже готов меня гнать этой цифрой неведомо куда и, главное, зачем?! Да, мне нужно знать, что они едят.

– Загляни в интернет и кликни.

– И загляну…

– Тебе что, благодарный клиент подарил экзотического паука?

– Нет. Он сам пришел. Или кто-то его занес на себе.

– Паук такой большой?

– Паук такой маленький, что его можно не заметить на собственной одежде.

– Ты предполагаешь, что это сделал я?

– Это сделал ты. В твоей берлоге они водятся точно.

– Тогда отдай его мне назад, раз он моя собственность.

Мы сидели за высокой стойкой, имитирующей бар, на высоких стульях. Панно из мелкой мозаики под руками оставляло клетчатый след на наших руках. Когда Гордей подносил ко рту чашку с кофе, следы были мне видны, потому что рукава своей рубахи мой друг завернул, подражая мне.

– Ты клетчатый, – сказал я.

– Ты паукастый, – ответил он.

Иногда мы играли в такую игру, изображая разговор между двумя геями.

Наталья, мой бесценный помощник, уселась ко мне на колени и отобрала кусок пирога, будто он был последний.

– Мне надо тебя приговорить.

– К чему? – изумился я уже своим голосом.

– Ко мне.

– И зачем?

– Тогда бы узнал. Зачем карты раскрывать раньше времени.

Мне не нравилось, как пахнет Наталья. Не подумайте чего плохого, но ощущение запахов в силу моей профессии у меня очень и очень обостренное. Переношу я только парфюм серии «холодная вода» и то короткое время.

– Я не один теперь проживаю, и личное мое пространство занято, – говоря это, я имел в виду паука за тумбочкой.

– Ну вас совсем! – Наталья встала с моих колен и вышла из залы парикмахерской покурить. Я проводил ее долгим взглядом.

– Ты о чем сейчас думал? – спросил меня Гордей.

В ответ я пожал плечами.

– У тебя женщина сидела на коленях. Ты что-то ощущал?

– Ух ты, всевидящий! Ничего не ощущал.

– Что происходит? Существует выражение «на коровьем реву», самое то и возникает, сам знаешь, что и в каком месте.

– Не такое сейчас уж и утро… – уныло посмотрел я за витрину парикмахерской. – Но все равно ты прав…

Открытие не принесло облегчения.

– Не ищи оправданий. Я тоже это заметил за собой. – Взгляд Гордея тоже был устремлен на улицу.

Забыл вам описать внешность моего Гордея. Как же он выглядит?

Большая голова, шестьдесят второго размера. Держит он эту голову всегда набок при разговоре со мной. Если появляется женщина, его большая голова принимает вертикальное положение, как собака стойку, и перестает шевелиться. Совсем! Брови хмурятся не потому, что у него такое настроение. Глаза застывают, и он уходит в себя, и совсем не на пятнадцать минут. Это его обычное выражение лица и состояние в обществе женщин. Как акушерки при первой встрече с ним в родильном зале ахали и восхищались этим выражением, так и по сей день оно притягивает женское внимание, разгорающееся до чрезмерного любопытства. Внимание – это когда человек внимает. А любопытство – это уже порок. Порок – это нехорошо или чем-то нехорошим заканчивается. Вспоминая и изучая хронологию наших с другом хождений по женщинам, я сделал вывод: хождением или похождениями это назвать нельзя. Слово «ритуал» может подойти. Ритуал двух неженатых друзей. Ритуал, нами же и выстроенный. Чувствую, что об этом надо рассказать поподробнее.

Ритуал, как правило, заканчивается на моей территории. Причина ясная. Квартира моя с евроремонтом, красивой мебелью, всегда полным холодильником. Здесь женщинам комфортнее. Но прежде всего надо сделать так, чтобы они у нас были, эти женщины. Охота на них, в хорошем смысле этого слова, проходит в общественном месте. Сейчас времена дерзких и смелых девиц из провинции. Их так много, и они так схожи между собой. Сейчас я говорю про тех, которые только-только начали покорять Москву. Если срок перевалил за три года, в них начинает проступать внешний лоск и грустная усталость. Именно таких девушек мы и ищем в трескучей, блестящей и сверкающей темноте вечернего дорогого заведения. Как правило, их двое. Они занимают столик в мало просматривающемся и темном уголке, чтобы быть дальше от толпы. Из темноты легче рассмотреть хорошо освещенных людей, а значит, есть возможность заметить мужчину, соответствующего определенным требованиям. Чтобы затем выйти в нужный момент, встать в центр круга и в танце показать себя во всей красе, а потом нехотя и грациозно уйти за свой столик, тем самым обозначить свое местонахождение. С той же целью и мы громоздимся с другом на высоких стульях у стойки бара. Если кто-то положит на нас глаз, то обязательно произойдет искрометный выход и танец двух девушек. Как только такие дамы обозначили себя, мы интересуемся у бармена их заказом за денежное вознаграждение. Это подсказывает нам план дальнейших действий, порой даже и темы предстоящих разговоров, а самое главное, чем мы можем удовлетворить гастрономические вкусы женщин.

Рассматривание прохожих за витриной моей парикмахерской надоело нам обоим.

– Есть комментарии по поводу печального открытия? – прервавшийся разговор всегда продолжал Гордей.

– Ну… Если рассуждать… Может быть, это автоматом произошло… Ведь посуди сам, только ночью у нас происходит обмен гормонами, а утром нам не до этого совсем. Надо заставить себя раскрыть глаза и подняться. – Моя теория казалась оправдательной. – Что ты по этому вопросу думаешь? – Я взъерошил рукой волосы на голове Гордея. – Ох и крупная же она у тебя и дынеобразная.

Тот склонил голову набок.

– Старые мы уже. Климакс начался.

– Он только у женщин бывает, – парировал я.

– Загляни в интернет и кликни.

– Что тебе дался этот интернет? Ты меня который раз уже туда посылаешь! – Я пнул друга ногой. – Наталья! – тут же заорал я как ужаленный. По-другому нельзя, иначе Наталья не отзовется.

– Чавошеньки? Там снежок мелкий сыплет. Так мило вокруг. Чистенько. Как кровать застелили постельным бельем с мороза, – отозвалась Наталья, неся с собой свежесть морозного воздуха.

Как удивительно правильно сказала женщина. Именно такое я ощущал в детстве, когда застилала постель мама. Именно ощущение морозной свежести, потому что белье было с мороза, с улицы. Белье современных хозяек совсем не такое. Порой нужно бежать от запаха свежевыстиранного белья, чтобы не заполучить приступ аллергического кашля.

– Когда тебе грозит климакс? – задал ей вопрос.

Та опешила. Голову втянула в плечи, как будто на нее замахнулись.

– Тебя мой возраст интересует? Так посмотри в договоре, – Наталья со злостью сдернула с кресла покрывало для клиентов и, скомкав, привычным уже броском закинула его в корзину для использованного белья.

– Зачем ты так? Это же интимная тема! – зашипел на меня Гордей.

– Ты мне ее и предложил… – огрызнулся я.

Наталья, надумав что-то, повернулась лицом ко мне.

– Ты сегодня ненормальный! То тебя еда паучья интересует, то климакс женский. Кстати! Он не только бывает женским, есть и мужской. Это я для общего вашего развития вам рассказываю. Начинается он у вас после сорока двух лет, может и раньше начаться. Помолодел нынче климакс-то! – Наталья расправила плечи, стала красивей от злости на нас, подняла руки и собрала волосы у зеркала в так называемый хвост.

Пришлось отметить про себя, что фигура у нее неплохая, и грудь больше средней, и локотки розовые и не шелушатся совсем, как у некоторых.

– Да ты что? Серьезно? Без шуток?

– Конечно. Вещь это серьезная. Кто таким шутит!

– И… И как, как это проявляется? Как вот я, например, могу понять, что он у меня уже начался? – Я действительно был удивлен, изумлен, огорошен.

Двое – это уже коллектив, и шутками это не пахнет. Наталья, чувствуя свою значимость в сложившейся ситуации, села в кресло, положила ногу на ногу. Пришлось отметить, что и колени у нее, и ноги красивые.

– Начинается это с того, что мужчинам мерещатся пауки и всякая нечисть.

Теперь с моей руки в корзину полетело скомканное полотенце. В женщину не смог бросить. Гордей в таких ситуациях исчезал. Не то чтобы в полном смысле этого слова, а становился невидимым и неслышимым. Мог отсутствовать, присутствуя. Немой наблюдатель, так сказать. В таких случаях от него что-то исходило, что заставляло людей разыгрывать целые действия перед ним. Смотрит Гордей на происходящее и звука не издает, не шелохнется. Возможно, даже и не дышит.

– Ты в интернете почитай, – уже миролюбиво советует Наталья.

– Да что вы все меня в него посылаете! Как ругательство уже звучит! – жалуюсь я. – Все! За работу! Сейчас приедет сами знаете кто. Напоминаю! Никаких лишних вопросов, телодвижений и взглядов из-за спины. Они в зеркало все видят. Следят даже за этим. Никаких телефонных разговоров. Отключитесь… Не перепутайте сорта кофе, если попросит. Чай тоже! Я даже на банках написал, какой для кого.

Я посмотрел на Гордея. Голова у него стояла ровно, брови сведены, глаза чуть приоткрыты. Он созерцал и слушал.

– Ты, конечно, лишний… Товарищ наверняка не любит лишних глаз, когда он в неглиже!

– Ты мне обещал его показать! То есть ее, – запротестовал Гордей.

– Никаких «то есть»! Сейчас она – «он»…

«Он» уже входил. Я мгновенно перевоплотился в «оно» и пошел навстречу.

– Как вам снег? Добрый день!

– День прекрасен. Надеюсь, все разовое? Я на стерильном карантине. – Звезда засмеялась неестественным смехом. Надо отметить, что слово «звезда» лучше воспринимать в кавычках, так как «оно» ею не является, но зазвездилось на всю Москву основательно. Звезда сменила пол, женский на мужской.

– Понимаю. Это подвиг! – серьезно изрек я заранее заготовленную фразу и слегка склонил голову.

Звезда перестала смеяться. Внимательно на меня посмотрела. Сменила веселость на серьезность. Посмотрела на себя в зеркало. Осталась довольной своим отображением. Поманила меня пальцем. Я поспешил приблизиться. Звезда собственноручно подтянула меня еще ближе.

– Подвиг… Вы так правильно это сказали. Я начинаю успокаиваться.

Звезда вела себя так, словно была на вручении «Оскара». Села в кресло. Совсем по-женски запрокинула голову и произнесла:

– Под мальчика. Так, как вы меня представляете. Надеюсь, вы думали над моим образом?

Подражая образу поручика Ржевского, я снова склонил голову. Звезде понравилось. Я дал ей снова понять, что она герой нашего времени. Я действительно много думал перед тем, как назначить время и день встречи с ней. Ее мужчина, человек заоблачного состояния и такого же положения, прислал мне много ее фотографий, где она, звезда, была еще не звезда. Много рассказывал о первой их встрече. Вот его слова: «Передо мной стоял маленький принц. В его облике было собрано все, что только я мог себе нафантазировать. Она и женских тряпок не признавала. Мама ее жаловалась… Хутор маленький совсем. Все друг друга знают. Высмеивали как мать, так и дочку».

Вспомнив это, я с душевной горечью принялся за работу. Люблю свою работу. Пусть я обслуживаю замысловатых людей. Но и мои прически также можно назвать этим словом. В таком случае где я возьму среди нормальных людей клиентов на мою замысловатость?! Да еще чтобы за нее платили! Да еще такие деньги!

– Ваши слова пролили на меня луч света. Как мне хорошо возле вас. Вы необыкновенный.

После этих слов звезды нельзя ставить знак восклицания. Звезда произносила их подавленным голосом, но искренне.

– Знаю, что совершила грех. Потерять мужа из-за его пристрастия было бы нелепо. Никогда не ощущала себя девочкой. У меня не было отца. Мой муж мне и друг, и отец.

Чтобы хоть как-то остановить накал ее эмоций, который обязательно бы привел к слезам, а может, и истерике, я ответил:

– Что стоят слова?! Другое дело – ваш поступок! Вы его совершили!

В зеркале отразились огромные глаза, наполнявшиеся слезами, лицо треугольником, как у лисички.

– Вы необыкновенный…

Расстояние от кресла клиента до нашей зоны отдыха приличное, и наши откровенные разговоры вполголоса не долетали до ушей Натальи и Гордея. Мне так казалось.

– На какой длине волос остановимся? – Рука моя оттянула зажатые между двумя пальцами волосы клиента в сторону.

Лисичка в зеркале скосила глаза к своему плечу, и из уголков глаз потекли слезы. Одна по щеке, другая к носу.

Мое сердце забилось от щемящей жалости к существу, сидящему в кресле.

– Наталья!

Та выглянула из своего закутка. Жестами дала понять, что не знает, какой чай или кофе предпочтет клиент. Он был в нашей парикмахерской впервые. Женщина всегда останется ею, даже в такой двусмысленной ситуации, в которой сейчас находилась звезда. Потому клиент заметил замешательство Натальи.

– Можно мне мороженого? Я отправлю за ним водителя.

Отказать невозможно. Клиент отдал распоряжение водителю и подошел к бару. «Мальчик» не был суетлив и свободен в движениях. Чувствовалось, что он контролирует, даже исследует каждый шаг и пространство, перед тем как его сделать. Повертел головой. Видимо, громоздиться на высокий стул ему не хотелось.

– Я вам помогу. – Откликнулось мое сердце.

– Думаю, я сам осилю.

Клиент форсировал стул, а Наталья и Гордей созерцали. Зачем только я разрешил ему присутствовать!

– Примете в компанию? – обратился к Гордею клиент.

Глаза выдавали секрет человека. Может быть, я так вижу, потому что я знаю про этот секрет.

Величественный кивок головы Гордея еще больше привлек внимание клиента. Так было всегда. Любая появившаяся возле Гордея женщина прирастала к нему глазами, потом ушами, далее в ход шли руки. Женщина, если не подержит в руках, до конца не поймет.

К чему это я сейчас распинаюсь о женщинах, ведь к Гордею подсел новоиспеченный мальчик, так сказать, с пылу с жару. Еще давали знать о себе хирургические вмешательства. Любое физическое напряжение напоминало о свершившемся над человеком кощунстве. Это слово я позаимствовал у Гордея. Гордей никогда не употребляет мат. Зато столько слов заковыристых знает!

– Вы мастер?

Густые, сросшиеся брови Гордея пошевелились. Наверное, он хотел посмотреть на меня, но в этом случае его взгляд проходил бы над головой клиента. Гордей редко кого встречает открытым взглядом в первые минуты общения, а клиент явно ждал ответа.

– Хотел бы им стать.

– Как мне это знакомо! – немного с грустью потянул слова клиент.

– Вы хотели стать парикмахером? – осведомился Гордей.

Какое сегодня число? Оно станет красным днем календаря. Гордей общается!

– Нет-нет… Просто стать кем-то… Куда вы смотрите? – Клиент начинал клонить голову к столешнице.

– Мозаика на столешнице красивая… – Гордей провел ладонью по столу.

Я слушал их и диву давался. Гордей заговорил с первой минуты общения с женщиной! Опять я за свое. Девочка – уже мальчик.

– У вас красивая форма головы и такая большая. Брови! Их взяли у Карабаса? Почему вы прячете глаза? – Бывшая девочка наклоняла голову все ниже и ниже к столешнице. Затем беспомощно обернулась в мою сторону.

– Ваше мороженое несут, – ответил я, наблюдая через витрину парикмахерской приближение тучного мужчины в драповом пальто.

– Вы будете его кушать? Вы любите мороженое? Хватит на всех!

У клиента явно улучшалось настроение. Ничего удивительного. Так было всегда. Все женщины, увидев моего друга Гордея, вели себя именно таким образом. Они все искали его взгляда, пытаясь заглянуть в его глаза, чтобы протиснуться в его сознание, забывая про все на свете. Каждую мучил вопрос, почему он не смотрит на нее, неужели она не вызывает в нем интереса? А эта удивительная голова, таинственное выражение лица, загадочное молчание…

– Рекомендую вам фисташковое мороженое.

– Все равно там нет орешков, один искусственный вкус и цвет, – проговорил Гордей.

– Наверное, вы едите совсем другое мороженое. В моем мороженом есть все. Посмотрите же!

В лесу умер медведь! Гордей пошел на общение. Я присоединился к ним. Положил на стол перед клиентом наброски карандашом. Сделаны они на отсканированных фотографиях. Чтобы усилить эффект мужественности лица, дома долго клевал карандашом бумагу, изображая трехдневную щетину.

– Это у меня никогда не появится. Знаю точно. Может быть, тату?

Я внутренне вздрогнул от этой идеи и отрицательно покачал головой.

– Не надо вам щетины, вы и без нее красивы.

Я чуть не упал со стула. Гордей еще и советы дает! А перед советами еще и думает! И сказал как удачно! Не красивая, не красивый, а красивы.

– Спасибо.

– Пожалуйста… Говорю как есть.

– Мой друг. Давнишний друг. Гордей, – представил я друга клиенту.

– Гордей! Это кличка?

– Имя.

– Какая редкость! Надо запомнить. Придется записать. Могу и не вспомнить. – Клиент не отрывал от Гордея глаз. – У вас удивительный друг! Запоминающийся. Глаз не оторвать. Есть ощущение, что я его давно знаю. Такого не может быть?

– Если вы посещаете собачьи выставки, то там есть породы собак, внешне схожие с моим другом, – в действительности я хотел только пошутить, но услышал в ответ:

– Да-да-да… Как вы опять правы! Именно так. Как он мне нравится!

Было видно, что настроение клиента улучшилось, казалось, он забыл о своем «подвиге».

Но мне надо было работать, и я снова положил перед ним разрисованные снимки.

– Какая я… Была…

– Вы и сейчас такая же, – голос Гордея звучал как из колодца.

С Гордеем явно происходили чудеса. Он явно волновался. Лапы его… Лапищи спрятались под столешницу и скрутили в жгут салфетку. Та стала скрипеть в его руках. Клиент поспешно заглянул под стол. Разве женщину проведешь? Да никогда.

– Что с вами? Не волнуйтесь так. Я знала мальчика в школе с такой же большой головой. Очень добрый мальчик, несмотря на то, что над ним все насмехались. И руки у вас большие и сильные, как вы сам. Не надо стесняться и прятать их под стол. – Руки клиента потянулись к Гордею.

«Клиента надо вырывать из чар моего друга. Вот зараза какая! Волны, что ли, от него идут какие-то?» – думал я.

– Кхы… Нам надо работать… Случай ваш неординарный… – Я протянул руку, приглашая клиента.

Клиент подошел, но глаз от Гордея не отрывал.

– Вы не уйдете?

– Нет, – тут же отозвался Гордей.

Их диалог что-то мне напоминал. Что? Я сам рассказывал вам о таких реакциях женщин на моего друга. Рассказывать-то рассказывал. Но тут все волнительно и так трепетно! Мурашки прошлись по моей спине. Задам я перца сегодня вечером другу. Пришлось показать ему кулак и повертеть пальцем у виска. Со стороны могло показаться, что Гордей не видел моих угроз и возмущения, но я-то знаю, что он все видит. Как паук в своей паутине выглядывает муху. Почему именно муху? Стоп! Паук в моей квартире… Видно, поэтому ко мне пришло такое сравнение.

– Все в голове перевернулось! Как видите меня, так и делайте.

На колени клиента лег лист с фотографией, где я изобразил ее с канадской травкой на верхней части головы, а волосы с висков и задней части заплетены в косичку сзади. Клиент и я встретились глазами в зеркале.

– Мне нравится.

– Мне тоже, – отозвался Гордей.

– Может быть, проголосуем?! – спросил я и собрался взорваться, прекрасно зная, что этого нельзя делать.

Клиент захлопал в ладоши.

– Смею напомнить вам… Вы – мальчик, – прошептал я на ухо клиенту, и лучше бы я этого не делал. Как изменилось выражение его глаз в зеркальном отражении! Думаю, описать вам это не смогу. Его лицо стало похоже на лицо старика или старушки.

– Как я устала.

– Вы мальчик… Ваш муж просил поправлять вас, чтобы вы быстрее адаптировались.

– Ой ли… – совершенно по-бабьи стал подвывать клиент и сполз по спинке кресла. – Я, наверное, не смогу сегодня… Можно завтра?

– А завтра будет послезавтра… Да? – как можно ласковее пожурил я клиента.

Не думает ли она, что ко мне можно попасть каждый день? Запись ко мне – за месяц. Конечно, по звонку ее супруга я обслужил бы ее даже ночью.

– Хотите, я постою рядом с вами? Поддержу вас… – раздался голос моего друга. В зеркале отразилась его большая голова. Глаза – в пол.

– Какой вы милый… Конечно! Мне будет приятно! На что вы сядете? – Лисенок завертел головой во все стороны.

Кресел для работы с клиентами у меня два. Они привинчены к полу, потому что в них вмонтированы всякие новшества – педали для регулировки высоты кресла, подлокотников, подножки, например.

– Я принесу стул.

Ухватив Гордея за рукав рубашки, я поволок его за собой.

– Что происходит? Я – мастер! Мне не нужны и не важны чьи-либо подсказки! Будешь бубнить мне под руку?

– Обещаю молчать, – пробурчал Гордей.

– Да ты всю жизнь молчишь с ними! Чего тебя сегодня прорвало?

– Обещаю молчать.

Тут меня обдает жаром догадки.

– Она тебя зацепила… Так? – трясу за руку друга.

– Обещаю молчать, – еле разжал губы друг.

– Она – мальчик!

Гордей проносит мимо меня стул. Я смотрю на просветленное личико Лисенка. Вся она устремлена ему навстречу. Дублирует взглядом каждое его движение, проверила расстояние между ними, достает ли она до него рукой. Оказалось, достает и успокоилась. В зеркале оба их отражения уставились на меня выжидательным взглядом.

– Мальчик-блондин – это отвратительно, – сказал Лисенок, когда я подошел к рабочему месту.

– Отчего так? – мне приходилось сдерживаться.

– Ну, не знаю… Мне никогда мальчики со светлыми волосами не нравились. Гордей так тоже считает.

Я и не собирался делать его блондином. Темно-русый. Сейчас в моде натуральные цвета и оттенки. Но за меня никто не должен и не может решать!