Текст книги "Дикторат. Эффект молнии. Часть 1"
Автор книги: Галина Манукян
Жанр: Социальная фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 8
Эдэр клял себя последними словами, потому что она его восхищала. Это ни шло ни в какие рамки! Наложница – не человек, ее единственная задача – ублажить мужчину и родить потомство. Она – вещь, инструмент, если хотите. Но чумашка… Эта умудрялась каждый раз сотворить что-нибудь эдакое, что дергало его сердце за нитки, заставляя замирать, разливаться теплом или стыть в жару от волнения. Эдэр и не думал, что этот орган в груди способен на подобные трепыхания. Наверное, все дело в том, что чумашка помеченная, в даре, который позволял ей оживлять штуковины прошлых людей – те, которые они тщательно отбирали с Тимом, те, что находил сам или скупал у коллекторов. Бесполезные минуту назад, в ее крошечных ладонях вещи обретали смысл, значение, и становилось понятно, о чем писалось в подгнивших журналах или на склеившихся, покрытых плесенью страницах книг.
Но если бы только это… Черт, черт, черт! Эдэр еще никогда не чувствовал себя так глупо. Надо же! Как она умудрялась спать так, чтобы он сидел и не мог оторвать взгляда от этой дурацкой нежной кожи? Кто учил ее то сворачиваться на жестком топчане уютным клубком, словно разомлевший под солнцем зайцекот, то разбрасываться блестящими густыми волосами по подушке, то подкладывать ладонь под щеку и сопеть, словно малышня?
Тим прожужжал Эдэру все уши: «Не допусти суда, придумай что-нибудь». Он бы и рад был, но существовал закон. И если его главный блюститель начхает на правила ради какой-то чумашки, чего будет стоить и он сам, и порядки, которых придерживались десятилетиями? Хаос уже испытали на себе его предки, и, пожалуй, ничего не следовало бояться сильнее. Прадеду Эдэра больших трудов стоило построить Дикторат и подавить анархию. Это сейчас клан глоссов владеет всем, куда ни кинь взгляд. Но никто не даст и ломаного гроша за Дикторат завтра, если вернется хаос.
Отец повторял, как молитву: «Рыба гниет с головы, не допустим этого». И потому каждый член семьи командо должен быть примером для любого глосса или карателем для тех, кто закон преступил. Младшие братья заглядывали Эдэру в рот, горожане уважали.
Что же, годами выстроенная репутация полетит в тартарары? В конце концов, какой из него выйдет командо, если всякая девчонка сможет помыкать им? Нет уж, – решил Эдэр, – ее никто не заставлял нападать на Амоса, могла и поддаться. Не сахарная. Теперь пусть несет наказание. К тому же, – искал себе оправдание Эдэр, – она все равно проживет еще день, другой, не больше. А ему жить с людьми годы, десятки лет.
Тим твердил чуть ли не с пеной у рта об уникальном даре девчонки:
– Да, хорошо, мы поняли, что надо искать источник электричества для всего этого. Но зачем искать, если он у нас есть?!
– Считай, уже нет.
– Нет, ты не понимаешь, – всплескивал руками Тим. – Такого шанса больше не будет. Не будет!
– Ты умный, придумаешь что-нибудь, – бурчал Эдэр. – Я тебе еще книг раскопаю.
– Лучше придумай, как не пускать ее в расход.
– Не могу. Есть закон. Она его нарушила.
– Закон-закон, заладил, – вспылил Тим, – а законы природы? Кто их изучать будет? Тебе духи послали такую возможность! Ты же хотел разобраться… Мы хотели!
– Знаю, – огрызался гигант, – но что я скажу завтра на суде? Простите-извините, преступницу потерял по дороге?
Это было немыслимо. Тим и сам это знал не хуже него. Потому психанул, наконец, и ушел, злой и бледный, с глаз долой. А Эдэр спать не лег. Не смог. Однако чем ближе подкрадывалось утро, чем больше смотрел он на чумашку, тем муторнее, мучительнее переворачивалось все в груди, и принятое решение не казалось таким уж верным.
* * *
Эдэр не сомневался, что она попробует сбежать. Свободолюбивая и упрямая, она не упустила бы шанса. Поэтому он ждал ее, спрятавшись за кустом жасмина. Девчонка появилась из запасного выхода быстрее, чем он предполагал. Он следовал за ней через сад, по лесу, особо и не предпринимая мер, чтоб укрыться. Чумашка была быстрой, прыгучей, гибкой, словно ветка ивы, но глухой, как тетеря. Другая, наверное, давно бы услышала шаги за спиной. Но этот резвый зверек и не подозревал о хищнике, что буквально дышал в затылок.
«Пусть погуляет, порадуется немного», – думал Эдэр, продолжая молчаливо наблюдать за ней то из-за валуна, то из-за толстого ствола дуба. Далеко от себя он ее не отпускал, при желании настиг бы в пару прыжков. А она и, правда, радовалась, едва добралась до гор. Глупая.
Когда чумашка стала нашептывать что-то зайцекоту у заводи, такая же потешная, как и этот зубастый комок шерсти, и смеяться тихо, но заливисто, по-детски, Эдэр уткнулся взглядом в ее узкие пятки и закусил губу. Его сердце забухало и сжалось. Нет, надо прекратить это, иначе он просто не сможет доставить ее в суд.
* * *
– Пожалел, – вырвалось у него.
И чумашка взбесилась.
– Пожалел он! – сверкнули чёрные глаза. – Что за жалость такая?! Наэкспериментировался вчера? Хватит? Ненавижу! Ненавижу! Шеска недаром говорила, что глоссы садисты! Поигрался, дал глотнуть свободы и на убой, да?! На, связывай, гад! – она выставила вперед кисти рук. – Думаешь, молить буду о пощаде? Не дождешься!
– Не ори.
– А то что?! Что?!
Эдэр промолчал. Душу разрывало на части. Одной рукой он сцепил ее запястья, другой встряхнул девчонку, чтобы успокоилась. Не помогло, ее глаза метали молнии, хоть и наполнились слезами.
От прикосновения к девушке Эдэру душа зашлась. Под его пальцами оказалась ее нежная кожа. Сейчас нежная. А после суда… Он отвел глаза и выпустил девчонку. Чумашка отшатнулась и упала на камень. Ойкнула. Эдэру захотелось стать слепым и глухим. Не видеть ее, не слышать звонкий голос, не чувствовать еле уловимый женский запах.
По закону покушение на убийство каралось не многим меньше, чем само убийство. Виновного привязывали к столбу и били. Плетью, кнутом, камнями, палками. По выбору судьи. Сначала бил тот, против кого действовал злоумышленник, или его родственник. Потом любой на площади мог подойти и нанести удар. Желающие всегда находились: и поучаствовать, и поглазеть. Продолжалась экзекуция столько, сколько решал судья. После нее, по идее, виновный мог и не умереть, но на памяти Эдэра выживших не было.
Гигант смотрел на раскрасневшееся от гнева и страха лицо Лиссандры, слишком юное, слишком красивое, слишком изящное, на ее волосы, разметавшиеся черным плащом по плечам, на тонкие пальцы, способные на волшебство, и в его горле нарастал ком, а в груди тяжесть. К вечеру от всего этого останутся лишь кровавые ошметки, грязное, безжизненное месиво, висящее у столба.
Грудь стянуло невидимыми ремнями до боли.
«Закон. Закон», – твердил себе Эдэр, и уже не верил в него. В висках стучало.
«Закон!» – кричал себе Эдэр, и не слышал.
Что творилось с его лицом, он не знал, но чумашка вдруг замолчала, ее физиономия вытянулась и побледнела. Она попробовала отползти назад, но Эдэр стиснул зубы, развернул девчонку одним движением и, заломив руки назад, связал локти и кисти.
– И чтобы ни звука! – угрожающе прошипел он. Перекинув испуганную девушку через плечо, повернулся спиной к мегаполису и зашагал прочь. Обратно, откуда пришел, – в лес.
* * *
В три раза быстрее преодолев расстояние обратно до заброшенного сада, Эдэр прошел по заросшим дорожкам, ломая ветки, как медведь, пнул ботинком дверцу и предстал перед ошарашенным Тимом. Гигант сбросил на топчан девчонку, громко выдохнул и наклонился над ней. Заглянул в расширенные, ничего не понимающие глаза.
– Ты… – Эдэр перевел дух и зачем-то погрозил пальцем, – для всех ты теперь мертвая, поняла?
Чумашка сглотнула и мелко кивнула. Похоже, до нее не особо дошло.
Эдэру было не до разглагольствований. Он обернулся к Тиму:
– Объяснишь ей. Пока не передумал… У меня нет времени. Всё!
Он выдохнул, сорвал амулет с шеи девчонки резко – та даже вскрикнула, грубо, не церемонясь, выдернул красную серьгу из ее уха. Затем сунул под мышку скомканное покрывало и так же громко, как вошел, вырвался на улицу, едва не разломав плечами узкий дверной проем. Дверца хлопнула, что-то треснуло. Эдэр сделал несколько шагов и остановился у ограды. Сердце его колотилось, и мысли мелькали в голове с невероятной скоростью, предлагая варианты развития событий. Он знал, что еще пожалеет о своем решении. Но что сделано, то сделано – если решил, неси ответственность.
Эдэр пустился бегом в овраг, к могильнику. Времени и, правда, не было. Перед судом он должен предстать от силы через пару часов.
Духи простят, – решил гигант, разворачивая копьем невысокую насыпь. Он старался пригибаться к земле. Его никто не должен был здесь увидеть. Хотя вряд ли на мертвую землю занесет живую душу… Сюда скидывали казненных и прочих, кому не полагалось торжественных проводов в иной мир.
Скоро показалась еще не полностью истлевшая рука мертвеца, объеденная червями. Морщась от отвращения, Эдэр раскопал страшный, в изгнивших лохмотьях полутруп-полускелет плюгавого бродяги, оттащил его на сухие ветки, приложил хворостом сверху, брызнул из фляги браги и запалил огниво. Повезло. Мертвая сушь сразу занялась пламенем, вспыхнула, отравляя окрестности зловонным дымом. Гигант отвернулся. Когда от трупа осталось немного, Эдэр подержал пару мгновений амулет девчонки над пламенем и присыпал землей голодные язычки огня. Затем, обжигаясь, свалил в покрывало череп и останки.
Взвалив на плечо собранную в мешок тряпку, Эдэр направился к мегаполису. Сначала рысцой, но, завидев улицы и дома, шагом. Гигант вспомнил об осанке. Не стоило начальнику стражи бегать, запыхавшись, и вообще выказывать поведением суету и волнение. Сын командо вдохнул и выдохнул, удостоверился, что его лицо не выражает ничего, кроме привычного хладнокровия. Вовремя.
– Здравствуйте, – склонил почтительно голову старик в широкой рубахе, выглянув из окна.
– Приветствую, – кивнул ему Эдэр и прошел к улице, ведущей к городскому суду.
* * *
Дверь захлопнулась. От гвоздя в верхнем уголке по наличнику поползла трещина, и лишенная солнечных лучей комната вновь погрузилась в голубоватый свет, излучаемый пластиковой лампой. Слышно было, как гигант ураганом пронесся по саду, а затем все стихло. Эта тишина, как и все произошедшее, казалась нереальной.
Пару минут назад я задыхалась от ужаса и ненависти к Эдэру, повиснув, как кукла, на его плече и тыкаясь носом в непробиваемую кожу его доспехов. Связанными, заломленными назад руками, пусть они и искололись докрасна искрами, мне было не достать до начальника стражи. И я кляла его страшно, насылая гнев духов и призывая бесов наказать его. Делала я это про себя, потому как не произносить «ни звука» он приказал с таким лицом, что было ясно: он точно язык отрежет. Еще до суда. В затылке у меня ныло, и тревога отдавалась болезненными волнами дрожи, проносящимися по телу. И меньше всего я ожидала вновь очутиться здесь. Не перед глосским судом, а в этой большой, плохо освещенной, сыроватой комнате без единого окна.
Я попробовала сесть, но у меня, связанной, это никак не получалось. Болели кисти и плечи, вывернутые назад грубой рукой Эдэра. Я взглянула на Тима – тот таращился, потеряв дар речи. Обратив, наконец, внимание, что я ворочаюсь на топчане, будто червяк по пластику, он взял с полки нож и, усадив меня, перерезал веревки.
– Спасибо, – шепнула я и принялась растирать затекшие члены.
– Не за что, – Тим улыбнулся растерянно, а затем чуть более ободряюще: – Пожалуй, теперь, Лиссандра, мы в одной повозке по самые апельсины.
– Какие апельсины? – не поняла я.
– Это так, древняя пословица, – он небрежно махнул рукой и сел рядом со мной на топчан. Я даже не отодвинулась, пораженная настолько, что забыла думать о его щупальцах. Тим пробормотал: – Не знаю, что придумал Эдэр, но если я правильно понял, с этого момента ты, как и я, принадлежишь ни к клану степняков, ни глоссов, ни мутантов и прочих. Для всего Диктората ты, Лиссандра, мертва. Да не смотри на меня так. Я сам труп.
Я сглотнула. Все это не укладывалось в моей голове.
Тим подскочил и принялся в волнении кружить по комнате, то и дело всплескивая руками:
– Ну, Эд! Вот молодчина! Не ожидал! Обалдеть! Постой… но сам-то он как выкрутится?!
Я молча наблюдала за мутантом, а потом потребовала:
– Тим, объясни, что произошло.
Тот подхватил табуретку и, поставив ее напротив меня, сел.
– Понимаешь, девочка, можешь считать, что сегодня – твой второй день рождения. Эдэр спас тебя от казни!
Восхищение поступком друга так и плескалось в карих глазах Тима. Я прокашлялась и возразила:
– Но меня не приговорили к казни. Ведь суд еще не…
Тим перебил меня:
– Их суд – одно название. Скорее представление, на котором эти одуревшие от власти глоссы убивают инакомыслящих, да и просто иных… Оправдаться невозможно. Всем наплевать, были ли у тебя причины. Если их бесчеловечный закон говорит, что ты виновна, значит, ты – мертва. А уж какими изощренными способами они лишат тебя жизни, зависит от судьи, – по скулам Тима заходили желваки, нос как-то сразу заострился и улыбка превратилась в злобный оскал. – Поверь мне, глосский судья весьма изобретателен в плане пыток.
– Тебя пытали? – ахнула я, боясь услышать утвердительный ответ.
А у самой в голове мысли не уживались одна с другой. Жуткий верзила Эдэр, который всячески выказывал пренебрежение и чуть не изнасиловал в терме, спас мне жизнь? Почему?! Я еще не ощутила благодарности – слишком все было внезапно, но страх, накрывавший меня с головой еще пару минут назад, по каплям растворялся. А с ним и ненависть. Я ничего, абсолютно ничего не понимала! Казалось, от моего напряжения воздух в комнате раскалился и дрожал, словно над костром. Мутант тяжело вздохнул:
– Моих родителей пытали. За то, что нарушили закон – сохранили мне жизнь. А потом их убили. Зверски.
– А как же ты…?
– Меня спас Эд. Пять лет назад. Укрыл в своей тайнице. – Тим развел руки, проговорил горько: – И вот я здесь. Не свободный, не заключенный. Идти мне некуда. Любой житель Диктората, добропорядочный ремесленник или пьяный коллектор, сдаст меня страже или убьет сам, посчитав это благим делом. Я же мутант.
– А если в горы? – предложила я, чувствуя, наконец, что могу нормально дышать. Надо было переключиться с нереального на что-то обычное, чтобы не подвинуться умом.
– Не вариант, – пожал плечами парень. – Мы жили с родителями высоко в горах. Но и туда забредают глосские отряды. Тебе не нужно рассказывать, какое это зверьё?
– Не нужно. Сталкивалась. Ну, а за горами? Может, там есть земля? – Вопрос я задала не просто так, а с тайным умыслом, подумав о побеге. Только теперь надо бежать туда, куда глоссам не добраться. Не требовалось семи пядей во лбу, чтобы понять: если меня, как и Тима, спас Эдэр, и для остальных Лиссандры из клана степняков больше не существует, значит, я целиком и полностью во власти этого бешеного верзилы… Та еще радость. Еще не известно, для каких целей он меня оставил.
От этих мыслей мне стало снова нехорошо, и я попыталась сосредоточиться на словах собеседника.
– Что-то, конечно, есть, – поджал губы Тим. – Но папа говорил, что прошел по всему периметру, куда смог. По ту сторону гор тянутся мертвые скалы. Там даже трава не растет. Везде отвесные пропасти, широкие настолько, что не перебраться. Можешь считать, что мы на острове… Жаль, никто не изобрел крыльев.
– Ясно, – потянула я. – Интересный у тебя был папа.
– Да. Мама и папа были замечательными. Святыми людьми! А их убили. Чего они только не делали ради меня… – продолжал Тим. – Тебе и представить трудно! Не имею ничего против твоей семьи, но моя отличалась от всех. Наверняка. Мы сохранили знания прошлых людей. Мы умели думать, анализировать, а не только охотиться…
– Охота, между прочим, прокормит, – заметила я и показала на стеллажи. – А эти штуки – нет. Это их ты называешь знаниями?
– Нет. Это просто вещи. Видишь ли, Лиссандра, человека создают не только еда и питье, они – только топливо, необходимое для поддержания жизни, – возразил Тим, – а чтобы быть человеком нужна мысль, сознание. Без умения творить человек превращается в животное, хитроумного зверя на двух ногах, убивающего ради выживания или развлечения. Чем меньше мысли, творчества, культуры в человеке, тем больше жестокости. Так говорил мой папа. И был прав. Посмотри хотя бы на глоссов, какие они. А папа не был жестоким, он сражался за меня, но…
Тим замолчал, вспоминая потерянных близких, а я задумалась о его странных умозаключениях и вообще о том, как все несправедливо устроено в этом мире. Одни родители борются за жизнь мутанта, на смерть за него пошли, а другие с легкостью продают дочь, не сказав ни слова против. Отчего так?
Мне стало даже обидно от того, с какой гордостью Тим говорил о семье. О своих я так сказать не смогла бы, но почему-то захотелось. А чего хорошего я могла о них рассказать? Я точно знала, что мама меня любит, а отец, ему некогда, он заботится о пропитании. В наших голодных краях не до «культура». И потом, что это такое этот «культура»? Непонятное слово. Но я не стала у Тима спрашивать, что это. Шеска говорила: не показывай парню, что он умнее тебя, точно загордится и помыкать будет. Если мне с мутантом тут жить, пусть не думает, что самый умный.
Я обвела глазами комнату, и тут меня, как молнией, поразила мысль: а если я теперь как бы мертва, значит, мне не дано стать матерью? Меня не ждет ничего, кроме этой комнаты и двух людей рядом: мутанта и начальника стражи с дурным характером? Стало не по себе. Я скосила глаза на Тима. Надеюсь, он не изведет меня экспериментами. А он, интересно, когда-нибудь думал о том, что мог бы стать родителем? Вряд ли… Он же мутант. А каково это жить вот так, как он? И вообще, как это – жить в полной зависимости у Эдэра?
Словно уловив мои мысли, Тим вздохнул:
– Я теперь каждый день ценю. Перед тем, как заснуть, благодарю Бога за то, что прожил еще день, за то, что узнал что-то; что просто дышал и мне было что есть. За друга… Ведь Эд – мой единственный друг.
– Бога? – удивилась я. – Ты хотел сказать духов?
Тим покачал головой.
– Мои родители научили меня, что всем управляет Бог или, если хочешь, Высшая сила.
– Я думала, духи.
– Называй, как хочешь, – улыбнулся Тим и указал мне на стол. – Ну, раз все так сложилось, надо налаживать быт. Завтракать хочешь?
– Хочу, – с готовностью кивнула я, ведь одной ягодой, даже если она размером с кулак, не насытишься. – А есть чем подкормиться?
– Разумеется. Может, пока я сварганю кашу, ты со стола приберешь?
– Хорошо. – Я спрыгнула с топчана на бетонный пол и огляделась.
Всё же как хитрó распоряжаются моей судьбой духи: не вышло из меня ни наложницы, ни заключенной. Хотя с другой стороны, нельзя исключать вероятность, что эти парни… Нет, не стану думать о плохом. Пока всё так, значит так. Проблемы буду решать, когда появятся. И прав Тим, надо обживаться.
Ну-ка, что мы имеем? Воды в бутылках на полках стеллажа хоть завались; еды тоже. За дверцей – сад. Неплохо! Могла ли я представить такое еще вчера утром? Похоже, на свете «мертвым» живется веселее, чем живым? Я усмехнулась, взяла в руки тряпку и принялась стирать крошки со стола, продолжая удивляться этой обыденности после всех своих головокружительных приключений.
Тим возился над кастрюлькой, помешивая ложкой пыхтящую массу. Подумав о том, что в саду зазря пропадают ароматные ягоды, я отворила дверцу, сощурилась от яркого света. Не таясь, вышла. После сырости помещения солнце обдало жаром. Я сделала несколько шагов и обернулась на новое жилище. Когда убегала утром, так торопилась, что и не взглянула на него. Теперь можно рассмотреть все внимательнее. Увиденное меня изумило. То, что будет моим домом, даже на здание не тянуло. Стена с дверью уходила в огромную насыпь, буйно поросшую колосистой травой. На вершине холма, хорошенько приглядевшись, можно было различить в кустах широкую трубу. Наверное, через нее внутрь попадал воздух. Иначе мы бы давно задохнулись в этой кротовой норе.
Поодаль простирались каменные развалины чего-то здоровенного, хотя от былых построек остался фундамент и невысокие огрызки стен. Видимо, здесь землетрясения были особенно беспощадными, а потом руины почти целиком поглотила природа.
Что-то подобное по величине мы с ребятами находили за скалами, у самого разлома. Шеске рассказывал прадед, будто прошлые люди использовали эти здания под завод. На заводах что-то делали, но кто его знает, что и зачем. Мне запомнилась ржавая труба в мой рост в разрезе, потому что Мусто со всей дури ударил по ней палкой, и громадина в две секунды осыпалась рыжей пылью. Во рту потом был такой же противный железный привкус, как сейчас, когда в моих руках зарождаются искры.
Ладно, пока поживу, как крот. Главное – живу. А там видно будет. Судя по размеру холма, под ним умещалась не одна комната, а много больше. Я повернула к саду и засмотрелась на черные с краснинкой бусины ягод. Интересно, какие они на вкус? Решив не экспериментировать, я направилась прямо к ограде – там ягоды большущие и сладкие, хоть язык проглоти. Надо спросить Тима, как они называются. Но не успела я сорвать парочку, сзади на меня кто-то набросился и придавил к земле.
– Тшш, – к моим губам прикоснулся тонкий палец мутанта.
Подняв глаза, я увидела встревоженную до чертиков физиономию и проследила за взглядом Тима. Вдали что-то двигалось. Проклятая глухота! Раньше я б такое не пропустила. Я вжалась в землю. Выглядывая из-за высокой травы, из-под ягод, дразнящих глянцевой спелостью и летними запахами, мы наблюдали, как прокатилась по лесному бездорожью кривобокая повозка коллектора. Чуть застряв в рытвине, она приостановилась. Ворчливый погонщик посмотрел в нашу сторону, но, видимо, не нашел ничего интересного в россыпи камней, в щербатых железных пластинах ограды и косой ржавой конструкции над заросшим садом. А потому повозился немного, пнул псидопса с руганью, и скрипучий рыдван опять тронулся.
Когда все затихло, Тим позволил мне подняться и сказал с укоризной:
– Лиссандра, ты должна быть осторожнее. Не знаю, как живут в ваших степях, но здесь все жёстко. Ты рискуешь! И не только собой! Эдэр выдал тебя за мертвую, и если обнаружится, что солгал, оба без головы останетесь.
– Он начальник стражи и сын командо, – недоверчиво заметила я. – Ему ничего не будет.
– У командо еще два сына есть. Плохо ты знаешь глоссов. Казнят, и выберут другого, – вздохнул Тим.
– Сказки это! – хмыкнула я. – Так не бывает.
– Бывает, – мрачно буркнул Тим, – а если меня найдут, то нас троих на стадион выпустят… Да-да, и Эда тоже. Тем, кто укрывает преступников, грозит такое же наказание, как и нарушителям закона. Знаю не понаслышке.
До меня, наконец, дошло, что Тим не шутит. Мурашки пробежали по спине, и улыбка сошла с моих губ.
– Так что никому на глаза не показывайся. Пошли в дом, – велел Тим.
Только на пороге я решилась, наконец, произнести свои мысли вслух.
– Тим, – позвала его я. – Ну ты, допустим, Эдэру друг. Что-то там для него сделал… А я при чем? Почему он меня спас?
Парень лишь усмехнулся загадочно и бросился к печи, от которой потянуло горелой кашей.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?