Текст книги "Рыцарь чужой мечты"

Глава 5

За минувший день Александр был готов убить своего отца трижды.

Первый раз – когда входили в банк и тот, ткнув его в спину костылем, пробормотал виновато в сторону охранника:

– Нарожаем ублюдков, потом всю жизнь маемся, так ведь?

Охранник промычал что-то утвердительное, видимо, тому тоже не повезло с детьми, и тут же снова тупо уткнулся в кроссворд.

Вот как раз в этот момент Александр первый раз за день пожелал своему отцу скорой погибели, а охраннику – возможных грабителей, чтобы тот – морда сытая и ленивая – не мычал утвердительно, соглашаясь со всяческим старческим вздором, а службу свою нес исправно.

Второй раз ему захотелось прибить старика, когда миловидная девушка – и где только банкиры находят себе такой персонал, интересно бы поинтересоваться, – грациозно тыкала авторучкой в те места на бумаге, где надлежало подписывать. Она хрупкими пальчиками переворачивала страничку за страничкой, указывала места, обозначенные карандашными галочками. Смотрела на Александра с явной симпатией и благодарила за каждый его автограф. Вот тут Степан Александрович возьми и брякни:

– Ты, дочка, не очень-то на него заглядывайся. От него жена убежала не так давно, потому что он неудачник и трутень. Такой красавице, как ты, с таким тюленем не по пути…

Девушка недоуменно заморгала, переводя взгляд с отца на сына. Неловко сгребла с краешка стола подписанные бумаги. Села на свое место и тут же начала монотонным казенным голосом перечислять им их права и обязанности. Последних, правда, кроме получения денег, не было никаких.

А в третий раз папе надлежало бы превратиться в горстку пепла, когда они уже вернулись домой. Старый хрыч долго пританцовывал с костылем по гостиной. Тряс пачкой денег, полученных в банке, и припевал с издевкой:

– Вот я денежки получил, а ты, дурачок, в поручителя-а-ах! А я возьму и не стану плати-иить, потому что инвалид и пенсионе-еер, и тебе придется раскошелиться-а-а! Как я ловко тебя наду-уул, дурачка простоволосого-о-о!..

Пельмени, которые он и так с трудом проглатывал, просто встали колом у Александра в горле. С грохотом швырнув вилку на стол и громыхнув расшатанным табуретом, он встал и медленно пошел в комнату.

Отец, невзирая на костыли и группу по инвалидности, достаточно резво скакал в дикой пляске по гостиной и беспрерывно напевал гнусный речитатив, сочиненный только что. А может, он давно его сочинил, кто знает. Может, давно задумал свое черное дело, решив в очередной раз, теперь уже окончательно и навсегда, испортить своему сыну жизнь.

– Чего смотришь, дурачина?! – Большая с растрепанными седыми космами голова откинулась назад, отец расхохотался. – Ловко я тебя сделал, а!!! Вот возьму и кину тебя! Возьму и повешу на тебя этот гребаный кредит! А ты станешь платить, не перечь! Чего смотришь, а? Чего? Спросить о чем хочешь или попросить о чем?

– Спросить хочу, – кивнул Александр, хотя шея с трудом ворочалась, даже хруст, кажется, раздался: до такой степени свело все тело судорогой от ненависти.

– Спрашивай, сынку! – Отец снова захохотал.

– Когда ты наконец сдохнешь, папа? Когда я избавлюсь от тебя, не подскажешь?

Смех отца оборвался, и в гостиной повисла угнетающая слух тишина. Потом старик как-то сразу обмяк на своих костылях, уронил голову. Мычал себе под нос какое-то время и вдруг прошептал на полном серьезе:

– Сдохну я много позже тебя, деточка. Будь уверен в этом! Тебе надлежит издохнуть первым, это точно!

– Да ну!

Александр криво ухмыльнулся, чудом удерживаясь от того, чтобы не затолкать каждое поганое слово отца ему обратно в глотку. Он ведь был очень уязвимым – этот старик, с трудом переставляющий ноги, очень. Сущность его была гнусной и непотопляемой, это да. А что касалось физических сил, то здесь Александр находился в явном преимуществе.

– Вот тебе и да ну! А теперь пшел отсюда вон в свою конуру! – И старик, уловив заинтересованный взгляд сына на пачке денежных купюр, поспешил сунуть их себе за рубашку. – Давай-давай, пока я соседей не позвал. Как начну орать, они живенько вызовут участкового. Он и так приходил, интересовался нашим с тобой житьем-бытьем. Я ничего ему не стал докладывать, а что помешает мне это сделать в следующий раз, а, деточка?

Продолжать смотреть на мерзкий старческий кураж у Александра не стало больше сил. Он влетел в свою комнату, рванул со шкафа большую спортивную сумку. Его тут же облаком накрыла растревоженная пыль. Покидал в сумку чистые джинсы, пару рубашек, смену белья и носки и, стараясь не попадаться на глаза старику, выбежал из квартиры.

На улице возле подъезда остановился, отдышался и тут же полез в карман за телефоном. Надо было звонить кому-то, где-то просить пристанища. В который раз пожалел, что не подарили ему родители брата или сестру. Глядишь, и нашлось бы где переночевать и скрасить подлое свое одиночество.

Нет, ну каков мерзавец, а! Так кинуть его, так обвести вокруг пальца. Неужели в самом деле придется выплачивать за отца этот чертов кредит? Это же пять лет сидеть на хлебе и воде, и…

Нет, надо как-то себя застраховать от подобной перспективы. Как-то обезопасить и постараться скинуть со своей шеи ярмо в образе выжившего из ума старика и его идеи посадить сына в долговую яму. Каков извращенец!..

Он долго сидел на автобусной остановке, рассматривая объявления о съемных углах, комнатах и квартирах. Пытался даже прозвонить пару номеров, но, услышав цену, тут же давал отбой. Не по карману. Не по карману ему роскошь отселиться от отца и зажить тихо и бесхлопотно.

Что делать, как дальше жить?! Он же не сможет так больше, точно не сможет! Он натворит бед каких-нибудь, и тогда уже точно придется ставить жирный крест на его бесполезной жизни. Что же делать?!

– Алло, Женек, ты? Привет, – он так обрадовался голосу своего друга в мобильном, что с трудом вытолкал из себя заранее заготовленную фразу: – Как дети? Нина… Сессия у нее как?

– В порядке, – стало слышно, как друг улыбнулся. – Она же у меня умничка, Нинка. Сдала все в лучшем виде, даже платить никому не пришлось. А ты чего такой подавленный, случилось что?

– Да так…

– Что снова дядя Степа чудит?

Про чудачества Сашиного отца Женька знал не понаслышке. Сам несколько раз становился жертвой изощренной гневливости старика и выслушивал о себе такое, что глаза вылезали на лоб и тошнило буквально.

– На этот раз, Женек, все! Предел просто! – И Александр скороговоркой поведал ему о событиях дня минувшего, не забыв рассказать предысторию.

– Да-аа, брат, ну и влип ты! – ахнул друг. – Чего делать теперь собираешься?

– Не знаю, – честно признался Александр. – Первое, что на ум взбрело, это уйти из дома. Если бы не ушел, убил бы его точно.

– Ну это ты брось, слышишь! – перепугался Женя. – Он отец твой все же, хотя и из ума выживший. Что ушел, это правильно. И куда теперь?

– А я знаю! – с горечью отозвался Саша, изо всех сил надеясь, что друг ему поможет. – Сижу вот на остановке с парой рубашек в сумке. Читаю объявления.

– И что? Нашел что-нибудь?

– Круто все очень, Жень. Мне не по карману. Знаешь, сколько я получаю. А если еще и кредит за старого хрыча придется платить, то вообще…

Возникла пауза, в течение которой – Александр слышал – Женька переговаривался с Ниной. Что-то на повышенных тонах доказывал ей, выслушивал ответ и снова принимался доказывать. Визгливый тенорок Нины определенно навевал на Александра тоску. Не хотелось ей давать пристанище другу своего мужа, убей, не хотелось. Но Женька мог быть убедительным, потому как через минуту спросил у друга:

– Ты где сейчас?

– Да на углу дома на остановке торчу уже с полчаса, наверное.

– Сиди и дальше, – скомандовал Женя. – Я сейчас буду…

Женькина новенькая «десятка» выползла из-за угла минут через двадцать. Подъехал бы и раньше, да движение на проспекте в это время дня всегда бывало затруднено. Час пик!

– Извини, брат, – широкая Женькина ладонь вцепилась в его пальцы. – Нинку убалтывал. Сам знаешь, как она может тупить. Садись, поехали.

– Куда? – Александр подхватил со скамьи сумку и поспешил за другом в его машину. – Куда поселишь-то, дружище?

– На тещину дачу, Саш. Больше некуда. На своей бы поселил, да ремонт мы там затеяли. Ни окон, ни дверей, все меняем. А тещина хоть и не бог весь какая, но все же запирается изнутри. Да не парься ты, там уютно. Соседи неплохие. До города недалеко. Сможешь на работу ездить без проблем. А вообще… Давно пора тебе ко мне перебираться. Сколько можно в ящик таращиться за копейки. Программист хренов! С твоими мозгами давно бы миллионером стал, а он мальчиком на побегушках у бухгалтерских теток служит. Срам, Саня! Стыд и срам!

Женька звал его к себе давно. Занимался он тем, что диагностировал транспортные средства при районной ГИБДД. Платили неплохо, как он говорил, благодарили еще лучше. Так что потихоньку-полегоньку он и квартиру себе отремонтировал, и машину купил, теперь вон, оказывается, и на даче ремонт затеял. Дела, видимо, идут неплохо. Можно было бы, конечно, и к нему, но Саша все колебался. Стыдно было ему обирать таких же, как и он, мужиков, стоящих в очередь на диагностику. Стыдно придумывать причины, за устранение которых требовалось приплатить. Стыдно было врать. Другого замеса он был, хотя Женьку нисколько и не осуждал. Устраивает того подобная жизнь – не вопрос, пусть себе трудится. А ему стыдно…

– Так что, перейдешь, Санек? Нам такие спецы, как ты, по компам нужны позарез. Чайников мне насажали, я не знаю, что с ними делать. Так что?

– Я подумаю, – пообещал Александр.

Отказывать с ходу другу в теперешней ситуации было как-то невежливо. Да и кто знает, какой очередной темный угол подготовила ему судьба! Может, и придется принять предложение Женьки. Напоминание о кредите отца, что топором палача маячил в подсознании, не давало покоя.

Они выехали за город и, проехав минут пять по трассе, тут же свернули влево на утрамбованную грунтовую дорогу. Еще десять минут езды – и бампер Женькиного автомобиля ткнулся в аккуратненький плетень, увенчанный тремя трехлитровыми пустыми банками и глиняным горшком.

– А что, теща тоже тут живет?! – Александр поежился, показав кивком на посуду.

– Нет, дружище, теща живет с нами. – Женька тягостно вздохнул. – И чего мы их так не любим? Нормальная в принципе тетка, с детьми помогает. В жизнь нашу с советами не лезет. Под ногами не путается, а все равно не терплю ее. Природой, что ли, так предопределено, черт его знает!

О своей теще Александр без содрогания вспоминать не мог. Мало того что жить та изволила непременно с молодыми, так в отличие от матери Нины еще и постоянно лезла с советами, и под ногами путалась, а уж про помощь какую там и заикаться не смей. Отвратительной была его теща. Лизка, кстати, недалеко от нее ушла. Такая же востроносенькая стервь!

– Лизку твою тут недавно видел, – словно подслушав его мысли, обронил Женька, увлекая его во двор небольшого выбеленного дома. – Поправилась, знаешь, похорошела. Привет тебе, кстати, передавала. И еще просила передать, что ее мама вышла-таки замуж и уехала в другой город. Не позвонишь?

– Нет. – Александра даже передернуло. – Зачем я ей стану звонить, Жень, о чем ты?

– Да нет, это я так… Да и она просила.

– О чем?

– О том, чтобы ты ей позвонил. Что-то лопотала о неумирающих чувствах.

– Чьи чувства она имела в виду? Мои, что ли? Их нет давно. А Лизка ничего, кроме любопытства, чувствовать не способна. Да ты же знаешь, Жень, чего мне тебе говорить!

– Да чего я могу про вас знать? Жили себе жили, а потом развелись. Взяли бы ребенка родили от безделья. Может, еще стоит попробовать, а, Сань?

– Слушай, ты это того… Говори, да не заговаривайся. Вовлекать в эксперименты детей! Ты в своем уме, дружище?!

– Чего тогда? Так и будешь бобылем жить? Так и до состояния дяди Степы недалеко будет. Нинка тут тебя увидела мельком, говорит: в кого превращается твой красавец друг? – Женька отодвинул доску второй ступеньки, достал оттуда ключ, открыл дверь и позвал со вздохом: – Пошли, стану передавать тебе по акту владения своей второй мамы, друг.

Владения оказались не очень просторными, но чистыми и до приторного уютными. Все в плетеных кружевах, рюшечках, оборочках. На панцирной койке дыбилась груда подушек в атласных наволочках, тоже с рюшечками. Со старинного абажура под потолком в единственной комнате ниспадала кружевная вуаль такого же цвета, что и парадные наволочки на подушках. Пол был застелен яркими домоткаными половичками даже на кухне, где стояли добротный стол под темной бархатной скатертью, старинная керосинка и в углу притулился рукомойник.

– Удобства в огороде, Саня, уж не взыщи, – развел руками Женька. – Но там здорово! Я постарался.

Старания друга Александр оценил по достоинству. Тот до чего додумался: сровнял все грядки, засеял площадь сортовой травой и посадил по периметру плетеной изгороди высокий кустарник. Получилась ровная гладкая площадка, сокрытая от глаз соседей. В центре этой площадки красовалась беседка, увитая диким виноградом, со столиком и двумя скамейками.

– Скажи, рай просто? – Женька обвел рукой владения своей второй мамы.

– Да! Обалдеть можно! Теща оценила?

– А то! Неделю с сердечным приступом лежала, когда увидела, во что я ее капустные грядки превратил. Потом успокоилась. Но простить до сих пор не может. – Женька хихикнул, с удовольствием добавив: – А мне ее прощение, Саня…

– Понял.

– Короче, обживайся. – Они вернулись в дом, где Женька тут же принялся щелкать выключателями, проверяя их исправность. – Свет есть. Вода через дорогу в колонке. Туалет где, ты видел. Магазин в ста метрах вверх по дороге. Автобусная остановка напротив дома. Езды до города – тоже знаешь сколько. Если станешь садиться на рейс, который в половине восьмого, еще успеешь отца перед работой проведать.

Про отца ему напоминать не следовало. Это вызвало в душе у Александра новый приступ желчной ненависти и кучу проклятий на голову бедного старика. И ведь не вылезала из головы преступная надежда когда-нибудь, каким-нибудь любым способом избавиться от него. В мыслях и мечтах своих дошел до такого, что пот прошибал.

Ближе к вечеру Александр сходил в местный магазинчик. Порадовался тому, насколько там чисто и светло. Удивился обилию продуктов на полках, купил палку сухой колбасы, плавленых сырков, сахара, чая, батон, макарон, спичек. Вернулся в дом Женькиной тещи и принялся стряпать себе нехитрый холостяцкий ужин.

Вода на керосинке долго не хотела закипать. Потом так же долго варились макароны. Когда наконец сварились, Александр покрошил сверху мелко нарезанный плавленый сырок, уложил толстые коляски колбасы и вышел на улицу, чтобы поужинать в беседке, в бывшем огороде Женькиной тещи.

Сдобренная вечерней росой сортовая трава приятно пружинила под босыми ступнями. Воздух был таким чистым и благоуханным, хоть черпай его ложками и употребляй вприкуску с макаронами и плавлеными сырками.

Поставив тарелку на стол, что смастерил его друг, он сел на скамейку и зажмурился от какого-то непонятного ощущения свободы. Странным оно было, поскольку свободы-то никакой не было. Могла быть, пусти он в ход свои преступные замыслы, но он ведь никогда в жизни не решится. Как не решился до сих пор бросить свою работу и перейти к Женьке.

Совестливым был потому что. Так, кажется, называла его бывшая жена Лизка. Только из ее уст это звучало обвинением.

– Порядочность теперь не в чести! – верещала она частенько.

Может, и так, может, она была и права. Ведь будь он другим, давно бы и тещу выставил за дверь. И Лизке на горло наступил, чтобы оскорблять его не смела. Глядишь, их брак продержался бы до сих пор. Позвонить ей, что ли, или не стоит? Хотя почему нет? Позвонит и спросит, как дела. Это же не значит, что он непременно ищет примирения. Это может значить только одно – ему до тошноты хочется хоть какого-то общения сегодняшним вечером. Чтобы не чувствовать себя таким одиноким и несчастным. Чтобы не бередили душу мысли, а что было бы с ним, случись с его отцом внезапное несчастье. И чтобы – самое главное – мысли эти не укоренились в нем, не отравили его совестливой сущности. И не позволили надеяться…

Глава 6

Три рабочих дня она лопатила работу как одержимая. Ей нужно было увязнуть в бумагах, пестреющих цифрами. Ей нужно было отвлечь себя от того, чтобы не думать про Наташку и про ее замыслы.

Замыслы-то явно попахивали уголовкой! Сейчас даже за собак приговор выносят, а тут люди! Двое людей! Вдруг Наташка сорвется и натворит что-нибудь страшное, что тогда?! Неспроста же завела разговор о возмездии. Наверняка все продумала в ходе своего самодеятельного расследования. Возьмет и… убьет их! А они могут оказаться не виноваты в смерти Степашки. Они могут быть виновными лишь в том, что имели несчастье влюбиться друг в друга.

На четвертый день не выдержала и, отпросившись пораньше с работы, поехала к Генке на фирму.

Секретарша его долго выеживалась и все никак не желала докладывать о ее приходе. Но не на ту нарвалась, милочка. Отсидев положенные протоколу вежливости десять минут в приемной, Ирина резко встала и, игнорируя перепуганно-возмущенный клекот вредной девицы, вошла в кабинет к Генке.

– О! Иришка! Какими судьбами? Проходи, проходи, дорогая! Рад, очень рад! Сейчас прикажу, чтобы нам подали кофе…

Он изо всех сил старался улыбаться ей с неожиданной радостью, но в глазах застыл настороженный интерес. Он явно чего-то опасался. Ирина была не вчерашней школьницей и моментально уловила его мысленный вопрос: «А с какой это стати ты сюда приперлась, дорогуша? Чего это тебя так расперло, что ты рискнула переступить порог моего кабинета, который не переступала никогда прежде?..»

Его испуг Ирину мгновенно озадачил.

Может, не так уж и не права Наталья, подсевшая на свои подозрения, как на наркотик. Стоило выяснить. Только она не станет ходить вокруг да около. Она спросит его прямо в лоб. И спросила:

– Гена, а ты знал, что в ту ночь в больнице дежурила твоя любовница?

– Та-аак! И ты туда же!!! Нет, это черт знает что такое!!!

И опять его возмущение показалось ей трусливым. Неубедительно он как-то гневался. С чего бы это?!

– Так знал или нет? – снова насела она на него, стойко выдержав громы и молнии.

– Знал, не знал, что это меняет?!

– Это меняет многое, Гена. Ты поспешил обвинить свою жену в том, что у нее не все дома, а дело-то дрянь, дружок!

Ирина уселась наконец напротив него. До этого маршировала по кабинету, бездумно трогая милые безделушки на полках его кабинета. Трогала и злорадно предполагала, что безделушки наверняка его любимой незаконной подарены.

– И чем же оно тебе кажется таким дрянным, Ирина? – Он скинул с плеч пиджак, оставив его на локтях, ослабил узел галстука и смотрел на нее теперь с явным вызовом. – Чем?

– Твоя дама сердца дежурит в больнице в ту ночь, когда погибает твой сын. Погибает от странной болезни…

– У него открылась пневмония! – заорал он, перебивая.

– Странно, не находишь? Пневмония у абсолютно здорового малыша? Гм-мм… – Она перегнулась к нему через стол, повалив какой-то портрет в рамке. – А что, если это была аллергия на какую-нибудь неумело введенную инъекцию, а? А что, если эта инъекция была введена не неумелой рукой, а рукой злоумышленника? Правильнее, злоумышленницы…

– Что ты мелешь???

Он побелел так, что Ирина испугалась – еще чего доброго шарахнется в обморок, что ей тогда с ним делать?

– Ты сейчас поняла, что сказала?! – прошипел он сдавленно. – Ты только что обвинила человека в убийстве!!! Невиновного человека!

– Уверен?

Он не был уверен, черт возьми! Точно не был уверен! Она поняла это мгновенно, по тому, как болезненно сморщилось его лицо. Генка сомневался. И это давалось ему очень непросто. Это было очень болезненно для него. А для нее облегчением, черт возьми! Заподозрить и его тоже в умышленном содеянном было бы страшным ударом, да! Не мог же он?..

– Ирка, да пошла ты!!! – вдруг заорал он не своим голосом. – Прекрати издеваться надо мной и ты тоже! Одна из меня жилы тянула, теперь и ты тоже?! Что ты вообще хочешь узнать, а?! Хочешь думать, что я вместе со своей любовницей угробил своего сына, думай, если ты дура! Если умная женщина, то… То меня хотя бы от своих подозрений освободи, прошу! Мне муторно так… Так тошно, что жить просто не хочется! От всего этого…

Он съежился внезапно на своем начальствующем кресле, даже ослабленный узел галстука наполз ему на подбородок. И до того он показался ей жалким и беззащитным, что Ирина устыдилась:

– Прости меня, Ген.

Он махнул рукой куда-то мимо нее и тут же отвернулся. Посидел, сгорбившись, минуты три-четыре, потом спросил со вздохом:

– Так будешь кофе, Ир, или нет?

– Нет, спасибо, Гена. Кофе я не хочу. – Ирина выбралась из-за стола и с тяжелым сердцем пошла к двери. Потом все же не выдержала, остановилась и спросила едва слышно: – А что, если это она, Гена?! Что, если это она виновна в гибели вашего с Наташкой ребенка? Что ты станешь делать тогда?!

Ответить ему было нечего. Он так и не посмотрел больше в ее сторону. Ирина ушла.

Дом встретил ее пустыми стенами и дежурной запиской от Стаса. Снова занят. Снова на работе. Снова предлагал ей поужинать без него и ложиться, также в одиночестве.

– Черт знает что, а не жизнь! – возмутилась она, заходя на кухню.

Нет, дома он все же был. Видимо, забегал поужинать или пообедать. В раковине грязная посуда. На столе неряшливые разводы. И, как обычно, полное ведро мусора. И как только человек ухитряется налопатить столько мусора за такое короткое время пребывания, интересно?

Достав из хлебницы батон, Ирина отломила кусочек и принялась вяло жевать. Жевала, бездумно поглядывая сквозь окно на улицу, и размышляла.

Генка точно не был замешан в этом преступлении, если оно вообще имело место быть. Он не мог бы… Не посмел бы… Напрасно Наташа грешит и на него тоже. Ослепленная горем, она готова была теперь весь мир обвинить. Мало этого, готовила им обоим какое-то неумолимое возмездие, а это страшно!

– Наташ, привет, – осторожно начала Ирина, забравшись с ногами на диван с телефонной трубкой. – Как дела?

– Это ты о чем? – та мгновенно ощетинилась. – Если думаешь, что я оставлю свою затею, то напрасно.

– Нет, я не об этом. Просто…

Ну какие тут можно было подобрать слова?! Какие?! И услышит ли она их, еще вопрос!

– Просто что?

– Я была у Генки на работе, – призналась Ирина.

– И что? – Голос подруги просто заледенел.

– Я думаю, что он здесь ни при чем.

– В адвокаты тебя нанял, что ли, не пойму! – фыркнула Наташа злобно.

– Нет, но он сильно переживает, Наташ. Не пори горячку, так нельзя.

– Моей горячке год почти, милая. За давностью времени состояние аффекта не рассматривается, так что не стоит беспокоиться, – перебила ее подруга. – Каждое мое действие – плод долгого анализа и раздумий. А что касается моего бывшего, то…

– То что? – поторопила ее Ирина, потому что Наташа неожиданно надолго замолчала.

– То я не думаю, что он настолько мерзок. Как бы я его ни презирала, представить его в роли убийцы собственного сына не могу! – Наташа всхлипнула едва слышно. – Конечно, он переживает. Тебе следовало только уточнить для начала, по какому поводу он так убивается, Ир? Ему кого теперь больше жалко: Степку или тварь его?

Все, она бросила трубку, закончив разговор на таком вот риторическом вопросе. И Ирина тут же принялась им мучиться.

А в самом деле, за кого Гена переживает больше, а? Сына ему жалко или того, что преступницей может оказаться женщина, которую он любит? Ведь случись так, он потеряет и ее тоже. И это еще одна трагедия.

Нет, надо было что-то делать. Что-то срочно предпринимать, куда-то бежать, кого-то останавливать, что-то советовать и предостерегать. Только каким, интересно, образом?!

Неожиданно позвонил Стас. И, перекрывая рабочий шум, прокричал на подъеме в трубку:

– Как дела, малыш? Чем занимаешься? Я звонил тебе на работу, там сказали, что ты отпросилась. Что-то случилось?

– Нет, все в порядке, – неуверенно промямлила Ирина.

Почему-то не хотелось посвящать его в то, где и как она провела остаток рабочего дня. Мелко мстила ему за вынужденное одиночество, быть может. Или просто не хотела говорить об этом по телефону. Наврала что-то про давнюю подругу, что позвонила ей с вокзала и попросила встретить. Потом поинтересовалась, когда он вернется. Выслушала сумбурный ответ, призывающий ее к пониманию, а потом еще очень долго слушала прерывистые гудки. Это Стас так обижался, когда она проявляла непонимание и любопытство: он просто бросал трубку.

Все, делать больше нечего. Кухню она уберет минут за двадцать. Еще десять минут на то, чтобы вынести мусор, а потом…

Потом ей обеспечено бездумное просиживание перед телевизором и беспокойный сон по центру кровати.

Как-то отвратительно складывалась ее личная жизнь, не захочешь, да признаешь. С этим требовалось что-то делать. Только что? Завести любовника, может быть? Тот смешной парень, что возле мусорных бачков неожиданно признался ей в давней и безответной любви, мог бы рассматриваться ею как претендент?

Фу, нет, конечно! Он странноватый какой-то. Да и Стас, узнав, камня на камне не оставит от их семейного очага. В гневе она его, конечно, никогда не видела, да и в сценах ревности тот не был замечен, но ведь и повода не было. А если будет, как он себя поведет? Рисковать не стоило.

Ирина убралась на кухне, с остервенением отмывая пол с порошком. Подхватила мусорный пакет и поплелась на улицу. Она сегодня чуть припозднилась и парня из соседнего дома, давно и безнадежно вздыхающего в ее сторону, не увидела. Смешно признаться: она несколько раз оглядывалась, заслышав за спиной чьи-то шаги. Неужели она так уж хотела его увидеть снова? Да нет, наверное. Просто…

Просто тоскливо ей было коротать этот вечер в одиночестве. Все как-то навалилось вдруг и сразу. Наташа с ее одержимостью. Генка с его раздавленным видом. Стас еще… Вернее, его отсутствие. Сгодился бы и давний воздыхатель, видимо. А его, как на грех, не оказалось.

Обратно она шла по двору очень медленно. Здоровалась со всеми подряд жильцами и все косила взглядом в сторону подъезда напротив. Нет, не было его. Ну и пусть! Она, вообще-то, замужем. Не пристало ей разговоры вести с посторонними одинокими мужчинами. Она вот сейчас вернется домой. Заварит зеленого чая с лимоном. Сядет перед телевизором, а потом уснет крепким сном до самого утра. И не будет думать ни о чем плохом и запретном. У нее ведь все хорошо? Да, у нее все хорошо. Она жива и здорова. Муж ее тоже – тьфу-тьфу. А все остальное не должно иметь никакого значения.

Но почему имело, а?! Почему проворочалась в кровати без сна до трех часов? Почему не шли из головы ни Генка с Наташкой, ни Стас, ни даже этот чудак из дома напротив? Почему, почему, почему…

Утро началось как обычно – с назойливого писка будильника, который всегда звонил не вовремя. Ирина свесила ноги с кровати, пошарила ступнями по ковру, тапки не нашлись, и она побрела босая в ванную. По пути обнаружились летние туфли мужа, разбросанные по прихожей. Стало быть, он дома. Стало быть, вернулся и уснул в другой комнате, решив ее не беспокоить. Заботливый какой, едва не фыркнула она вслух. И побеспокоил бы уж, что ли.

Заперлась изнутри в ванной и полезла под прохладный душ. Пока вымылась, пока высушила волосы, чуть подкрасилась, прошло минут сорок. У нее всегда на утренний моцион уходило чуть больше полчаса, даже можно было не засекать время. Привычно обмотавшись полотенцем, вышла из ванной. Поставила на кухне чайник на огонь, шире приоткрыла створку окна, потому как духотища в кухне уже с утра стояла невообразимая. Развернулась, чтобы снова идти в спальню одеваться, и тут же ойкнула от неожиданности. На пороге кухни стоял заспанный небритый Стас и со странным выражением на лице протягивал ей телефонную трубку.

– Что? – почему-то она принялась пятиться от него к окну.

– Тебя, – пожал он крепкими загорелыми плечами, широко зевнул, сонно поморгал и буркнул, стукнув трубкой об обеденный стол.:– Даже не понял, кто это. Ревет кто-то.

Взял и ушел, оставив ее один на один с неведомым абонентом, которому вдруг с чего-то приспичило реветь в половине седьмого утра.

Ой, как тошно ей тут же сделалось! Ой как тошно! Одно мгновение растянулось неимоверно, пока она подходила к столу, протягивала руку к телефонной трубке и подносила ее к уху. Она, кажется, даже слышала, как ползет, шурша секундами, это мерзкое время, приближая ее к чему-то плохому.

Почему снова так?..

– Алло, – сдавленно произнесла она, послушала странный шорох в трубке и снова произнесла уже с удивлением: – Алло?

– Ирка, ты? – Наталья – это была она – тяжело, с присвистом вздохнула. – Ты-то хоть не спишь? А то Стасик твой бурчал что-то недовольное.

– Ты чего так рано звонишь, Наташ?! – перебила ее Ирина, в самом деле распознав в голосе подруги слезы. – Я не сплю! А ты чего так рано?

– Стас не сказал? – Наташа отчетливо всхлипнула.

– Нет, а что?! Что он должен был мне сказать? Да не томи ты! Говори, чего ревешь?! – набросилась она на нее, забыв о том, что нужно говорить тише, потому что за стенкой спит ее уставший после ночной смены супруг. – Ну!!!

– Генка умер, Ир, – устало обронила Наташа и зарыдала в голос. – Он умер, понимаешь!!! Умер от сердечного приступа прямо на работе!!! Это так… Это так неожиданно! Так несправедливо! Этого не должно было быть! Он не мог так поступить со мной!!! А он взял и умер… Ир, что делать?! Что делать, Ир?!

Генка умер?! Генка, с которым она вчера очень гадко поговорила, которого пыталась обвинить в чем-то страшном, припирала к стенке, заставляла чувствовать себя чудовищем, умер?! Но…

– Но этого не может быть!

– Почему?! – заорала в ответ Наташа. – Почему не может быть, Ир? Только потому, что тебе этого не хотелось, да! Почему Степка мог умереть, а Генка не может?! Потому что… Потому что…

Она разрыдалась пуще прежнего и бросила трубку. А Ирина как была в полотенце, то и дело сползающем, так и осела на пол.

Они что…

Они что, все с ума посходили, напустив на себя немыслимый, не поддающийся объяснению мор?! Сначала Степка, теперь вот Генка, кто следующий?!

Она сидела на полу, облокотившись спиной о ножку стола. Бездумно прижимала телефонную трубку к груди и пыталась связать воедино разрозненные страшные слова, что прорыдала ей на ухо Наталья.

Выходило что-то ужасное!

Холодное, гадкое, неотвратимое вползало в душу. Все там выворачивало, кололо, тянуло страшной болью и тут же давило диким холодом. Ее начало колотить. И кажется, она даже принялась плакать, потому что Стас снова возник на пороге кухни. Снова протяжно зевнул, глянув на нее с изумлением, и спросил, присев перед ней на корточки: