Текст книги "Королева отшельников"

Глава 3

Кира Сергеевна погрузила грузное, рыхлое тело в плотную пену в ванной и зажмурилась от удовольствия. Полчаса неподдельного счастья. Целых полчаса она станет наслаждаться, просто валяясь в горячей ароматной воде. Средство, которое давало такую плотную пахучую пену, присылали ей из-за границы. Оно было страшно дорогим, по ее понятиям, и дозировалось ею самостоятельно. Лизке только волю дай, она целый флакон ухлопает. Так нельзя. Это расточительство. Уж лучше она сама.

Она вообще привыкла все в этой жизни делать сама. За все сама отвечать. Поэтому и мужа своего погнала, едва Илюша родился. А Илюша родился как раз в тот месяц, когда она захватила завод. Начало девяностых. Ох и лихое было времечко. Сплошь беззаконие. Благодаря этому произволу она и сделала себе состояние. В компании очень верных, благодарных людей. Муженек не в счет. Он вообще учудил. Она в роддоме, а он в ресторан отправился – праздновать. Ее деньги спускать. Да еще и проституток купил. Сразу трех. На ее деньги! Да ладно бы толк был с его покупки, а то ведь любовником он был так себе. Сонный, вялый, ленивый. Зачем сразу три-то?

Этот вопрос не давал ей покоя всю неделю, пока она валялась на больничной койке в роддоме. И спросила его об этом в лоб, когда выписалась. Первым делом спросила.

А он – чудище такое – даже не помнил этого! Он просто потратил ее деньги на девок, которых даже не тронул. Не девок, нет, расточительства она ему тогда не простила. И выгнала. Даже к Илюше не дала подойти. И соврала, что это не его сын.

– Гарик постарался? – ощерился хищно ее муженек. – С ним нагуляла, корова?

Она не ответила, давая ему возможность пофантазировать. И выгнала.

А что касалось Гарика…

Он очень понравился ей. С первой минуты, как стал на нее работать, понравился. Но все эти годы она ни разу не позволила себе ничего. Ни разу. Ничего. Это бы крайне мешало их совместной работе – раз. Два – она не могла любить никого так сильно, как себя и своего сына. А три – она понимала, что не такая она красавица, чтобы Гарик полюбил ее просто так. За деньги – да. За власть – да. Но не за красоту, которой у нее отродясь не было. Она всегда была некрасивой, грузной, с маленькими невыразительными глазками, крупными ладонями и ступнями сорокового размера.

Ну кто полюбит такое чудище, скажите? За бесплатно! Никто. Она и платила, когда организм бунтовал и требовал. Но не Гарику. И никому из своего окружения. Все ее страсти были на стороне. И были очень тайными и всегда одноразовыми.

Да и не хотелось ей ничего такого, если честно. Никакой романтики, никакого внимания мужского, никаких судорожных вздохов. Ее жизнь ее устраивала полностью. У нее был любимый сын. У нее было любимое дело. Им она посвятила всю себя.

А вот теперь откуда ни возьмись появилась какая-то Лада! И ее Илюша собрался взять ее в жены. И привести в их дом. То, что молодые могут жить где-то еще, отдельно, даже ею не рассматривалось. Этого не будет никогда!

– Лада, Лада, – произнесла Кира Сергеевна нараспев. – Лада из плитки шоколада. Из чего же ты сделана, деточка? С чем тебя едят?

То, что она сожрет эту девчонку за первым же совместным завтраком, Кира Сергеевна не сомневалась. Она укажет той ее место. В этом доме она хозяйкой не станет. Никогда! Во всяком случае, пока Кира Сергеевна жива. А позволить пережить себя какой-то безродной Ладе она не может.

– Как-то так, – довольно заулыбалась Кира Сергеевна.

Она тяжело колыхнулась в горячей воде. Огромный живот вынырнул из пены белоснежным островом. Кира Сергеевна недовольно поморщилась.

Она тяжела была всегда. Невзирая на правильное питание и диеты, не худела. Нанимала и увольняла к чертовой матери именитых диетологов, фитнес-инструкторов, специалистов восточной медицины. Все было без толку. Она не худела.

– Смиритесь, Кира Сергеевна, – сказал ей на последнем приеме ее самый уважаемый доктор. – Это генетика. Вы рождены такой. Другой не станете.

Было это… Было это, дал бы бог памяти… Лет десять назад.

И она, следуя совету, смирилась и перестала себя мучить диетами, тренировками, иглоукалыванием. И резко набрала вес. Ее суставы не выдержали и принялись без конца воспаляться. Пришлось прибегнуть к помощи костылей. Всем сказать, что обездвижена, что скоро отойдет от дел. Но протянула еще шесть лет, пока Илюша не стал способен занять ее место.

Это были славные шесть лет. Вспоминая, как летели пачками ее управленцы, вознамерившиеся гадить ей в сговоре с конкурентами, Кира Сергеевна хихикала от удовольствия. Эти люди не просто вылетали с ее завода. Они вылетали с волчьим билетом. Они нищали и превращались в ничто. А она, претворяясь немощной и больной, продолжала стоять у руля.

– И так будет всегда, – проговорила Кира Сергеевна.

Ухватилась крепкими руками за края ванны и села. Сейчас надо было звать Лизку. Если не позовет, та сразу заподозрит что-то. Как это ее хозяйка смогла самостоятельно выбраться из ванны?! Что за чудеса? Возьмет и проболтается кому-нибудь. Лизка она хоть и верная, но болтливая. Особенно в последнее время. Гарик ее уже не раз ловил и докладывал хозяйке.

Гарик знал. Он знал, что ее костыли – это бутафория. Он единственный, кто знал о ее обмане.

– Зачем? – спросил он как-то.

– Чтобы считали меня слабой. Чтобы списали заранее. Чтобы не ждали от меня удара в свои сутулые спины, – брызгала она слюной, намекая на одного-единственного человека, которого ей так и не удалось сломить.

– Как знаете, – пожал тогда Гарик широченными плечами. – Ваша воля.

– Моя! – стукнула она костылями в пол.

– На все ваша воля, – повторил он, смиренно склоняя голову.

Стоило вспомнить, и Гарик тут же позвонил. Это просто чудеса какие-то или колдовство, но всякий раз, как она о нем принималась думать, он звонил. Будто способен был улавливать ее импульсы, будто научился читать ее мысли даже на расстоянии.

Э-э-эх! Была бы она чуть моложе и чуть красивее, у них бы такой роман с ним сложился! Они бы таких дел сообща наделали! Они бы всех подмяли в этом городе. Всех!

А так…

Стопроцентного доверия даже к такому верному псу, как Гарик, у нее не было. Все люди, все человеки, любила она повторять. У всех свои слабости, свои страсти, свои тайны. Каких-то она о Гарике может и не знать.

– Да, слушаю, – отозвалась она, когда он перезвонил ей в третий раз.

С первого звонка она трубку никогда не брала. Если звонил второй раз долго, то могла ответить, а могла и не ответить. А если уж звучал настойчивый третий звонок, значит, что-то серьезное. Что-то срочное.

– Илья звонил мне, – доложился Гарик противным голосом, намекающим на его глубокое похмелье.

– Зачем?

Кира Сергеевна прищурилась. В сердце завозилось отвратительное чувство, сильно смахивающее на ревность.

Илья не попросил ее о помощи и позвонил Гарику. Почему? Счел, что мать никчемна? Так знает же, что Гарик давно безбожно пьет. Зажирел от безделья. Какая от него может быть польза? Может, встряхнуть того решил. Или что?

– Попросил пробить одного человека.

– Ух ты!

Она нервно дернулась в остывающей воде и неосмотрительно полезла из ванны. Опомнилась, когда уже и воду слила, и халат на себя надела. Вот дура! Как теперь Лизке объяснять, что сама вылезла? Она и соврать не могла, что, мол, не влезала в ванну и все это время просидела в плетеном кресле возле окна. Лизка ее туда самолично впихнула. И спросила еще, достаточно ли горяча вода. Снова, что ли, наливать и в воду забираться?

Ой, да пошло оно все! Будет много вопросов задавать и трещать языком, она ее уволит, к чертовой бабушке. Новую няньку найдет. Не велика потеря.

Кира Сергеевна плотнее запахнула на мокром теле банный халат и удобнее устроилась в плетеном кресле возле окна. Старый ротанг жалобно скрипнул, но выдержал вес ее мощного тела.

– Что за человечек?

Кира Сергеевна попыталась закинуть ногу на ногу, но толстые ляжки не позволили. Ничего не вышло. Ноги расползлись по гладкому кафелю. Крупные пальцы ног нацелились в потолок.

– Пантелеев Иван Митрофанович, – произнес Гарик еще более противным голосом.

Но теперь в его голосе не было и намека на похмелье. Теперь он интриговал, завораживал, обещал неожиданное.

– И? Зачем ему это? Кто это вообще?

– Если я не ошибаюсь, – а Гарик никогда не ошибался в принципе, – то это отец некой Лады Пантелеевой. Вам ни о чем не говорит имя этой девушки, Кира Сергеевна?

Издевается, мерзавец! Все уже успел узнать и какие-то главные новости приберег напоследок. И эти новости могут быть как замечательными, так и подлыми.

– Говорит, – буркнула она. – Это девушка, на которой Илья собрался жениться. Если это не другая Лада, конечно. Может, их много теперь развелось.

– Та самая. Та самая это Лада, Кира Сергеевна. Уж будьте уверены, – пропел Гарик. – Это отец его девушки – Пантелеев Иван Митрофанович. Шестидесяти шести лет от роду, вдовец. Пенсионер. Всю свою жизнь проработавший… Угадайте, где?

– Я вот тебе сейчас костылем как угадаю! – прикрикнула она не очень уверенно. – «Поле чудес» мне тут устроил. Ну! Чего кота тянешь за одно место?

– Всю свою жизнь проработавший на вашем заводе, Кира Сергеевна.

– Гм-м, – кашлянула она и надолго замолчала.

Она пыталась вспомнить, что в ее жизни могло быть связано с этим мужиком. Как там его? Пантелеев Иван Митрофанович. Пантелеев. Пыталась, и не смогла. Либо это было очень давно, либо это прошло как-то мимо нее. Но голос Гарика был полон мерзкой радости. Что-то во всем этом было не так.

– Не вспомнили?

– Нет.

– Ну как же, Кира Сергеевна? Как же вы не помните Пантелеева Ивана Митрофановича, всю свою жизнь проработавшего на вашем заводе? Всю свою недолгую, сволочную, скандальную жизнь.

– Недолгую?! – Она резко села прямо, и в спине тут же заныло. – Как такое возможно, Гарик? То ты говоришь, что отец этой девки пенсионер, что ему сейчас шестьдесят шесть лет. Что он всю свою жизнь проработал на моем заводе. И вдруг утверждаешь, что жизнь его была недолгой. Как так? Ты не проспался, что ли? Как так?

– А так, Кира Сергеевна, что этот самый Пантелеев много лет назад, а точнее, двадцать с лишним, как раз тогда, когда вы только-только приступали к управлению своим предприятием, очень много голосил с рабочих трибун. Призывал к забастовкам. Требовал создания профсоюза. Строчил жалобы ментам и в прокуратуру. Что, неужели не вспомнили? Пантелеев! Мелкий такой мужичонка. Шепелявый.

– Не помню, – качнула она головой, зажмуриваясь.

Она и правда не помнила. За годы ее правления перед ней прошел строй людей. И многие из них на нее не только жаловались, но еще и пытались руку поднять. Не выходило ничего у них, конечно же, но пытались же.

– Правда, не помню, Гарик. А ты почему запомнил? И почему жизнь-то у него вдруг недолгая? Ты имеешь в виду, на моем заводе недолго проработал, потому что рот много открывал?

– Я сейчас приеду, – вдруг свернул разговор Гарик.

И это было много хуже, чем его противный интригующий голос. Это значить могло только одно: это не телефонный разговор. Стало быть, прошлое вернулось и обещало стать проблемным. И в это прошлое теперь погружается ее любимый сынок Илюша, выбравший себе в жены безродную тварь.

– Лизка! – рявкнула во все горло Кира Сергеевна – Сюда иди!

Лиза сунула нос в приоткрытую дверь. Увидела хозяйку в халате, сидящую в кресле. Тут же метнула испуганный взгляд на ванну. Там было пусто, чисто. Взгляд наполнился страхом. Она что – забыла налить ей воды?! Привела купаться, а воды налить забыла?! И оставила ее тут?!

Господи! Да что с ней такое в последнее время! Она все забывает. Все путает. Старость или болезнь? Болезнь или старость?

– Простите меня, простите, Кира Сергеевна. – Она засеменила по просторной ванной комнате, схватила душевую лейку, принялась ополаскивать ванну. – Закрутилась. Я сейчас, сейчас воды вам налью. Что же вы меня раньше-то не позвали? Сидите тут, сидите. А я дура безмозглая.

– Лиза. Лиза, остановись, – приказала тихо хозяйка. – Я не стану купаться. Передумала.

– Да? – Лиза встала прямо со шлангом от душа в руках. – А как же… А как же теперь?

– Ты что, совсем ничего не помнишь? – Узкие глаза хозяйки превратились в щелочки. – Тебе врачу показаться не надо?

– Я… – Лиза почувствовала, что бледнеет. – Я не знаю. Может быть. Я ведь скрыла от вас, Кира Сергеевна.

И она тоже?!

– Что ты скрыла? – мягко спросила Кира Сергеевна и тепло улыбнулась.

А внутри все клокотало. Она доверила свою жизнь и здоровье выживающей из ума сиделке?

– У меня ведь на прошлом отдыхе, летом, микроинсульт случился. И память стала подводить. Путаться стала. Вот и сегодня… Думала, что налила воду, помогла вам сесть в ванну. А на самом деле… – Лиза расплакалась.

– Ладно, не реви. – Кира Сергеевна протянула ей руки. – Помоги мне одеться и в гостиную сведи. Гарик сейчас приедет.

Гарик приехал, когда Кира Сергеевна уже, переодевшись, сидела в гостиной и тянула из любимой чашки мятный чай. Любимый охранник вошел и привычно замер у дверей.

Среднего роста, по-прежнему крепкий, мускулистый. На его исполосованном многочисленными шрамами теле не было ни грамма жира. Часто, наблюдая за тем, с какой жадностью он ест и как помногу, она завидовала. У нее каждая хлебная крошка, попадая в организм, в жир превращается, а ему все нипочем.

Гарик внимательно наблюдал за ее чаепитием, не смея нарушить церемонию. Стоял, сложив руки за спиной, и молчал.

– Ну! Что скажешь?

Он выразительно глянул на Лизу, застывшую позади хозяйки.

– Лиза, уйди, – скомандовала Кира Сергеевна.

Лиза вспыхнула, но подчинилась. Прежде ее никогда не удаляли с таких вот тайных совещаний.

Гарик закрыл за ней дверь. Через минуту открыл и выглянул. Лизы не было. А могла бы и подслушивать, приложив ухо к замочной скважине. Он мало кому доверял. И именно поэтому подошел к месту, где восседала хозяйка, почти вплотную. Опустился на корточки и прошептал:

– Его нет в живых.

– Кого? – Она дернулась от непонятного испуга, чай пролился на чистое домашнее платье.

– Пантелеева Ивана Митрофановича, которому сейчас должно было бы быть шестьдесят шесть лет, нет в живых.

Она молча подала ему чашку, чтобы он отнес на стол. Задумалась. Гарик снова вернулся к ней и присел.

– Ты уверен? – спросила она негромко.

– Да.

– А если вдруг…

– Нет. Я сам его этими вот руками. – Гарик продемонстрировал ей сильные пальцы. – И мало того, зарыл сам. В лесу. Пантелеева Ивана Митрофановича. Именно его я хорошо запомнил. Потому что он за минуту до кончины «Варяга» петь начал, идиот! Кто-то пощады просил, кто-то плакал, а он запел. Я и запомнил.

– Ух ты-ы-ы! – протянула она и суеверно перекрестилась. – И как же такое возможно?

– Что померший вдруг воскрес? – Гарик опустился на пол, сел, привалившись спиной к коленкам хозяйки. – Вот и мне интересно. Когда, говорите, знакомство с родителями и невестой у вас назначено?

– Сегодня в шесть вечера, – произнесла она с громким фырканьем. – Ни за что не поехала бы. Илюша очень просил.

– Не-ет, вы поезжайте, Кира Сергеевна. Непременно поезжайте. А я вас сопровожу. Очень уж мне не терпится взглянуть на Ивана Митрофановича, который вдруг решил воскреснуть, столько-то лет спустя.

Глава 4

Он скоро покинет этот мир. Он знал это. Утренний кашель продолжался почти час. Под конец у него не осталось сил не только кашлять, дышать. И, прикрыв глаза, он просил об избавлении. Когда приступ закончился и у него появились силы встать, он, глянув в пустой угол, где раньше висели иконы, принадлежавшие его жене, мысленно спросил:

– За что?!

За что ему все это?! Он никого не убил! Он никому не сделал зла. Всю свою жизнь он потратил на то, чтобы любить и заботиться о ближних. Они не оценили. Покинули его. Сочли, что он немощен, неинтересен, нищ. Жена забрала детей и улетела за границу к тетке. Случилось это уже много лет назад. Что с ними теперь, как они там, он не знал. И знать, если честно, не хотел. Наверняка у них все отлично. Жена вышла замуж. Дети выросли и состоялись. Говорят на местном языке, совершенно позабыв русский. Они и знать о нем не пожелают, соберись он их навестить или позвонить им.

Зачем? Он не видел в этом никакого смысла. Он в последнее время вообще ни в чем не видел смысла. Ни в том, чтобы нарядно, дорого одеваться, ни в том, чтобы вкусно кушать, удобно спать. Он давно бы уже перекочевал из своей квартиры на помойку, не будь он столь брезгливым. И брезговал он не бытовыми отходами. Брезговал грязными людьми. От одного вида их его тошнило. И превратиться в одного из них он не мог.

Поэтому доживал свой век в удобной квартире, исправно оплачивал коммунальные услуги. Раз в три дня делал влажную уборку. Делал бы каждый день, да силы стали не те. Он слабел. Дряхлел. И очень сожалел, что его физическая немощь, возможно, не позволит ему воплотить в жизнь то, ради чего он еще оставался на этом свете.

А оставался он среди себе подобных ради мести.

Месть! Только она заставляла его испорченные недугом легкие дышать. Заставляла отравленную чужой подлостью кровь бежать по венам. Чужой подлостью, не его. Только ради нее он, еле переставляя ноги, ежедневно совершал пешие прогулки мимо особняка за высоким забором. Все подмечал, записывал, составлял расписание. Долгие месяцы, которые сложились в годы.

Десять лет! Десять лет насчитывали его ежедневные пешие прогулки. Десять лет он пестовал в себе ненависть к этой страшной особе, возомнившей себя царицей.

Только она – эта страшная жирная жаба – была виновата в его нездоровье. Только ее алчность сгубила его легкие. Разрушила его семейную жизнь. Превратила в инвалида.

А всего и нужно было – закупить новое оборудование для цеха и своевременно установить его взамен старого, почти уже вышедшего из строя. Многочисленные проверки не находили никаких нарушений. Подписывались сотни бумаг, что на заводе все хорошо. Что все нормы соблюдаются. Что простым рабочим ничего не угрожает.

Но он-то знал, что все эти бумаги – липа. Что каждый инспектор уносил с собой плотный конверт с деньгами. Да и не он один знал. Все рабочие, которые работали на вредном производстве, знали это. И ждали беды. И беда случилась. Не со всеми, нет. С теми, кто работал с ним в одну смену.

Их было четверо в ту ночь, когда трубопровод не выдержал давления и выстрелил губительным фонтаном. Одного убило сразу, обварив до костей. Второй умер в больнице. Третий – это был он – выжил и стал инвалидом. Четвертому повезло. Он как раз ушел на ужин и не пострадал. И именно его показания, тоже купленные за большую сумму денег, взяли за основу при расследовании этого несчастного случая. Именно с его слов установили, что все пострадавшие нарушили правила техники безопасности.

Ему, конечно, после выписки из больницы тоже заплатили. И даже помогли поменять маленькую однокомнатную квартиру в спальном районе на трешку в старом фонде, но почти в центре. И он, как дурачок, радовался. И даже часто думал: не было бы счастья, да несчастье помогло.

Все деньги, что ему выплатили, ушли на ремонт и мебель. Лечиться ему было не на что. И он начал постепенно загибаться. И тогда его жена, не прельстившись даже улучшившимися условиями проживания, сбежала. Сбежала, забрав детей.

А он начал ходить в директорат на приемы по личным вопросам, как на работу. Ходить и просить дополнительного довольствия. Поначалу помогали. Выделяли путевки в санатории. Выдавали талоны на спецпитание. Даже оформили пенсию по утрате трудоспособности в связи с полученными травмами на производстве. Вместе с зарплатой выходила неплохая сумма. Он даже начал откладывать.

А потом…

А потом его бац – и уволили! Десять лет назад. Уволили по сокращению штата.

– Еще скажите спасибо, Новиков, что я вас увольняю не в связи с утратой доверия, – надрывалась, орала на него жирная жаба и трясла бумагами. – Вот! Вот тут черным по белому написано, что из-за вас произошла та самая авария, за которую я до сих пор вам выплачиваю! Вы виноваты. А я плачу! Хватит уже, ну…

И выгнала за порог проходной, вручив скудное выходное пособие. И он, вернувшись домой, собрался помирать. А не сложилось. И потом он понял, почему.

Он должен отомстить этой гадкой женщине. Она должна заплатить за все, за все! За загубленные жизни его коллег, за его собственное загубленное здоровье. За вранье, за алчность, за многочисленные нарушения и беззаконие, творившиеся на заводе. Он должен ей отомстить.

Только как?! Как он мог это сделать, если возле нее постоянно охрана? Крепкие ребята – высокие, плечистые, вооруженные. Он их всех знал в лицо и почти всех по именам. Он умел наблюдать и оставаться невидимым. Умел…

Охранники часто менялись. Жаба постоянно была недовольна, выговаривала, ругалась, увольняла. Незаменимыми в ее свите оставались лишь двое: сиделка Лиза и начальник охраны Гарик.

Гариком красиво его называла хозяйка. Так-то, по паспорту, он был просто Игорем. Игорем Степаненко. И начинал в грузчиках на заводе. Потом пробился, выполняя особые поручения хозяйки. Мало кто что знал об этих поручениях. А он знал! Много разных вещей он о них знал, наблюдая, записывая, систематизируя.

Может, сложись его жизнь иначе, он бы эти записи в полицию отнес. И добился бы справедливости. Но…

Но он точно знал, справедливости в этом мире нет. И жаба выкупит у полиции все его записи и сожжет на медленном огне, в котором будут тлеть и его кости. И будет оглушительно ржать, сотрясаясь всем своим мерзким жирным телом.

В его коленки уткнулся влажный нос его любимого Тоби. Безродная собака, которую он подобрал щенком много лет назад, стала его единственным верным другом. Стала членом его семьи. Должна была служить просто прикрытием в его ежедневных пеших прогулках, а стала другом.

– Ну, ты чего, Тоби? Чего? Гулять хочешь? Так были мы уже с тобой на прогулке. Забыл? Старенький ты у меня стал, Тоби. Забывчивый.

Забывчивой стала и служанка жабы – Лиза. Верная служанка Лиза вдруг стала все забывать. Он не раз наблюдал за тем, как она путается с покупками. С названиями улиц, куда ей надлежало идти. И даже несколько раз предлагал ей услуги провожатого.

И к его радости, Лиза приняла его помощь. И даже сочла их ухаживаниями. В разговоре пыталась кокетничать, жеманно поджимала губы, строила глазки. Ему было на все на это плевать. Ему нужна была информация. О ее хозяйке, о ее сыне, о Гарике, о делах на заводе.

Лиза знала многое, но не всегда об этом догадывалась. Просто болтала, будто бы ни о чем, а на самом деле сливала ему весьма полезную информацию.

– Илюшенька, да, такой красавец стал. Весь в отца! Кудрявый, белокурый, на поэта похож. На этого, как его… – Лизино лицо становилось растерянным. Она принималась щелкать пальцами, пытаясь вспомнить, а ничего не выходило. – Еще про березу писал.

– Есенин? – подсказывал он, тоже считая сходство несомненным.

– Да! Точно! Есенин. Илюшенька прямо одно лицо. Кира Сергеевна в нем души не чает. И завод ему подарила.

Завод жаба подарить ему не могла. Он нашел информацию в интернете. Она по-прежнему числилась единственным владельцем контрольного пакета акций.

– Он когда на работу уезжает, мы с девочками его из окна взглядами провожаем. Такой красавец! Такой красавец!

Девочками были две другие постоянные работницы по дому – горничная и кухарка.

– А он знает, что красивый, и пользуется этим. У него столько поклонниц!

Вот тут он не мог с ней согласиться. Илья себя по женщинам не разбрасывал. Был серьезен и сдержан на людях. И на заводе его хвалили. Уверяли, что он человечный. Гораздо лучше своей мамаши. Жаль только, в делах не особо разбирается.

А недавно Лиза обмолвилась, что у Ильи появилась постоянная девушка. Он как-то ее подвозил в спортивный зал, а Лиза неподалеку была и видела. Странно, что запомнила!

– Я ее почему запомнила, – принялась она объясняться, будто оправдывалась. – Девчушка эта больно на артистку какую-то похожа. Ну просто одно лицо! Маленькая, черненькая, стройная. И улыбка такая у нее ослепительная.

Восторгов по поводу новой пассии Ильи он не разделил. Обычная девчушка. Симпатична, пока молода. Ни породы, ни стати в ней не чувствовалось. Состарится, в толпе не найдешь. Странный выбор сделал сын жабы, подумал он тогда. И почти забыл об этом. И вдруг Лиза ему сегодня позвонила и нашептала на телефон такое!

– Ой, просто не могу, Иван Андреевич… Мне просто необходимо с кем-нибудь поделиться, – начала она разговор после того, как уложила хозяйку после обеда в кровать. – Тут у нас такое!

– Какое?

– Илья свататься собрался сегодня к этой девушке.

– Хорошо. Это, наверное, хорошо, – сдержанно похвалил он. И добавил: – Когда у парня такие серьезные намерения.

– Да, но там что-то не то с ее отцом! – выпалила Лиза.

– Что не то?

– Я не знаю! Но Гарик примчался, весь с похмелья, чего давно не случалось. Он обычно отлеживается дня три. И они заперлись и проговорили час. А потом за обедом она проговорилась, что Гарик едет с ними вечером к родителям девушки. Надо, мол, к папаше присмотреться. И все, больше ни слова. Вот бы узнать!

– Так и вы поезжайте, – подсказал он выход.

Честно? Ему была неинтересна женитьба Ильи. И девушка его тоже была неинтересна. Она была самой обычной. А что касается ее отца…

Так наверняка работяга, без денег, без положения, оттого и Гарик поутру примчался. Он должен был вмешаться. Должен был помешать этому мезальянсу.

Отвратительные! Какие отвратительные люди! Считают, что вправе вмешиваться в чужие жизни. Считают, что вправе переписывать чужие судьбы по своему усмотрению.

Когда же уже наступит возмездие?! Когда же уже им воздастся по заслугам?!

– Меня не берут, – вздохнула Лиза. – Она на меня вообще смотрит с подозрением.

– Почему?

– Считает, что из ума выжила, – с грустью призналась Лиза. – Я, конечно, забывчива стала, не спорю, но не до такой степени, чтобы забыть, как я ее сама, своими руками в ванну сажала.

– Не понял.

Он улыбнулся, Тоби принялся лизать большой палец его ноги, отчаянно виляя хвостом. Ему было щекотно и приятно одновременно. Палец давно болел, и это было просто избавлением. Верный пес. Верный друг.

– Сегодня случай произошел курьезный, Иван Андреевич. – Лиза прокашлялась и понизила голос почти до шепота. – Я налила полную ванну воды. Помогла хозяйке туда влезть. Она еще при мне налила пенного концентрата. Сама всегда льет. Мне не доверяет. Он дорогой очень.

– И? – перебил он ее нетерпеливо.

Тоби звал на прогулку. Отчаянно тянул его за штанину.

– А потом захожу, а она в кресле возле окна сидит в халате. Я поначалу так растерялась. Подумала, что забыла ей воды налить и в ванну усадить. Даже плакала. А потом…

– Что потом? – Он вдруг заинтересовался.

– А потом, когда я помогала ей одеваться, то обнаружила, что волосы у нее на затылке мокрые. И пенный шлепок на спине засох. Не сполоснулся. Это было так странно! Я еле удержалась, чтобы не рассказать никому. Только вам это рассказываю.

– А что же здесь странного, Лизонька? – поинтересовался он вкрадчиво, хотя уже понял.

– Так она не могла без меня и шагу ступить. На костылях же! Я ее и в ванну сажаю, и вытаскиваю оттуда. Всю спину, если честно, сорвала. А она, что же, получается, может обходиться без костылей?

– То есть, – у него подпрыгнуло сердце, заметалось, будто ему стало тесно в грудной клетке, – хотите сказать, она всех обманывает? Прикидывается инвалидом, а сама прекрасно передвигается и без костылей?

– Так… Так выходит, – почти неслышно закончила Лиза. – Что же мне теперь делать, Иван Андреевич? Теперь, когда я знаю об обмане?

– А ничего, – произнес он, раздумывая секунд десять, не больше. – Она обманывает вас, а вы обманывайте ее. Делайте вид, что верите ей.

Если только не забудет притворяться, подумал он вдогонку.

– Как-то это неправильно, – проговорила Лиза, помолчав. – Я не о себе. О ней. Почему она так со мной?

Потому что она чудовище! Потому что она не человек – монстр! Бездушный, бессердечный. Мракобесина, а не человек!

Но вслух он сказал иначе. Вслух он сказал:

– Потому что она хозяйка, Лизонька. И вправе поступать, как пожелает.

– Наверное. Наверное, вы правы, – со смиренным вздохом согласилась она. – А я еще переживала, как она без меня сегодня вечером обойдется. Когда свататься поедут.

– А далеко едут? – зачем-то спросил он, хотя его это совершенно не интересовало.

Лиза назвала адрес, и оказалось, что это совсем рядом. Прямо буквально в их дворе, в относительно новом микрорайоне. Он его всегда обходил стороной. Не нравилось ему там. Слишком шумно, слишком нарядно.

– Квартиру не знаю. Знаю фамилию отца девушки. Пантелеев Иван Митрофанович. Да, кажется, так. И дочка Лада у него. Это не скрывалось. Обсуждалось вслух за обедом.

– Пантелеев? – Он неожиданно повеселел.

– Да.

– Иван Митрофанович?

– Это абсолютно точно. Я не забыла, – закончила она со смущением. – И дочка Лада.

Он еще поболтал с ней о пустяках, как мог, утешил. И поспешил проститься.

Ему стало жутко интересно, как станет сидеть за одним столом Кира Сергеевна с человеком, который на все лады проклинал ее в прошлые годы? Он немного был знаком с Пантелеевым Иваном. И даже однажды согласился принять участие в пикете, который тот устраивал с активистами. Но в последний момент передумал. И знал, что Пантелеев не уставал строчить на жабу жалобы во все инстанции. Кто-то считал его смельчаком, кто-то дураком. Сам Иван держал нейтральную позицию. И почти не удивился, когда Пантелеева уволили. Более того, ходили слухи, что тому даже пришлось уехать из города, чтобы избежать судебного преследования. Жаба будто подала на него в суд за оскорбление чести и достоинства.

И что выходит: Пантелеев вернулся? Спустя много лет вернулся с повзрослевшей дочкой, которая влюбила в себя сына Киры Сергеевны? И сегодня вечером они встречаются, чтобы оговорить планы на будущее?

Бред! Это чистой воды бред! Если эта сука едет в гости к своему врагу, значит, что-то задумала. Она не может, она никогда не станет прощать обид, пусть даже и застарелых.

И опять эти костыли…

Если верить Лизе – это камуфляж. Зачем? На кого рассчитан? Знает ли сын, что мать здорова? Или, как и все, пребывает в неведении?

А тот человек, которого она в девяностые пустила по миру, оставила буквально на улице, он знает о ее художествах?

Как же его звали то…

Как же звали бывшего директора и хозяина, у которого Андреева Кира Сергеевна захватила завод?

Кажется, Иванов Олег Васильевич. Где он, интересно, сейчас? Что с ним стало?

Вот бы найти его и поделиться сведениями! Вряд ли он забыл, что с ним сделали в девяностые. Вряд ли он простил!