Текст книги "Пепел прошлого"

Глава 7

Эдуард Сергеевич Пышкин пристально рассматривал себя в зеркале. Он себе нравился. Среднего роста, поджарый, седые виски и шикарный чуб, зачесанный назад. Загорелое лицо, голубые глаза в легкой сетке морщин, которые его ничуть не старили. Он приятен внешне и в общении.

Эдуард Сергеевич сделал себе состояние еще много лет назад и успешно легализовал его. Бизнес отлажен. У руля надежные люди, которым он все равно периодически устраивал проверки, а иногда и провокации: он не верил никому, да и развлекал себя подобным образом. Причина? Банальна: он скучал.

Эдуард Сергеевич приблизил лицо к зеркалу, раздул ноздри, прицелился и выдернул самый длинный волосок из левой ноздри. Он поморщился от боли, но свое занятие продолжил – триммерам не доверял, пальцами привычнее и надежнее. Закончив терзать свои ноздри, он легонько похлопал себя ладонями по лицу и удовлетворенно улыбнулся, когда щеки зарозовели. Это его молодило. Он отступил от зеркала на шаг, втянул живот и напружинил мышцы рук.

Хорош! Он все еще чертовски хорош! И девицы, которые виснут на нем гроздьями, делают это не только из-за денег – не каждой известно о его достатке. Они виснут на нем из-за того, что он так хорош собой. И респектабелен. И позитивен. И изобретателен.

Правда, не каждая способна оценить в нем затейника. Некоторые обижаются и даже убегают в слезах и истерике, но ему от этого не хуже, а веселее. И, утонув потом в глубоком кресле с бокалом любимого скотча и предаваясь воспоминаниям, он довольно улыбается, а иногда и хихикает.

Эдуард Сергеевич одернул лимонного цвета поло, тряхнул ногами, расправляя вельветовые синие штаны, и отошел наконец от зеркала. Взгляд тут же сместился выше – на настенные часы. Десять тридцать утра. Как же рано! День только начался, а ему уже скучно.

Может, в офис съездить, шума там наделать? Нет, не стоит. На прошлой неделе всех стращал. Один из ценных сотрудников от нервной трясучки даже заявление на увольнение подал. Ну и пусть уходит. Слабаки не из его стаи. Его команда – это единомышленники. Они должны понимать и принимать правила игры. Если нет – значит, им не по пути. Это касалось и женщин. Не нравятся его методы – проваливай!

Пышкин неожиданно и некстати погрустнел. После смерти Ирины десять лет назад он, к сожалению, до сих пор не мог найти себе спутницу жизни – единомышленницу. Только Ирина, только она его понимала, хохотала над его выдумками и соглашалась на экспериментальные игрища. Как жаль, что ее уже нет! Как жаль…

Зато есть ее папаша – назойливый подполковник Звягинцев Илья Сергеевич. Все ездит и ездит к нему, вынюхивает и вынюхивает. Что он пытается узнать, старый идиот? Десять лет прошло. То, что мог доказать в свое время, профукал. Теперь-то что?

Пышкин медленным шагом прошелся по огромному холлу, погладил красивые стены, тронул дубовую панель встроенного шкафа. В его доме все красиво и дорого, все стоит и висит на своих местах. Он по памяти, в темноте может найти любое кресло, диван, стул и сесть, не промахнувшись. Он все здесь знает.

Ирка тоже быстро привыкла и в темноте ни разу не промахнулась, не наткнулась ни на один угол. Сообразительной была, веселой и удивительно красивой. Днем, вечером, ночью во сне, утром спросонья – она всегда выглядела безупречно. То, что сделала с ней нелепая авария, повергло его в шок. Он даже опознавать ее не решился – не узнал совершенно. Этим занялся Звягинцев и похоронами тоже, Пышкин лишь оплатил и присутствовал как сторонний наблюдатель.

– Потому что тебе плевать, сволочь! – упрекал его потом Илья Сергеевич, отворачивая залитое слезами морщинистое лицо.

Ему – дубовой голове, было не понять, почему Эдуард не подходил к гробу, а объяснять он был не намерен. Да и понял бы убитый горем отец, что Пышкин пытался сохранить тем самым былые воспоминания о красивой живой Ирине? Нет, не понял бы, как не понял до сих пор.

Что он сказал, когда приехал несколько дней назад?

– Все еще коптишь небо, не загнулся?

Нормально, нет? Приехал в гости и вместо приветствия выдал такое. Пышкин мог бы выставить его сразу, но он на тот момент скучал, потому и заинтересовал его визит бывшего тестя. Он позволил ему пройти, угостил чаем, внимательно выслушал и только потом выставил.

И как только за Звягинцевым закрылась дверь, Эдуард занял любимое кресло и погрузился в размышления. Потом, не торопясь особо, он прошел в свой кабинет и просмотрел записи с камер, установленных на строящемся новом доме. Он просмотрел их несколько раз, потом вернулся в любимое кресло, снова надолго задумался и часа через полтора довольно заулыбался.

Да, это будет повод не скучать. Новый виток неожиданной истории. Ему этим необходимо срочно заняться. Шутка ли: пожар по соседству. С жертвами! Это страшное происшествие могло как разрушить строящийся объект, так и навредить его репутации. Наверняка сейчас начнут копать под него, искать мотивы, проверять алиби.

Кстати! Один из его помощников о чем-то таком лопотал пару дней назад – рассказывал о назойливых звонках из полиции. Пышкин тогда пропустил все мимо ушей – был занят проверкой своего бизнеса, а это всегда требовало от него собранности и сосредоточенности. Кроме проверок были ведь еще и провокации с его стороны, а это дело тонкое.

Точно, его помощник говорил о неожиданно возникшем интересе к нему со стороны правоохранителей, а он пропустил. Звягинцев неожиданным визитом никак этот интерес не проявил, говорил о другом, но это не значит, что Эдика не станут трепать его коллеги.

Пусть. Он готов сотрудничать, но только так, чтобы никто не путался под ногами. А путаться может только один человек – его бывший тесть. Он ведь, не успев приехать, сразу стал задавать неудобные вопросы и требовать отдать ему записи с камер, а этого Эдик никак допустить не мог. На этих записях как раз и было то, что позволит ему немного развлечься. Он сохранит их для себя, а для сотрудников правоохранительных органов подготовит другие.

Он же всегда «за»! Он готов и отдаст им то, что они попросят, то есть пустышку. А с нужным материалом станет работать сам, и кто знает, куда это его заведет и во что выльется.

Ему впервые за минувшие десять лет стала остро интересна женщина – после Ирины. Высокая и стройная, в длинном светлом пальто, на шпильках. Волосы не длинные, но и не короткие, пушистые. Лица рассмотреть не вышло, как Пышкин ни старался увеличить изображение, но почему-то ему верилось, что женщина красива.

Он подолгу наблюдал, как среди ночи она мечется у забора, утопая в мягкой земле высокими тонкими каблуками, находит строительную тачку для вывоза мусора. Забирает ее и исчезает за воротами. Больше она не появилась, и тачку на месте пожара не нашли.

Зачем она ее взяла? Как очутилась в этом месте в это время? Почему так испуганно металась? Куда потом подевалась?

Вопросы сыпались стремительно, и их было так много, что Пышкин решился записать. Потом он просмотрел внушительный список и решил, что без помощи правоохранителей ему не обойтись – они должны неофициальным порядком снабжать его информацией. Он станет будто бы сотрудничать, а попутно разживаться сведениями.

Да, да, конечно, он мог привлечь помощников из своей многочисленной свиты, и уже завтра, нет, даже сегодня к вечеру у него на столе лежали бы данные этой высокой стройной дамы. Но разве в этом заключался смысл игры? Вся интрига поиска перейдет в руки его помощников. И опять же не избежать утечки. Как бы ни были они верны ему, своей жизнью они тоже живут, а в этих жизнях есть семьи, друзья, многочисленные родственники. Кому-то где-то брякнут по неосторожности или намеренно, и все – секрет утерян.

Главным принципом Эдуарда Сергеевича во все времена было: знаешь один – не знает никто. Про эту женщину хотел знать только он – владеть ее секретом единолично. Он желал сам найти ее и установить за ней свое личное наблюдение. Узнать о ней все, что только можно и нельзя, и если того потребуют обстоятельства, прийти ей на помощь.

А она в ней нуждалась. Это он понял сразу по ее отчаянию, сквозившему в каждом движении.

И вот тогда, все основательно обдумав, Пышкин понял, что единственным человеком, способным ему навредить, может стать его бывший тесть – Звягинцев Илья Сергеевич. Он будет путаться под ногами, опережать его, мешать. И Пышкин решил его нейтрализовать, написав на старого дурака кучу жалоб. Конечно, они не подтвердятся, и со временем Звягинцева вернут на службу, но к тому времени он уже будет на сто дней впереди.

Замысел удался. Бывшего тестя отправили в отпуск, обложив бумагами с запретами, угрозами и прочим. Пышкин тогда послал еще один факс, где указал несколько своих личных телефонов, и предложил правоохранителям сотрудничество. Ему же нужны были сведения!

Но, к сожалению, пока никто не звонил и не задавал ему никаких вопросов.

Вчера после обеда он навестил свою стройку и долго разговаривал с бригадиром строителей. Того уже опросили и местные, и приезжие, некто майор Родионов. Бригадир охарактеризовал его как противного, въедливого мужика.

– Не думаю, что он станет искать пропавший инвентарь, – ухмыльнулся бригадир, доложив Пышкину о пропаже. – Тут ворота на щеколду прикрываются. Мог взять кто угодно, Эдуард Сергеевич. На записях-то ничего?

– Ничего, – отрицательно мотнул головой Пышкин. – Может, она раньше пропала – тачка эта? Я же записи храню неделю, две, а потом чищу файлы. Лично! Никто из вас не обратил внимания на ее пропажу, а теперь вдруг…

Он понимал, что городит ерунду. Бригадиру сообщили, что следы от тачки были обнаружены у ворот и на пожарище, и весьма отчетливые. В ночь происшествия шел дождь, земля была мягкая, она все сохранила. К тому же его работник вспомнил, что накануне пожара лично возил на этой тачке песок и потом ее аккуратно поставил неподалеку от входа на участок.

– В ночь пожара ее забрали, Эдуард Сергеевич, – авторитетно покивал бригадир и с сожалением прищелкнул языком. – Как же на камеру-то вор не попал, а?

– Не знаю.

– Видимо, знал, куда камеры бьют. Это точно кто-то из своих. Узнаю, выгоню к чертовой матери. Желающих тут работать полно.

Он еще минут десять трепался попусту, потом получил из рук Пышкина аванс за текущий месяц и пошел работать. Эдуард Сергеевич хотел было наведаться в местный отдел полиции, да передумал. Чести много! Дело у Звягинцева забрали и передали Усову, а его Пышкин не терпел категорически. Еще на деле о гибели Ирины сцепились. Усов тогда очень инициативным был, землю рыл и все пытался отыскать в ее аварии какой-то криминальный след. И не намекал, а открыто припоминал Пышкину все его прежние недоказанные грехи. Эдуард Сергеевич тогда от него отмахнулся, как от назойливой мухи, и даже назвал щенком, хотя Усову в ту пору было уже тридцать пять лет. Оскорбление дальше кабинета полиции не вышло, но злобу эти двое друг на друга затаили.

Разве теперь господин Пышкин снизойдет до визита к нему? Нет уж. Он подождет, когда майор Родионов до него доберется, а тот себя непременно проявит…

Пышкин вошел в кухню, открыл холодильник, бездумно поглазел и тут же его захлопнул. Есть он не станет, может, потом, ближе к вечеру, когда он вернется из Залесья. Аппетита не было третий день. Так всегда бывало, когда результат отсутствовал, а его не было. Разговор с бригадиром строителей ничего не прояснил. И старый дед, которого он в шутку приставил охранять объект, тоже ничего не знал.

– Годков бы сорок скинуть, Эдуард Сергеевич, я, может, про бабу ту что и разузнал. Охоч я до них был раньше. А сейчас они для меня все на одно лицо, что молодые, что старые, – с сожалением покачал головой старый сторож, когда Пышкин под великим секретом сообщил ему о некой незнакомке, наследившей на пожаре. – Но одно ясно: не местная это дамочка.

– С чего решил? – подозрительно щурился в его сторону Пышкин, просиживая зад на старой табуретке в кухне старика.

– Кто же из местных станет ночью на шпилях гулять! – Дед покрутил головой, приложив ко лбу ладонь козырьком, словно пытался разглядеть кого-то. – Ни одной такой не знаю. Всю местную молодежь по пальцам пересчитать, и они кто в кедах, кто в армейских ботинках гуляют, что парни, что девчата. Мода, говорят, у них такая ноне. Шпили-то никто и не носит. Так что из приезжих кто-то.

– А кто может быть из приезжих? Гости к кому, что ли, наведывались?

– Не слыхал. Не видал, – категорично заявил дед. – Они же все едут мимо стройки: на трассу выезжают и с трассы к нам сворачивают. Никого чужих не было неделю до пожара точно и потом тоже. Людей поспрашивал – никто не видал. Алкаши, которые к Толкачевым шастали, не в счет, но те пешим ходом к ним добирались. И на шпилях точно никто, скорее, в лаптях.

И дед, довольный шуткой, громко рассмеялся. Потом он пожаловался Пышкину на Родионова.

– До того противный мужик. Ну до того противный, – заныл дед.

– Чем же он противный? Вопросов много задавал?

Дед подумал минуту и недоуменно пожал плечами.

– Вроде и не говорил ничего лишнего, нет. Но… – Старый сторож почесал пятерней подбородок. – Но он, даже когда молчит, противный. Знаешь, как туман осенью. Серый такой, мутный, тронуть страшно.

Деду Пышкин верил. Тот людей чувствовал хорошо, и если не проникся он к Родионову уважением, значит…

Тот его напугал, хотя и не приставал особо, а все больше молчал со значением. Ну ничего, будет время познакомиться. Господин Родионов и до него доберется. Медлит, потому что опасается уйти следом за Звягинцевым в отпуск.

Пышкин хихикнул, похвалив собственную изобретательность, и начал собираться. Сегодня он поедет в Залесье с вполне определенной целью: пойдет по дворам. Не ко всем, конечно, заглянет, потому что не все его примут. Пообщается с теми, кто более благосклонен и до денег охоч. Поселок небольшой, многие давно разъехались. Понастроили на родительских местах новые дома, но постоянно никто не живет. Среди этих вот – временно посещающих родину – ему и надо искать загадочную незнакомку.

Глава 8

Гавриил Николаевич Устинов обескураженно смотрел на смятые простыни на больничной койке и не знал, радоваться ему или печалиться. Его пациентка исчезла.

– Я до внуков отлучилась, чтобы покормить их обедом, – виновато отчитывалась перед ним медсестра Татьяна Ивановна. – Прихожу, а тут пусто. Хорошо, я сестринскую на замок заперла, а то беда бы была. Там ведь лекарства у нас, Гавриил Николаевич. Исчезла, как ее и не было. Ни следа единого не оставила.

Устинов слушал и не слышал болтовню Татьяны Ивановны. Она вроде извинялась, а будто и рада была, что пациентка исчезла.

Странная. Из чужих ведь. Неизвестно, откуда пришла и куда ушла. Ну, ушла и ушла, Господь с ней.

Все это читалось в ее черных глазах, когда язык болтал извинения. Она не любила необъяснимого, его верная медицинская помощница – Татьяна Ивановна Краева. Объяснения писать и доносы не любила тоже, а ведь если полиция нагрянет, что-то да писать придется. А оно ей так некстати.

Это тоже он прочел в ее глазах, когда она умолкла и перекрестилась. И поспорить с ней очень сложно – она права. Все, что диктовал его долг, он выполнил, спас женщину. И, возможно, сумел бы помочь ей и в дальнейшем, если бы она не ушла. Это был ее выбор, и он должен, да, должен вздохнуть с облегчением. Но, как ни странно, Устинов облегчения не чувствовал. Какая-то странная досада, легкое разочарование – вот что гнездилось сейчас в его душе, пока он слушал Татьяну Ивановну и читал невысказанное в ее глазах.

Она вдруг умолкла и пристально уставилась на доктора, все еще стоявшего столбом в опустевшей больничной палате.

– Вы никак расстроились, доктор? – ахнула она и прикрыла кончиками пальцев рот.

– Да нет, чего мне расстраиваться. Ушла и ушла. Не привязывать же было ее к койке, – пробубнил он едва слышно.

Этим должна была заниматься полиция, которой он ничего не сообщил. Не привязывать, нет! Полиция должна была ее допросить и составить протокол, если того требовали обстоятельства. А они требовали! Три ножевых ранения. Женщина могла сколько угодно врать про несчастный случай, но он-то знал, что кто-то ее ранил, и если бы не вовремя оказанная медицинская помощь, она бы запросто истекла кровью к утру и умерла.

– Молитесь, доктор, что вышло так, а не иначе, – вдруг повысила голос Татьяна Ивановна и бочком-бочком двинулась к выходу.

– Не понял? – вытаращился Устинов. – Чего это мне молиться?

– Потому что не все так просто с этой дамочкой, – стоя к нему спиной в дверном проеме, проговорила Татьяна Ивановна.

– В смысле?

Он знал, что она права, но хотел услышать доводы, сказанные вслух, а не посланные взглядами.

– Аферистка она, чую я. – Татьяна Ивановна повернулась и укоризненно качнула головой. – И не ушла она, а сбежала. Молиться надо, чтобы она о нас забыла. А мы-то уж постараемся ее забыть.

– Я не понял, – чуть повысил голос Устинов, хотя понял все прекрасно и был согласен с ней. – Что вы этим хотите сказать, Татьяна Ивановна?

– А то, Гавриил Николаевич, что надо было о ней сообщить куда следует.

– Куда? – настырничал он.

– Сами знаете куда. В полицию, – почти шепотом произнесла медсестра. – Ночью пришла, вся в крови. Я же видела бинты, доктор! И тампоны в операционной. Вы не все убрали. Откуда она в крови-то? Если не виновата ни в чем, чего удрала? Зря вы, доктор, не позвонили куда следует. Зря…

– Я просто не успел, – с вызовом вскинул он голову. – Собирался сейчас звонить, чтобы ее опросили, а она ушла.

– Сбежала, – настаивала Татьяна Ивановна, подперев бока кулаками. – Она не ушла, а сбежала. Я ее кормить собиралась – из дома в контейнере принесла утку, тушенную с картошкой, – а ее уж и след простыл. Вещи-то ее в крови все были, дымом воняли, а она в них вырядилась и исчезла. Может, ее забрал кто, доктор?

– Кто? – выпятил он нижнюю губу и недоверчиво помотал головой. – Кто ее мог забрать, Татьяна Ивановна?

– А тот, кто привез, тот и забрал, – выдвинула она версию. – Одеяло тоже пропало. Нет его…

Ой, лучше бы она этого не говорила! Устинов так разнервничался, что пришлось глоток спирта сделать из стратегических запасов, хранившихся в верхнем ящике его стола.

Кто ее привез, тот и забрал? Да запросто! Пока Татьяна Ивановна бегала внуков кормить, женщина могла позвонить кому-то с их стационарного телефона и вызвать машину. При ней он телефона не обнаружил.

Так, так, так… А это ведь след!

Он протянул руку и набрал номер Центральной городской больницы, в чьем подчинении находился их фельдшерский пункт. Телефонный звонок можно было запросто отследить прямо из регистратуры. Только как сказать, что спросить?

– Ты чего, Устинов, звонишь и молчишь? – увидела номер его медпункта дежурная сестра. – Случилось что?

– Вика, добрый вечер, – галантно поздоровался он, узнав ее по голосу. – Такое дело… Я отдыхал после ночного дежурства, а Татьяна Ивановна из здания вышла на минуту, и кто-то воспользовался нашим телефоном.

– Как это? – опешила дежурная сестра Виктория.

– Она вернулась с улицы, а трубка рядом с аппаратом лежит. Кто-то, возможно, вошел, пока она отсутствовала, и позвонил куда-то.

– Ох, Устинов, беда с тобой и твоей Татьяной Ивановной! – фыркнула Вика. – Не научилась двери на замок запирать, что ли?

– Так марлю вешала, ветошь постиранную, только за угол отошла. И сразу ключами бряцать?

– Вы, деревенские, такие беспечные, а в Сенном недавно лекарства пропали, пока уборщица воду грязную выливала. Тоже отошла на минуту, а потом полчаса лясы точила с кем-то. Ладно… Чего хочешь? Звонок пробить?

– Хотелось бы, Виктория, – противным заискивающим голосом попросил Устинов. – А то вдруг кто надумал с нашего телефона за границу звонить!

– Ну, это ты загнул, Гавриил Николаевич! Все звонки через нас проходят. Просто не смогли бы набрать код страны. Так, смотрю… Во сколько, говоришь, это было?

Устинов назвал приблизительное время и зажмурился: он ведь даже не уверен был, что с их телефона кто-то звонил. Придумал историю с трубкой возле аппарата, поверил сам, что звучит убедительно, и решил, что поверят и другие. Женщина, которая ушла, могла и не звонить – просто уйти на своих ногах, а за поселком поймать попутку. Или все же тот, кто ее оставил на ступеньках минувшей ночью, приехал узнать, как дела, и забрал ее?

– Да, Устинов, действительно звонили, – через минуту прогремел в трубке рассерженный голос дежурной медсестры Вики. – Радуйся, что не за границу. Но все равно, бардак у тебя там, Гавриил Николаевич! Всяк, кто хочет, телефоном пользуется. Номер нужен?

– Диктуй. Должен же я узнать, кто такой ушлый у нас в поселке!

Она продиктовала номер мобильного, пожурила его еще минуту, пригласила на новогодний корпоратив, который не за горами, дала слово не докладывать руководству и простилась.

Устинов положил трубку и обессиленно откинулся на высокую спинку офисного кресла. Значит, он не ошибся в своих подозрениях: женщина позвонила, кого-то вызвала, и этот кто-то ее забрал.

Кто?!

Он снова взялся за трубку, но вдруг передумал. Если он позвонит на мобильный, номер определится, и сразу станет ясно, что он вычислил ее действия. Он обнажит свою догадку, а этого делать нельзя. Категорически! Он позвонит, возможно, но не отсюда. Поедет в город, найдет таксофон и сделает звонок – тогда вычислить его будет невозможно.

Остаток дня и большую часть ночи Устинов промучился вопросом: а зачем ему вообще это нужно? Татьяна Ивановна права: радоваться следовало, что проблемный пациент исчез как не бывало. И забыть, забыть надо и о женщине, свалившейся на его голову, а точнее – на крыльцо, и о собственных противоправных действиях, могущих повлечь…

А что могут повлечь его действия? Что конкретно? Он просто сделал перевязку, и все. Не было никакой операции. Ему никто не ассистировал, значит, подтвердить или опровергнуть его слова не могут. Он просто ее перевязал. На этом и будет стоять, если его спросят.

Под утро он забылся тревожной дремотой в рабочем кресле. Проснувшись за десять минут до прихода медсестры, он испуганно сунулся в окно. Крыльцо было пустым. Устинов с облегчением выдохнул. Сейчас придет Татьяна Ивановна, он сдаст ей ключи и отправится домой – отдыхать. На следующей неделе по графику ночные дежурства выпадали ей. Он хотя бы выспится нормально и перестанет вздрагивать от каждого стука.

Он перевел взгляд с крыльца на улицу и опешил: по тротуару бегом неслась его пожилая медсестра. Таким методом передвижения она никогда не пользовалась, сколько он ее помнил. Она могла опаздывать на работу и на десять минут, и на полчаса, но никогда не летела бегом, а неспешно шла, на ходу придумывая объяснения. Значит, что-то стряслось.

Под ребрами у Устинова тонко заныло: ее марафон по его душу, точно! Она несет какие-то дурные новости.

– Доктор, беда! – выдохнула Татьяна Ивановна, ворвавшись в его кабинет. – Что же мы наделали!

Он смотрел на ее бледное лицо, трясущиеся губы, руки, схватившиеся за притолоку, и не мог сдвинуться с места.

– Что стряслось, Татьяна Ивановна? Подохла ваша любимая козочка? – сурово сдвинул брови Устинов. – Вы чего так врываетесь? Что за беда?

– В Залесье беда, доктор, – тихо простонала медсестра, мелкими шажками добралась до кушетки и села.

– Ну вот… В Залесье, а не у нас. – Он натянуто улыбнулся. – И что же за беда в Залесье, дорогой мой человек?

– Пожар, – выдохнула она и, немного приходя в себя, повторила: – В Залесье случился пожар, доктор.

– И что? Вы и я каким боком?

Он говорил, чтобы она успокоилась, а ее сумасшедший взгляд наполнился смыслом, и тогда они смогут спокойно поговорить и все обсудить. Сам-то он уже понял, почему пожар в Залесье имеет к ним отношение. Пациентка, которую он спас, насквозь пропахла дымом.

– В Залесье сгорел дом, только что смотрела по телевизору новости.

– Считаете, что наша пациентка чудом спаслась из того пожара? – Он очень старался, чтобы его голос звучал скептически, а вид внушал спокойствие.

– Я считаю, что она как-то замешана, и пожар там был не случайным. Болтают, что поджог. И трупы… – На последнем слове Татьяна Ивановна слабо пискнула и замолчала.

Устинов не стал ее допрашивать и отослал, а сам тут же включил старенький телевизор. Он дождался блока новостей, потом еще одних и еще – на других каналах. И отправиться домой спать он уже не смог.

Он влип. Он точно влип по самое некуда! Тот пожар был не простым несчастным случаем, а поджогом. Мало того, в сгоревшем доме нашли трупы двух женщин и одного мужчины. О причинах их гибели не сообщалось, но почему-то Устинову чудился во всем этом криминальный след.

Он выключил телевизор и полчаса сидел без движения. Слышал, как Татьяна Ивановна переговаривается с пациентами, явившимися на уколы, с кем-то ругается, с кем-то шутит. Она быстро отошла, влившись в ежедневную рутину, а он так не мог. Устинов остолбенел от вероятности того, что, возможно, стал причастен к страшному преступлению.

Он, конечно, допускал, что женщина, которой он помог, пострадавшая и просто чудом спаслась от гибели. Или ее кто-то спас. Но!..

Но Устинов понимал, что в этой истории очень много действующих лиц, и разобраться, кто из них кто, ему не под силу. Этим должны заниматься правоохранительные органы.

И он сегодня… Нет, уже завтра сообщит куда следует. А сегодня спать не станет после дежурства, а предпримет кое-какие действия.

Во-первых, он навестит дом Гапоновых, мимо которого проезжали и проходили все, кто прибывал в их поселок. У них не имелось видеокамеры, зато был сын Сережка – пятнадцатилетний паренек, считавшийся хакером. На памяти Устинова даже был визит к Гапоновым серьезных ребят из прокуратуры, которые заподозрили Серегу в каких-то запретных делишках. Тот тогда отделался строгим разговором и внушением, а также парой подзатыльников от отца. Запретными делами подросток вроде бы заниматься перестал, но почему-то за помощью, требующей добыть о ком-то информацию, все в поселке бежали к нему.

После Гапоновых он поедет… Нет, сначала переговорит с подростком, а там уже планы станет строить. Кто знает, может, Сережа Гапонов сможет ему помочь, и дальнейших действий никаких не потребуется. Кто знает…