Текст книги "Опасные иллюзии"

Галина Рябинина
Опасные иллюзии

Т/О “НЕФОРМАТ” Издат-во Accent Graphics Communications, Montreal, 2016

Пролог

– То-о-оль, ну Толь! Ну послушай! – Полушкина дергала Каретникова за рукав: – Ну что ты как каменный? Случилось что-нибудь?

– Ничего не случилось, Машунь, ничего не случилось… – Толя перевел взгляд на одногруппницу, но мысли его были далеко. Тряхнул головой, пытаясь отключиться от невеселых размышлений, улыбнулся: – Давай говори, что у тебя там?

– Смотри, когда набираю текст, то буквы появляются на экране с запаздыванием: я уже полстраницы напишу, а ноут еще «думает», и только через некоторое время порциями начинают появляться символы. И документы грузятся долго. Отчего такое может быть? То-о-ль! Ты меня слушаешь или нет?

– Слушаю, Маш, слушаю. Ты комп давно чистила?

– В смысле?

– Понятно. Приноси в универ в понедельник. Нет, лучше во вторник давай, у меня в понедельник и так будет полная сумка.

– Спасибо! Та-да-а-да-да, – довольная Полушкина затянула одной ей известную мелодию. – Толечка, давай тебе пирожков принесу. Хочешь?

– А давай.

– Тебе каких?

– С мясом, конечно! Хотя и с капустой тоже, и с грибами. С грибами – один!

Полушкина отправилась к столу. Стол был накрыт без изысков, но недостатка в еде не было, все было вкусно и по-домашнему. Одногруппники именинницы – Кати Назаровой – в количестве семнадцати человек рассредоточились по всей квартире, но основная масса расположилась в гостиной поближе к столу и музыке. Децибелы зашкаливали:

 
«Money, money, money
Must be funny
In the rich man's world
Money, money, money
Always sunny
In the rich man's world
Aha-ahaaa…»[1]1
  Строчки из песни группы «АВВА».


[Закрыть]
 

Вечеринка была устроена «в стиле 70-х»: это отражалось не только в подборе музыки, но и в нарядах и прическах гостей, и в оформлении комнаты. Всюду были развешаны фотографии тех лет: некоторые – на стенах, другие – свисали на ниточках с люстры. Как всегда на сборищах четыреста третьей, было шумно и весело.

Маша вернулась к окну с полной тарелкой пирожков – Толя Каретников по-прежнему стоял здесь, бесцельно глядя на улицу и выбиваясь из общего праздничного настроения.

– Держи! Давай еще чаю тебе налью.

Каретников поправил очки и перевел взгляд на девушку, не переставая думать о чем-то своем.

– Нет, не надо. Что выпить я, пожалуй, сам найду.

– Ну как хочешь. Толь, а Владу какие пироги больше нравятся? С какой начинкой?

– Отстань, Полушкина.

– Ну правда, он не говорил тебе?

– Это наша любимая тема, ни о чем другом не говорим, – сердиться на Полушкину было бесполезно, – Маша, кто же это лучше тебя знает?.. И вообще, Владу не пироги нравятся, а Пирогов…

По счастью Полушкина уже потеряла к нему интерес и направилась к группе девушек, толпившихся у журнального столика. На экране ноутбука, куда и были устремлены их взоры, зажигала молодежь семидесятых. Девушкам хватило пары минут, чтобы уловить основные движения, и они, поочередно пробуя воспроизвести танцевальные па из прошлого, достаточно быстро и легко присоединились к экранной тусовке. Это было весело. Их шейк[2]2
  Шейк – популярный в 70-е годы танец.


[Закрыть] смотрелся ничуть не хуже.

Толя оглянулся посмотреть, где Влад. Увидев его у двери, разговаривающим с Постниковым, направился к ним:

– Влад, мне надо тебе кое-что сказать. Выйдем в коридор?

В этот момент музыка сменилась на медленную и разгоряченная от быстрого танца Лиза, подлетев, обхватила Влада двумя руками:

– Никуда не выйдете. Нам некогда, мы очень-очень заняты, – вопросительно и одновременно влюбленно посмотрела на Влада, – правильно я говорю? Танцуем?

Влад пожал плечами. По всему было видно, что ему больше хотелось пойти с Лизой:

– Тебе срочно?

– Да нет, в общем…

– Тогда давай попозже?

– Давай…

Пара отправилась танцевать, а Толя подошел к столу, налил себе водки и залпом выпил. Перехватив встревоженный взгляд Кати, улыбнулся ей:

– Все в порядке. Нормально все. Не переживай.

Чтобы окончательно развеять сомнения именинницы, протянул ей руку и добавил:

– Пойдем!

Танцевать с Катей было хорошо. Спокойно. Она ни о чем не расспрашивала, и все равно возникало ощущение, что он ей обо всем рассказывает, а она все понимает и принимает. Назарова такая одна. Толя знал, что девушка к нему неравнодушна, и как-то даже сейчас пожалел, что не может ответить ей взаимностью. Когда песня закончилась, он по-братски поцеловал ее в щечку и они присоединились к застолью.

Другие пары тоже подошли к столу. Дольше всех, не обращая внимания на то, что музыкальное сопровождение уже закончилось, на «танцплощадке» оставались Лиза с Владом – самая красивая пара четыреста третьей. Но потом и они последовали за остальными. В этой компании к ребятам все уже привыкли, а в незнакомой аудитории Влад и Лиза неизменно привлекали внимание окружающих. Высокий, хорошо сложен, Влад был не просто красив: в чертах его лица читались и ум, и воспитание, да и вся Кравцовская родословная до десятого колена. Лиза, сама ничем особенно непримечательная, рядом с Владом удивительным образом преображалась. Вместе они смотрелись как голливудская пара лирических героев. Красота и гармония…

Марат разливал по бокалам вино. Потом поставил бутылку, осматривая стол: не забыл ли кого-нибудь? Следом разлил напитки покрепче. Поднял тост:

– Кать, за тебя!

– Спасибо!

Без комментариев не обошлось:

– Тост не был длинным…

Ответная реплика не заставила себя ждать:

– Это я просто начал с конца, чтобы долго с рюмкой не стоять, – Марат выпил и поставил стопку: – Сейчас продолжение будет. Хочу сказать: Катюха так здорово придумала с фотографиями! Вы заметили, что каждый из нас постоянно поглядывает на фото своих родителей? Не знаю, как у вас, а у меня столько эмоций! Кажется, что они, молодые, сейчас рядом со мной. Или я там, далеко, рядом с ними. Полный эффект присутствия в семидесятых.

Комментатор тоже продолжил:

– Фото классные, согласен. Но эффекта присутствия не возникает. И знаете, почему? Весь антураж сводится на нет лежащими на столе мобильными телефонами. Со смартфоном – совершенно другое ощущение жизни. Представьте, эти люди – на фотографиях – не знали интернета, не знали мобильного телефона… Вот если взять все телефоны, побросать в мешок и убрать с глаз долой, тогда – да, можно попытаться почувствовать то время… Попробуем?

Услышав такое предложение, одна из девушек заволновалась:

– Нет, я не могу точно. У меня малой один дома и каждые полчаса мне докладывает, что все в порядке. И вообще к такому шагу надо подготовиться.

Тема зацепила.

– Родители в свои двадцать лет не знали интернета, бабушки и дедушки – телевизора, прабабушки – на самолете не летали… А мы, как думаете, чего не знаем, с чем будут знакомы наши дети в свои двадцать лет?

– Если прадедам было двадцать в тридцатые, то самолеты-то были, конечно. Сикорского «Илья Муромец»[3]3
  «Илья Муромец» – самолёт конструкции Игоря Сикорского. Один из первых в истории авиации пассажирский самолёт.


[Закрыть] еще в девятьсот четырнадцатом полетел.

– Но все равно это не было общедоступным транспортом, который определял формат жизни большинства людей… Об этом речь. Все же, что будет принципиально нового у наших детей?

Посыпались предположения, чаще всего звучало слово «телепортация». Кто-то думал иначе:

– Технология телепортации да, полагаю, будет создана. Но не это будет определять изменения. Эффективный и недорогой носитель энергии – вот что изменит жизнь! Как только он будет получен, выстрелит целый фейерверк новых технологий.

– Что касается телепортации, может быть два варианта. Либо мгновенное физическое перемещение человека, либо создание эффекта присутствия в другом месте без факта перемещения… С возможностью дистанционно вмешиваться в ситуацию…

– При этом важно не утратить способности различать, где реальность, а где искусственно созданный ее образ, иллюзия…

– Ну, расфантазировались…

– А мой дед знаете что сказал о том, чем отличается нынешнее поколение от прошлых? Нас ничем нельзя удивить. Ничто не вызывает реакцию: «Фанта-а-астика!» Любые продукты воображения воспринимаются, как вполне вероятные, возможные, если и не сейчас, то через какое-то время… Причем это относится как к продвинутой части общества: эти тут же начинают представлять и предполагать, как этого можно достичь, так и к тем, кто вообще не в теме: они считают, что многое из существующего уже сегодня настолько невероятно, что раз уж кто-то все это придумал, то те же люди могут придумать и что угодно другое… Фантастика уже и не совсем фантастика… Скорее эскиз-проект.

– Это что же? Чудес больше нет?

Маша картинно заохала.

– Нуу-у-у совсем беспросветную картину нарисовали. Давай-ка, Влад, съешь пару пирожков и скажи свою коронную фразу!

– Машунь, я съел уже. Три! И с полной ответственностью заявляю: «Они ЧУДО, какие вкусные!»

– Во-о-от! – решила закрепить успех: – А еще у нас Саня ЧУДО как хорошо поет! Так что мы точно без чудес не останемся!

– Сань, правда, бери-ка гитару…

Молодой человек, к которому были обращены эти слова, взял стоящий рядом инструмент и стал пробовать струны, чтобы немного подстроить.

– Да, похоже, чудеса становятся уделом исключительно чувственно-эмоциональной сферы…

Молодежь тем временем устраивалась поудобнее: кто на кресле, кто на стульях, кто вдоль дивана и стен прямо на полу. Саша Лутягин сам сочинял песни и исполнял. Слушать его любили.

Лиза Миронова встала, потихоньку подошла к Кате и шепнула: «Мы пойдем уже, наверное. Пора». Та кивнула и стала искать глазами фото родителей ребят – в конце вечера все снимки планировала раздать их владельцам.

Толя тоже вышел в прихожую проводить Лизу и Влада.

Катя принесла две оформленные в рамки фотографии и положила каждую в пакет. Заранее подготовленная стопка пакетов с изображением кадров из старых фильмов лежала у двери на тумбочке. Вручила уходящим гостям.

– За фото отдельное спасибо! – Влад рассмотрел пакет с обеих сторон, улыбнулся: – стиль мероприятия выдержан до конца, буквально до порога.

Лиза поцеловала подругу:

– Все здорово было. Извини, что уходим раньше. Не могу нарушить традицию: Славку в экспедицию всегда всем семейством провожаем.

– Понятно. Я не обижаюсь.

Попрощавшись, Лиза с Владом ушли.

– Катюш, ты возвращайся к народу, а я – попозже, позвонить надо.

Катя вернулась в гостиную, а Толя прошел в соседнюю комнату и прикрыл за собой дверь.

Вечеринка была в самом разгаре…

… Расходились уже за полночь. Проводив гостей и закрыв за ними дверь, Катя отправилась в гостиную убрать со стола. Составила тарелки в стопку – понесла на кухню. Там к своему удивлению увидела Толю.

– Вот так сюрприз! А я думала, ты опять исчез, не попрощавшись, как в середине вечера…

– Да я не исчезал, просто выйти надо было ненадолго… Смотрю, такая гора посуды после нас осталась – вот решил помочь тебе все прибрать. Не возражаешь?

– Нет, конечно. Давай тогда носи, а я мыть буду, – и крикнула вдогонку с готовностью приступившему к выполнению задания Толику: – тарелки сначала, рюмки и бокалы – потом.

Молодой человек быстро перетаскал всю посуду, ловко разместил в холодильнике остатки блюд. Было видно, что домашние хлопоты для него – привычное дело. За этими простыми житейскими занятиями даже повеселел немного.

– Чем тарелки вытирать? – Увидел на перекладине полотенце: – Это подойдет?

Катя хотела сказать, что вытирать необязательно – к утру все и так высохнет, но заметив, что Толик ищет, чем бы себя занять, кивнула:

– Конечно, подойдет… – ей показалось, что он хочет что-то рассказать, что и остался поэтому. Но спросить не решалась. – Не хочешь домой идти? Оставайся. Постелю тебе в гостиной, не проблема.

– Да нет. Домой пойду. Слушай, а что если нам перекусить?.. Я что-то проголодался! Ты – как?

– Почему бы и нет? Давай.

Они стали снова выгружать из холодильника продукты и пристраивать на небольшом кухонном столике. Поставили два бокала. Толя разлил вино. Поднял бокал:

– За тебя, именинница! Будь счастливой! Ты этого больше всех нас заслуживаешь! Правда.

Катя улыбнулась:

– Пусть у всех все будет хорошо!

Они выпили и принялись за еду. С большим аппетитом.

– Смешно. Как будто не ели три дня, а не только что из-за стола вышли.

– Так ты и в самом деле не ела почти, все с тарелками бегала, да угощала всех… И я что-то про еду забыл совсем. Хорошо, Полушкина пирожков подкинула. Но что такое три пирожка для молодого растущего организма? Так, разминка!

Неожиданно стало весело, смеялись по поводу и без повода.

Толя взял в руки рамку с фотографией родителей, он принес её из гостиной вместе с посудой: «чтобы не забыть взять с собой». На снимке мать и отец стояли на фоне Исаакиевского собора в Питере, тогда еще – Ленинграде. Это было их свадебное путешествие.

– Знаешь, почему Марат так расчувствовался по поводу фотографий? Родители на них еще вместе. И, кстати, не у него одного. Все живы, никто ни от кого не ушел, никто не брошен… «Жив, здоров, не ранен, не убит»[4]4
  Цитата из песни на стихи А. Дементьева.


[Закрыть]…

Катя не поняла последних слов, взглянула вопросительно, слегка сдвинув брови.

– Это строчка из песни. Мать, когда возится на кухне, включает все время старые песни, я их почти все наизусть выучил… Хорошо, у тебя родители без приключений обошлись. Не всем так повезло…

– Да, мама с папой почти сорок лет вместе. Я – поздний ребенок.

– А мы с Аськой ранние. Видимо, слишком ранние…

– У тебя разве сестра есть?

– Да какая сестра – Валевич Аська – помнишь, в параллельной группе училась? В академ ушла в прошлом году. Её родители вместе с моими аэрокосмический заканчивали. Дружили… Дружили, дружили, а потом мой отец с её мамашей собрались и уехали. В Сибирь. Теперь раз в месяц приветы присылают.

– Я не знала.

Веселость прошла.

– Пойду я.

– Три часа уже. Оставайся, утром уедешь. Уже и транспорт не ходит. Как доберешься?

– Нет. Пойду.

Толя поднялся. Глядя на него, невозможно было представить, что несколько минут назад это человек смеялся. Казалось, что он вообще не знает, что это такое. На прощанье попытался улыбнуться – вышло не очень.

– Пока.

Ушел. Захлопнул за собой дверь.

Катя постояла несколько минут, потом опустилась на пол и долго еще так сидела, прислонившись спиной к двери. В руках вертела рамку с фотографией. Толя, уходя, про нее не вспомнил…

Часть первая

Глава 1

1 апреля

Валентин

Валентин поднялся на второй этаж посмотреть, где будет первая пара. С первого апреля – смена расписания. В интернете еще не вывесили.

Потом прошел в указанную аудиторию, расположился за столом в первом ряду, прямо перед кафедрой преподавателя, достал ноутбук и приступил к выполнению домашних заданий, которые остались незаконченными со вчерашнего дня.

Кроме него в этот час здесь можно было встретить разве что уборщиц, что позвякивали ведрами да швабрами, перемещаясь из одной аудитории в другую. Валентину они не мешали.

Специализированные аудитории на ночь закрывали на ключ, и чтобы не ждать, пока проснется и придет на работу лаборант, надо было успеть зайти до окончания уборки. Если в аудиторию приходили студенты, то дверь уже не запирали. Он успел.

Обычно он приходил в университет задолго до начала лекций.

В общежитии с утра до ночи стоял такой гвалт, что только безнадежно глухой мог там заняться чем-то осмысленным, не спасали никакие наушники. Можно было, конечно, пойти в читальный зал, что он иногда и делал, но Валентину больше нравилось выполнять учебные задания именно здесь, рано утром, как сейчас, или вечером после занятий, когда все разбредались по домам и по делам.

Народ на лекцию начнет подтягиваться не раньше чем через час. А если кто и раньше придет, то, как правило, сидит занимается своими делами, разговорами не докучает.

По воскресеньям он тоже иногда сюда приходил. Когда нужно было выполнить объемные задания – семестровые, курсовые.

Накануне как раз очень удачно позанимался, сделал почти полностью семестровое задание. Осталось рассчитать парочку показателей и написать выводы.

В выходной были открыты только обычные лекционные аудитории. Кроме мела да тряпки у доски здесь охранять было нечего, так что двери были гостеприимно распахнуты круглые сутки.

По воскресеньям в этом корпусе занимались абитуриенты. Подготовительные курсы были организованы на втором и третьем этажах. Верхние этажи в выходной пустовали.

Он предпочитал пятьсот четырнадцатую. В двухэтажной аудитории было хорошее освещение и удобно располагались розетки. Можно было подключить ноутбук, сидя за столом у окна.

Иногда к нему присоединялась Акимова. Однажды, встретив его в воскресенье и узнав, что он идет делать курсовой, увязалась следом. Пришлось половину времени потратить на акимовский вариант. С одной стороны, отказать было неудобно, с другой – ему даже нравилось, что он разобрался в сложном задании и может помочь. Не у одного Кравцова есть голова на плечах.

Вчера тоже притащилась с семестровым. Правда, с вопросами не приставала. Разобралась сама. Пришла уже ближе к обеду. Он ушел в два, она еще осталась.

Примерно через полчаса, легка на помине, появилась Акимова. Уселась рядом.

– Привет!

– Привет! Здесь будешь? Я пойду кофе возьму. Вещи оставлю тогда.

– Давай… Ой, подожди. Я сейчас.

Побежала вверх по лестнице. Аудитория была двухэтажная, и наверху около последних рядов тоже была дверь, выходившая на этаж выше.

Ладно, без нее обойдется. Взял вещи с собой и пошел в буфет.

Буфет открывался в семь часов в расчете на ранних посетителей и был тут же на этаже, далеко ходить не надо.

Уже возвращаясь назад с бумажным стаканчиком в руках, Валентин буквально налетел на выскочившую из аудитории сокурсницу. Бледная, руки трясутся, хочет что-то сказать – зуб на зуб не попадает.

– Ты чего?

– Т-т-т-там Влад.

– Кравцов, что ли? Ну и что?

– Он мертвый.

– Сама ты мертвая, – Валентин отодвинул Акимову от двери и прошел вперед.

Не заметив никаких признаков «мертвого Влада» в зоне прямой видимости, он стал подниматься по ступенькам, последовательно осматривая ряды столов и лавок. Прошел до конца – никого.

– Эй, Акимова! Ты где? Что за шутки дурацкие?

Дошел до двери наверху, выглянул в коридор. Тоже никого. Вернулся в аудиторию, спустился вниз. Девушка все так же стояла в коридоре, прислонившись к стене, и мелко дрожала. Смотрела на него выпученными глазами. Непохоже было, что она пошутила.

– Нет там никого. Иди сама посмотри.

В конце коридора показалась группа студентов.

– Слушай, пойди сядь, успокойся и забудь об этом, – ему очень не хотелось ввязываться в историю. Ей привиделось черт те что, а ему – объясняйся потом. Сделают еще из него посмешище.

– Все! Акимова, слышишь меня? Все! Нет никого! Иди попей водички и успокойся. Или вообще пойди домой поспи, чтобы трупы не мерещились.

Лида, так звали Акимову, похоже, прислушалась к совету однокурсника и, не произнеся ни слова, отправилась прочь. Видимо, «поспать и успокоиться».

Валентин вернулся к своим занятиям, но воспоминание о досадном происшествии засело в голове и не давало сосредоточиться. Уж слишком сильно Акимову долбануло, аж тряслась вся.

Может, её разыграл кто-то? Первое апреля все-таки. А может, его, Валентина, хотели разыграть? Или напугать?

Он считал, что в группе его недолюбливали. Со снисходительностью, переходящей в насмешливость, относились к его готовности первым ответить на вопрос преподавателя, обязательности и аккуратности в выполнении всех заданий, к настойчивым попыткам пересдать экзамен, если не удавалось получить отличную оценку с первого захода.

Да, ему нравилось быть первым, быть отличником. И не только потому, что это давало право на повышенную стипендию. Это было в его характере. И ему наплевать, что кому-то это не нравится.

Но даже если кто-то и хотел разыграть, Влад Кравцов никогда не стал бы в этом участвовать.

Влад на потоке был заметной фигурой. Предмет обожания всех девиц. Обожания от открытого и бесцеремонно показного до робкого и затаенного. Даже никчемная Акимова расцветала, как майская роза, когда Влад обращался к ней с какой-нибудь безделицей. У Валентина Кравцов никаких особых чувств не вызывал – ни обожания, ни неприязни.

Влад всегда выглядел настолько непробиваемо благополучным, что даже если бы Акимова еще десять раз повторила: «Кравцов мертвый», – Валентину все равно даже в голову не пришло бы отнестись к этому заявлению всерьез. Кто угодно, только не Кравцов. И что угодно, только не мертв.

Аудитория стала заполняться студентами. Валентин закрыл ноутбук. Из-за акимовских видений не успел доделать домашку. Не хватило как раз тех десяти минут, которые он потратил на беготню вверх-вниз по лестницам. Обернулся, поискал глазами Влада – не пришел еще.

Вошел Игорь Львович, поздоровался. В ответном приветствии студенты недружно встали, шумно сели. Лекция началась. Пирогов читал лекцию, как всегда, сам себе. Будучи уникальным программистом, за что все старшекурсники его искренне уважали, если не сказать боготворили, преподавательским даром, по мнению Валентина, Игорь Львович ни в малейшей мере не обладал. Чтобы почерпнуть что-то из его рассказа, надо было очень постараться. И они старались. Часто к нему на лекции приходили студенты с других потоков. Пирогов не возражал. Его вообще мало беспокоило, что происходит в аудитории.

Уже через четверть часа преподаватель, не прилагая никаких видимых усилий, полностью завладел вниманием слушателей. Валентин пожалел, что в зале нет Кравцова. Тот умел задавать такие вопросы, которые позволяли акцентировать внимание на важных деталях или, отвечая на которые, Пирогов рассказывал о дополнительных интересных приемах, приводил уникальные примеры. Их диалоги позволяли и всем остальным лучше понять и усвоить сложный материал, почерпнуть нечто ценное.

Прозвенел звонок. И ко второму часу Кравцов не появился.

Сожалея о том, что Влад не пришел на лекцию, Валентин по-прежнему никак не связывал этот факт с утренним происшествием.

Его размышления прервал звук неожиданно открывшихся дверей. Вошел декан и с ним еще мужчина. Валентин подумал о нем: «Не университетский, чужой».

Увидев вошедших, студенты, как обычно при входе преподавателя, стали нестройно подниматься со своих мест в меру собственных представлений об этикете, воспитанности или дисциплине. Декан махнул студентам рукой – «садитесь» – и повернулся к лектору.

– Извините, Игорь Львович, что вынужден вас прервать.

Пирогов кивнул, подтвердив свое согласие приглашающим жестом: «Пожалуйста, пожалуйста».

– Коллеги, – Юрий Ильич всегда обращался к студентам именно таким образом, как, впрочем, и некоторые другие преподаватели. – У нас произошло чрезвычайное происшествие. В связи с этим в университет прибыл следователь прокуратуры, – по аудитории пробежал шумок, – Сергей Иванович Громов.

«Чужой» пристально смотрел в лица студентов. «Высматривает, наверное, преступника», – почему-то неприязненно подумал Валентин.

Декан продолжал:

– Сейчас я попрошу первые десять человек по списку четыреста третьей группы, – он заглянул в листок бумаги, который держал в руке, – начиная с Абрамцева и заканчивая Лутягиным, пройти в кабинет декана для беседы со следователем. А десять следующих, начиная с Моторина и до… собственно, всех остальных из четыреста третьей группы – пройти в кабинет заведующего кафедрой «Телекоммуникации». Кабинет на этом этаже в конце коридора. После первой пары туда же приглашаются студенты четыреста четвертой группы. Первые десять, – он опять сверился со списком, – начиная с Бортникова и заканчивая Лукрецким, – в деканат, точнее, в мой кабинет, и все остальные, начиная с Норкиной, – на кафедру «Телекоммуникации». Прошу отнестись к вопросу серьезно. Прийти должен каждый, кто присутствует сейчас в аудитории.

– А что случилось-то?

Юрий Ильич посмотрел на следователя.

– В интересах следствия я пока не могу вам об этом сказать… Итак, прошу на выход.

– С вещами… – кто-то не смешно пошутил.

С разных рядов начали подниматься студенты и выходить из аудитории. Осталась только четыреста четвертая. Нежданные гости тоже ушли. Воцарилась тишина, грозящая в любую минуту взорваться бурными обсуждениями происшедшего. Игорь Львович этот «взрыв» опередил.

– Ну что, коллеги? Очевидный дефицит информации не позволяет нам сколько-нибудь предметно обсудить упомянутое чрезвычайное происшествие. Потому – продолжим.

Волнение, которое охватило было аудиторию, Пирогову не передалось. Он вернулся к лекции, и одногруппники Валентина, приняв неопровержимость аргумента преподавателя, постепенно пришли в равновесие и снова более или менее погрузились в тонкости программирования.

Но только не Валентин. Он, к своему сожалению, обладал некоторой информацией по «упомянутому чрезвычайному происшествию» и теперь был озадачен тем, как этой информацией распорядиться. А что упомянуто было именно то самое происшествие, теперь уже не приходилось сомневаться. Хорошо, что сначала вызвали четыреста третью и у него есть время обдумать, что сказать следователю. И чем все это может для него, Валентина, обернуться.

Собственно, что он так разволновался? Он тут совершенно ни при чем – «ничего не видел, ничего…». Он бы с радостью продолжил фразу, но сказать, что «ничего не слышал» было уже некоторой натяжкой. Мерзкая Акимова. Кто ее звал?.. И ведь заявит, конечно, что видела то-то и то-то и рассказала об этом Лукрецкому. Он собственно даже толком не знал, что она там видела. Лично он ничего не увидел. Наверное, все же правильнее будет рассказать все, как было…

Вдруг его пронзила ужасная догадка. Как он сразу об этом не подумал? Что, если Акимова заходила в пятьсот четырнадцатую? Аудитория располагалась по соседству, и зайти в нее можно было как с пятого, так и с шестого этажа, как и в эту, пятьсот двенадцатую. Вдруг она именно там что-то увидела? И подумала, что это он, Валентин… О, Господи!

Посоветоваться бы с кем-нибудь. Беда в том, что никого у него в этом городе не было. Никого, кто мог бы помочь и подстраховать в трудной ситуации. Собственно и не только в этом городе. Вообще не было. Родители у него были, конечно, и по-своему замечательные. Он их любил и даже скучал. Но они жили в области, в небольшом городе, работали на заводе и в сложностях современной жизни были мало искушены. Приятели тоже, конечно, были. Но вот кого-то старшего, со связями, с опытом – не было. Тут он один. Вот попал!

Но, может, еще все обойдется? Ничего пока неизвестно. Сердце колотилось. Валентин смотрел на экран, на Пирогова, но ничего не слышал.

Если бы можно было договориться с Акимовой и ничего не говорить вообще. Но это нереально. Даже если бы она не ушла и была сейчас здесь, надежды на нее никакой. Все равно проболтается. Короче, надо рассказать все как есть. И точка.

И даже теперь он не мог поверить, что такое могло произойти. Ну произошло что-то чрезвычайное. Возможно, что-то именно с Кравцовым. Но не такое ведь. Не настолько чрезвычайное. Нет, не может этого быть. Просто не может.

Ребята вокруг него стали вставать со своих мест. Видимо, прозвенел звонок. Закончилась пара. Время пролетело незаметно. Надо идти.