Текст книги "Сказки жизни"

Надо жить

– Ну чего ты всё молчишь и молчишь! Доктор её буквально с того света вытащил, переживает за неё, а она молчит, как неживая! – ворчала санитарка, убирая палату интенсивной терапии.

Лена лежала, глядя в потолок безразличным взглядом.

– Слышь, чё говорю! Жить надо! – нависла над ней санитарка, глядя прямо в глаза.

Лена сфокусировала на ней взгляд. Под колпаком и маской она могла видеть только глаза. И в них не было претензий, которые она озвучивала. Они были чистыми и светлыми.

– Жить, говоришь? А как? Зачем? Я может и молчу, потому что стыдно мне! Не чувствую я благодарности. Понимаю головой, а сердцем не чувствую, – выпалила Лена.

– Стыдно – это хорошо. Значит, не всё человеческое в тебе умерло. Значит к жизни вернёшься, если захочешь, конечно, – спокойно приняла она её выпад.

Она смотрела с какой-то неимоверной теплотой, какой Лена не видела раньше. Может просто не замечала её в людях. Лена попробовала определить её возраст, но не могла.

– Зачем мне жизнь? Кому она нужна? – продолжала Лена, видя искреннее заинтересованное внимание. За неделю в больнице ни муж, ни дети не пришли. И даже не спохватились. Не написали, не позвонили ни разу.

С работы вон уволили за прогулы. Никто ж не знал, что я в больнице, и поинтересоваться не удосужились. Наверное, вздохнули с облегчением – повод нашли уволить…

– А ты себе нужна? – строго спросила женщина.

Лена опешила. Она смотрела на собеседницу неморгающим взглядом, не понимая вопроса.

– Ты себе-то нужна? – повторила та.

– В смысле? – переспросила Лена, сев на кровати.

– Жизнь-то твоя, а ты говоришь: «Им не нужна». Ты же не картина и не статуэтка фарфоровая, чтоб тебе цену давали. Жизнь – это тебе не бросовый товар, что б на помойку выбрасывать, оттого что тебя не оценил никто. И не разменная монета, чтобы ей торговать, её на обмен за любовь выставлять. Им-то она, конечно, не нужна. Вот тебе самой чужая жизнь нужна?

– Чужая – нет, конечно.

– Тебе и своя-то не нужна… А хочешь, чтоб другим нужна была.

– Нет, я в том смысле, что со своими близкими людьми нельзя так. Нельзя их не ценить, – оправдывалась Лена.

– А ты, значит, их ценишь, чтобы они тебя оценили… Чисто из корыстных побуждений получается…

– Нет. Я люблю их и всё для них делаю.

– Ага, всем жертвую, даже умереть готова для них… Или для себя? Чтобы больше этой боли не испытывать? Любишь ты, чтобы тебя любили, потому что сама себя любить не умеешь. Даже ценой смерти своей любить себя заставить хотела!

Лена разрыдалась.

– Вот! Плачь, моя хорошая, плачь! Рыдай, кричи, выпускай эту боль, эту нежить изнутри, чтобы жизни было куда вернуться.

Эта хрупкая женщина неожиданно обняла её. И почему-то она стала для Лены какой-то близкой, почти родной. Она не помнила, как её обнимали в детстве. Родители были всё время на работе, у бабушки был полный двор скотины. Так что все были заняты делом и было не до глупостей. Ей всегда говорили: «Поболит – перестанет, не хнычь!». И ещё бабушка очень любила говорить: «Не плачь, будешь некрасивая, никто замуж не возьмёт».

Даже когда она упала на осколок чугуна и ей в больнице зашивали коленку, говорили: «Терпи, не плачь!», «До свадьбы заживёт». Вот и всё сочувствие, и всё утешение.

А тут, эта совсем незнакомая женщина, которую ей хотелось назвать бабуля, разрешила плакать, да ещё и обнимает её, как родную. Несмотря на боль, которая поднялась из-за её вопросов, Лена чувствовала, что это принесёт облегчение. И тот холод, который жил в её груди долгое время, наконец-то растает.

Слёзы лились градом, рыдания сначала были сдавленными тихими всхлипами, а потом превратились в вопли. На звук этих рыданий прибежал доктор.

– Что здесь происходит? Варвара Степановна, вы ж так её опять до инфаркта доведёте! Ей нельзя нервничать.

– Нервничать нельзя на том свете. А на этом свете надо жить. И плакать, чтобы боль из сердца выпускать. И если б она плакать умела, то никакого инфаркта бы не было. Вы Иван Ильич идите, не мешайте больной к жизни возвращаться. У Вас и без того хлопот хватает.

Лена даже от присутствия врача остановиться не могла.

Врач вышел, а Варвара Степановна продолжала приговаривать:

– Вот и умница! Выдыхай её боль-то из сердца, с криком, с воплем, с рыданием – выпускай, выталкивай. Видишь, легчает уже. Свободней в груди-то становится, светлее.

– Угу, – помычала Лена в ответ, ещё не в силах говорить.

– Ну вот и хорошо. И скажи всем спасибо, кто тебя учил не плакать. Они жили, как умели, сами тепла и любви не знали и тебя не могли научить.

Слёзы хлынули с новой силой.

– Вот и хорошо, вся обида сейчас на них уйдёт, за эту недолюбленность. Никто тебя уже не долюбит…

У Лены при этих словах сжалось сердце.

– Никто, кроме, тебя самой, – продолжила бабулька.

Она всё что-то говорила и говорила, а Лена всё плакала и плакала, пока не закончились слёзы. И даже после этого она ещё не могла, не хотела выбираться из этих тёплых объятий.

– Как же теперь? – тихо спросила она. – Как жить? Как долюбить-то себя?

– Как ты других любишь? Так и себя полюби. Учись себя выбирать, давать себе то, что тебе хочется. Не потом, после всех, а сначала себе.

– Так это же эгоизм получается?! – Лена высвободилась из объятий своей душеспасительницы.

– Нет, милая, эгоизм – это ждать, что другие будут делать что-то за тебя. Любить тебя будут за тебя, ценить, желания твои исполнять, которые ты не то, что озвучить боишься, ты даже хотеть их себе не разрешаешь. Получать что-то за счёт других – вот это эгоизм.

– Но ведь я ничего и не получала… – недоумевала Лена.

– Поэтому и не получала, что принять не могла, эгоисткой быть не хотела, а сама себе давать не умела.

– Да, вы правы. Я ведь ото всех ждала одобрения, любви, похвалы. Я всем жертвовала ради этого. А в груди всё разрасталась та леденящая пустота, которую вы помогли мне отпустить.

– Ну да, даже умереть решила, чтоб любовь заслужить, – беззлобно констатировала Варвара Степановна.

– А и тут не прокатило! – грустно хмыкнула Лена. – И всё-таки, Варвара Степановна, как же её заполнить эту пустоту? Как захотеть жить?

– Ну, для начала, ты в сердце своё загляни, свет там включи. А то у тебя там темнота, и даже любви, которая там живёт, не видать.

– А она там точно живёт?

– Конечно. Она в каждом сердце живёт и у тебя тоже. Можешь у доктора спросить. Они, доктора знают, что в сердце особое место есть, которое при операциях даже трогать нельзя. Они его по-своему, по-заумному называют. Но это и есть то место, где любовь живёт. Любовь не такая, жертвенная или страстная, то любовь божественная, чистая, светлая. Через неё мы с Богом общаемся и с другими людьми. Посмотри сама, попробуй увидеть прямо сейчас.

– Это как Вы со мной сейчас? – улыбнулась Лена.

– Ну, приблизительно.

– Да, я чувствую её. Чувствовала из Вашего сердца, когда Вы меня обнимали.

– Ну вот. А теперь в своём почувствуй и всю пустоту ей заполни.

– Тепло стало. Хорошо.

– Воот! Так и лечи своё сердце и душу. А чтобы жить захотеть, ты придумай себе новую жизнь, как сказку.

– А разве так можно? Разве получится?

– Ну ты же придумала себе, что ты для всех хорошая быть должна. Придумай теперь новую, где ты для себя хорошей станешь, где ты любишь себя и никем тебе пустоту в груди затыкать не надо. И мир меняться начнёт.

– Правда?

– А ты попробуй, поиграй в это. Как в детстве.

– Попробую. Спасибо Вам, Варвара Степановна.

– Жизнь любит тебя. И ты её люби.

В палату заглянул доктор:

– Ну, как вы тут? О, взгляд живой, румянец на лице и даже улыбка…

Его тревога сменилась удовлетворёностью.

– Да, спасибо Варваре Степановне, уже лучше! И Вам, доктор, большое спасибо.

– Я рад, что кризис миновал. Пожалуй, Вас уже можно в обычную палату перевести. Тем более, что к Вам посетители. Там внизу Ваши родные пришли, говорят ни звонки, ни смски к Вам не проходят.

Лена посмотрела на Варвару Степановну. Та ей подмигнула и тихонько вышла из палаты.

Маленькая Вера и Большие Изменения

Жила-была на свете Маленькая Вера и она очень хотела Больших Изменений. Но изменения в жизни были только маленькие, и поэтому они ей не нравились.

Она видела, какие большие и красивые Изменения происходили в жизни других людей, она восхищалась ими и хотела, чтобы у неё в жизни было также.

Поэтому свои маленькие изменения она старалась не замечать, делала вид, что их не происходит.

В конце концов она совсем разуверилась в том, что Изменения в её жизни случаются.

Она всё так же ждала Больших Изменений, надеялась, что они придут к ней, но уже почти не верила, что это возможно.

И вот однажды, уже повзрослевшая Вера возвращалась домой и увидела на лестничной площадке Большие Красивые Изменения, именно такие, о которых она всегда мечтала. Изменения были при параде и с цветами.

– Здравствуйте! – улыбнулась Вера. – Вы к кому?

– Привет! К тебе! – ответили Изменения.

– Вы шутите! Я тоже люблю шутки. Счастливо оставаться, – сказала Вера и прошмыгнула в квартиру.

В дверь позвонили.

Она приоткрыла дверь. Изменения улыбались и протягивали ей цветы:

– Это тебе!

– Нет-нет, что Вы! Вы, вероятно, ошиблись, – смущённо защебетала Вера и захлопнула дверь.

В дверь позвонили снова, но Вера не открыла.

В дверь тихонько постучали.

– Ты же Вера? – раздалось из-за двери.

– Да, – ответила Вера, не открывая дверь.

– И ты хотела Больших Красивых Изменений? – продолжили из-за двери.

– Ну, да, – задумчиво подтвердила Вера.

– И ты ждала их с того момента, как их себе придумала? – продолжали расспрашивать из-за двери.

– Ждала, – вздохнула Вера

– Так почему ты не хочешь нас впускать? – поинтересовались Изменения.

– Не знаю… – ответила Вера.

– Но ведь ты же мечтала об этом! – не унимались Изменения.

– Да, только не очень верила, что это возможно.

– Так ты в нас не веришь!? – удивлённо спросили Изменения и обиженно продолжили:

– Ну вот же мы, мы – есть!

– Да нет, в Вас я верю! – успокоила Вера. Я верю, я знаю, я вижу, что Вы приходите к другим. Но ведь Вы ко мне ещё ни разу не приходили…

– Да, но к тебе приходили Маленькие Изменения, – аргументировали Большие. – Получается, что ты не верила в свою мечту?

– Да уж, – вздохнула Вера. – Вера без веры. Получается, что я и вправду мечтала без веры. И что теперь делать? – испуганно спросила она.

– А ты сначала прими все Маленькие Изменения, которые уже есть в твоей Жизни, и тогда тебе будет проще. Их же вон сколько накопилось.

Вера осмотрелась вокруг. По углам сидели грустные маленькие изменения, которых она не замечала. Они были яркие и не очень, разноцветные и однотонные. И все ждали Вериного внимания. И как только она обратила на них внимание, они засияли и стали ярче и красивее.

– Ну, здравствуйте, мои Маленькие Изменения! – осторожно улыбаясь сказала Вера.

– Здравствуй! Здравствуй! Привет! – радостно загалдели Маленькие Изменения. И всё пространство наполнилось радостью.

Вера ощутила эту радость и снаружи, и даже внутри. Ей вдруг стало очень хорошо. Она увидела, что вся её Жизнь, которая до этого казалась ей серой и скучной, наполнена яркими маленькими радостными Изменениями. И внутри неё родилось новое чувство – чувство Предвкушения Больших Изменений.

Она наполнилась этим чувством, и оно разлилось на всю её квартиру. А потом, сквозь замочную скважину, просочилось на лестничную площадку.

Большие Изменения вдохнули это Предвкушение с наслаждением.

Замок щёлкнул, дверь распахнулась. На пороге стояла Вера, сияя ослепительной улыбкой. А за ней, яркими красками, освещая квартиру в радостном предвкушении, скакали Маленькие Изменения.

Вера жестом пригласила Большие Изменения войти, и они все вместе закружились в радостном хороводе Жизни.

А ты не будешь меня бить?

Маша сидела у окна и плакала. Поезд вёз её в неведомые дали. Очередные отношения закончились разочарованием. Она винила себя и не понимала за что. Она думала о том, что же с ней не так? Почему всё рушится в одночасье?

За окном шёл дождь. Серые тучи клоками лежали на уставших деревьях. Они уже сбросили почти все свои листья и готовы были уснуть под снегом, но снега ещё не было. И эта унылая серость мелькала за окном, ещё больше ввергая Машу в тоску и уныние.

Она снова и снова думала:

– Почему он так?

– Почему отменил вдруг назначенное свидание?

Он знал, что она приехала в его город. Они заранее договорились о встрече, но он её не встретил. Он позвонил и сказал, что не сможет увидеться с ней. Это сводило её с ума. Она ничего не понимала. Всё было так хорошо, они были счастливы вместе, они понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда.

Они могли вместе и смеяться, и плакать. Они могли говорить обо всём и ни о чем, они говорили о самом сокровенном. Они восхищались друг другом, и это было искренне. Им не просто интересно было говорить на разные темы, они чувствовали одни и те же эмоции, они чувствовали друг друга. И это чувствование, это единение было таким восхитительным, таким прекрасным, что хотелось наслаждаться этим снова и снова. Но их разделяли города: они вынуждены были расставаться и жить ожиданием новой встречи.

А сейчас всё разрушилось. Вся эта идиллия рухнула, в один момент, когда он сказал, что не сможет увидеться с ней. В его словах не было ничего особенного, но она слышала в них прощание.

И она мучительно думала о том, что же она не так сказала, что не так сделала?

Горечь обиды комом стояла в горле. Она видела, что сценарий её отношений в очередной раз повторяется снова. Маша только поверила, открылась ему, но судьба неумолимо бьёт под дых, не давая ей возможности расслабиться и быть счастливой.

Неужели ей так и суждено быть одной до конца дней?

Неужели это мучительное одиночество – самое лучшее, что судьба уготовала ей?

Это одиночество – самое страшное, что только может быть. Оно преследовало её всю жизнь и доводило до отчаяния. Ощущение ненужности, никчёмности, тотальное чувство вины за сам факт своего существования на этой Земле, которое «накрывает» так, что хочется расстаться с этой жизнью. И мозг лихорадочно начинает искать способы, которые могут в этом помочь. И единственное, что до сих пор удерживало её от этого шага, – так это то, что никто не будет плакать о ней.

От этой мысли становится ещё горше и тошнее. Силы покидают тело, и оно становится ватным. И уже нет желания предпринимать какие-то попытки попрощаться с жизнью. В этом состоянии уже нет никаких желаний, нет даже боли. Она становится настолько сильной, что ты просто перестаешь её чувствовать. Вместо неё появляется ощущение, что ты не живёшь, тебе всё равно. Тебя нет.

Мария периодически доходила до этого состояния апатии, когда уже всё равно, но потом, понемногу возвращалась к жизни. Возвращалась по-разному. Иногда она резко выныривала, решая, что ей надоело болтаться в этом небытие. Но чаще это происходило через возвращение к чувству вины, злости на себя, на того, кто её предал, на всех окружающих, на весь мир, через возвращение к чувствованию боли.

Маша вдруг резко, всем существом ощутила, что живёт в ожидании этого, в ожидании этой боли, этого предательства, того, что её будут бить.

В голове почему-то крутилась фраза: «А ты точно не будешь меня бить?»

Её тело сжалось, мышцы напряглись, как будто ожидая удара. Её переполнял страх.

На всякий случай она огляделась вокруг: никакой видимой угрозы не было. Она сидела она. В вагоне было всего несколько человек, и те были в другом конце.

Она не могла понять, откуда взялась эта фраза. Она пыталась вспомнить и не могла. Её не били в детстве. В её семье это было не принято. Её любили родители, и она их любила. Они рано погибли, и она очень переживала, когда их не стало.

– Может быть оттуда моё чувство одиночества?

– Конечно да, – ответила она себе, – но ожидание удара не оттуда. Откуда?

Слёзы высохли, интерес стал гораздо сильнее, и страх ослабел. В голове со стуком колёс звучал этот вопрос:

– Откуда? Откуда? Откуда?

За окном мелькали деревья, по стеклу стекали струйки дождя, погрузив её в какое-то стояние между явью и сном. Она смотрела в окно не моргая, и вдруг увидела, как в кино, маленькую девочку, где-то годика отроду, которая стояла у блестящего стола и изучала его. Папа только что принес его в комнату, и ей было интересно. Стол так привлекательно блестел, и она исследовала его поверхность. В его блеске отражались люстра и шкаф. Она попробовала его лизнуть: он был невкусный, но очень гладкий. У неё в руках была чайная ложка, и она постучала по столу. От этого стука тонкие ниточки трещин побежали в разные стороны, создавая причудливый узор. Она стучала ещё и наблюдала за тем, как рождаются эти узоры, когда лаковое покрытие трескалось от удара чайной ложки.

В этот момент в комнату вошли папа и мама. Папа отреставрировал этот стол и был несказанно горд этим. Он привёл маму показать результат своей работы. Но результат был испорчен его маленькой дочкой с маленькой ложечкой. Он был в ярости, когда увидел, что она делает.

Папа схватил полотенце, скрутил его и ударил девочку по попе.

Она даже не поняла, что происходит. Её любимый папа, который любил и обнимал её, целовал и баловал её, кричит на неё и причиняет ей боль. Ей стало очень страшно. В ней смешались сразу все эти чувства: и любовь, и страх, и боль. Она смотрела на него своими синими глазами, полными доверия и непонимания. В его взгляде было что-то такое, чего она никогда раньше не видела. От этого взгляда похолодело всё внутри, и тело стало неподвижным, как камень. Ей было тяжело дышать, как будто некуда было вдыхать воздух.

Он ударил её несколько раз, пока мама успела взять её на руки. Она кричала ему:

– Остановись! Опомнись! Она же ребёнок! Она же не понимает!

Но он услышал её не сразу. А когда понял, что произошло, он пытался отнять её у мамы, но девочка ни в какую не хотела к нему. Она вцепилась в маму и всё ещё не могла вдохнуть.

Мария ощутила эту сдавленность в груди. Она пыталась вдохнуть, но резкая боль внутри мешала ей это сделать. Она достала из сумки бутылку с водой, сделала пару глотков и медленно и неглубоко стала дышать. Ей стало понятно откуда это ожидание удара, боли и предательства. Но только не совсем понятно, что можно с этим сделать.

Дождь за окном усилился, и, глядя на эти струйки воды, у неё потекли слёзы. Чувства обиды и несправедливости переполнили её. Она снова чувствовала себя той маленькой девочкой, которая ощущала коктейль эмоций из любви, боли и страха. И всё это дополняло бессилие против разъярённого отца, который не мог себя контролировать.

– Что я могла сделать, чтобы защитить себя? – мучительно искала она ответ.

Челюсти сжались так, что зубы заскрипели. Ответ она почувствовала: «Укусить!»

Она неожиданно для себя снова переместилась туда, где папа держал её одной рукой, а другой – бил её полотенцем, и со всех сил впилась ему в руку, всеми выросшими на тот момент зубами.

Папа вскрикнул от боли, и эта боль вернула его в чувство, выдернув из состояния аффекта. Девочка разрыдалась, а папа обнял её и прижал к себе, попросив прощения. У него по щекам текли слёзы, и он сказал ей, что больше не обидит её, что она в безопасности.

Маша рыдала в голос. Отец, и вправду, больше не обижал её. Но тот её страх, то ожидание боли, ожидание предательства, осталось в ней комом горле и болью за грудиной. И сейчас всё это выходило вместе со слезами, и ей становилось легче.

Из-за туч вдруг выглянуло солнце, скользнув ярким лучом радуги по стеклу. Дождь внезапно прекратился. Золотистые кроны берёз яркими шапками выделялись на фоне бархатно-зелёных сосен. Рябина красными гроздьями дополняла яркость этого пейзажа. А над лесом поднялась радуга.

Маша глубоко вздохнула и улыбнулась.

Объявили, что поезд прибыл. Город встречал её ласковым солнцем.

Она, улыбаясь, вышла на перрон и огляделась.

– Вы впервые в нашем городе?

Бархатный мужской голос заставил её обернуться, чтобы оценить, насколько его обладатель соответствует возникшему в голове образу.

Обладатель голоса был коренастым кареглазым брюнетом. Лёгкая проседь в его висках добавляла ему шарма и некоего благородства.

Она смотрела на него и улыбалась. Улыбалась оттого, что в ней не было страха и ожидания, что её будут бить. Были новые, неизвестные ей раньше чувства: радость и лёгкость, игривость и интерес. И Маше очень нравилось это новое состояние.

«Вкл» и «Выкл»

Василиса лежала в постели уже третий день. Её знобило, всё тело ломило, оно было напряженным и твёрдым, как камень. Болела голова, и даже без градусника было понятно, что у неё высокая температура.

Василиса открыла глаза и включилась в реальность дня. Она взяла телефон и нажала на клавишу «вкл». Монитор засветился. На экранных часах было половина двенадцатого.

«Вкл» и «выкл» – мелькнуло в голове.

Она думала о том, что запланировала себе кучу дел, и вся эта куча остаётся нереализованной.

Кроме своей обычной работы ей нужно выполнить задания 3-х тренингов, в которых она параллельно участвует. Ей нужно написать очередной пост для социальных сетей в тренинге по продвижению, посмотреть видеоуроки и выполнить задания в тренинге по английскому языку, выполнить комплекс физических упражнений и написать план достижения своей цели в тренинге по финансам.

Василиса хотела выключить телефон, но экран стал медленно гаснуть, самостоятельно перейдя в режим сна.

«Вкл» и «выкл» – снова подумала она. «Работа-сон» – вдруг промелькнула новая мысль. «Вкл» и «выкл», «Работа-сон».

– Вот так и я: работа и сон, «вкл» и «выкл», и других режимов больше нет. Неудивительно, что тело не выдержало, и я свалилась с температурой, – думала она.

– Ему, то есть мне, просто нужен отдых. А отдыхом для меня в последнее время стал только сон.

«Работа-сон», – опять подумала Василиса. – С какого момента моя жизнь перешла в такой режим? Куда делся отдых, и всё, что было мне интересно?

Василиса захотела потянуться, но тут же остановила себя:

– Я хочу отдыхать!

И тут её осенило:

– Тело хочет потянуться, а мозг решил, что это тоже работа, и мешает телу сделать то, что ему хочется! – Она мысленно пыталась отыскать в какой момент всё, что она делает стало работой. Перед ней проплывали картинки с высказываниями великих гуру и лозунгами из социальных сетей:

• «Чтобы изменить жизнь – надо много работать над собой»;

• «Путь к счастью – в ежедневной работе над собой»;

• «Отношения – это напряжённая работа»;

• «Духовное развитие – постоянная работа над своими недостатками»;

• «Самопознание – тяжелый и напряжённый труд».

И все они текли на фоне одной, в которой человек высекает себя из камня, подписанной: «Самая трудная работа – это работа над собой». Несмотря на то, что картинка была черно-белая, она была самой яркой.

В голове всплывали фразы учителей о том, что:

• Нужно делать, делать и делать, и только напряжённый ежедневный труд даёт результат.

• Нужно вспахивать 24 часа в сутки для достижения своей цели.

• Нужно хотеть результата так же, как хотеть дышать…

Она увидела огненные ниточки, связывающие дело, действие и работу.

Получалось, всё что делала она в плане обучения, изучения и познания чего-то нового, развития каких-то навыков, у неё стало ассоциироваться с тяжёлым трудом, с работой. И кроме работы в её жизни остался только сон, да ещё еда, над приготовлением которой тоже надо было работать.

И пока Василиса развязывала эти ниточки, она вспомнила, что фитнес и йога изначально были для неё удовольствием и отдыхом. Она вспомнила с каким интересом, она включилась в игру познания себя с помощью медитации и исследования собственных возможностей. Перед ней всплывали картинки из её жизни, где, с интересом изучая новые техники, она пробовала их на себе, легко выходила в мир исследовать новые способы взаимодействия с людьми, с окружающей реальностью.

– Где тот момент, когда вся эта игра, все эти интересные увлечения перешли в разряд работы? – снова подумала она.

Она поняла, что надо развязать связь между отдыхом и сном, чтобы отдых не был им ограничен, зевнула и сладко потянулась.

И тут на неё снизошло озарение. В одном из тренингов, за всё то, что она делала с любовью и радостью, необходимо было в обязательном порядке ежедневно отчитываться. И даже так любимые ею потягушечки стали вместо удовольствия обязательным элементом программы работы над собой. Именно поэтому она пресекла своё естественное желание потянуться.

Получалось, всё это она делает уже не для себя, не для собственного удовольствия, не для отдыха, а для кого-то, кто будет проверять отчёт, кто поставит ему оценку. Это вызвало отторжение, нежелание запихивать себя снова в рамки обязательных программ. И достигнутые цели уже тоже не радовали. Не только потому, что достижение целей стало тяжким трудом, но и потому, что не было интереса, радости, лёгкости и игры в самом пути.

Она вдруг поняла, что все её Учителя – это мужчины. А для мужчин достижение целей и постоянная работа – это, наверное, нормально.

Да и у женщин этот способ тоже работает, если женщина выбирает мужской стиль действия. Но это противоречит её женской природе, это лишает её радости бытия, наслаждения, лёгкости и игры, которые составляют основу её жизненной энергии. Женщина не может быть подотчётна и подконтрольна, потому что это убивает её свободу.

Василиса вдохнула полной грудью, и с выдохом её тело наконец-то расслабилось. По нему разлилось приятное тепло. Её перестало знобить, и головная боль прошла. Она улыбалась, потягиваясь в постели. Она чувствовала себя хорошо отдохнувшей и полной сил. Её наполняли лёгкость и радость.

Ей захотелось продолжить эти потягивания, и она встала с постели. Она быстро оделась, достала коврик для йоги, пылившийся без дела уже несколько месяцев, расстелила его и послала благодарность и приветствие Солнцу.

– Какая же прекрасная штука жизнь! – восторженно воскликнула она.

От болезни не осталось и следа.