Текст книги "На руинах"

– Папа, откуда это?

– Оттуда! Ты там, в Америке, считаешь свои атомы, а мы здесь делаем деньги.

– Как?

– А ты догадайся своим ученым умом, попробуй! Вы все сбежали, решили, что мы здесь с голоду вымрем? Не вымерли, в сто раз лучше жить стали! Знаешь, сколько стоит вода из наших источников? За нее и французы, и американцы большие деньги дают.

– Папа, причем тут вода? Объясни, я ничего не понял.

– Ну, я… – Аслан встретил укоризненный взгляд Зары и запнулся, – я просто хотел тебе показать, что жалеть нас не надо.

– Ты показал. Теперь объясни, откуда у тебя американские доллары.

– Ну это… это, как теперь говорят, коммерческая тайна. Жена, убери деньги и унеси шкатулку.

– О какой воде ты говорил, папа? Кто дает за нее деньги?

Аслан в сердцах стукнул кулаком по столу, отчего звякнула посуда, а бокал Анвара перевернулся, и вино растеклось по скатерти красным, как кровь, пятном.

– Все, забудем об этом, тебе что, поговорить больше не о чем? Думай о своих делах, сын. Иди, отдохни – рано утром тебе уезжать.

Неожиданно подняла голову Гюля.

– Нет! – закричала она. – Все эти проклятые деньги! Пусть они и ослепили вас, но мой брат не уедет так – унося в своем сердце обиду и тревогу! Пусть лучше он все знает, и если вы не расскажете ему, то расскажу я!

Анвар перевел взгляд с пылающего гневом лица сестры на родителей. Аслан смущенно потупился, Зара закрыла лицо передником.

– Расскажи, сестра, я должен знать, что случилось.

– В прошлом… или нет, уже позапрошлом, восемьдесят девятом, году сюда приехал Женя Муромцев, племянник дяди Сережи. Он приехал уже после того, как закрыли экспериментальную базу, и ученые разъехались – в сентябре или октябре, не помню точно. Женя хотел поговорить с дедушкой Рустэмом, но тот его не принял – решил, что он приехал от дяди Сережи и тети Халиды. Тогда Женя пришел ко мне домой и объяснил нам с Рамазаном, в чем дело. Один бизнесмен сказал ему, что иностранцы очень ценят нашу минеральную воду и готовы за нее хорошо заплатить. Что в этом плохого? Ведь вода все равно уходит в землю, а если соберем ее в специальные резервуары, а потом отправим на завод к этому бизнесмену, он заплатит нам хорошие деньги. Только нельзя будет об этом никому рассказывать, потому что иначе появятся конкуренты и отнимут у нас такую редкую возможность заработать. Мы поговорили с папой, а потом все вместе отправились к дедушке Рустэму, он согласился.

– У него выхода не было, – подтвердила Зара, – всего за год в совхозе человек сорок пять осталось, молодежь почти вся уехала.

– Мы с Рамазаном тоже собирались уезжать, – виновато призналась Гюля, – уже даже насчет работы в Дербенте договорились. А что делать – нам нужно было думать о дочери. В городе хоть в магазинах и пусто, но у спекулянтов все можно достать. Но как можно стало заработать хорошие деньги, Рамазан решил остаться – Женя-то сказал, что бизнесмен будет платить долларами. И дедушка Рустэм разрешил нам образовать кооператив, сказал:

«Пусть все, кто хочет, работают в кооперативе, собирать воду не трудно. Только вот сохранить заработанные деньги труднее. Преступных людей на свете много, узнают, что у людей есть деньги – слетятся, как бабочки на огонь, и кто вас тогда защитит? Мужчин в селе почти не осталось, даже милиционер уехал. Лучше поэтому о своей работе никому не рассказывайте и даже родным не пишите, потому что языки у людей длинные. Деньги же храните в сейфе, в правлении, потому что в своем доме каждый может спрятать, а потом забыть, куда спрятал, и решит, что его обокрали. И тогда начнется вражда между соседями – все будут друг друга подозревать. Сам я к кооперативу иметь отношения не хочу, мне моей пенсии хватает, но вы должны будете часть денег менять на рубли и отдавать мне на оплату электричества, телефона, покупку газовых баллонов и другие нужды. В доме у каждого еще скот остался, корма надо покупать, иначе нам не выжить».

– Аслана, отца твоего, председателем кооператива выбрали, – с гордостью вставила Зара.

– А я веду бухгалтерию, – добавила Гюля, – даже на двухмесячные курсы в Тбилиси ездила, папа договорился. Сначала деньги за воду платили небольшие, но за последние полгода мы денег столько заработали, сколько в жизни не видели. Теперь у всех одна мечта – заработать побольше долларов, потому что на рубли уже ничего купить нельзя. Народу в совхозе осталось немного, но все, кроме дедушки Рустэма и бабушки Лейлы, работают в кооперативе, даже Шабна собирает с нами воду. У каждого есть доллары – очень много долларов. Все молчат, потому что не хотят привлечь в село грабителей, и никто уже не хочет, чтобы люди возвращались в совхоз, потому что тогда придется с ними делиться деньгами и работой. Если же к кому-то приезжают друзья или родные, то все вокруг начинают волноваться, и хозяева стараются побыстрее выпроводить гостей – как тебя наши папа с мамой.

Она с вызовом посмотрела на отца, и лицо четвертого сына Рустэма Гаджиева вновь покраснело, но теперь это была краска стыда.

– Молчи, девчонка, – резко произнес он, дрожащими руками плеснул еще вина в свой бокал и залпом его опорожнил, – не тебе судить родителей! Прежде мы с утра до ночи вертелись – земля, фермы, стройки, ремонтные мастерские. Работали – выспаться времени не было, а что нам это давало? На две недели в отпуск съездить, стиральную машину купить, телевизор посмотреть? И то, если электричество не отключат.

– А сейчас что, вы лучше живете? – устало спросил Анвар.

– Нет, но у нас есть доллары! Как накопим, весь мир купим! Америка твоя сама просить будет, чтобы мы туда приехали!

– Не пей больше, Аслан, – взмолилась Зара, – тебе завтра с утра Анвара в Тбилиси везти.

– Не учи меня, женщина! Хочу и пью!

– Пусть пьет, раз начал, я сама завтра отвезу брата, – вставая, тихо сказала матери Гюля.

– Прекратим этот разговор, папа, – тоже поднявшись, проговорил Анвар, которому невыносимо было видеть пьяного отца и смущение матери, – живите все так, как считаете лучше для себя. Завтра на рассвете я схожу на кладбище и уеду. Не тревожьтесь – никто от меня не услышит ни единого слова о ваших деньгах. Спокойной ночи.

Он вышел вслед за сестрой, а вдогонку ему неслись выкрики захмелевшего Аслана:

– Гордились – социализм строим! В партию я вступал – два года ждал очереди. А к чему пришли? Свобода! Но я не жалею, слава аллаху! С голоду не умираем! Заграницу поедем, Америка еще нас узнает!

Потом раздался испуганный возглас Зары, а вслед за ним послышался звон бьющегося хрусталя – это четвертый сын Рустэма Гаджиева в порыве возмущения взмахнул рукой и смел со стола всю посуду.

На кладбище приехали задолго до рассвета. Гюля оставила фары машины включенными, чтобы при их свете найти дорогу – могил теперь стало намного больше, и пришлось покружить прежде, чем они добрались до надгробия с портретом Тани. Сняв шапку, Анвар долго всматривался в фотографию жены – словно в тусклом мерцании фар хотел разглядеть нечто новое в чертах ее лица.

– Пора, Анвар, – Гюля тихо дотронулась до его плеча, – не успеешь к утреннему самолету.

– Прощай, Таня, – беззвучно прошептал он, – прощай единственная моя любовь.

Возвращаться в родительский дом они не стали – прямо с кладбища Гюля повезла брата в тбилисский аэропорт, уже целуя его перед посадкой, спохватилась.

– Чуть не забыла – передай тете Халиде письмо. Я знаю, что она очень волнуется о дедушке Рустэме, написала ей, что все в порядке.

Ленинград встретил его метелью. Пожилой таксист ворчал, ругая погоду, и явно намеревался поговорить, но Анвар, сделав вид, что дремлет, откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Он и вправду заснул – очнулся лишь, когда машина мягко притормозила возле дома на Литовском проспекте.

Муромцевы были дома. Халида открыла дверь и с секунду смотрела на племянника широко открытыми глазами, а потом бросилась его обнимать.

– Анвар! Почему ты не предупредил? Тимур звонил, сказал, что ты только вчера улетел в Тбилиси, мы думали, что ты сейчас у родителей. Как в совхозе?

– Все здоровы, – он отвел глаза, – пришлось уехать пораньше.

Больше Халида спрашивать не стала. Сергей крепко прижал его к груди, Рустэмчик и Юрка застенчиво жались к стене, с интересом разглядывая гостя, Петр Эрнестович, сильно постаревший, долго тряс ему руку.

– Ну-с, молодой человек, сейчас доложите нам, как там в Америке.

– Да уж, готовься, дорогой, – пошутил Сергей, – сейчас навалимся с расспросами.

Халида суетилась с угощением, из кухни уже тянуло вкусным запахом печеного. Забежав на минутку в столовую, где усадили гостя, она весело упрекнула мужа:

– Сережа, пусть он сначала отдохнет и поест, завтра будете его пытать. Ох, какая метель за окном, давно такой пурги не было.

…Три года назад за окном тоже мела метель – тогда, когда они с Таней после свадьбы приехали навестить старших Муромцевых. Злата Евгеньевна постелила им в бывшей спальне Таниных родителей, и они всю ночь напролет не сомкнули глаз. Занимались любовью, потом говорили, потом вновь начинали целовать друг друга. Она начинала – читала мысли и желания мужа еще до того, как он успевал поднять руку. Спрашивала: я доказала тебе, что вижу тебя насквозь, не боишься? Не хочешь сбежать? Ответ ей был не нужен, она его и так знала – Анвар не боялся. Но он отвечал, потому что люди должны говорить, а не общаться мыслями – на то они и люди. Шутил: какой смысл мне бежать, если это самое лучшее угадывание мыслей в моей жизни…

Теперь Тани не было на свете, и Анвар вдруг вспомнил, что у них в селе некоторые старики верили в существование призраков, а молодые над ними посмеивались. Мелькнула мысль – может быть, старики были не так уж неправы? Он чувствовал себя вконец измотанным – две ночи в самолетах, разговор с родителями, вьюга, – но, тем не менее, мягко улыбнулся Халиде и покачал головой.

– Завтра не получится, тетя Халида, хочу сегодня же уехать в Москву – ночным поездом.

Все тут же поскучнели. Сергей в недоумении развел руками.

– К чему такая спешка? Побыл бы несколько дней, в воскресенье Тимур с девочками приедут.

– Я решил, что так будет лучше – если удастся достать билет, то завтра или послезавтра улечу в Нью-Йорк.

Странная горечь, прозвучавшая в его голосе, заставила хозяев прекратить расспросы и уговоры. Они переглянулись, и Халида ласково сказала:

– Конечно, делай, как нужно. Надеюсь, к ребятам ты в Москве заскочишь? А то ведь девочки тебя так и не повидали.

– Конечно, тетя Халида, обязательно к ним зайду. А сейчас я хочу отдать вам вот это, – он достал из сумки папку и протянул ее Сергею. – Тут рукопись книги вашей сестры.

На миг воцарилась такая тишина, что слышно было, как тикают старинные ходики на стене.

– Рукопись…Ады? Откуда? – от волнения Сергею не сразу удалось развязать тесемки. – Петя, да ты возьми, посмотри – это она!

– Не может быть! – руки Петра Эрнестовича задрожали. – Сколько же мы искали ее!

– Здесь подлинник на русском языке и четыре копии – Таня перепечатала. Немецкий вариант в переводе Ады Эрнестовны, который она готовила к изданию. Одну русскую копию я заберу себе, если вы не возражаете. А в этой тетрадке записки Тани она дописала это в ту ночь… В ту последнюю ночь, когда она была жива. Прочтите, это очень важно, Петр Эрнестович подтвердит.

– Подтвержу…что?

– Подтвердите, что это правда – вы ведь знали о ее необыкновенных способностях. Это касается разумных бактерий.

– Bacteria sapiens, – опустившись на стул, тихо проговорила Халида.

– Я не биолог, мне многое неясно. Таня хотела, чтобы именно вы изучили ее записи. А, вот еще тете Халиде записка от Гюли, чуть не забыл.

– Мама, пирог горит! – крикнул из кухни Рустэмчик.

Уложив в этот вечер детей пораньше, Халида присоединилась к изучавшим рукопись мужу и зятю. Они бы просидели всю ночь, но в одиннадцать Сергей спохватился – отобрал у брата бумаги, накапал ему капель.

– Петя, спать, остальное отложи на завтра.

Академик Муромцев покорно кивнул.

– Хорошо, Сережка, иду. Видишь, какой я послушный, но вы оба тоже давайте на боковую – завтра на работу.

Они мирно разошлись по своим комнатам, Халида, прислушавшись к шорохам и скрипу, доносившимся из комнаты деверя, уверенно констатировала:

– Сейчас лампу зажжет, в постели читать будет.

Сергей махнул рукой.

– Ладно, мы тоже не лыком шиты.

Около трех часов ночи, отложив копию рукописи и тетрадь Тани, Халида печально сказала мужу:

– В сущности, записки Тани только подтвердили нашу с тобой последнюю гипотезу: после Чернобыльской катастрофы bacteria sapiens, оказавшиеся в зоне бедствия, погибли, и их гибель уничтожила практически всю популяцию, поэтому наши анализы и не могли обнаружить их присутствия. Однако отдельные экземпляры выжили и дали жизнь новым поколениям, а эти новые агрессивны и опасны. Ты спишь, Сережа?

– Нет, – Сергей открыл глаза и устало посмотрел на жену, – я думаю о том, что будь Таня жива, мы могли бы точно узнать, как эволюционировали bacteria sapiens к настоящему моменту. Если бы я знал о ее телепатических способностях, если бы Петя и Злата вовремя сообщили мне… Почему они скрывали?

– Но ведь Петр Эрнестович объяснил: такая способность постоянно проявлялась в роду твоей матери, они не связывали это с bacteria sapiens. Если бы Таня успела передать вам рукопись Ады Эрнестовны и свои записки, мы поняли бы все намного раньше, только и всего. Сережа, успокойся…

– Успокоиться? Моя девочка, теперь, когда мы познакомились с записками Ады и Тани, я знаю точно: все мы, животные и люди, до Чернобыля носившие в себе bacteria sapiens, инфицированы этими бактериями-мутантами. Они в любой момент могут вызвать в наших тканях мутации, не совместимые с жизнью, как в случае Сабины и Златы Евгеньевны. Это бомба, которая может в любой момент разорваться, помнишь, как выглядел мозг Златы при вскрытии? Половина его превращена была в губку – как показал анализ, такую картину вызвала мутация гена, кодирующего прионовый белок. Твой отец тысячу раз был прав – bacteria sapiens долгие годы мирно сосуществовали с людьми, пока мои работы не привлекли к ним внимание. Эта идиотская идея наших авантюристов от науки – вывезти массы грунта с bacteria sapiens в район Припяти… Я должен был костьми лечь, но не допустить этого, моя вина!

Стараясь успокоить мужа, Халида погладила его по плечу.

– Подожди, Сережа, неизвестно, действительно ли виной болезни Златы и Сабины бактерии-мутанты. Отец не дал нам исследовать мозг Сабины, а в случае Златы основными механизмами можно считать протеолиз и ошибки трансляции, которые привели к возникновению белков, сходных с прионами. Мы с тобой уже выяснили, что этому заболеванию возможно противостоять – удаление кодирующего гена делает организм животного устойчивым к воздействию мутагена, у нас почти готова сыворотка…

– Готова! – горько усмехнулся Сергей. – Знаешь, сколько еще придется работать, пока она будет готова! К тому же, в случае уродств у новорожденных механизм мутаций другой. Помнишь, как мы впервые обсуждали гипотезу о мутировавших потомках bacteria sapiens? Ты сказала: «Все выглядит так, словно бактерии-мутанты для каких-то своих целей вызывают у зародышей несовместимые с жизнью мутации, но при этом, вопреки естественному отбору, сохраняют их жизнеспособность». Теперь из записок Тани стало понятно – они готовят для себя источники питательного белка. Мне страшно подумать…

– Ты так и не дал мне договорить, – Халида порылась в кармане халата и вытащила письмо Гюльнары, – а, вот она – записка от Гюли. Пишет об отце, а вот тут – да, вот: «…тетя Зейнаб из Дербента написала, что перед Новым годом ее невестка Меся родила девочку, а у ее подруги Сураи родился сын, и все у них хорошо. Наша Мадина написала, что беременна – уже третий месяц…… Понимаешь, Сережа, что это может значить?

– Нет, – угрюмо ответил он.

– Мутировавшие формы bacteria sapiens погибли, мы свободны! Мы все – ты, я, Женя, Тимур, девочки.

– Халида, родная, не обольщай себя надеждой.

– Нет, Сережа, я уверена, что это так! В прошлый раз мне моя деловая Лиза знаешь, что заявила? Говорит: «Толик окончит институт, а я как раз окончу первый курс, и мы сразу поженимся – ждать нет смысла. Первого ребенка заведем сразу – как вы с папой». У меня прямо сердце оборвалось – что мне было ей сказать, как было объяснить, что нельзя? А теперь мы свободны! Свободны!

На глазах у Халиды выступили слезы. Сергей обнял взволнованную жену, погладил ее по голове.

– Успокойся, девочка, будем надеяться, что ты права. Все, не плачь, когда дети приезжают?

– В воскресенье утром, у них уже билет на субботу. Да, Сережа, я хотела спросить – ничего, если я девочкам постелю в столовой, а Тимура в комнате Жени положу, Женя не рассердится?

– Конечно, нет, чего ему сердиться? Он ведь по нескольку дней иногда пропадает у своей, как Петя выражается, дамы сердца. Ладно, девочка, пора ложиться.

Под утро Халиде приснился странный сон. Блестящий серебряный глаз поблескивал в тумане, в мозгу звучал голос и не голос – мысль:

«Только вам двоим под силу их остановить, только я могу вам помочь».

Испуганная, она проснулась, пытаясь удержать ускользавшее из памяти сновидение. Посмотрела на часы, тихо, чтобы не потревожить мужа, выскользнула из-под одеяла и отправилась на кухню готовить завтрак. Сергей не пошевелился, хотя в последнее время спал достаточно чутко. Впервые за много лет ему снилась погибшая дочь. Прижимая к груди руки, Таня пристально смотрела на него и говорила:

«Опасность, папа, опасность! Разорви континуум, разорви!».

Глава одиннадцатая

Из хроник Носителей Разума.

Согласно показаниям системы прогнозирования, источниками локального возмущения вероятности являются те Разумные Материки, что слились с Носителями Разума еще до Катастрофы. Они составляют ничтожно малую долю общего числа функционирующих на Планете Разумных Материков, но они – часть Носителей Разума и предназначены служить нашим задачам.

Строго следуя своей природе, Слившиеся с Носителями Материки совместно друг с другом создадут жесткие цепочки совокупностей событий. Функционируя или прекращая свое существование в цепи событий, они станут вехами, прокладывающими путь к установлению власти Разума на Планете.

Дианка и Лиза, предупрежденные матерью о приезде Анвара, напекли сладостей, но он с трудом заставил себя съесть кусок пирога.

– Девчонки, умираю – спать.

– Девчонки, только без никаких, – предупредил Тимур, – на моей кровати ему стелите, а я рядом на диване лягу – мы с ним ночью болтать будем.

– У тебя завтра с утра экзамен, – рассудительно заметила Лиза.

– Я могу и позже подойти, это вы, зеленые, к девяти спешите свои «неуды» получить.

– Почему это «неуды»? – вспыхнула Дианка. – У меня, если завтра химию на «отлично» сдам, повышенная стипендия будет.

– Ну и ладно, иди, зубри дальше свою химию.

– А у тебя когда последний экзамен? – спросил Анвар у Лизы.

– Послезавтра, а завтра последняя консультация.

– Ну и идите все, занимайтесь, а я спать лягу.

– А болтать? – встрепенулся Тимур. – Я от тебя ночью все равно не отстану, будешь мне американские анекдоты рассказывать – я про секс жуть, как люблю.

– Про секс тебе не анекдоты надо, иди себе девочку заведи, – фыркнула Лиза, – а то двадцать два года, а ума – как у первоклассника.

– На фиг они мне, бабы все дуры.

– Сам дурак! – это сестры ответили ему дружным хором.

Анвар расхохотался.

– Ладно, ребята, весело живете, но у вас, я смотрю, разговоры уже не те пошли. Стелите мне, я ложусь.

На кровати брата он уснул, как убитый. Призраки прошлого не беспокоили, и даже Тимур, несмотря на все свои попытки, так и не сумел его растолкать и подвигнуть на рассказ американских анекдотов о сексе.

С утра ребята разбрелись по своим делам, а Анвар, проснувшись и доев вчерашних пирожков, попытался заказать билет в Нью-Йорк, но никак не мог дозвониться. Около одиннадцати, когда он вертел телефонный диск, держа у уха трубку, влетела запыхавшаяся Дианка и с порога крикнула:

– Пять! У меня повышенная!

– Поздравляю, – больше Анвар ничего не успел сказать, потому что наконец-таки на другом конце провода ответил приятный женский голос.

Ему предложили на выбор – улететь сегодня или через два дня. Подумав, он решил, что в Москве ему делать в сущности нечего. Окончив разговор и повесив трубку, пошел на кухню к Дианке, собиравшей со стола посуду.

– Так, говоришь, повышенная?

– Представляешь, такой паразит – не хотел ставить «пять», по всему курсу гонял. А ты завтракал? Сейчас я посуду домою, потом сварю тебе что-нибудь вкусненькое, а потом побегу за маслом – в угловом магазине очередь стоит, масло дают.

– Не надо вкусненького, я сейчас уезжаю.

– Да ты что! – от огорчения у нее вытянулось лицо. – Ты же вчера ничего не сказал.

– Только что заказал билет – в четырнадцать тридцать самолет, другого не было. Мне еще нужно будет выкупить билет и прочее, так что минут через сорок нужно выходить. Жалко с ребятами не попрощался, поцелуй их от меня, а с Тимкой я еще созвонюсь.

– Я тебя провожу, – она со вздохом стащила с себя передник.

– Ни в коем случае!

– Ну, до метро хотя бы доведу, а то ты еще заблудишься – столько лет здесь не был. И потом, мне дома все равно неохота сидеть – прогуляюсь, в библиотеку схожу, потом, может быть, в кино. А за маслом пусть Тимка стоит, раз он такой умный, а то я в прошлый вторник три часа стояла. Ой, как жалко, Анварчик, ну почему ты уезжаешь?

– Да мне и самому жалко.

Через полчаса, когда Анвар уже собрался, Дианка сидела у стола и аккуратно дописывала круглым почерком:

«… в библиотеку, потом в кино. Приду часа через три, – она подумала, и исправила, – четыре. Если задержусь – позвоню».

После трагедии, случившейся одиннадцать лет назад, Халида установила в своей семье незыблемый закон: каждый, хотя бы ненадолго отлучаясь из дома, обязан сообщать остальным, где находится и когда вернется, а если что-то изменится, то непременно звонить и предупреждать. Даже живя без матери, Тимур и девочки никогда не нарушали это правило.

– Все, вперед, – положив записку на видном месте, Дианка побежала в прихожую надевать сапоги и шубку.

У метро Анвар в последний раз обнял и расцеловал сестренку.

– Будьте все умниками, не деритесь и держите хвост трубой. Дальше не провожай, в метро я уж как-нибудь дорогу найду.

Дианка постояла, печально глядя ему вслед, потом медленно пошла прочь. Ей было грустно, и уже не хотелось ни в кино, ни в библиотеку. Опечаленная отъездом брата, она брела, глядя себе под ноги и не замечая медленно следовавшего за ней автомобиля.

Самсонов видел, как они прощались у метро, но подойти не решился – двенадцать лет назад, когда они с Анваром виделись в последний раз, тот был уже почти взрослым и вполне мог его узнать. Обогнав Дианку, он остановился и, открыв дверцу, выбрался из машины.

– Диана, какая встреча!

Узнав его, девушка удивилась и обрадовалась.

– Ой, здравствуйте, Леонид! – она протянула ему руку в варежке. – А как вы меня узнали? Когда я в шапке нас с Лизой никто различить не может.

– А я, видите, различил. Что вы здесь делаете?

– Я живу в этом районе, вам разве Женя не говорил?

– Может, и говорил, но я запамятовал, – накрыв маленькую ладошку второй рукой и не выпуская ее, он смотрел на девушку сияющими глазами. – Садитесь, довезу до дома.

– Ой, нет, спасибо, я хотела прогуляться, – ей стало неловко, – я… понимаете, я сегодня сдала последний экзамен. На «отлично», – уточнила она, как будто для него это было столь важно.

Из груди его вырвался тихий и нежный смешок.

– Ну, раз на «отлично», я вас просто обязан прокатить. Садитесь, гулять сейчас холодно.

И Дианка, решившись, забралась в теплый салон.

– Куда едем? – включая зажигание, спросил Самсонов. – Приказывайте, сегодня весь мир принадлежит отличнице.

– Да мне все равно, а вы здесь зачем – по делам?

– Были дела, я их уже закончил и сегодня уезжаю в Париж.

– Ой, в Париж! А у меня брат сегодня тоже уехал – в Америку.

– Родной брат? Тимур?

– Двоюродный. Он физик, его пригласили там работать. И, знаете, он хочет, чтобы Тимка тоже к нему приехал – когда закончит университет.

– Что ж, это правильно, в Америке у Тимура будет больше возможностей, я уже говорил это, когда мы были в ресторане.

Дианка посмотрела в окно – они слились с потоком машин и быстро ехали по Профсоюзной улице к центру.

– Как быстро едем – уже Новые Черемушки проехали. Днем хорошо – нет пробок.

Возле магазина «Березка» Самсонов внезапно притормозил.

– Знаете, я хотел попросить вас об одном одолжении: моя дочь сегодня тоже сдала экзамен, и я хочу сделать ей подарок – какое-нибудь украшение. Поможете выбрать?

Лицо Дианки слегка вытянулось.

– У вас есть дочь? Вы не говорили. А она большая?

– Как вы. Поэтому я и прошу вас помочь.

– Странно, вы такой молодой. А что вы хотите ей купить? Золото сейчас не купишь – если даже бывает, то такие очереди, что с ума сойдешь.

Самсонов негромко засмеялся.

– Естественно, люди хотят хоть во что-то вложить свои деньги. Но купить можно все, что угодно, было бы желание.

Не заходя в торговый зал, он провел девушку прямо в кабинет администратора. Толстый чернявый мужчина, поднявшись им навстречу, угодливо заулыбался.

– Здравствуйте, здравствуйте, меня предупредили.

У Дианки глаза на лоб полезли при виде блеска разложенных перед ней украшений, но Самсонов холодно покачал головой.

– Уберите, моя дочь предпочитает бриллианты.

– Пожалуйте, есть хорошая вещица.

При виде бриллиантового кулона в золотой оправе Дианка даже руками всплеснула от восторга.

– Какая прелесть!

– Вот это и возьмем, – Самсонов небрежно бросил чернявому две толстые пачки банкнот в банковской упаковке, – покажите, как это надевается.

Продолжая улыбаться, тот застегнул замочек на шее девушки и, отступив, зацокал языком:

– Мадемуазель, вам удивительно идет, поцелуйте вашего папу за такой подарок.

Самсонов крепко взял ее за локоть прежде, чем она успела ответить.

– Идем.

В машине Дианка закинула руки назад, чтобы расстегнуть замок, но у нее не получилось.

– Помогите, пожалуйста, – попросила она Самсонова, – у меня никак не выходит.

Он посмотрел на нее странным взглядом.

– А вам действительно идет. Очень. Вы похожи на вашу маму?

Дианке стало неловко.

– Говорят, что да, но мама у меня очень красивая, я не такая. Так помогите же это снять.

– Зачем? Оставьте себе.

– Да вы с ума сошли! Вы просто ненормальный!

Самсонов удержал ее руки – иначе она разорвала бы тонкую цепочку, пытаясь ее сорвать, или, что более вероятно, порезала бы себе шею.

– Почему вы так сердитесь Диана? Считайте, что это вам награда за отлично сданный экзамен.

– Какая награда, вы купили это для вашей дочери!

– У меня нет никакой дочери, у меня вообще никого нет на этом свете, я хотел сделать подарок вам, неужели это такое преступление?

– Это же просто шантаж какой-то, – девушка опустила руки и неожиданно всхлипнула, – как вам не стыдно!

Он улыбнулся и тронул машину.

– Почему мне должно быть стыдно? Разве стыдно делать подарки?

– Все равно, вы должны это забрать!

– И куда я это дену? Вы же умная девушка, Диана, и понимаете, что я не могу везти бриллиант во Францию – у меня первый же таможенник заберет его и прикарманит.

– Отдайте обратно в магазин и возьмите свои деньги.

– Магазин не принимает назад ювелирные украшения. Так что, видите, выхода нет – придется вам оставить это себе. Не обижайте меня, примите подарок.

– И что вы от меня за него потребуете? – Дианка вся напряглась и, положив руки на колени, смотрела прямо перед собой. – Вы что, считаете, что я совсем дура?

– Я так не считаю, – с нежностью проговорил он, – и ничего от вас не потребую. Но если хотите меня поблагодарить, сделайте то, что советовал тот мужчина в магазине – поцелуйте меня.

– Он сказал поцеловать моего папу, а вы не мой папа!

– Да, – голос его прозвучал глухо, – вы правы, я не ваш папа. Что ж, тогда не целуйте.

Сердце девушки внезапно пронзила жалость.

– Да я вас и просто так могу поцеловать, без бриллианта, – повернувшись к нему, она быстро коснулась губами его щеки, – но эту штуку вам все равно придется забрать.

– Давайте так сделаем, вы пока оставите бриллиант у себя, а когда я вернусь, мы решим.

– Ну… ладно. Я отдам вам, когда приедете.

– Вот и договорились. Сейчас я отвезу вас домой, но там вы бриллиант снимите – не выходите с ним на улицу.

Дианка немного успокоилась.

– А вы не опоздаете на ваш поезд? – спросила она.

Самсонов беспечно махнул рукой:

– Опоздаю – ничего страшного, поеду на другом.

– Нет, что вы! Езжайте на вокзал, а я выйду и поеду домой на метро. «Профсоюзная» – как раз наша ветка.

Подумав немного, он сказал:

– Сделаем немного иначе – вы доедете со мной до Белорусского вокзала, там нас встретит Женя Муромцев, я должен оставить ему машину. Вот он и довезет вас до дома. Согласны?

Дианка слегка поежилась, но отказаться было неудобно.

– Ну… хорошо. Только не опоздайте.

– Как скажете, – не доезжая до Баррикадной, Самсонов свернул налево, пояснив: – Лучше ехать здесь, возле Планетария всегда такой застой, что не проедешь.

– Говорили, что не москвич, а так хорошо знаете Москву.

Он буркнул в ответ что-то невнятное, но Дианка не слушала – ей вдруг стало очень жарко. Самсонов, взглянув на ее раскрасневшееся личико, посоветовал:

– Снимите шубку, Диана, и бросьте ее на заднее сидение. Давайте, я помогу вам, вот так.

Переулками он быстро добрался до Грузинского вала и минут через пять припарковал машину у Белорусского вокзала.

– Наконец! – Дианка с облегчением вздохнула и потянулась за шубой, но Самсонов ее остановил.

– Сейчас подойдет Евгений, и вы с ним поедете обратно, не одевайтесь.

– А когда вы вернетесь из Парижа?

– Не знаю, – медленно проговорил он, – может, через месяц, может, через год. Может, вообще не вернусь.

– Как, а… бриллиант?!

Губы его тронула печальная улыбка.

– Пока я не приеду за ним, считайте его своим. И вспоминайте меня… иногда.

От его тона у нее почему-то сдавило горло и защекотало в носу.

– Послушайте, Леонид, а вы сами… вы не хотите меня поцеловать?

В глазах Самсонова мелькнула смешинка, брови взлетели кверху.

– А знаете – хочу, – весело согласился он.

– Ну…тогда поцелуйте.

Зажмурившись, она повернула к нему лицо, подставив полуоткрытые губы. Обняв хрупкие девичьи плечи, Самсонов бережно поцеловал ее в лоб, прижался щекой к щеке и на мгновение застыл, еле слышно прошептав:

– Девочка моя, родная.

– Здравствуйте, шеф!

Самсонов торопливо отстранился от девушки – снаружи в машину заглядывал Женя Муромцев. При виде Дианки глаза его сначала округлились, потом понимающе сузились, взгляд на мгновение впился в бриллиант на ее груди.