Текст книги "Минус одна минута. Книга вторая. Маски приоров"

Наверх они поднялись минут за сорок: на горной тропе Император вдруг проявил неожиданную строптивость и то и дело останавливался, начиная внимательно рассматривать что-то у себя под ногами. Торопить его никакого смысла не было: за горой уже начинало розоветь. Если возможности имеющегося телескопа не позволяют Галилею видеть звезды днем, то сейчас ему самое время ложиться спать после праведных ночных трудов. Если же его телескоп пригоден для дневных наблюдений, то торопиться тем более некуда.

Именно это Тимофей с удовольствием и разъяснил Герману, когда они спешились на самом верху горы, на всякий случай стараясь не производить шума. Лошадей привязали рядом со спуском на тропу, и Тимофей негромко отдал последние инструкции:

– Двигаемся в разные стороны. Ты проходишь километр и садишься. Ни единого звука! Ждешь полчаса. Если ничего не услышишь – идешь дальше. И так до завтрашнего утра. Еда у тебя будет. Если вдруг ты его все-таки найдешь – себя не обнаруживаешь, смотришь, что будет происходить. Запоминаешь любую мелочь. Любую, слышишь?! Ждешь до тех пор, пока он не уйдет, а потом со всех ног несешься ко мне. Если до завтрашнего рассвета ничего не увидишь, возвращаешься сюда и ждешь, пока я вернусь.

– А что будет, если его увидите вы? – полюбопытствовал Герман. – Я-то как об этом узнаю?

– Если ты вернешься сюда завтра после рассвета, подождешь меня до полудня, и меня не будет – значит, его нашел я. Тогда ты возвращаешься домой, – хладнокровно объяснил Тимофей.

Герман скептически вздернул брови, но промолчал.

Они поделили поровну еду из рюкзака Тимофея, взяли по большой фляжке с водой и без слов разошлись в разные стороны.

…К обеду Тимофею его идея насчет такого способа поиска уже не казалась такой уж блистательной. Солнце, предчувствуя грядущую сдачу позиций, решило на исходе лета оттянуться в полную силу и жарило совершенно немилосердно. Литр воды представлялся издевательской каплей на фоне здешней суши. Интересно, что пил Стас, путешествовавший по этим самым горам три года назад? Если верить, что ему попался здесь какой-то источник, то Тимофею пока явно повезло меньше, и он упрятал флягу на самое дно рюкзака, дабы уберечь себя от лишних искушений. Помогало это мало.

Никаких звуков, которые могли бы его заинтересовать, не было и в помине. Время от времени особо сильный порыв ветра заставлял листву исполнять еле слышную мелодию, но это скорее раздражало, нежели обнадеживало.

Теперь Тимофей сидел на каждой очередной километровой отметке не по полчаса, а намного дольше: он уже не столько прислушивался, сколько мучительно напрягался в переборе других способов поиска тайного жилища Галилея – или хотя бы какой-нибудь мелочи, которая могла бы помочь в таком поиске Асе. Правда, для этого ей сначала придется все рассказать, а это для Тимофея было самым последним вариантом. Все прочие варианты предполагали, что Галилея он отыщет сам, и тогда от Аси ему придется скрывать лишь время их первой встречи. О том, что поиски могут не привести ни к какому результату ни сейчас, ни в отдаленном будущем, ему даже думать не хотелось.

К вечеру стало легче: в наступившей прохладе вода перестала быть навязчивой идеей. Поутихло и раздражение от бессмысленности собственных действий. Никаких новых идей ему в голову так и не пришло, зато по каким-то загадочным причинам вернулся прежний оптимизм: Галилея он найдет. Быть такого не может, чтобы человек, один раз уже вышедший из подполья, не сделал бы этого снова – тем более когда кто-то так этого хочет, как хочет этого Тимофей.

Он даже начал снова по-честному прислушиваться, но вторая бессонная ночь привела к тому, что он не был вполне уверен в собственных ощущениях. Время от времени ему казалось, что он слышит вдали торопливые шаги Германа, но снова и снова это оказывалось обманкой. Пару раз ему даже послышались голоса, но оба раза далекий диалог заканчивался тем, что Тимофей, вздрогнув, с удивлением просыпался.

Когда линия горизонта начала смутно светлеть, Тимофей с облегчением поднялся с повлажневшей травы, закинул за спину изрядно полегчавший рюкзак и зашагал к точке встречи. Ему в помощь поднялся довольно сильный ветер, и ласкающая щеки подвижная прохлада словно бы растворила последствия двух ночей без сна. Он шел легко и без сожалений о зря потраченном времени: на задворках сознания маячила надежда на то, что в последний момент могло повезти Герману.

Однако когда Тимофей добрался до покинутых на целые сутки лошадей, Герман был уже там, и последняя надежда растаяла так же окончательно, как и все предыдущие.

Они обменялись невыразительными взглядами и начали собираться в путь. Вдруг Герман спохватился:

– Вам воды хватило? А то я источник нашел.

Не говоря ни слова, Тимофей протянул руку, и Герман вложил в нее тяжелую фляжку.

Тимофей начал жадно пить, запрокинув голову. Герман молча смотрел на то, как судорожно ходит кадык хозяина, но где-то на середине фляги забеспокоился:

– Не забывайте, нам еще обратно ехать.

Не обращая внимания на его слова, Тимофей допил все до дна и безмятежно сказал:

– А мы сейчас домой не поедем. Зачем днем светиться на Равнине? Дождемся вечера – тогда и двинем.

– А зачем тогда нужно было заканчивать поиски на рассвете? – изумился Герман.

– Ты считаешь, это были поиски? – ядовито возразил Тимофей. – Мне так не показалось.

Герман непонимающе пожал плечами и умолк. Тимофей кинул фляжку ему обратно и растянулся на траве.

– Вы хотите, чтобы я вернулся к источнику?

– Можешь просто поцеловать фляжку, если хочешь, – и Тимофей сладко свернулся калачиком.

Эктор скорбно посмотрел на спину хозяина, вздохнул и ушел.

До вечера оба безмятежно спали. Первым проснулся Тимофей, с укором глянул на продолжавшего похрапывать Германа и дотянулся носком ботинка до его ноги.

– Эй, родной! Кончай ночевать, скоро стемнеет.

Герман вытаращил сонные глаза и завертел головой.

– Не крути головой, оторвется, – посоветовал Тимофей. – Приходи в себя, доедим что осталось и двинемся. А то уже очень хочется помыться – и в коечку. Как-то устал я от природы.

Осталось у них немного – по куску зачерствевшего хлеба и согревшемуся за день огурцу, поэтому ужин много времени не отнял: луна еще не набрала всей своей яркости, когда прозвучала команда «по коням».

Застоявшиеся лошади с готовностью подставили отдохнувшие спины под осоловевших всадников и не спеша двинулись вниз по тропе.

Теперь уже не только Император, но и Тренер начал проявлять необъяснимый интерес ко всему, что попадалось под ноги: накопившийся больше чем за сутки лошадиный энтузиазм требовал применения.

В какой-то момент ехавший впереди Герман задремал в седле, и хитрый Тренер тут же остановился и начал объедать листья с оказавшегося рядом куста. Император тут же пристроился рядом и разделил трапезу. Убаюканный Тимофей приоткрыл слепленные дремотой глаза, отметил, что никто никуда не едет, и снова задремал. Лошади полакомились, соскучились и тихо продолжили путь вниз.

Первым, услышав впереди голоса, очнулся Герман и тут же осадил Тренера. Следом остановился Император, и проснувшийся Тимофей хриплым голосом спросил:

– Что?

– Тихо, – прошептал Герман. – Слушайте.

Они прислушались. Судя по звукам, у подножия горы собралось немало народу. Из общего возбужденного гула то и дело выплескивались отдельные слова и целые фразы, но понять их смысл отсюда, с тропы, не получалось.

Тимофей закрыл глаза и попытался почувствовать общее настроение собравшихся людей. Ничего определенного понять ему не удалось, и он подал Императора чуть вперед, поближе к Герману:

– Как они настроены, по-твоему?

Герман пожал плечами:

– Мне кажется, мирно. Едем вперед или пережидаем?

– Черт их знает, сколько придется пережидать, – с досадой заметил Тимофей.

– Кто едет первым? – спросил эктор.

Тимофей задумался: вопрос был немаловажным, хотя было и непонятно, с какой именно точки зрения. Так ничего и не придумав, он на всякий случай сказал:

– Посторонись, – и выехал вперед, слегка пришпорив Императора. – Держись позади, а дальше решай сам.

Съехав к самому подножию горы, он осторожно двинулся вперед, напряженно вслушиваясь в становящиеся все более различимыми голоса.

Наконец полоса низкого леса, тянувшаяся вдоль подножия, закончилась, Тимофей выехал на открытое пространство и растерянно остановился.

Перед ним волновалась толпа ничуть не меньше той, что собралась недавно на ранчо Маргариты – пожалуй, дальше побольше. При виде Тимофея толпа замерла на несколько секунд, а потом взорвалась приветственными возгласами. Рев, аплодисменты и восторженные крики продолжались долго, и на протяжении всего этого времени Тимофей молился про себя, чтобы Герман догадался не появляться из тени.

Наконец все стихло, и Тимофей с хорошо разыгранным смущением спросил, не забыв позаботиться о том, чтобы его голос далеко разнесся по Равнине:

– Что вы здесь делаете, братцы? Бессонница замучила?

Прокатился вал общего довольного смеха, и на его излете от толпы отделился Антон, муж казачки Ульяны, благоговейно спросивший:

– Ты ведь снова встречался с Галилеем?

Долина

…Когда все питеки уже были внутри поселения, Лилия за плечом у Стаса ахнула и указала пальцем на окраину леса. Стас с трудом отвел взгляд от точки прорыва и похолодел: от леса в сторону пролома в частоколе двигалось еще несколько десятков питеков. Видимо, первая группа была выслана на разведку, а теперь выбраться рискнули и все остальные. Толково, ничего не скажешь…

– И что делать? – напряженно спросила Лилия. – Мы же не можем просто смотреть…

– Почему? – пожал плечами Стас. – Ничего страшного не происходит, это ведь не танки, в конце концов. Посмотрим, что будет дальше.

Лилия с удивлением покосилась на него и снова уставилась на разворачивавшуюся перед ними картину.

Заметно увеличившиеся в числе питеки действительно ничего страшного пока не делали: они с любопытством обозревали строения, хватали то один, то другой предмет и внимательно обследовали его.

На крыльцо одного из дричевских домов выскочила девушка, увидела посреди ухоженного огорода пару любознательных питеков, сосредоточенно выдергивающих что-то из земли, и в панике метнулась обратно в дом.

Еще один встревоженный дрич выбрался из дому и обнаружил прямо перед собой питека, усердно пытающегося сплющить камнем стоящее во дворе ведро. Этот дрич был явно не готов стерпеть посягательства на его имущество и с гневным криком кинулся на хулигана. Перепуганный питек в ужасе бросил камень и шарахнулся в сторону. Ободренный успехом дрич погнался за ним, и питек, издавая предупреждающие соплеменников тревожные вопли, ретировался с частной территории.

Дрич-победитель схватил покалеченное ведро и брошенный питеком камень и начал колотить ими друг об друга. По всему поселению разнесся противный лязг, и из домов начали выбираться те, кому до сих пор удавалось оставаться в блаженном неведении.

Кто-то выбежал на улицу с горящим факелом и понесся вдоль улицы, размахивая своим оружием в надежде устрашить прорвавших оборонительные сооружения питеков. Ему не очень повезло: в какой-то момент путь ему преградил крупный питек раза в полтора шире. Факелоносец замер всего лишь на мгновение, но этого питеку оказалось вполне достаточно для того, чтобы попросту отнять горящую штуку.

Стас смутно припомнил какие-то страницы из школьного учебника истории: питекантропы не умели добывать огонь сами, но могли использовать, например, загоревшиеся во время грозы ветки. Не соврали историки: этот питек обращаться с такими ветками, похоже, вправду умел.

Обезоруженный поселянин присел от неожиданности, потом стремительно развернулся и помчался прочь.

– Ты по-прежнему считаешь, что ничего страшного не происходит? – негромко спросила Лилия, и Стас почувствовал в ее голосе явственный холодок отчуждения.

Он не успел ничего ответить, потому что по лестнице загрохотали чьи-то торопливые шаги, и на смотровой площадке появился расхристанный Зинин. Он сразу же бросился к перилам и, вжавшись в них грудью, с ужасом уставился вниз.

К этому моменту почти все население высыпало из домов. Мужчины носились, размахивая топорами и прочими потенциально опасными предметами, женщины в основном стояли с факелами в руках и жадно наблюдали за происходящим. Кто-то из самых беспечных (или самых любопытных) мам-морталок даже держал на руках орущих младенцев – видимо, полагая, что те с детства должны привыкать быть в центре событий.

Те питеки, которые до сих пор не пострадали в столкновении с разъяренным населением, продолжали жадно исследовать все новое и незнакомое. Кто-то из них радостно наматывал себе на шею кусок толстого каната, обнаруженного в сарае, кто-то пробовал на вкус росшие в дричевых огородах невиданные прежде овощи, кто-то с удовольствием расшатывал хлипкий штакетник…

У Стаса даже дыхание перехватило от странного сумасшедшего восторга: происходящее не казалось таким уж опасным, зато рушило все границы между возможным и невозможным.

Откуда-то справа раздался истошный женский вопль, и все трое машинально перевели взгляды в направлении звука. Прямо посреди улицы сидела на земле и жутко голосила молодая женщина, а улепетывавший от нее питек держал в руках младенца. Развевавшаяся у питека между рук размотавшаяся ярко-розовая пеленка придавала сцене совершенно сюрреалистический оттенок.

Кто-то из мужчин, находившихся неподалеку, рванулся следом за питеком-похитителем, но наткнулся на питека-пиромана, который до сих пор пребывал в полном восторге от оказавшегося в его руках факела и потому размахивал им из стороны в сторону. Мужчина попятился, и питек с младенцем в руках беспрепятственно понесся дальше.

Зинин в бешенстве заорал вниз:

– У тебя топор, идиот!

– Удобно отсюда советовать? – негромко осведомилась Лилия. – Стульчик принести?

Зинин дернулся, как ошпаренный, кинул на нее злобный взгляд и кинулся к лестнице.

– Не меньший идиот, – резюмировал Стас. – Пока он туда добежит…

Лилия долго и непонятно посмотрела на него, но ничего не сказала.

Внизу мужчина с топором и сам вспомнил, что вооружен, и замахнулся на питека. Тот, естественно, струсил и, перемахнув через оказавшийся неподалеку забор чьего-то двора, помчался в сторону леса. На его несчастье, пролом в частоколе находился отнюдь не в этом дворе, и питек заметался вдоль ряда жердей, размахивая факелом. В конце концов он рассудил, что добраться до выхода из западни ему сейчас важнее, чем сохранить огонь, и отшвырнул факел далеко в сторону. Конечно же, факел свалился на деревянное крыльцо дома, которое начало понемногу тлеть.

Ободренный своей победой над питеком, мужчина с топором снова припустил за питеком. Тем временем уже несколько человек с разных сторон начали охоту за похитителем младенцев. Тот затравленно огляделся, с размаху бросил ребенка наземь и тоже бросился на поиски путей отступления.

Охотники в немом ужасе проследили взглядом полет ребенка в ореоле развевающейся пеленки – никто из них явно не успел бы его подхватить – и одновременно вздрогнули, когда тряпичный комок в момент удара об землю издал странный, похожий на резкий хруст крик.

Лилия закрыла рукой рот, еще больше округлив налитые стоячими слезами глаза, а Стас, грубо выругавшись, треснул кулаком по перилам.

Внизу началась полная неразбериха: кто-то кинулся к умолкшему сразу после падения младенцу, кто-то погнал к лесу ополоумевших от страха несчастных питеков, кто-то побежал к разгоравшемуся дому… Там все было очень плохо: ветром огонь уже перебросило на два соседних забора и частокол.

В конце улицы появился Буряк с ружьем и несколько раз выпалил в воздух. Это придало бегущим питекам дополнительное ускорение, и через пару минут все они скрылись в лесу.

Когда все находившиеся на улице выстроились в цепочку и стали передавать друг другу ведра с водой, Стас снова выругался, отвернулся от происходящего и сполз на пол спиной по перилам. Лилия, не глядя на него, села напротив и тоже прислонилась спиной к перилам.

– Почему ты не пошел туда? – спустя некоторое время невыразительно спросила она.

Стас поразмыслил немного и попытался объяснить то, что ему самому пока оставалось не слишком понятным:

– Сначала не происходило ничего страшного… Ну, я и решил: а зачем? Сами справятся. А потом, когда с ребенком… Я все равно уже не успевал. И снова подумал: а если бы мы с тобой уже улетели? Они ведь справились бы, правда? Ты знаешь, мне даже страшно не было… Было же очевидно, что питекам просто стало любопытно.

– Почему ты не пошел туда? – будто не слыша его слов, повторила Лилия.

Стас разозлился:

– Сама подумай, а? Слова свои вспомни… – и, рывком поднявшись, сбежал вниз по лестнице.

Он вошел в матушевский кабинет и, тяжело вздохнув, огляделся. Развешанные по стенам фотографии питеков выглядели немым укором ему, и он с беспощадной ясностью понимал: это вовсе не потому, что он не стал участником оборонительных мероприятий, а потому, что сегодняшний ужас вообще случился.

Яростно грохнула входная дверь. В несколько гулких шагов по коридору промчался Буряк, влетел в кабинет и, швырнув на пол уже ненужное ружье, бухнулся на диван. Стас молча смотрел на него до тех пор, пока дверь снова не хлопнула, и в дверном проеме не появился Зинин с гримасой ожесточения на лице. За ним виднелся Василёв, весь в грязи и с обожженными руками, но невозмутимый, как всегда.

Стас снова вздохнул и тяжело произнес:

– Если вы собрались устроить мне судилище, то подождите пару минут. Я Лилию позову, она к вам с удовольствием присоединится, – и он отодвинул Зинина, чтобы пройти в коридор. Тот саркастически фыркнул и брезгливо подался назад, но тут Василёв сказал:

– Я схожу наверх. Она там?

Не дожидаясь ответа, он зашагал к задней двери.

Стас вернулся в кабинет, выдернул один из стульев на середину и уселся на него верхом.

Когда Василёв вернулся с Лилией, она сразу забилась в дальний угол кабинета и съежилась там, ни на кого не глядя.

– Ну? Какие у вас ко мне претензии? – вызывающе поинтересовался Стас. – Вы сами-то там сильно помогли?

Буряк без особых эмоций проронил:

– Ты их создал.

– И что?! Я же вам сказал: я этого не планировал. Я даже не понял, как вообще это получилось!

Подал голос Зинин, до сих пор бесновавшийся молча:

– Если тебя вырвет, это тоже будет не нарочно, но ты же уберешь за собой? Или нет?

– Я, конечно, не каждый день вижу, как кого-то тошнит… Но мне почему-то кажется, что человеку, которого только что вырвало, обычно очень плохо. Так что сильно подозреваю, что убирают за ним другие, – все с тем же тоскливым вызовом отозвался Стас.

– То есть нам тебя еще пожалеть? – взвился Зинин. – Бедолага, у него чисто случайно получилось создать убийц… Давайте мы поскорее за ним подчистим, а то он окончательно распереживается!

Стас огрызнулся:

– Да не надо меня жалеть! Просто вы уж постарайтесь быть последовательными, ладно? Вы меня упрекаете сначала за то, что я веду себя как хозяин здешних мест, а теперь – за то, что я не действую по принципу «без меня все пропадут». Может, сперва разберетесь, чего вы на самом деле от меня хотите?

Василёв рассудительно уточнил:

– Питеки – не убийцы, они просто хотели посмотреть, что у нас тут есть. С ребенком получилось случайно, насколько я понял.

– Он жив? – вскинулся Стас.

– Неизвестно. Его Цветана сразу к себе забрала, – нехотя ответил Буряк.

– И вы, разумеется, убеждены, что если бы я с самого начала спустился вниз, с ребенком ничего бы не произошло? Питеки тут же учуяли бы во мне своего создателя и послушно побрели в лес? – ядовито заметил Стас, обшаривая присутствующих злым взглядом.

Неожиданно Василёв не спеша пересек комнату и присел перед Стасом на корточки:

– Не кидайся на нас. Честно говоря, лично я совсем не уверен, что ты нужен был внизу. Просто хотелось бы понять, как ты ко всему происходящему относишься, а то как-то странно…

Стас недоуменно уставился на него: поддержки с этой стороны он ожидал в последнюю очередь – особенно учитывая обычное василёвское немногословие.

Он немного подумал и решительно объявил:

– То есть вам нужен мой меморандум о намерениях? Будет вам меморандум. Я намерен оставить здешний народ на произвол судьбы. Помнится, Юра, – и он отвесил издевательский поклон в сторону набычившегося Зинина, – ты сам говорил: я сделал для них все, что мог. Дальше пусть разбираются сами. Если вы сочтете нужным, я могу больше вообще здесь не бывать – во всяком случае, по вашим делам. Если мне приспичит встретиться с Сандипом – я, конечно, прилечу, но могу никому на глаза не показываться, если пожелаете. Мне очень жаль, что сегодня все случилось так, как случилось. Правда, жаль. Если бы я мог – я бы сделал так, чтобы питеки исчезли. Пока мы частокол строили, я понял: мне они не нужны. Мне нечего с ними делать. На самом-то деле я хотел не как-то там их исследовать, а посмотреть, что получилось бы у Матушева. Хотя я думаю, что у него все равно не получилось бы того, что меня интересует.

– Это почему же? – воинственно нахмурился Зинин.

Стас усмехнулся:

– А ты подумай: человек на Земле мечтает провести такой эксперимент. Он не планирует, не хочет, не намеревается – он именно мечтает. Хорошо мечтает, сильно – ничего не скажешь. Потом он оказывается здесь, но он ведь обычный человек! Не может обычный человек реально планировать эксперимент, результаты которого он увидит через полмиллиона лет! Ну не может, и все! Ведь даже для нас здесь бессмертие – штука совершенно абстрактная. Это скорее про то, что мы можем не бояться смерти, что мы проживем долго – но и только! Вы действительно считаете, что Матушев сидел вот тут… – и он ткнул пальцем в диван, на котором грязной печальной кучей обосновался Буряк. – Сидел он тут и думал, как будет жить пятьсот тысяч лет и даже дольше?! Да не смешите меня! И когда он понял, что ждать полмиллиона лет – это вообще непредставимо, он наверняка поставил себе какую-то другую задачу, о которой мы вообще ничего не знаем!

Василёв флегматично заметил:

– Вернись в семью.

Стас махнул рукой и с досадой закончил:

– Так вот как только я это понял, сразу стало ясно: питеки мне ни на черта не сдались. Но убрать их я не могу, придется вам с ними жить. Сами по себе они не хищники, не великаны – то есть жить с ними можно. И мне, уж простите, все равно, как именно вы с ними будете договариваться, поскольку это точно не смертельно. Во всяком случае, если вы не будете вести себя, как перепуганные идиоты. Я все сказал, привет вам.

Он демонстративно раскланялся во все стороны и снова уселся на стул, вцепившись в его спинку дрожащими то ли от злости, то ли от отчаяния пальцами.

Внезапно Лилия произнесла из своего угла:

– Если бы ты это сказал до появления питеков – все было бы по-другому.

Ее голос звучал прохладно и одновременно тоскливо, но она так и не посмотрела на Стаса.

– Мы закончили? – отстраненным тоном спросил Стас. – Или вы еще приговор будете выносить?

Лилия вздохнула и вышла из комнаты. Мужчины переглянулись и тоже, как по команде, встали.

В коридоре снова хлопнула дверь.

– Это еще кто? – устало вздохнул Буряк.

Шаги по коридору звучали неуверенно, как будто бы человек впервые оказался в этом доме.

Василёв позвал:

– Ау! Мы здесь.

На пороге комнаты появился человек, чья сутулость происходила, казалось, от тяжело свисающих под тяжестью огромных мышц плеч. Глубокие залысины открывали большую часть загорелого черепа, испачканного сажей и чем-то еще. Его упрямое лицо с плотно сжатыми темными губами было обожжено справа, и потому, когда он говорил, то слегка морщился от боли. Его левый висок почему-то оставался относительно чистым, что позволяло видеть: инфинита там нет.

– Там народ собрался, – сообщил он, пристально глядя на Стаса. – Нужно кое-что решить.

Стас пожал плечами и отвернулся, кинув вызывающий взгляд на Зинина. Он отрывисто спросил у вошедшего:

– Макс, не знаешь, ребенок жив?

Макс отрицательно покачал головой, потом, спохватившись, уточнил:

– Пардон, я просто не знаю, – и снова перевел требовательный взгляд на затылок Стаса. – Стас, народ хочет тебя видеть.

– На кой черт я вам сдался? – неприязненно проворчал Стас, не оборачиваясь и засовывая кулаки в карманы, чтобы спрятать продолжающие дрожать пальцы.

– Пошли, – зло бросил Зинин, обходя Стаса и направляясь в коридор.

За ним последовали остальные.

И что делать, хотелось бы знать? Что будет, если все-таки плюнуть на всех и никуда не пойти? Найти Лилию и поговорить с ней один на один… Хотя совершенно непонятно, захочет ли она сейчас с ним говорить.

Впрочем, это непонятно при любом раскладе. Если же пойти за остальными, наверняка придется вести очередное народное вече.

Сказать всем то же самое, что он только что сказал друзьям? Категорически нельзя. Тогда зачем идти? Дальше – по кругу…

И Стас, помедлив еще немного, все-таки упрямо вздернул подбородок и пошел к входной двери.

Когда он вышел наружу, собравшаяся на площади толпа зашумела весьма разнообразно: общего отношения к стоящему на крыльце Стасу не было. Он прислонился к притолоке и подтолкнул вперед Зинина. Тот буркнул что-то непонятное, но очень недоброе, и сделал два шага вперед.

Толпа снова загудела – на этот раз удивленно.

Хорошо хоть, что сразу не освистали. Или просто еще не время? Достаточно потерпеть – и все будет?

Зинин без особого энтузиазма спросил у народа:

– Что делать будем?

Вперед вышел тот самый мортал Макс с упрямым лицом и, обращаясь все-таки к Стасу, сказал:

– Мы тут поговорили между собой… В общем, мы решили, что этих обезьян надо уничтожить.

По площади прокатился одобрительный гул, в котором терялись редкие протестующие возгласы. Когда все стихло, откуда-то из задних рядов донеслось скептическое:

– А с чего вы взяли, что их можно убить? Если они экторы…

Все возбужденно загалдели и зашикали на спросившего. Зинин вгляделся в задние ряды и позвал:

– Георгий Адамыч, не прячься. Выйди к нам, – и, обращаясь ко всем остальным, грозно добавил: – Георгий Адамович у нас биолог, так что утихните там!

Георгий Адамович с трудом протиснулся в первый ряд и спросил:

– А что я еще-то могу сказать? Если они экторы – мы их не убьем, это все знают. Они будут мучиться, но рано или поздно выздоровеют.

– И как узнать?

Это была Алена, на сей раз демонстративно державшая под руку своего эктора, бывшего точной копией Стаса. До сих пор она старалась не показываться на людях в такой странной компании. Интересно, что она хотела выразить сегодняшним демаршем? И к кому при этом обращалась? Стас тряхнул головой, отгоняя от себя отнюдь не самые важные в нынешних обстоятельствах вопросы. Оказалось, вовремя – с правого края площади донеслось веселое:

– Да очень просто: отловить одного и отрубить ему голову! А потом посмотрим, как он выздоровеет!

Кстати, а как на самом деле инфинит, указывающий на бессмертие его обладателя, может защитить от такого примитивного, но подозрительно надежного способа убийства? Странно, почему-то прежде Стас никогда об этом не задумывался. Может, при таком ударе вокруг шеи образуется какое-нибудь защитное поле? Тут он ощутил некоторую неловкость оттого, что сейчас этот вопрос занимал его куда больше, чем ведущиеся переговоры, и усилием воли вернул себя на площадь.

Площадь тем временем окончательно развеселилась, отчего Стас снова почувствовал себя неуютно: ему совершенно не нравилась идея уничтожения несчастных питеков – а еще больше не нравился почти всеобщий восторг, вызванный этой идеей.

Тут на всю площадь закричала Алена, ради такого случая отцепившаяся от руки своего спутника:

– Вы что, с ума сошли?! Это ведь даже не обезьяны, это почти люди! Они ничего плохого не хотели!

Ответом ей был возмущенный рев. Она попыталась снова заговорить, но ей не дали произнести больше ни слова:

– Да уж, не хотели!

– Скажи это Дашке!

Дашкой, судя по всему, звали ту, чьего младенца стащил питек. Сейчас она яростно кричала что-то, неразличимое в общем гвалте.

Забавная история: мать проявляет чудовищную беспечность – а виноваты питеки! Решительно непонятно, почему кто-то должен заботиться о твоем ребенке больше, чем заботишься о нем ты сама…

– Ты понятия не имеешь, чего они хотят!

– Это звери, а вовсе не люди!

Стас поморщился, дернул Зинина за рукав и прошипел ему на ухо:

– Эй, председатель, ты собираешься вести собрание?

– Становись на мое место! – огрызнулся Зинин, но руку все-таки поднял, призывая площадь к тишине.

Собравшиеся успокоились не сразу: как только становилось чуть тише, кто-нибудь снова кричал что-то возмущенное Алене или просто в пространство – и все начиналось снова. Не выдержав, Василёв издал свой коронный разбойничий свист, и все тут же затихли. Воспользовавшись паузой, Зинин заявил:

– Я считаю, что противоположное мнение тоже нужно выслушать.

Толпа снова разбушевалась: Зинина явно не считали правомочным председателем собрания. Стас уже набрал было воздуху, чтобы вмешаться, но заметил испытующий взгляд Буряка и передумал.

Василёв сделал шаг вперед и сунул в рот четыре пальца. Народ сразу затих, не дожидаясь свиста, и Соловей-разбойник невозмутимо вернулся на свое место. Зинин сделал приглашающий жест, предлагая Алене высказаться.

Она стремительными шагами подошла к крыльцу и повернулась к толпе, сердито сверкая глазами:

– Подумайте сами: такого нигде никогда не было! Мы с вами можем попробовать с ними общаться. Может быть, нам даже удастся научить их разговаривать, а вы хотите все это похоронить! И не надо думать, что вы будете героями, если их поубиваете. Вы будете просто убийцами! Хотите вечно чувствовать себя убийцами?!

Сутулый Макс, усмехнувшись, крикнул из первого ряда:

– Убивать могут морталы. Нам-то не придется чувствовать себя убийцами вечно. Пользуйтесь, ребятки!

Неожиданно вмешался Буряк:

– А как именно вы собираетесь их ловить? Насколько я понимаю, они живут в лесу, а лес большой. Вы их лет двадцать будете вылавливать – и то неизвестно, сможете ли всех переловить… Не лень? И чем вы будете их убивать? Надеетесь, они будут стоять и ждать, пока вы подойдете и треснете им по башке топором?

Когда раздался его спокойный голос, толпа затихла почти так же дружно, как делала это в тех случаях, когда говорил Стас. Молчание продолжалось еще некоторое время после того, как Буряк замолчал: судя по всему, его прагматизм произвел на присутствующих куда большее впечатление, чем страстная речь Алены.

Зинин, забыв о недавней размолвке, отклонился назад, к Стасу, и сквозь зубы быстро проговорил:

– Я объявлю голосование прямо сейчас. Что думаешь?

Стас не успел ответить, потому что снова заговорил мортал Макс: