Текст книги "Купчихи, дворянки, магнатки. Женщины-предпринимательницы в России XIX века"

Экономический перелом середины XIX века

Говоря о русском XIX веке, историки характеризуют десятилетия 1850–1860‐х годов как переломные в истории России. Экономически это время стало периодом структурных изменений, что выразилось, во-первых, в проведении хозяевами-собственниками массовой механизации крупных промышленных предприятий и, во-вторых, во внедрении кредитных отношений в систему взаимных расчетов между поставщиками сырья, производителями готового товара, торговцами в розницу (ретейлерами) и потребителями.

После воцарения в 1856 году Александра II наметились серьезные сдвиги во всех областях жизни. Историки рассматривают эти годы как время важной институциональной трансформации. Менялось законодательство, и в 1864 году была проведена судебная реформа, по которой был введен суд присяжных, учреждалась независимая адвокатура и усилена независимость прокуратуры. В 1861 году было отменено крепостное право для 23 миллионов крестьян (трети населения страны). Шел процесс децентрализации власти: было создано местное самоуправление в сельской местности и городах в виде земств (1864) и городской муниципальной администрации (1870). В местных органах власти избранные гласные-депутаты получили право решать вопросы местного хозяйства и частично использовать собранные в городе или губернии налоги для развития своих территорий.

Эпоха Великих реформ оказала существенное влияние на женское предпринимательство, поскольку ускорился уровень урбанизации и процесс переселения людей в города. В 1858 году в городах проживало 9,4 % из 68 миллионов человек, а в 1863 году – уже 10,6 % из 71 миллионов человек. В двух столичных губерниях уровень урбанизации был гораздо выше: в Санкт-Петербургской – 55,9 %, Московской – 28,1 %.

Система массового потребления товаров усложнялась. Людям, особенно в городах, надо было одеваться и обуваться, покупать хлеб в булочных и квас в квасных лавках, а не изготавливать их дома, как это делали деревенские жители. Это вызвало рост количества фабричных и ремесленных предприятий. Быстро развивалась система городской торговли. Как в промышленности, так и в торговле в этот период заметно увеличилось число женщин-предпринимателей.

XIX век часто называют «эпохой промышленной революции». Население разных европейских стран стало переходить от домашних промыслов, когда большинство предметов изготавливалось в семье и индивидуально, к массовому фабричному производству с применением станков.

Этот процесс начался в Англии в 1760‐е годы, а с 1790‐х охватил и другие страны. Промышленная революция в России запаздывала на 50–60 лет по сравнению с Великобританией и на 25–30 лет по сравнению с Германией. Считается, что в России процессы массовой индустриализации происходили в 1830–1880‐х годах. В эти шестьдесят лет возникло множество фабрик и заводов по всей стране. Прежде всего, это были текстильные предприятия, продукция которых была постоянно востребована для изготовления одежды. Но также развивались химические, машиностроительные, стекольные и керамические заводы.

Ход индустриальной революции в России отличался от западного. Поскольку Россия вначале отставала, парадоксальным образом в какой-то момент она смогла, как объясняют историки экономики, использовать преимущества своей «отсталости». Эти преимущества заключались в том, что заимствовались новейшие технологии, в большом количестве импортировалось оборудование из Европы, прежде всего из Англии, в тот момент обладавшей самой мощной в мире промышленностью. За первые 30–40 лет промышленной революции Россия смогла значительно нагнать передовые страны – Соединенные Штаты, Великобританию, Францию, Германию. Темп индустриального развития еще ускорился в конце 1880‐х – 1890‐х годах, и в начале ХХ века Россия вошла в пятерку ведущих экономических держав мира.

Но в середине XIX века Россия еще сильно отставала от Европы по объему промышленного производства, его отраслевому разнообразию, механизации предприятий. Эту ситуацию хорошо понимали правительственные круги, образованная часть общества, проблему отставания обсуждали в газетах и журналах. Профессор-статистик Алексей Макшеев писал: «Заводская промышленность в России развита весьма слабо… Между тем развитие заводской промышленности есть одно из существенных условий благосостояния, следовательно, и силы государства». Поэтому правительство стремилось поддержать отечественных фабрикантов, создать для них благоприятные юридические и налоговые условия.

Столичные губернии – Московская и Санкт-Петербургская – лидировали по количеству промышленных предприятий. В 1856 году стоимость произведенной в них промышленной продукции совокупно составила 77 миллионов рублей, или 34,2 % от всего объема промышленного производства в стране (224,3 миллиона рублей). По данным Министерства финансов, за восемь лет, с 1856 по 1864 год, роль двух губерний в объеме производства повысилась до 45,2 %. В 1864 году в Московской губернии было 1036 предприятий с 73 480 рабочими, продукции произведено на 65,3 миллиона рублей, в Петербургской – соответственно 536 предприятий с 39 355 рабочими, объем продукции составил 60,6 миллиона рублей.

Женское предпринимательство наиболее активно развивалось именно в столичных губерниях. В 1863 году из пятнадцати ведущих российских фабриканток, которым принадлежали предприятия с годовым объемом производства свыше 100 тысяч рублей, шесть вели дело в Московской губернии и две – в Петербурге.

По данным «Статистического временника», в 1863 году в Москве среди крупных предприятий, принадлежавших женщинам, были: суконные фабрики Елизаветы Котовой (годовой объем производства 284 тысячи рублей), Ирины Черепахиной (122 тысячи рублей), Марьи Тюляевой (109 тысяч рублей) и бумагопрядильная фабрика Олимпиады Поповой (105 тысяч рублей).

Большинство купчих получили предприятия как вдовы по наследству от мужей. Например, Олимпиада Гавриловна Попова имела бумаготкацкую фабрику, располагавшуюся на Елоховской площади, рядом со знаменитым собором. Фабрику устроил в 1838 году муж Поповой – Петр Григорьевич, а дом, в котором находилось предприятие, принадлежал самой Олимпиаде Гавриловне. Попов переехал в Москву в 1837 году из Петербурга, где тоже был купцом, женился вторым браком на Олимпиаде (она была на шестнадцать лет моложе), у них родились сын и дочь. В 1852 году Попов скончался, и 42-летняя Олимпиада получила «права торговли» как вдова «по свидетельству умершего мужа». Вдова Попова оказалась весьма хваткой: в 1854 году она подала заявление на получение почетного гражданства (по праву десятилетнего пребывания в 1‐й гильдии без банкротств и судебных приговоров) и получила его вместе с детьми.

У Поповых была довольно крупная фабрика: в 1843 году при Петре Григорьевиче там трудились 85 ткачей, а в 1860 году, уже при Олимпиаде, почти в два раза больше – 120 взрослых мужчин и женщин и 35 малолетних. Они работали на простых и жаккардовых станках. Продукция фабрики – холстинка, платки и кисея – хорошо продавалась по всей России, включая Москву, Петербург и Нижегородскую ярмарку. При Олимпиаде Гавриловне в 1860 году было выработано товара на 225 тысяч рублей. Продукция продавалась по всей империи, включая Царство Польское и Великое княжество Финляндское.

Еще две крупных фабрики находились в Серпухове и Серпуховском уезде Московской губернии. Надежде Константиновне Мошниной, жене надворного советника, принадлежал стеариновый, свечной, мыловаренный и химический завод в деревне Мартьяново Серпуховского уезда, устроенный в 1848 году в собственном имении. В начале 1860‐х годов предприятие производило продукцию: свечи, мыло и белила, признанные лучшими на всероссийской мануфактурной выставке 1870 года, а также соляную, серную, азотную, фосфорную кислоты – на 122 500 рублей, в 1865 году – на 547 250 рублей. В конце 1860‐х годов на предприятии Мошниной работали 380 человек.

В 1860‐е годы Мошнина активно представляла свою продукцию на выставках. На Всемирной выставке в Париже в 1867 году ее стеарин за качество получил бронзовую медаль. В 1865 году на выставке в Москве ее завод был отмечен за «купоросное масло и некоторые другие химические продукты высоких качеств» большой серебряной медалью. А на выставке 1870 года белила, стеариновые свечи, лазурь и анисовое масло получили золотую медаль.

В Петербурге имелся крупный химический завод Аграфены Васильевны Растеряевой с годовым производством в 140 тысяч рублей, в Петербургской губернии – писчебумажная фабрика Елизаветы Николаевны Кайдановой с годовым производством в 110 тысяч рублей.

В прочих губерниях, кроме двух столичных, во владении предпринимательниц находилось семь крупных предприятий, в том числе: бумагопрядильная фабрика Протасьевой во Владимирской губернии (годовое производство – 207 500 рублей), шерстомойня Рыжовой в Харькове (188 200 рублей), сахарорафинадный завод графини Потоцкой в Киевской губернии (140 000 рублей), суконная фабрика Веревкиной в Симбирской губернии (113 500 рублей), три кожевенных завода – Прибытковой в Казани (115 500 рублей), Решетниковой в Тобольской губернии (103 250 рублей), Савостиной в Орловской губернии (100 000 рублей).

Преобразования эпохи Великих Реформ коснулись и бизнеса. Согласно новому, принятому 1 января 1863 года Положению о пошлинах за право торговли и промыслов, было принято разделение на две гильдии вместо трех. По этому законоположению купцы 1‐й гильдии платили за право торговли 265 рублей в год и могли вести оптовую и розничную торговлю по всей империи русскими и иностранными товарами (с доплатой по 30 рублей за каждую устроенную лавку), а также устраивать промышленные предприятия. Купцы 2‐й гильдии платили сбор в размере от 25 до 65 рублей в разных регионах, но их место торговли и устройства фабрики или завода ограничивалось своей губернией или уездом (доплата за каждую лавку составляла от 5 до 20 рублей).

Тогда же, во второй половине 1860‐х годов, информация о лицах, бравших гильдейские свидетельства на право занятий предпринимательством, стала публиковаться в Петербурге и Москве в виде «Справочных книг» (в Петербурге – с 1865 года, в Москве – с 1867 года). Такие книги-реестры содержали сведения о каждой персоне: имя, возраст, время поступления в купечество, род бизнеса, место жительства (иногда владение недвижимостью), имена и возраст сыновей мужского пола, для иностранцев указывали этническую принадлежность.

«Справочные книги» за 1869 год (за который имеются сопоставимые сведения по обоим городам) дали возможность оценить роль и влияние женщин в промышленности и торговле Петербурга и Москвы, определить этнические и возрастные параметры, распределение по роду занятий, брачный статус и наличие детей.

Если мы говорим о повышении активности женщин в бизнесе, будет закономерным вопрос о том, сколько женщин занималось предпринимательством, какими были их демографические показатели – возраст, брачный статус, этническая принадлежность, имели ли они детей. Для этого по «Справочным книгам о лицах, получивших купеческие свидетельства» за 1869 год по Москве и Петербургу была составлена база данных на 1084 человека.

Это дало возможность подсчитать долю женщин в купечестве. Среди петербургского купечества женщины составили 13 % (501 человек из 3864), среди московского – 11,6 % (583 человека из 5013).

Этнические параметры купчих в Петербурге и Москве существенно различались. В Петербурге среди предпринимательниц было 406 русских (81 %), немок – 43 (8,6 %), француженок – 26 (5,2 %), англичанок – 6 (1,2 %), итальянок и евреек – по 5 человек (по 1 %), прочих – две шведки, две польки, по одной американке, голландке, австрийке, бельгийке, швейцарке, финке (в общей сложности 2 %).

В Москве русских был 531 человек (91,1 %), немок – 33 (5,65 %), француженок – 15 (2,55 %), а также по одной татарке, армянке, итальянке и бельгийке (в общей сложности 0,7 %). Эти данные корреспондировались с этническим профилем обеих столиц: Петербург значительно превосходил остальные города по количеству иностранцев, которые составляли в некоторые периоды до 20 % населения. В 1869 году, по подсчетам этнолога Н. В. Юхневой, в Петербурге из 667,2 тысячи человек всего населения немцы составляли 45,6 тысячи человек (6,8 %), французы – 3,1 тысячи (0,5 %), англичане – 2,1 тысячи (0,3 %). В Москве, как установила И. Н. Гаврилова, русские составляли в 1871 году не менее 95 %, немцы, французы, англичане, поляки – в сумме около 4 %, евреи – 0,9 %.

Что касается возрастной стратификации, то в Петербурге наиболее активной группой были предпринимательницы в возрасте 31–60 лет, их доля составляла 71,8 %. В том числе: 31–40 лет – 106 человек (21,2 %); 41–50 лет – 126 (25,1 %); 51–60 лет – 128 (25,5 %). В возрасте до 20 лет были 5 человек (1 %), 21–30 лет – 42 человека (8,4 %). В группу старше 60 лет входили 94 человека (18,8 %), в том числе в возрасте 61–70 лет – 72 (14,4 %) и старше 70 лет – 22 (4,4 %).

В Москве картина была похожей: большинство составляли предпринимательницы в возрасте 31–60 лет, доля которых была 66,5 %, в том числе: 31–40 лет – 87 человек (14,9 %); 41–50 лет – 148 (25,4 %); 51–60 лет – 153 (26,2 %). В возрасте до 20 лет были 7 человек (1,2 %), 21–30 лет – 39 (6,7 %). Старше 60 лет были 149 человек, или 25,6 % (из них в возрасте 61–70 лет – 116 человек, или 19,9 %); старше 70 лет – 33 человека (5,7 %).

Несмотря на отсутствие резких различий по возрастным группам, в целом в Петербурге состав предпринимательниц был моложе, чем в Москве. Средний возраст предпринимательницы в Петербурге составлял 47,7 лет, в Москве – 54,4 года.

Сравнение данных явственно показывает преобладание старших возрастных групп в Москве: четверть (25,3 %) предпринимательниц здесь была старше 60 лет, тогда как в Петербурге только 16,5 %. В Петербурге была лучше представлена группа в возрасте 31–40 лет – 20,9 % против 15,7 % в Москве.

Эти данные совпадают с анализом конкретных просопографических данных. В старокупеческих семьях мать могла до смерти оставаться главой дела и брать свидетельство на свое имя. Активное использование этой традиционной схемы свидетельствовало о консервации черт патриархального (в данном случае «матриархального») семейного уклада в определенном сегменте предпринимательской среды, что часто встречалось в Москве.

В Петербурге же выше была доля предпринимательниц, самостоятельно устроивших дело и находившихся в активном среднем возрасте.

Данные о брачном статусе удалось установить для группы купчих высшей, 1‐й гильдии. Из 34 москвичек 31 (91 %) находилась в статусе вдовы, две были замужними и одна незамужней (46-летняя владелица фабрики пряденой шерсти «девица» Татьяна Васильевна Вешнякова). Из 31 вдовы только три были бездетны – они вели дела сами, без участия родственников. Прочие 28 вдов имели от одного до шести сыновей (дочери в справочных книгах не упоминались), и в большинстве случаев сыновья работали вместе с матерью, исполняя функции приказчиков на предприятиях или в лавках.

В Петербурге была выше доля замужних и незамужних женщин в бизнесе и ниже уровень рождаемости: из пятнадцати петербургских купчих 1‐й гильдии одиннадцать были вдовами, две замужними и две незамужними (что объяснимо их юным возрастом, двадцать четыре года и десять лет соответственно, причем десятилетняя Александра Пономарева из Царского Села была, видимо, сирота, сохранившая свой сословный купеческий статус при опекунах). Взрослые дети мужского пола были у одиннадцати человек.

Сравнение этнических, возрастных и брачных параметров свидетельствует о большей открытости и гибкости петербургской купеческой корпорации.

Эти данные коррелировали с распределением предпринимательниц по роду занятий. Если рассматривать две основных сферы деятельности – промышленность и торговлю, – то москвички активнее петербурженок участвовали в промышленном производстве. В Москве владелицами промышленных заведений были 83 женщины (14 % от всего числа московских предпринимательниц), в Петербурге – только 25 (5 %), доля владелиц торговых заведений в Москве составляла 65 %, в Петербурге – 77 %. Эти цифры отражают бóльшую стабильность и консервативность московского бизнеса. Создание промышленных предприятий и управление ими было более сложным, поскольку требовало строительства или аренды подходящего помещения, приобретения оборудования (иногда весьма сложного), согласования в надзорных органах вопросов работы предприятия и соблюдения безопасности. Промышленные предприятия всегда устраивались с расчетом на долгую перспективу ради постоянных прибылей. Торговые предприятия являлись менее затратными, более мобильными в плане вложения капитала, помещения и обустройства. Соответственно, их можно было создать при небольшом начальном капитале, риски были меньше.

Интересную картину дают сведения о московских фабрикантках. В 1869 году из 83 владелиц промышленных предприятий Москвы по брачному статусу вдовами были 64, замужними – 13, незамужними (девицами) – 6. Средний возраст владелиц фабрик – 51,5 лет. В возрасте 21–40 лет было 18 человек, 41–60 лет – 52 человека, старше 61 года – 13 человек. 73 % фабриканток имели сыновей.

Вышеприведенные данные позволяют составить среднестатистический портрет московской фабрикантки. Это вдова в возрасте 41–60 лет, проживавшая в собственном доме (83 % были домовладелицами), имевшая взрослых детей мужского пола (73 %), параллельно с производством товара занимавшаяся торговлей в собственной лавке. В большинстве случаев причиной перехода руководства семейной фирмой к женщине являлась смерть супруга или его неспособность (по старческой немощности) вести дела. Имея по российскому законодательству полные права на распоряжение собственностью, женщина-предпринимательница, как правило, не передавала право контроля и руководства сыновьям, оставаясь на вершине семейной иерархии.

Если же посчитать долю женщин в общем промышленном производстве Москвы на 1868 год по данным «Статистического временника Российской империи», то по 31 крупному предприятию (с объемом годового производства не менее 25 тысяч рублей) она составляла не менее 12 % продукции (5,5 миллиона рублей из 46,7 миллиона всего московского производства).

Подсчеты по оснащенности предприятий паровыми двигателями показали, что фабрики, принадлежавшие женщинам, имели в среднем по 29 лошадиных сил на предприятие, в том числе в шерстяной отрасли – 31, при среднем московском показателе 22 лошадиные силы на предприятие. Повышенный уровень оснащенности паровыми машинами означал, что владелицы крупных и доходных предприятий более гибко шли на модернизацию оборудования и грамотно выстраивали стратегию получения прибылей.

Эмансипация женщины

14 января 1871 года император Александр II утвердил закон «О допущении женщин на службу в общественные и правительственные учреждения». Закон обозначил революционные изменения по взглядах правительства и общества на роль женщины в сфере профессионального труда. Вначале закон обсуждался в Совете министров в присутствии царя, 15 февраля он был объявлен министром юстиции графом К. Паленом Сенату, а 19 февраля опубликован в «Правительственном вестнике».

В законе говорилось о «полезной для государства и общества служебной деятельности лиц женского пола». Важными были признаны такие специальности, как акушерки, фельдшерицы, аптекари, учительницы и воспитательницы, телеграфистки, счетоводы. Изменения в законодательстве можно объяснить тем, что эти профессии становились массовыми, хотя отдельные женщины-профессионалы уже работали по крайней мере с 1820‐х годов.

В знаменитой книге М. В. Кечеджи-Шаповалова «Женское движение в России и за границей» (1902) приводится пример варшавской уроженки Марии Назон. Мария в 1829 году получила персональное разрешение от Министерства внутренних дел, одобренное Комитетом министров и императором Николаем I, на сдачу экзамена в Петербургской медико-хирургической академии на звание зубного врача. Тогда же Николай I выразил одобрение того, чтобы в дальнейшем к профессии зубного врача допускались желавшие освоить эту профессию женщины.

Изменение взглядов на роль женщины в семье, обществе и экономике произошло не внезапно. Уже 1860‐е – годы Великих Реформ – подготовили общественное мнение к развороту в сторону расширения прав женской части населения. В 1869 году в Англии вышла знаменитая книга экономиста и философа, защитника прав женщин Джона Стюарта Милля под названием «Подчиненность женщины» (The Subjection of Women). Интерес к книге был столь велик, что в том же году она выдержала два издания в России в разных переводах. Один переводчик перевел название как «Подчиненность женщины», другой – «О подчинении женщины». Книга попала в болевую точку общественных дискуссий. Например, известный публицист Николай Страхов скептически отнесся к восторгам, которые книга вызвала в России.

Страхов писал, что «весь смысл книжки Милля ‹…› заключается в следующих словах: „Никто в настоящее время не имеет права утверждать даже, что есть какая-нибудь разница между обоими полами, рассматриваемыми как разумные и нравственные существа“». Далее он рассуждал, что основная критика Милля направлена на положения английского законодательства, ограничивающие права замужних женщин:

Она не может делать ничего иначе, как по разрешению мужа. Она не может приобретать собственность иначе, как для него. В ту минуту, как собственность поступает в ее руки, хотя бы по наследству, она переходит в его власть. В этом отношении положение женщины по английским законам хуже положения невольника.

Другой мишенью критики Милля, по словам Страхова, были права английской женщины в отношении детей:

Какое положение занимает она относительно детей, в которых она и повелитель ее одинаково заинтересованы? Они по закону его дети. Он один имеет над ними легальное право; она не может совершить ни одного действия относительно их иначе как по его разрешению и повелению. Даже после его смерти она не делается их законной опекуншей, если он не назначит ее опекуншей в своем духовном завещании.

Дальше в эссе Страхова следует важный пассаж: он сравнивает положение английских женщин, критикуемое Миллем, с положением русских женщин. И приходит к выводу, что для России не является животрепещущей идея Милля о том, что достаточно изменить юридическую систему, чтобы женщина стала равной мужчине по объему гражданских и имущественных прав.

Страхов объяснял читателям, что Милль говорит только об английских законах и не упоминает о законодательствах других стран:

Между тем, если бы он принял в соображение и законы других стран, то, может быть, убедился бы, что не везде господствует то мужское властолюбие, которому он приписывает ограничение прав женщины.

Далее Страхов, который вовсе не являлся апологетом власти, но знал законодательство, говорит важные слова о правах женщин в России:

По нашим русским законам женщины ограничены несравненно менее. ‹…› Они у нас обладают многими гражданскими правами совершенно в той же мере, как мужчины. Так, жена есть полная собственница своего имущества, и муж не имеет на это имущество ни самомалейших прав.

Страхов отметил российский юридический порядок в отношении детей:

В случае смерти мужа, его дурного поведения и т. п. жена признается законом опекуншею над детьми.

Высказался Страхов и о праве дворянок голосовать: «В дворянских собраниях женщины обладают выборным голосом наравне с мужчинами».

Он пришел к выводу, что, сочинение Милля – это «отчасти протест против существующего в Англии порядка, протест, для которого у нас нет таких сильных и многочисленных поводов, как там».

Продолжавшиеся пару лет дебаты об идеях экономиста Джона Стюарта Милля стали затихать, но тема экономической, трудовой самостоятельности женщины не ушла из дискуссий.

В 1873 году вышел сборник «Женское право», в котором были собраны все законодательные акты, относящиеся к профессиональной деятельности женщин. Они сопровождались разъяснением статей закона по решениям Кассационного департамента Правительствующего сената. Большой раздел в сборнике был посвящен рассмотрению «прав лиц женского пола по производству торговли и промыслов».

Там говорилось, что женщины могут брать купеческие свидетельства – овдовев после мужа или сами по себе, а также занимать должности приказчиков (при записи в маклерскую книгу). В случае банкротства мужа жена не отвечала своим личным имуществом за его долги (личное имущество замужней женщины включало ее приданое, унаследованные от родителей и приобретенные самостоятельно недвижимость и капиталы). Но имущество, которое муж-банкрот в течение десяти лет перед банкротством передавал жене в дар, то есть безденежно, включалось в общую массу, предназначенную к аресту и продаже для удовлетворения кредиторов.

Этим, видимо, объясняется тот факт, что в семьях российских дворянок, купчих и даже более бедных женщин – мещанок и прочих – при выходе замуж составлялась подробная опись имущества, с которым жена переходила в дом мужа. Эта опись подтверждалась и передавалась жениху в присутствии свидетелей и отца невесты. Если семейная жизнь не складывалась, муж обижал жену и жена хотела вернуться жить к родителям, из совместного с мужем жилья жена забирала по описи все свое принесенное имущество, а если чего-то недоставало, могла обратиться в полицию, чтобы принудить мужа все вернуть. Получение развода в XIX веке при венчанном браке было юридически очень сложным, однако, как показывает практика, уход от мужа был возможен. Получение официального разрешения на отдельное от мужа жительство также было сложной бюрократической процедурой, но сотням женщин удавалось его добиться и уйти от мужа, с которым не сложились отношения, например, из‐за его пьянства, измен, грубости.

Выход такого юридического свода, как сборник «Женское право», был весьма важен в качестве руководства для женщин, решивших реализовать свое право на предпринимательскую и социальную самостоятельность. Тем более что в России у женщин не было никаких особых, специальных, отличавшихся от таких же у мужчин или приниженных торговых прав. По законодательству женщина получала тот же объем прав торговли и промыслов, что и мужчина. Женщины могли брать купеческие свидетельства, могли служить приказчицами наравне с мужчинами. Единственным исключением было то, что в случае смерти отца-купца или матери-купчихи приоритет в наследовании бизнеса принадлежал сыну, дочь могла наследовать только при отсутствии сыновей.

Имелись даже некоторые льготы для женщин, занимавшихся торговлей. Например, женщины из двух небогатых групп населения – вдовы и дочери священнослужителей, а также жены, вдовы и незамужние дочери солдат – имели право заниматься мелочной торговлей без свидетельства, то есть вообще не платили пошлин.

Была еще одна «льготная» категория предпринимательниц, которой разрешалось не брать купеческие свидетельства, а платить только минимальную сумму за «билет» на содержание заведения – владелицы типографий и фотографий.

Остальные предпринимательницы и предприниматели должны были брать купеческие свидетельства или «билеты» на мелкие заведения. Как мужчинам, так и женщинам, занимавшимся торговлей на территории Российской империи, следовало выполнять несколько правил, а именно: соблюдать торговлю

– только тем товаром, на который бралось свидетельство (это было строго регламентировано еще с XVIII века);

– только на опт или на розницу;

– только в той местности, для которой дано разрешение;

– не передавать документы на торговлю другому лицу.

За нарушение предполагались штрафы в размере двойной или тройной цены купеческого свидетельства.

«Особы женского пола» имели право, как и мужчины, заводить фабрики и заводы, устраивать ремесленные предприятия (с двадцати одного года), причем без отчета перед кем-либо из членов семьи. Следовало только ежегодно отчитываться по статистике предприятия в регистрирующих и надзорных органах.

В опубликованной осенью 1870 года в журнале «Дело» повести восходящей звезды русской массовой литературы П. Д. Боборыкина «По-американски» из уст главной героини, двадцатилетней Лизы, прозвучал такой манифест освобождения женщины от навязывания ей роли домохозяйки, зависимой от доходов родителей или мужа:

Спросите, чего я не знаю? Я обучалась письму и чтению, черчению и рисованию, сниманию планов и резьбе по дереву, арифметике и геометрии, физике и геологии, химии и ботанике, географии и археологии, истории и нумизматике, греческой литературе и славянским древностям, гармонии и эстетике… Я говорю на пяти языках. Упражнялась я в гимнастике, танцовании, фехтовании, верховой езде; умею ловить бабочек, собирать камни и раковины, смотреть в микроскоп, приготовлять лекарства, петь по нотам и выскабливать транспаранты иглой.

Можно ли девице иметь более разнообразную эрудицию? И я вовсе не курьезный экземпляр в своем роде. Многознайство – эпидемия нашей генерации. Замужние женщины, те, кто старше нас не больше, как лет на пять, на шесть, особливо из институток, – поражают нас своей невежественностью. Мы были предназначены судьбой на учебные эксперименты, чтоб доказать, вероятно, возможность быть настоящей барышней и справочной энциклопедией. ‹…›

По крайней мере, я начинаю только собираться на настоящую борьбу, где я не удовольствуюсь одной инерцией, а стану жить на свой собственный счет, страдать и наслаждаться так, как я этого хочу.

В повести конфликт Лизы с матерью, которой не нравится Лизина самостоятельность, приводит к тому, что Лиза по достижении совершеннолетия – двадцати одного года – объявляет о решении жить отдельно и самостоятельно пользоваться доставшимся от отца состоянием. Конечно, таких девушек, как Лиза, было немного, однако Боборыкин в своей повести вывел новый типаж, который только нарождался в России.

Еще в двух литературных произведениях звучала тема женского труда. Одно из них, «Что делать?» Н. Г. Чернышевского, было опубликовано в журнале «Современник» в 1863 году, оно наиболее известно старшим поколениям наших современников, ибо входило в школьную программу. Этот роман повествовал о том, как молодая женщина, дочь чиновника Вера Павловна, в поисках самостоятельного пути устраивает швейную мастерскую, а позже – магазин, одновременно с занятием бизнесом влюбляясь и дважды выходя замуж. Обычно аспект самостоятельного заработка не особенно привлекает внимание читателя в романе Чернышевского, но для современников он был важен, ибо демонстрировал, что женщина может реализовать стремление к самостоятельности и содержать себя собственным трудом, не будучи женой или содержанкой.