Текст книги "Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945"

Завязли в грязи, несмотря на предварительное уведомление

В начале ноября Гитлер выразил желание полететь в Эльбинг. Я знал, что имевшийся там аэродром во время дождя становится слишком топким, так что существовала опасность того, что самолет завязнет в грязи, а затем не сможет подняться в воздух. Поэтому я попросил директора «Люфтханзы» Вернера в Берлине выяснить у Оппермана, возглавлявшего Германское воздухоплавательное общество, возможно ли вообще совершить посадку в Эльбинге. Условия посадки апробировали на «Юнкерсе» А-20, частном самолете, который специально отправили в Эльбинг, чтобы испытать качество летного поля и определить, соответствует ли оно необходимым условиям. Более того, я направил запрос, чтобы приготовили сигнальные огни на случай ночной посадки, короче, постарался сделать все, что возможно, чтобы полет прошел нормально.

Итак, 5 ноября мы вылетели в Эльбинг. Уже в ходе посадки я заметил, что самолет начал тонуть в грязи. Даже еще не остановившись, он крепко завяз в болоте. Несмотря на то что самолет имел три двигателя, их мощности оказалось недостаточно, чтобы сдвинуть его с места. Гитлер вынужден был выбраться наружу и пешком отправиться к зданию аэропорта. Туда за ним прислали машину, которая и доставила его в город, где он решил выступить с речью.

Я прочно застрял и наорал на Оппермана, что все мои телефонные звонки и запросы я, видимо, обращал к птичкам божьим, поскольку сижу по колено в грязи. Поскольку двигатели не могли сдвинуть самолет, принесли длинные веревки, которые привязали к шасси, и только благодаря усилиям целой команды в 150 человек его удалось сдвинуть с места. Они медленно тащили самолет вперед, до самого конца летной полосы, но взлет с такого вязкого грунта исключался. Я приказал им принести доски, чтобы подложить их под колеса. Затем мы вытащили из самолета все, что только можно. Даже запас горючего сократили до минимума, его оставили ровно столько, чтобы хватило на короткий перелет. Шины с колес также сняли, поскольку они стали пробуксовывать после того, как самолет утонул в грязи. Затем я сообщил Гитлеру, что он не сможет вылететь с этого аэропорта и должен ехать в Данциг, где я его и заберу.

Теперь надо было быть исключительно внимательным! Во время разбега самолета по доскам существовала опасность, что одна из них может подскочить и повредить пропеллер. Но для облегченного самолета потребовался сравнительно короткий разбег. Все прошло хорошо. Из Данцига я доставил Гитлера обратно в Берлин. Оттуда на следующий день мы отправились в Мариенбург. Там Гитлер посетил престарелого фельдмаршала фон Гинденбурга, который жил на государственной даче Нойдек. Когда Гитлер бывал в этой части страны, он обычно останавливался ночевать у семейства Финкенштайнов и не приезжал в аэропорт раньше утра.

Из Мариенбурга он хотел лететь в Киль, чтобы там принять участие в съезде. Погода была исключительно неблагоприятной. Вылет перенесли на более раннее время, поскольку мы опасались, что сильный встречный ветер замедлит нашу скорость и мы можем опоздать. В 11.45 мы поднялись в воздух из Мариенбурга. Сразу после Данцига нам пришлось лететь вслепую более сотни километров по польскому коридору в сторону Балтийского моря. Далее от Руггенвальда мы летели над поверхностью воды, после чего достигли Свинемюнде. С этой точки и вплоть до Киля мы снова летели вслепую, полагаясь только на пеленги.

Пеленги, пеленги…

Согласно первому пеленгу, полученному по пути в Свинемюнде, мы находились в 13 километрах к северо-северо-востоку от Деммина. Курс на Киль казался правильным. Согласно следующим пеленгам, мы находились в 3 километрах к востоку-юго-востоку от Варнемюнде и в 25 километрах к юго-востоку от Ольденбурга. Это подтверждало, что я проложил правильный курс к Килю. Я сбросил газ и снизился примерно на тысячу метров, до высоты около 300 метров над уровнем моря, чтобы сориентироваться по приметам на земле при подлете к Килю. Через семнадцать минут, согласно пеленгам, мы должны были находиться в 11 километрах к югу от Любека. Значит, я летел на юг. Но поскольку я не менял свой курс, получалось, что пеленг неверен. Поэтому я попросил своего радиста Леци немедленно запросить другой сигнал. Согласно следующему пеленгу, мы находились в 21 километре к северо-востоку от Гамбурга. На основании этого я пришел к выводу, что пеленги из Ольденбурга ошибочны и на самом деле мы находимся к югу от Киля.

Поэтому я изменил курс на 340 градусов к северу. Согласно следующим пеленгам, мы находились в 12 километрах к северо-востоку от Травемюнде. Курс на Киль составлял 312 градусов. Тогда я сильно разозлился. «На станции, должно быть, все сошли с ума, – сказал я Леци. – Мы найдем путь сами». Я снизился до 200 метров и теперь мог видеть землю. Однако, чтобы видеть то, что находится впереди, я вынужден был опуститься до 50 метров. Насколько хватало глаз, вокруг вода, вода и ничего, кроме воды. И вновь я изменил курс самолета, направив его на юго-запад, надеясь увидеть землю. Однако и через десять минут не было ни малейшего намека на землю. Теперь я направился на юг. Гитлер прошел в кабину пилота и спросил, где мы находимся. Мне пришлось объяснить, что наземная станция, должно быть, дала нам ложные пеленги, но в данный момент мы не можем находиться слишком далеко от пункта назначения. Поскольку мы пребывали в пути уже четыре часа, Гитлер пришел в ярость. Мы могли проскочить узкий полуостров, на котором располагался Киль, и теперь опять летели над Северным морем.

В конце концов мы заметили землю. На противоположной стороне бухты виднелись очертания большого города. Когда Гитлер спросил меня, что это за город, я не смог ему ответить. Поскольку у меня не было никакого желания зацепиться за фабричную трубу или за шпиль собора на такой низкой высоте, я весь сосредоточился на управлении самолетом и не мог развернуть карту. Кроме того, ею трудно было пользоваться для ориентации по земле, поскольку ее масштаб был 1:1 000 000. Я решил прибегнуть к старому приему, которым пользовались еще до того, как изобрели навигационные приборы. Надо просто найти железнодорожную станцию и прочитать на ней название города. Однако на этот раз нам мешал грузовой поезд, он выпускал невероятное количество дыма, который под действием ветра превращался в облака, закрывавшие от нас вывеску. Гитлер пришел в кабину и вместе со мной пытался хоть что-то разглядеть. Внезапно он указал на некое строение на земле: «Вот! Я однажды выступал в этом зале. Это Висмар!» Я бросил быстрый взгляд на сетку железных дорог, обозначенных на моей карте, и убедился в том, что он прав. Судя по пеленгам, которые поступали в данный момент или же ранее, мы должны были находиться где угодно, но только не в Висмаре. Поскольку я больше не испытывал к ним доверия, я решил полагаться на наземные ориентиры. Мы летели на высоте от 30 до 50 метров над землей. Все заволокло туманом, и невысоких холмов не было видно. Следуя в направлении Любека и Травемюнде, мы в конечном итоге достигли речки Траве и, следуя по ее течению на высоте 20 метров, направились к бухте, на берегу которой располагался Травемюнде.

Сводки погоды из Киля поступали исключительно неблагоприятные. Облачный покров на высоте от 30 до 50 метров, шел сильный дождь и надвигалась буря. Лежащие впереди по курсу острова мы едва разглядели по причине ухудшившейся видимости, обзор составлял едва ли 200 метров. Я поднимался и опускался над Траве несколько раз, но не мог определить местоположение аэропорта в Травемюнде, хотя он был мне знаком. Поскольку запасы горючего быстро таяли, – едва ли оставалось 150 литров, которых хватило бы всего лишь на пятнадцать минут полета, – я сказал Гитлеру, чтобы он готовился к вынужденной посадке на открытой лужайке. Он согласился со мной. С выпущенным шасси и со включенным для экономии топлива на малую мощность мотором я сделал последнюю попытку направиться на север, следуя на высоте 20 метров над поверхностью моря. Снова я проскочил над бухтой и ее широкой водной гладью, но так и не нашел аэропорт.

Я попросил Гитлера вернуться на свое место и пристегнуться ремнем. При неблагоприятных условиях у нашей машины могло задрать хвост, поскольку на размякшей от дождя земле колеса тонут в грунте, и это может привести к такому внезапному торможению, что у самолета центр тяжести сместится вперед и машина зароется носом в землю. Я выбрал лужок как раз недалеко от воды, сделал вокруг него один круг и уже заходил на последний разворот, выключив двигатель, как вдруг заметил слева от себя черную тень. Я снова добавил газу и полетел в сторону этих неясных очертаний. Это был аэропорт Травемюнде! Гитлер исполнился признательности мне за успешную посадку и удивлялся, что все прошло гладко, несмотря на все наши злоключения. Он продолжил свое путешествие в Киль по земле, планируя вылететь на самолете из Киля в Гамбург на следующий день.

Естественно, первым делом в Гамбурге я направился на пеленгационную станцию, имея на руках точную запись переговоров, чтобы выяснить причину появления неверных пеленгов. Как оказалось, не только Гамбург и Киль, но также Копенгаген, Штеттин, Берлин, Лейпциг и Ганновер также посылали ложные пеленги. Их количество доходило до семи сообщений из десяти. Все дело заключалось в феномене так называемого мерцающего эха, что и приводило к такому большому разбросу пеленгов. Позднее процесс наведения на местности настолько усовершенствовали, что подобные вещи уже не повторялись.

Современные рождественские подарки

В 1933 году я предоставил свой самолет для проведения рождественских праздников, во время которых приблизительно 150 мальчиков и девочек, сирот или детей из бедных семей, должны были получить подарки в мюнхенском аэропорту. Они радостно и возбужденно ожидали прибытия «самолетов с небес». Это была современная волшебная сказка наяву, в ходе представления Карл Штайнаккер, выступавший под прозвищем Петер, вылезал из самолета, а два карлика следом за ним несли посылки, ящики и сумки с рождественскими подарками. Он выглядел весьма эффектно – вокруг головы у него был нимб, одет он был в кофту небесно-голубого цвета и желтые панталоны, а в руке держал ключи от неба. За короткое время Штайнаккер с его искрометным юмором завоевал сердца детей. Его усилия поддерживали баварское радио в лице комментатора Отто Вилли Гайля, государственный секретарь Герман Эссер и директор аэропорта Гайлер. В конечном итоге появлялся «младенец Иисус» в белом одеянии, украшенном звездами.

Путем жребия между детьми распределили двадцать четыре билета на ознакомительный полет на нашем самолете. Когда первая дюжина маленьких пассажиров взобралась в самолет, мы увидели много испуганных лиц и неуверенных взглядов, которые они бросали на тех, кто был снаружи. Но, поднявшись в воздух, дети радостно махали тем, кто остался на земле. Когда они выбрались из самолета, находясь под глубоким впечатлением от первого полета, следующая группа пассажиров уже чувствовала себя вполне уверенно. Тем временем администрация аэропорта в расположенном там же ресторане приготовила столы, уставленные чашками с какао и пирожными. Потом детям раздали доверху наполненные подарками пакеты, в которые также были вложены подарочные сертификаты на обувь и одежду. В блестящих глазах детей можно было прочитать искреннюю благодарность за праздничное мероприятие, организованное «Люфтханзой».

Как я встретился с Евой Браун

До меня доходили всякие слухи о Еве Браун. Во время пребывания в заключении меня часто спрашивали, был ли я с ней знаком. Наверняка сам факт существования этой женщины стал для многих сюрпризом. Для гораздо большего числа людей – разочарованием. Этот эпизод из всей рассказанной мной истории, вероятно, наиболее душевный. Вот что следует рассказать о Еве Браун. Она не играла никакой роли в политике, и у нее не было больших амбиций, не считая желания провести всю свою жизнь рядом с Гитлером. Все, кто знал ее, восхищались ее женственностью. Вокруг имени Евы Браун появилось множество всяких нелепостей – все они основаны на ложных слухах и легендах. Она не жаждала больших достижений, но была преисполнена достоинства. Она была женщиной, которая хотела сделать мужчину счастливым и находила в этом иногда болезненное наслаждение. Я ценил ее простую манеру поведения и ее эмоциональную натуру.

Я был заядлым фотографом. И во время полетов, сопровождавших избирательную кампанию, сделал множество фотографий, и позднее, после января 1933 года, когда я летал с Гитлером, у меня всегда с собой была «лейка».

Когда я показал некоторые из своих лучших фотографий Хоффманну, официальному фотографу партии, он попросил меня продать ему права на публикацию нескольких из них. Я не хотел их продавать, но сделал ему встречное предложение. Я попросил Хоффманна отпечатать и увеличить сделанные мной фотографии для меня. В течение долгого времени я делал это сам. Но теперь у меня не хватало на это времени. Хоффманн согласился. С этого времени все снятые мной кадры проходили через него. На своей студии он делал для меня все необходимое. Фотографии, которые казались достойными публикации, оценивались в определенную сумму. Я больше не хотел этим заниматься, и Хоффманн забирал эти фотографии себе.

Как-то раз в 1933 году, когда я вместе с женой зашел в студию Хоффманна, располагавшуюся на втором этаже дома на улице Амалие, чтобы забрать свои фотографии, молодая женщина, которую я ранее никогда не видел, вошла в салон из дверей, ведущих в лабораторию. Даже на расстоянии я смог разглядеть, что она была необыкновенно прекрасна. Поскольку нас разделяло расстояние, я, должно быть, застыл в изумлении, пока она сама не спросила: «Чем я могу вам помочь?» Тогда я представился сам и представил свою жену, а затем спросил о фотографиях. Она ответила: «О, вы тот самый знаменитый летный капитан Баур. Очень приятно с вами познакомиться. Я много слышала о вас». Моя добрая жена сначала взглянула на симпатичную женщину, а затем на меня, поскольку я в тот момент с большим усилием пытался оторвать свой взгляд от такой сражающей наповал красоты. Вероятно, молодая женщина почувствовала угрозу во взгляде моей жены, поскольку тут же добавила: «Одну секунду, герр Баур, я сейчас все проверю. Мне кажется, что ваши фотографии уже готовы». Она снова скрылась за дверью, а когда вернулась, протянула мне фотографии со словами: «Вот видите, герр Баур, все в порядке». Я скользнул взглядом по фотографиям, при этом явственно почувствовал, что жена пристально смотрит на меня. Поэтому я сказал, что все замечательно, поблагодарил ее, и мы с женой ушли. Когда мы покинули студию, жена спросила, давно ли я знаю эту молодую женщину. Я ответил, что я ее раньше никогда не видел. Затем она сказала, что должна признать: ей крайне редко приходилось встречать такую красивую молодую женщину, как эта.

Как раз накануне Рождества 1933 года моя жена встречала меня – она часто это делала – в мюнхенском аэропорту вместе с моей девятилетней дочерью Инге. Гитлер подал моей дочери руку и сказал: «Баур, в рождественские праздники многие женщины дарят мне коробки леденцов. Некоторые из них достигают полметра в диаметре. Приведи как-нибудь ко мне домой свою дочь. Я хочу подарить ей такую коробку леденцов». Когда Гитлер бывал в Мюнхене, он останавливался в пятиэтажном доме, принадлежавшем гражданке Швейцарии. В полдень, накануне Рождества, мы поднялись в его покои на третьем этаже этого дома. Когда я позвонил в дверь, ее открыла хозяйка дома фрау Винтер. Она сказала, что весьма сожалеет, что я пришел как раз в тот момент, когда Гитлер принимает посетителя. «Но постучитесь к нему в дверь в любом случае. Вы для него не чужой – он не будет злиться». Я постучал и вошел в дверь, когда услышал: «Входите». Перед Гитлером стояла девушка из студии Хоффманна. Она покраснела, Гитлер также выглядел смущенным. Он начал представлять меня, но Ева Браун – а это была именно она – остановила его и сказала: «Мы уже встречались. Я однажды видела герра Баура, когда он забирал свои фотографии». Гитлер поздоровался с моей дочерью и подарил ей коробку леденцов. Вскоре мы ушли.

После праздников мы полетели обратно в Берлин. Перед завтраком я встретил Зеппа Дитриха, начальника охраны Гитлера. Я рассказал ему о своей встрече с Евой Браун в Мюнхене. Он только спросил: «Она тебе нравится?» Я ответил утвердительно: «Да, у нашего „папаши“ совсем не плохой вкус». С этого момента я знал о существовании женщины, вошедшей в жизнь Гитлера, единственной женщины, к которой он был искренне привязан. Общественность осталась в неведении о подробностях взаимоотношений Гитлера и Евы Браун. Ходили только слухи, состоявшие из смеси правды и домыслов.

Однажды в 1935 году моя жена упомянула о том, что в Мюнхене она слышала разговор о некой женщине по имени Ева Браун, с которой Гитлера связывали какие-то дела. Среди знакомых Гитлера подобные заявления всегда опровергались или же на них отвечали как-то неопределенно. На самом деле я довольно часто видел Еву Браун в последующий период времени. Мне никогда не приходилось летать только с ней одной, но она очень часто сопровождала кого-нибудь из высшего руководства страны во время полетов между Берлином и Мюнхеном – всегда, разумеется, только с разрешения Гитлера. Я любил ее и довольно много с ней беседовал. Ева часто наивно просила меня не сообщать Гитлеру об опасных ситуациях, возникавших во время полетов, чтобы не расстраивать его.

В Оберзальцберге Ева много фотографировала и снимала на камеру. Она должна была развлекать себя сама целыми днями, а в последние годы правления Гитлера даже целыми неделями. Даже во время визитов в Бергхоф она оставалась на заднем плане. Если Гитлер обедал только с близким кругом друзей, она всегда садилась по правую руку от него. После завершения трапезы он всегда целовал ее руку и вел ее в соседнюю комнату, чтобы там попить кофе и поговорить. Он всегда был к ней исключительно внимателен, как, впрочем, и ко всем женщинам, которые присутствовали на обеде.

Я также разговаривал с Евой Браун о допустимых пределах ее взаимоотношений с Гитлером. Она понимала, что никогда не сможет стать женой человека, которого любит. Она была согласна оставаться его любовницей. Временами Ева впадала в сильную депрессию из-за того, что она скрыта от глаз общественности, но редко позволяла себе это показывать. Когда Гитлер находился рядом, она всегда бывала легкой в общении и счастливой.

Учитывая свое положение, она никогда не выступала в роли хозяйки дома при важных встречах. Только во время небольших дружеских застолий она могла «снять вуаль». В таких случаях она всегда производила хорошее впечатление своей скромностью. Без всякого сомнения, день свадьбы, который стал возможен только в самом конце ее жизни, стал для Евы Браун самым счастливым днем. Когда общественность о ней узнала, Ева была признана не просто любовницей Гитлера, а его законной женой.

Не стоит преувеличивать роль Евы Браун, как это часто делалось. Она была просто несчастной женщиной, связавшей свою жизнь с некогда могущественным человеком и погибшей вместе с ним, когда удача от него отвернулась.

Вторая встреча с Муссолини

В апреле 1934 года Гитлер объявил мне, что мы вскоре снова полетим в Италию для встречи с Муссолини. После интенсивных приготовлений 14 июня 1934 года мы отправились в Венецию с официальным государственным визитом. Для того чтобы забрать всех нужных чиновников министерства иностранных дел, выделили три Ju-52. Мы приземлились точно в предписанное время. Встреча была исключительно сердечной, поскольку в это время между Гитлером и дуче установились дружеские отношения. Оркестр сыграл как германский, так и итальянский национальные гимны. Затем Гитлер, Муссолини и другие официальные лица прошли вдоль строя почетного караула. После этого они сели в лодки, которые стояли наготове, чтобы доставить их в нужную часть города. Гитлера поселили в отеле, в котором также остановились многие иностранные корреспонденты, готовые запечатлеть все подробности этой исторической встречи.

Германскому послу фон Хасселю было предписано провести лодочную экскурсию, чтобы показать Гитлеру все достопримечательности и виды города. Гитлер проявил особый интерес к военной флотилии, которая как раз в это время находилась в порту. В основном ее составляли небольшие корабли, экипажи которых выстроились на палубах в парадной одежде, приветствуя его.

В полдень состоялся большой митинг на площади Святого Марка. Порядка 700 тысяч человек были стиснуты на небольшом пространстве между домом общественного призрения и собором. Муссолини приветствовал толпу из окна напыщенной речью, в то время как Гитлер и его окружение спокойно смотрели на происходящее из другого окна, расположенного примерно в 60 метрах в стороне. Муссолини объявил итальянцам о союзе с Германией, многократно упоминая Гитлера. Внезапно некоторые из слушавших увидели Гитлера, стоявшего возле окна. Весть об этом разнеслась в считаные секунды, и толпа начала скандировать: «Гитлер. Дуче. Гитлер. Дуче…» Воцарилось всеобщее ликование. С воодушевлением, характерным для южных наций, сотни и сотни итальянцев бросали в воздух свои головные уборы. Я убежден, что ни один из них не получил его обратно. Очевидно, для них это не имело большого значения, поскольку я никогда ранее не видел такого энтузиазма. Муссолини попросил Гитлера встать с ним у его окна, и, когда толпа увидела их стоящими рядом, восторг перешел все мыслимые границы. Толпа просто кипела от возбуждения. Салют из головных уборов и непрерывное скандирование произвели на Гитлера сильное впечатление.

В тот же вечер во Дворце дожей состоялся концерт, включавший в себя отрывки из оперных арий. В нем участвовали лучшие певцы Италии. Их голоса очаровывали гостей, собравшихся во дворе Дворца дожей, и долетали до тысяч людей, которые стояли снаружи. Концерт закончился бурными овациями и возгласами одобрения, после чего Гитлер и дуче снова вместе предстали перед народом. Гитлер, который покровительствовал искусствам и опере, позднее в Берлине высказал мнение, что голоса певцов в тот вечер были непередаваемо прекрасны.

В следующий полдень на площади Святого Марка состоялся парад всех фашистских организаций, входивших в молодежную организацию «Балилла». Гитлер и Муссолини сидели вместе с руководителями всех организаций, принимавших участие в параде, на приподнятой платформе размером примерно 8 квадратных метров. За строем военных моряков последовали члены «Балиллы», а за ними прошли и члены других организаций. Участники парада маршировали на такой большой скорости, что вскоре все шеренги перемешались. Музыка задавала столь быстрый темп, что марширующим подразделениям приходилось почти бежать. Немцам приветствия руководителей организаций казались довольно смешными, особенно когда они вытаскивали маленькие кинжалы и выбрасывали вперед руки, направленные в сторону Гитлера и Муссолини.

Около девяти часов вечера мы вылетели обратно в Мюнхен. Муссолини и его окружение пришли проводить нас. Гитлер, который находился под сильным впечатлением от всего увиденного во время визита, укрепившего узы дружбы с Муссолини, стоял рядом со мной во время обратного полета. Большую часть пути он любовался творениями природы. Время от времени он задавал мне вопросы относительно того, какое впечатление на меня произвело то или иное событие. Я честно ему сказал, что произвели на меня чрезвычайно сильное впечатление митинг на площади Святого Марка и концерт. А вот парад был явно неудачным. Гитлер громко рассмеялся и сказал: «Ты попал в самую точку!» Под куполом безмятежного солнечного неба мы летели обратно в Берлин над Альпами на высоте 4500 метров.