Текст книги "Супергрустная история настоящей любви"

Зачем он так с собой? Можно ведь обойтись без наркоты и требовательных девиц, провести лет десять на Корфу или в Чиангмае, омывать тело щелочами и высокими технологиями, прищучить свободные радикалы, сосредоточиться на работе, набить портфель акциями, убрать валик с живота, разрешить нам подправить эту морду стареющего бульдога? Что держит скульптора здесь, в городе, который хорош лишь как напоминание о прошлом, где он охотится на молодежь, ест жесткие волосатые манды и груды углеводов, со всепобеждающим потоком плывет к собственному упразднению? В этом уродливом теле с гниющими зубами и кислым дыханием таится визионер и творец, чьими работами я порой восхищался.

Пока я хоронил скульптора, шагал за гробом и утешал его красавицу бывшую жену и ангельских близнецов, глаза мои наблюдали за Юнис Пак, молодой, стоической и хмурой – она кивала, слушая самодовольное скульпторское выступление. Мне хотелось коснуться ее пустой грудки, нащупать маленькие твердые соски, что в моих мечтаниях возвещали о ее любви. Ее острый носик и тонкие руки покрылись испариной, и я заметил, что по части пития она от меня не отстает, то и дело хватает бокалы с проплывающих мимо подносов, и ее тугой рот уже полиловел. На ней были модные джинсы, серый кашемировый свитер и нитка жемчуга, старившая ее лет на десять. Юным в ней был только гладкий белый кулон, почти камешек – видимо, новая миниатюрная модель эппэрэта. В определенных богатых кругах трансатлантического общества разница между молодостью и старостью постепенно стиралась, кое-где молодежь в основном ходила нагишом, а с Юнис Пак что такое? Хочет быть старше, богаче, белее? Зачем красивым людям не быть собой?

Когда я снова поднял голову, скульптор тяжелой лапой стискивал махонькое плечико Юнис Пак.

– Китаянки такие хрупкие.

– Не такая уж я и хрупкая.

– Еще какая хрупкая!

– Я не китаянка.

– Короче, Бобби Д. и Дик Гир на балехе поцапались. Дик подходит ко мне, говорит: «За что меня Бобби так ненавидит?» Погоди. О чем это я? Хочешь еще выпить? О! Молодец, что приехала в Рим, котенок. Нью-Йорку нынче капец. Америка в прошлом. А пока у власти эти мудаки, я туда вообще больше не сунусь. Ебаный Рубенштейн. Ебаная Двухпартийная партия. Это, детка, просто какой-то «1984». Который ты, разумеется, не читала. Может, книжный червь Ленни нас просветит. Повезло тебе, что ты здесь со мной, Юни. Хочешь меня поцеловать?

– Нет, – сказала Юнис Пак. – Нет, спасибо.

Нет, спасибо. Воспитанная корейская девочка, выпускница Элдербёрда, Массачусетс. Как я сам жаждал поцеловать эти полные губы, обнять ее во всей ее миниатюрности.

– Это еще почему? – заорал скульптор. И затем, поскольку давно лишился способности просчитывать на шаг вперед, потряс ее за плечо – пьяное сотрясение, однако ее крошечное тело оказалось к такому не приспособлено. Юнис подняла взгляд, и в ее глазах я прочел знакомую ярость взрослого, которого неожиданно опять втянули в детство. Она прижала ладонь к животу, словно ее ударили, и опустила голову. Красное вино выплеснулось на дорогой свитер. Она повернулась ко мне, и я увидел ее неловкость, не за скульптора – за себя.

– Давайте-ка полегче, – сказал я, кладя руку на влажную резину скульпторской шеи. – Давайте, может, присядем на диван, водички попьем. – Юнис потирала плечо и пятилась от нас. Кажется, сдерживала слезы, и тут у нее, похоже, богатый опыт.

– Отъебись, Ленни, – молвил скульптор и слегка меня отпихнул. Руки у него сильные, ничего не скажешь. – Иди впаривай свой источник юности.

– Найдите диванчик и релаксните, – велел я. Приблизился к Юнис и поместил руку в общем ее направлении, но не прямо на нее. – Простите, – бормотнул я. – Он напивается.

– Вот именно, я напивается! – завопил скульптор. – И я, может, сейчас уже слегка подшофе. Но утром я буду творить искусство. А ты чем займешься, Леонард? Будешь толкать зеленый чай и клонированную печень двухпартийным старикашкам? Печатать дневник? Дай-ка угадаю. «Меня изнасиловал дядя. Я три секунды просидел на героине». Засунь себе в ухо свой источник юности, дружочек. Ты хоть тысячу лет проживешь – толку не будет. Такие посредственности заслуживают бессмертия. Не верь ему, Юнис. Он не такой, как мы. Он настоящий американец. Жулик как есть. Вот из-за него мы сейчас в Венесуэле. Вот из-за него люди в Штатах гавкнуть боятся. Он ничем не лучше Рубенштейна. Ты посмотри в эти лживые ашкеназские глаза. Киссинджер[13]13
  Генри Альфред Киссинджер (р. 1923) – американский дипломат, специалист в области международных отношений, советник по национальной безопасности США (1969–1975), государственный секретарь США (1973–1977), одна из ключевых фигур на международной политической сцене 1970-х.


[Закрыть] Второй.

К нам уже подтягивалась толпа. Наблюдать, как знаменитый скульптор «выкобенивается» – отличное римское развлечение, а слова «Венесуэла» и «Рубенштейн», произнесенные медленно, с упреком, с оттяжечкой, способны пробудить европейца даже из комы. Из гостиной послышался голос Фабриции. Как можно нежнее я подтолкнул кореянку к кухне – оттуда можно попасть в крыло прислуги, где есть отдельный выход из квартиры.

В полутьме под голой лампочкой украинская нянька гладила по голове симпатичного темноволосого мальчика Фабриции и совала ему в рот ингалятор. Ребенок нашему появлению почти не удивился, нянька спросила было: «Che cosa?»[14]14
  Что? (ит.)


[Закрыть] – но мы прошагали мимо; краем глаза я заметил аккуратную стопочку одежды и дешевых сувениров (кухонный фартук с Давидом Микеланджело, оседлавшим Колизей), составлявших ее личную собственность. Спускаясь по мраморной лестнице, мы услышали, как Фабриция и прочие бросились в погоню, вызвали на верхний этаж лифт, запертый в проволочной шахте, жаждут догнать, расспросить, что случилось, как это мы разожгли пожар скульпторова пьяного гнева.

– Ленни, вернись, – кричала Фабриция. – Dobbiamo scopare ancora una volta. Мы должны потрахнуться еще. Последний раз.

Фабриция. Не бывало на свете женщины мягче. Но, может, мягкость мне больше не нужна. Фабриция. Тело, оккупированное крошечными армиями волос, изгибы, вылепленные углеводами, сплошной Старый Свет и его умирающая аналоговая материальность. А вот Юнис Пак. Наноженщина – в жизни, надо думать, ни разу не чувствовала, как щекочутся ее лобковые волосы, ни груди, ни запаха, может существовать равно на дисплее эппэрэта и на тротуаре рядом со мной.

Южная луна, брюхатая и довольная, примостилась на раскидистых пальмовых листьях пьяццы Витторио. Иммигрантские толпы уже уснули после целого дня тяжелого труда или укладывали в постельки детей своих любовниц. Из пешеходов остались только стильные итальянцы, что нестойко расходились по домам после ужина; слышался лишь гул их раздраженных бесед и шипящий электрический грохот старого трамвая, что ползал по северо-восточному краю площади.

Мы с Юнис Пак шагали вперед. Ну, шагала она, а я скакал за ней вприпрыжку, не в силах скрыть радость: она ушла с вечеринки со мной. Пусть она поблагодарит меня за то, что спас ее от скульптора и дыхания его смерти. Пусть она узнает меня ближе, пусть опровергнет все гадости, которые скульптор наговорил о моей персоне, – мою якобы жадность, мое бескрайнее честолюбие, мою бесталанность, мое псевдочленство в Двухпартийной партии и мои планы на Каракас. Я хотел рассказать ей, что и сам в опасности, что выдра из Департамента возрождения Америки пометила меня за крамолу, а все потому, что я переспал с одной стареющей итальянкой.

Я оглядел убитый свитер Юнис – до неприличия свежее тело под ним жило, потело и, хотелось бы верить, желало.

– Я знаю хорошую химчистку, они умеют отчищать винные пятна, – сказал я. – Один нигериец, тут неподалеку. – Я подчеркнул «нигерийца» – вот, мол, как я лишен предрассудков. Ленни Абрамов, друг всех народов.

– Я волонтерствую в приюте для бездомных у вокзала, – сообщила Юнис – видимо, не просто так.

– Да? Фантастика!

– Ну ты и ботан. – И она бездушно рассмеялась.

– А? – спросил я. – Ой, ну извини. – Я тоже рассмеялся – мало ли, может, она пошутила, – но мне сразу стало обидно.

– ППУ, – сказала она. – ЯДМОСОВ. КППИСУКП. ПСЖО. Полный ПСЖО.

Ох уж эта молодежь с их аббревиатурами. Я сделал вид, что понял.

– Ну да, – сказал я. – МВФ. ООП. Иняз.

Она так на меня посмотрела, будто я псих.

– ПЕМ, – сказала она.

– А это кто? – Я представил себе высокого протестанта.

– Это значит, что я тебе «просто ебу мозги». Шучу, понимаешь?

– Ха, – сказал я. – Я так и понял. Правда. Что, с твоей точки зрения, делает меня ботаном?

– «С твоей точки зрения», – передразнила она. – Кто так вообще разговаривает? И кто носит такие туфли? Ты в них как бухгалтер.

– Я улавливаю гнев, – сказал я. Куда подевалась милая обиженная кореяночка, что была здесь три минуты назад? Я зачем-то выкатил грудь и встал на цыпочки, хотя и так был выше ее на добрых полфута.

Она потрогала манжету моей рубашки, пригляделась.

– Ты неправильно застегнул, – сказала она. И не успел я открыть рот, застегнула как надо и поправила рукав, чтоб он не топорщился на плече и над локтем. – Вот, – сказала она. – Так ты смотришься получше.

Я не знал, что сделать, что сказать. С ровесниками я точно знаю, кто я. Не красавец, но хоть прилично образован, неплохо зарабатываю, тружусь на переднем крае науки и техники (хотя с эппэрэтом обращаюсь не искуснее своих родителей-иммигрантов). На планете Юнис Пак все это явно не котировалось. Я какой-то доисторический пентюх.

– Спасибо, – сказал я. – Что бы я без тебя делал.

Она мне улыбнулась – у нее обнаружились ямочки, такие, что не просто оживляют лицо, но мигом освещают его теплом, выманивают душу наружу (а в случае Юнис отчасти сглаживают гнев).

– Я есть хочу, – сказала она.

Я, наверное, походил на оторопелого Рубенштейна на пресс-конференции, когда наши войска потерпели поражение под Сьюдад-Боливар.

– Чего? – спросил я. – Есть? Не поздновато?

– Да в общем, нет, дедуля, – сказала Юнис Пак.

Я и бровью не повел.

– Я знаю место на виа дель Говерно Веккьо. «У Тонино». Отличная cacio e pepe[15]15
  Паста с сыром и перцем (ит.).


[Закрыть].

– Да, у меня в путеводителе «Таймаута» тоже так написано, – ответила эта нахалка. Поднесла ко рту кулон и на устрашающе прекрасном итальянском заказала нам такси. Я со школы так не пугался. Даже смерть, моя грациозная, неутомимая Немезида, как-то меркла рядом со всесильной Юнис Пак.

В такси, отодвинувшись от нее, я вел до крайности пустую беседу («Говорят, доллар опять обесценится…»). Вокруг нас возникал Рим, непринужденно роскошный, вечно самоуверенный, готовый с восторгом забрать у нас деньги и позировать перед нашими объективами, но по сути дела не нуждавшийся ни в чем и ни в ком. Через некоторое время я сообразил, что водитель решил меня обжулить, повозить кругами, но ни словом не возразил; к тому же мы обогнули залитый лиловым остов Колизея, и тогда я сказал себе: «Запомни, Ленни: тебе нужна ностальгия хоть по чему-нибудь, иначе ты так и не разберешься, что же по правде важно».

Впрочем, к исходу ночи я помнил крайне мало. Скажем так: я пил. Пил от страха (она была так бездушна). Пил от счастья (она была так прекрасна). Пил, пока моя пасть и зубы не стали темно-рубиновыми, а вонь дыхания и пота не начала выдавать уходящие годы. И она тоже пила. Mezzo litro местного пойла превратился в целый litro[16]16
  Пинта… литр (ит.).


[Закрыть], потом в два, а потом в бутылку сардинского, вероятно, происхождения, но явно гуще бычьей крови.

А чтобы одолеть это изобилие, нам требовались гигантские тарелки с едой. Мы вдумчиво жевали свиной подгрудок из bucatini all’amatriciana, засосали блюдо спагетти с острым баклажаном и разодрали на части кролика, почти утопившегося в оливковом масле. Я знал, что в Нью-Йорке по всему этому буду скучать, даже по кошмарным флуоресцентным лампам, оттенявшим мой возраст – морщины вокруг глаз, одинокое шоссе и три грунтовки через весь лоб, свидетельства многочисленных бессонных ночей, потраченных на переживания из-за неискупленных удовольствий и старательных накоплений, однако главным образом – из-за смерти. В этот ресторан захаживали театральные актеры, и я, тыча вилкой в густые пустоты пасты и блестящие баклажаны, старался навсегда запомнить голоса, самим тембром своим умоляющие о внимании, и энергичную итальянскую жестикуляцию, которая вся как живой зверь, а значит – как сама жизнь.

Я сосредоточился на живом звере, что сидел передо мной, и постарался сделать так, чтобы она меня полюбила. Говорил я обильно и, надеюсь, искренне. Запомнил вот что.

Сказал ей, что теперь, познакомившись с нею, не хочу уезжать из Рима.

Она опять сказала, что я ботан, но смешной.

Сказал ей, что хочу не только ее смешить.

Она посоветовала мне довольствоваться тем, что имею.

Предложил ей переехать ко мне в Нью-Йорк.

Она сказала, что, кажется, лесбиянка.

Сказал ей, что работа – это моя жизнь, но в моей жизни есть место для любви.

Она сказала, что о любви не может быть и речи.

Сказал ей, что мои родители – эмигранты из России, живут в Нью-Йорке.

Она сказала, что ее родители – корейские эмигранты, живут в Форт-Ли, штат Нью-Джерси.

Сказал ей, что мой отец – уборщик на пенсии, любит рыбалку.

Она сказала, что ее отец – подиатр, любит лупить жену и двух дочерей по лицу.

– Ой, – сказал я. Юнис Пак пожала плечами, извинилась и отошла. В пустоте кроличьих ребер у меня на тарелке болталось мертвое сердчишко. Я обхватил голову руками. Может, кинуть сколько-нибудь евро на стол, выйти и исчезнуть?

Но вскоре я шел по увитой плющом виа Джулия, одной рукой обнимая благоухающую мальчишескую фигурку Юнис Пак. Она вроде бы развеселилась, она была нежна и дразнила меня: то обещала поцелуй, то ругала за плохой итальянский. Сама застенчивость, одни смешочки, веснушки под луною, пьяные подростковые вскрики – «Ну хватит, Ленни!» и «Ну ты и дурак!». Она выпустила волосы из капкана на макушке, и они оказались темны, бесконечны, толсты, как бечева. Ей было двадцать четыре года.

В мою квартирку помещались только дешевый двуспальный матрас и распахнутый чемодан, доверху набитый книгами («Мои друзья в Элдербёрде, которые специализировались по текстам, называли их “кирпичи”», – сказала она.) Мы поцеловались, лениво, будто ничего особенного, потом жестко, будто всерьез. Не обошлось без проблем. Юнис Пак не желала снимать лифчик («У меня вообще груди нет»), а я был так пьян и напуган, что у меня не встал. Но я и не хотел ее трахнуть. Уговорил снять трусики, обхватил ладонями крошечные полукружья ее зада и сунулся губами прямо в ее мягкую живую пизду.

– Ой, Ленни, – сказала она, чуточку грустно, потому что, наверное, почувствовала, сколько ее молодость, ее свежесть значат для меня, человека, что живет у смерти в прихожей и еле выносит свет и жар своего краткого визита на землю. Я все лизал и лизал, вдыхал слабый аромат чего-то настоящего, человеческого, и в конце концов, видимо, так и заснул лицом у нее между ног. Наутро она любезно помогла мне заново упаковать чемодан, который без нее не желал закрываться.

– Так не делают, – сказала она, увидев, как я чищу зубы. Заставила меня высунуть лиловый язык и жестко поскребла его щеткой. – Вот, – сказала она. – Лучше.

В такси по дороге в аэропорт меня тройственно грызли счастье, одиночество и нужда. Юнис Пак заставила меня тщательно вымыть губы и подбородок, смыть все ее следы, но ее щелочной запах остался на кончике носа. Я все время втягивал воздух, старался уловить ее аромат, уже воображал, как заманю ее в Нью-Йорк, как она станет моей женой, жизнью моей, моей жизнью вечной. Я пощупал мастерски вычищенные зубы и погладил седую поросль, что вылезала из-под ворота, – Юнис Пак внимательно осмотрела ее в утренних сумерках.

– Мило, – сказала она. А потом, с детским изумлением: – Лен, ты старый.

Ах, дорогой дневничок. Юность миновала, но впереди едва ли маячит мудрость преклонных лет. Отчего же в этом мире так трудно быть взрослым?

Иногда жизнь – постой
Почтовый ящик Юнис Пак на «ГлобалТинах»

1 июня

Формат: стандартный длинный английский текст

Суперидея «ГлобалТинов»: Переходите на Изображения сегодня! Меньше слов = больше развлекухи!!!

Юни-сон за границей – Зубоскалке:

Привет, Прекрасная Пони!

Как дела, манда? Соскучилась по своей сонной? Хочешь меня сахарком посыпать? ПЕМ. Я уже задолбалась тусоваться с девочками. Кстати, видела фотки на форуме выпускников Элдербёрда – ты там засунула язык Брайане в – э – ухо. Надеюсь, это не чтобы Суслик взревновал? У него большой опыт втроем. Уважай себя, шлу-ха-ха! Короче, угадай, что. Познакомилась с самым симпатичным парнем в Риме. Идеально мой тип, высокий, слегка немецкий на вид, такой богатенький студентик, но не мудак. Нас свела Джованна, он в Риме работает на «ЗемляОзерДжМФордКредит»[17]17
  «Земля Озер» (Land O’Lakes, с 1921 г.) в мире до описываемых событий – один из крупнейших американских производителей молочной продукции.


[Закрыть]! Короче, иду я с ним встречаться на пьяццу Навона (помнишь уроки по Изображениям? Так вот Навона – это где тритоны), а он сидит, пьет капучино и качает «Хроники Нарнии»! Помнишь, мы их качали в католической? Прелесть. Немножко смахивает на Суслика, только гораздо худее (ха-ха-ха). Зовут Бен, имечко гейское, конечно, но он ТАКОЙ ПРИЯТНЫЙ и такой умный. Повел меня смотреть Караваджо и как бы слегка потрогал за попу, а потом мы пошли к Джованне тусоваться и там целовались. А эти итальянские девахи в джинсах «Лукожа» так на нас смотрели, как будто я их белых мальчиков краду. Ненавижу, блядь. Еще раз помянут мои «миндальные глаза» – зуб даю. Короче, МНЕ НУЖЕН СОВЕТ, потому что он вчера позвонил и позвал в Лукку на следующей неделе, а я сделала вид, будто вся такая неприступная, и сказала нет. Но я ему позвоню завтра и скажу «да»! ЧТО МНЕ ДЕЛАТЬ? СПАСАЙ!!!

P. S. Познакомилась вчера на тусовке с одним дядькой – старый урод, мы с ним ужасно напились, и я ему как бы позволила меня полизать. Там был другой дядька, еще старше, скульптор, все пытался мне в трусы залезть, так что я решила – ну, меньшее из зол. Фу, я стала прямо как ты!!!!! Он был ничего, слегка охламон, хотя думает, что весь из себя такой медийный, потому что работает с биотехом. И у него мерзкие ступни, бурсит, такие шпоры, как будто к ноге лишний палец приклеили. Я прямо как мой папа, я знаю. В общем, он неправильно чистил зубы, и мне пришлось ПОКАЗЫВАТЬ ВЗРОСЛОМУ ЧЕЛОВЕКУ, КАК ПОЛЬЗОВАТЬСЯ ЗУБНОЙ ЩЕТКОЙ!!!!! Что с моей жизнью не так, Прекрасная Пони?

Зубоскалка – Юни-сон за границей:

Привет, Прекрасная Панда!

Так, давай я сразу скажу: долбанутая ты шлу-ха-ха, ты что, с дуба рухнула? Сколько ему лет? Зачем ты трогала его ноги? Ты что, ногти на ногах тайно грызешь? Посылаю тебе счет из химчистки, потому что я сейчас просто БЛЮЮ. Ладно, колясочника проехали. Этот твой Бен вроде вполне медийный и работает в «Кредите», так что у него, наверное, ДЕНЕГ ДОФИГА. Вот бы Суслик устроился в «ЗемляОзерДжМФорд». А теперь просвещенный совет от Зубоскалки: поезжай с ним в Лукку, это вообще где? Чмори его по-черному в первый день, пусть выебет тебя ЖЕСТКО в первую ночь, а потом до упора не понимает, что вообще творится. Быстренько втюрится, особенно когда ты его запустишь в свою ВОЛШЕБНУЮ ПИЗДУ!!! А на обратном пути в Рим будь лапочкой, чтобы последнее впечатление было хорошее, но он не сильно обольщался.

А у нас тут вот что. Один филиппинец устроил тусовку в Редондо. Пэт Альварес – помнишь, он в католической был? И пришла Уэнди Хап в «Лукоже» и в бюстгальтере «Сааами» без сосков, плюхнулась Суслику на колени и давай извиваться. Он такой пытается ее столкнуть, а эта белая деваха говорит – давай мы с твоей подругой друг друга выпорем, и сама прямо ТЫЧЕТ ему в глаз соском – жирный такой, розовый ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ сосок. Ну и Суслик смотрит на меня – типа, ага, можете друг друга пороть, если охота, можете не пороть, мне вообще по барабану, только не скандаль. А эти филки, только что из Ирвинского универа, в гостиной порют друг друга как ненормальные, чтоб одного белого парня порадовать (не Суслика), и я ей тинкнула, типа, ТЕБЕ НЕ СВЕТИТ, УЭНДИ ХАП. Только не ЗАГЛАВНЫМИ, а в смысле нет, спасибо, этот парень, на котором ты скачешь, – это вообще-то МОЙ ПАРЕНЬ. А она ко мне такая ФИЗИЧЕСКИ подваливает и давай ВЕРБАЛИЗОВАТЬ, типа: «Ой, а я думала, ты лесба, ты ж из Элдербёрда, я не знала, что ты еще и феминаци», а я такая: «Ага, но будь я хоть крутейшей лесбой в Америке, тебе со мной даже групешником бы не светило», и где, ты думаешь, она оказалась под конец? В ванной, Пэт Альварес ее в жопу трахал и в морду ей ссал, а три его друга все это засняли и назавтра выложили на «ГлобалТины». КАК ТЫ ДУМАЕШЬ, какие у нее рейтинги? Характер 764, Ебильность – 800+. Что ТАКОЕ с людьми?

2 июня

Чхун. Вон. Пак – Юни-сон за границей:

Ынхи,

Вчера приходить твои оценки. Сэлли хотеть спрятать от меня конберт. У тебя 158. Очень низко. Ты не попадать даже в рутгерс на юридический. Я разочаровать что у тебя не выше оценки. Значить ты не очень студент. Я наю что иногда жизнь – постой, но тебе двадцать четыре. Большая девочка. Я большой не могу тебя толкать. Надо учиться а когда учиться больше ничего! Встречаться с хорошим мальчиком. Но с ним надо всегда осторожно потому что ты женщина. Не выдавать тайну. В риме есть корейский мальчик? Пожалуйста простить у меня плохой английский.

Я тебя Любить,

Мама

P. S. Папа говорить не надо говорить я тебя Любить, потому что я тебя баловать и корейские родители не говорить детям я тебя Любить, но я правда тебя Любить из глубины души поэтому и говорить!

Юни-сон за границей – Чхун. Вон. Пак:

Мам, положи, пожалуйста, десять тысяч долларов в юанях на мой счет в «ОбъединенныхОтходахСиВиЭсСитигрупКредит». Сдам вступительные на юридический еще раз, когда вернусь. Этель Ким получила 154, а у нее было три подготовительных курса, так что без разницы. У меня все нормально. Тут сложно работать, нужно permesso soggiorno, это вроде грин-карты, а американцев здесь ненавидят. А то бы я в какой-нибудь семье поучила язык, например. Я уже волонтерствую три часа в неделю в приюте для бездомных. Ты говорила папе? Нет, корейских мальчиков в Риме нет. Рим в Италии. Посмотри на карту.

3 июня

Чхун. Вон. Пак – Юни-сон за границей:

Ынхи,

Почему ты думать тебе мама? Когда беда писать мне и не только про деньги. Когда ты юрист мама тобой гордиться и ты не просить у нее денег. Ты тоже гордиться потому что помогать маме и семье. Семья очень важно, иначе зачем БОГ поселить нас на земле? Я очень беспокойна за тебя и Сэлли. Папе нехорошо. Может быть это я виновата. Я особо молиться за тебя в церкви. Преподобный Чхо говорить у всех молодых особый путь. Ты знать какой у тебя особый путь? Пожалуйста рассказать мне если знать или мы вместе поискать. И пускай у тебя в сердце быть Исус. Это важно! А еще корейские мальчики везде. Сходить в корейскую церковь и найтить мальчика. Может быть ты не понимать мой плохой английский.

Я тебя Любить,

Мама

Юни-сон за границей – Чхун. Вон. Пак:

Что значит – папе нехорошо? Если происходит что-то плохое, вам с Сэлли надо уехать к Юнхюну. Мам! Блин, забудь на минутку про Исуса. ЭТО ВАЖНО. Ты меня пугаешь. Он что-то сделал с тобой или с Сэлли? Я вчера звонила восемь раз и все время попадала на голосовую почту. Вербализуй мне на «ГлобалТинах», когда прочтешь это письмо!

Чхун. Вон. Пак – Юни-сон за границей:

Ынхи,

Не беспокоить себя. Папа немножко много пить и злиться потому что я сделать сундубу с прокислым тофу. Я сказать Сэлли пойти погулять но она спать в костевой комнате а я в подвале. Все хорошо! Ты получить перевод в «ОбъединенныеОтходы»? Посмотреть и проверить. Это многие деньги так что не разочаровай меня. Хорошего рима, ты хорошая студент в Элдербёрде, ты заслужить. Но теперь твоя жизнь начинать. Не делать больше ошибок! Не ходить к мигук[18]18
  Зд.: американский (искаж. кор.).


[Закрыть] мальчику! У него плохие цели, даже у христиан. Я каждый день молиться Исусу, чтобы ты найти доброе счастье, какого у меня не быть, потому что наверное я делать грех против БОГА. Мне такой стыд. Писать Сэлли чаще. Она скучать. У тебя большая ответственность, потому что ты большая сестра. Мне очень жалко, что ты не получить оценки какие хотела. Тебе грустно, маме грустно. Тебе больно, маме еще больше больно.

Юни-сон за границей: Сэлли! Что такое с мамой и папой?

СэллиБарнарда: Ничего. Он расстроился из-за сундубу. Тебе-то что?

Юни-сон за границей: А на МЕНЯ ты почему злишься?

СэллиБарнарда: Я не злюсь. Отвали. В Риме есть летние бюстгальтеры «Сааами»?

Юни-сон за границей: Да, но они 80 евро.

СэллиБарнарда: Это сколько?

Юни-сон за границей: Слишком дорого. В «Сааами» на Элизабет-стрит гораздо дешевле, или просто на «Моднючке» закажи. Нафига тебе бюстгальтер, в котором соски видны? Тебе же вроде плевать на моду?

СэллиБарнарда: Их все носят. Даже в Форт-Ли.

Юни-сон за границей: А в Форт-Ли кто?

СэллиБарнарда: Сестра Грейс Ли.

Юни-сон за границей: Бона? Она же дура.

Юни-сон за границей: Сэлли, папа тебя бил?

СэллиБарнарда: Он говорит, что скучает по Калифорнии. Приемная всю неделю пустая. У корейцев в Нью-Джерси уже есть подиатры. Мама вообще не врубается.

Юни-сон за границей: Ладно, не отвечай. Спасибо, что оценки спрятала.

СэллиБарнарда: Мама все равно нашла. Как у тебя?

Юни-сон за границей: Познакомилась с симпотным белым парнем. Работает на «ЗемляОзерДжМФорд».

СэллиБарнарда: С корейским парнем встречаться легче. Семья и все такое.

Юни-сон за границей: Спасибо, мамуля.

СэллиБарнарда: Да я молчу.

Юни-сон за границей: Ага, может, я буду встречаться с корейцем, найду такого, как вот папа. Это называется «паттерн».

СэллиБарнарда: Неважно. Ты тратишь его деньги. У меня митинг в час.

Юни-сон за границей: Какой митинг?

СэллиБарнарда: Коламбия-Цинхуа против ДВА. На той неделе едем в Коламбию.

Юни-сон за границей: Что такое ДВА?

СэллиБарнарда: Департамент возрождения Америки. Двухпартийцы. Ты что, новости вообще не смотришь?

Юни-сон за границей: Ты ПРАВДА злишься.

Юни-сон за границей: Сэлли, необязательно ведь с родителями жить. Можешь переехать в общагу Барнарда. Устроиться на платную стажировку или в магазине работать. Не надо бы тебе в Политику. Давай попробуем жизни радоваться, и все.

Юни-сон за границей: Сэлли? Ау? Хочешь, я вернусь? Если хочешь, завтра же прилечу. Буду о маме заботиться.

Юни-сон за границей: Сэлли, пожалуйста, не злись. Прости, что меня нет, когда я вам с мамой нужна. Я бестолочь.

Юни-сон за границей: Сэлли? Ау? Ты, наверное, ушла. У вас уже час дня.

Юни-сон за границей: Сэлли? Я тебя люблю.

4 июня

Леонардо ДАбрамоВинчи – Юни-сон за границей:

Эй, привет. Это Ленни Абрамов. Может быть, ты меня помнишь – мы в Риме встречались. Спасибо, что почистила мне зубы! Хи-хи. В общем, короче, я только что вернулся в СШ этой самой А. Учу аббревиатуры. Ты в Риме сказала КППИСУКП. Это значит «Катаюсь По Полу и Смотрю Увлекательную Крысиную Порнографию»? Видишь, не такой уж я и старый! В общем, я тут о тебе думаю. Не собираешься в Нью-Йорк? Если что, есть где остановиться. У меня приличная квартирка, 740 квадратных футов, балкон, вид на центр. До Тонино мне, конечно, далеко, но я готовлю вполне забойные жареные баклажаны. Могу даже спать на диване, если хочешь. Позвони или напиши, в любой момент. Я очень, очень, ОЧЕНЬ рад с тобой познакомиться. Пишу вот и запечатлеваю в памяти созвездия твоих веснушек (надеюсь, тебе это ничего).

С любовью,

Леонард