Текст книги "Принцесса ада"

Глава 12
Находки

В двух милях от фермы Ганнесс, неподалеку от проложенной по берегу озера Мичиган железнодорожной ветки, располагалось передовое учебное заведение. Школу, где учились тринадцать мальчиков, от девяти до восемнадцати лет, в сентябре 1907 года основал один из самых уважаемых жителей Ла-Порта – доктор Эдвард Рамели. Как объяснял он в одном интервью, задача школы – воспитать «самостоятельных, инициативных и смелых молодых мужчин, способных на великие дела. Они не станут преклоняться перед прошлым и в будущем, заняв ответственные посты, смогут достойно проявить себя во благо великой промышленной республики»¹.

Одним из первых, кому, по замыслу Рамели, предстояло сделать блестящую карьеру предпринимателя, гражданского активиста и покровителя изящных искусств, в школу был зачислен Картер Хью Мэнни. Юноша – в день пожара ему не было и семнадцати – оставил воспоминания о событиях 28 апреля 1908 года. В неопубликованных мемуарах Мэнни писал, что в четыре утра его разбудил соученик – «Пузя» Уошберн. Окно в его комнате выходило на север, прямо на усадьбу Ганнесс. Уошберн сказал, что в двух милях бушует «страшный пожар». Через несколько минут все комнаты учеников обошел доктор Рамели. Он позволил мальчикам, если пожелают, не ложиться спать и наблюдать за пожаром, но ни в коем случае не покидать школу.

Пытаясь выяснить, что происходит, директор пошел звонить по телефону, а Мэнни с Уошберном, распахнув большое окно в его спальне, смотрели на горящую усадьбу. «По-видимому, полыхал фермерский дом, – записал Мэнни, – потому что пожар длился почти два часа. Сарай сгорел бы гораздо быстрее».

Когда рассвело, Рамели сообщил ученикам, что пострадала ферма вдовы Ганнесс. Тогда они в первый раз услышали это имя. Утренние занятия директор отменил и разрешил мальчикам сходить на место происшествия с условием «к полудню обязательно вернуться в школу». Вот как описал события Картер Мэнни:

После завтрака мы все бросились на ферму. То, что мы увидели, нас поразило: там были два полицейских из Ла-Порта и шериф с помощниками – все в униформе; на помощь пожарным-добровольцам из Ла-Порта прибыл вагон-цистерна с водой. На некотором удалении поставили отдельный навес для газетчиков, где собралось несколько человек из Мичиган-Сити, Ла-Порта и Саут-Бенд. Вскоре приехали репортеры из Чикаго, Индианаполиса и других городов, так как железнодорожный телеграф уже разнес весть о небывалом пожаре.

От прекрасного дома остались только «жуткие черные стены». Мэнни видел, как пожарные под началом Томаса Хорвелла, вооружившись лестницами, веревками и крюками, ломали стены. Нужно было обезопасить от падения обломков тех, кто будет разбирать завалы: когда команда Хорвелла справилась со стенами, несколько мужчин во главе со Смутцером начали раскапывать единственное уцелевшее помещение – подпол, похожий, по описанию Мэнни, «на открытый колодец»², а пожарные продолжали водой из ведер охлаждать дымящиеся руины.

Вскоре, после короткого перерыва на завтрак, к добровольцам опять присоединился Уильям Хамфри. По наблюдениям одного репортера, работа «продвигалась с большим трудом. Из раскаленных развалин все время вырывались дым и пар». Проработав несколько часов, мужчины не нашли ничего, кроме «постельных принадлежностей, кроватей, старого пистолета и еще кое-каких вещей». К середине дня раскопали почти весь подвал, но, как ни странно, тел нигде не было³.

Оставалось разобрать только юго-восточный угол. Примерно в 15:45, как вспоминал Уильям Хамфри, его лопата уткнулась «во что-то мягкое».

Он позвал находившегося рядом шерифа, и они вдвоем стали осторожно копать дальше. Вокруг сгрудились остальные. Через несколько минут Хамфри, отставив лопату, воскликнул: «Они здесь!»⁴.

Жители Ла-Порта узнали о жутких последствиях пожара уже через несколько часов, так как Гарри Дарлинг успел поместить на первую полосу своей ежедневной газеты два предложения. Он поспешил объявить, что «найдены тела всех погибших – матери и ее детей. Мать, тесно прижав их к себе, очевидно, пыталась вместе с ними вырваться из горящего дома»⁵.

На следующий день Дарлинг опубликовал еще более подробную и душераздирающую историю. Тело Филиппа Ганнесса – «младшего из троих невинных детишек» – меньше всех пострадало от огня, и это, как писал Дарлинг, «свидетельство героических, но безуспешных усилий матери спасти свое чадо»:

Разбуженная звуками пожара и запахом удушливого дыма, мать, подчиняясь инстинкту, укутала дитя стеганым одеялом. Она хотела защитить сына от ночного холода, когда они выберутся из дома. Это одеяло и сохранило тело мальчика.

Подогревая нездоровое любопытство читателей, Дарлинг не скупился на ужасающие подробности в описании детских останков. «Его лицо почернело, на лбу зияет рана, вероятно, от упавшего кирпича. Ноги обгорели до коленей, а открытый рот молчаливо свидетельствует о предсмертной агонии».

Описание сестер представляет собой такую же отвратительную смесь слащавой сентиментальности и бесстыдной сенсационности. «Тела девочек, чьи губы совсем недавно шептали слова вечерней молитвы о спасении души, не сохранили ни малейшего сходства с хранимыми Господом человеческими существами».

Используя отвратительные выражения типа «почерневшие и расчлененные» тела, Дарлинг писал, что «самое ужасное зрелище» представляли останки миссис Ганнесс. Ее тело – «бесформенная масса с костями, торчащими из нагой плоти». Отсутствие головы делало то, что осталось от миссис Ганнесс, еще более ужасающим. Очевидно, предположил Дарлинг, тело было «обезглавлено беспощадным огнем», однако череп – «единственное, что могло сохраниться от пропавшей головы», – пока не найден.

Четыре тела извлекли из руин и положили на деревянный настил в ожидании гробовщика Остина Катлера. Когда он прибыл, останки погрузили в катафалк и отправили в морг похоронного бюро⁶.

По сообщениям «Аргус-бюллетень», только Дженни – падчерица миссис Ганнесс – избежала катастрофы, погубившей злополучную семью. Девушка сейчас находится в пути «из Калифорнии в Индиану, со дня на день прибудет в Ла-Порт и, возможно, сумеет пролить свет на это странное происшествие»⁷.

Глава 13
Арест

Хотя первые публикации сообщали, что Лэмфер исчез, сам он в то утро работал на ферме Джона Витбрука. Там во второй половине дня и нашли Рэя помощники шерифа – Лерой Марр и Уильям Энтисс. Примерно за милю до фермы дорогу так развезло, что Марру пришлось выйти из машины и пройти это расстояние пешком. Он еще не успел подойти к дому, как открылась входная дверь и на пороге появился Лэмфер. Должно быть, он увидел полицейского в окно.

– Одевайся, поедем в город, – приказал Марр.

Если у него и были какие-то сомнения в причастности Рэя Лэмфера к трагедии, то первые же слова тщедушного батрака их полностью развеяли.

– Женщина и дети из дома выбрались?

На вопрос, откуда он знает про пожар, Рэй ответил, что проснулся в три утра – ведь «до фермы Витбрука топать шесть миль» – и когда шел мимо дома Ганнесс, заметил, что из окон и из-под крыши выбивался дым.

– Почему же ты не закричал?

– Решил, что меня это больше не касается, – ответил Лэмфер¹.

Рэя доставили в тюрьму и подвергли «допросу с пристрастием». В те времена это называлось «надавить на подозреваемого». Вопросы задавали шериф Смутцер, Марр, Энтисс и приехавший, узнав об аресте Лэмфера, прокурор округа Ральф Смит.

Хотя Лэмфер придерживался своих первоначальных показаний, он иначе объяснил, почему не поднял тревогу: боялся, что его самого обвинят в поджоге. Рэй сообщил также кое-какие подробности, о которых умолчал раньше, и умолял дознавателей никому не рассказывать, что ту ночь он провел в постели Элизабет Смит ².

Общеизвестно, что в Америке начала двадцатого века, где были так популярны анекдоты «про негритят», музыкальные шоу чернокожих артистов и колыбельные песни нянюшек-рабынь, процветал расизм. Необходимо отметить, что во время описываемых событий в Индиане действовала самая большая в стране организация ку-клукс-клана. Она насчитывала 250 000 человек, то есть четверть от всех проживавших в штате белых мужчин³. Поэтому неудивительно, что местные газеты, упоминая Элизабет Смит, как и соседи, называли ее Черной Лиззи. По слухам, она родилась в семье рабов, перебравшихся после Гражданской войны из Виргинии в Индиану, и в юности эта «самая красивая негритянка штата» покорила сердца «многих молодых мужчин, причем не только чернокожих». Одним из любовников Лиз был «блестящий адвокат», от которого появилась на свет ее незаконнорожденная дочь. Через пятьдесят лет в Ла-Порте все еще рассказывали историю об удивительном завершении этой любовной связи: адвокат, предложив Элизабет 600 долларов на обучение девочки-мулатки, тем самым «признал свои прегрешения». А негритянка, «пытаясь привлечь к этой истории внимание горожан, прямо на площади, на глазах у толпы, принялась стегать бывшего любовника кнутом. Несчастный с трудом вырвался и нашел убежище в ближайшей аптеке»⁴.

К моменту ареста Лэмфера от бывшей миловидности Элизабет Смит не осталось и следа. Худая, морщинистая, «в заношенном бесформенном платье и потрепанной черной шали», Элизабет в свои семьдесят походила на чучело. Ее ветхую лачугу соседские ребятишки считали жилищем ведьмы. Многие, став взрослыми, вспоминали, что «в ужасе старались пробежать мимо него как можно быстрее»⁵.

Но, похоже, ни ее возраст, ни физические недостатки для Рэя Лэмфера – человека с весьма гибкими представлениями об идеале женской красоты – значения не имели. Отставленный мужеподобной Белль, он нашел приют в постели тощей старухи.

На следующий день после ареста Лэмфера женщина пришла в тюрьму и подтвердила его алиби. Отвечая на вопросы местных репортеров, она, правда, благоразумно опустила те скандальные подробности, о которых минувшим вечером сообщил на допросе сам подозреваемый. Вот ее рассказ:

Лэмфер пришел ко мне вечером в понедельник и попросил дать ему ночлег. Объяснил, что болен и у него нет денег. «Я бы заплатил, если б мог», – сказал Рэй и, посидев немного, уснул в кресле. Он проспал примерно полчаса. Потом Лэмфер встал и спросил: «Ты дашь мне комнату?» Я согласилась, и он пошел в пивную Смита что-нибудь поесть. Я поставила будильник на четыре тридцать, а Рэй перевел его на три тридцать. Будильник отзвенел, я слышала, поэтому пошла будить Лэмфера. А он спал сном праведника. Я сказала, что уже четыре. Тут Рэй вскочил и с криком «Боже, мне уже нужно быть у Витбрука!» убежал. С тех пор я Лэмфера до сегодняшнего дня не видела. Одно могу сказать точно: во вторник в четыре утра этот человек был в моем доме⁶.

Свидетельство Элизабет Смит задержанному не помогло. Все газеты Среднего Запада именовали его маньяком и «одержимым пироманом», который «в диком отчаянии, что миссис Ганнесс его разлюбила» поджег ее дом. Поползли слухи, что Лэмферу грозит суд Линча. Газета «Кливленд плейн дилер» сообщала: «В Ла-Порте нарастает возбуждение, весь город взбудоражен. Толпа грозит Лэмферу расправой. Полиция усилила охрану тюрьмы»⁷.

В тот вечер, проводя дознание, коронер Чарльз Мак опросил еще пятерых свидетелей: Джо Максона, Майкла и Уильяма Клиффордов, Уильяма Хамфри и Дэниела Хатсона. Присутствовали также прокурор Смит, шериф Смутцер, его помощники Энтисс и Марр. Записывал показания секретарь Моррисон и группа репортеров.

Свидетели нарисовали живую картину событий того рокового утра. Максон сообщил, что, когда он уходил спать, огонь в печи уже погас, а керосиновые лампы на ночь никогда не оставляли. Как заключил один газетчик, «показания Максона убеждают, что трагедия на ферме – дело рук какого-то поджигателя»⁸.

Но самым драматическим газеты назвали сообщение Дэниела Хатсона, помогавшего выносить из завалов тела погибших. Когда шериф расспрашивал его об обнаруженных останках, Хатсон заявил, что головы у миссис Ганнесс не было, и он, «заглянув туда, где она должна соединяться с телом, увидел между плечами сердце». По крайней мере, он так думал. Женщина настолько обгорела, что наверняка он этого утверждать не мог⁹.

Так как при повторном допросе «с пристрастием» добиться признания Лэмфера не удалось, шериф Смутцер прибег к другому популярному в то время средству. Рано утром в четверг его вывели из камеры, в наручниках посадили в автомобиль Смутцера и, сказав, что везут покататься, доставили задержанного в морг похоронного бюро Катлера. Как в своей обычной мелодраматической манере писал Дарлинг, подозреваемый «должен был смотреть на бренные останки женщины, которую он преследовал при жизни, и троих невинных детей, всего два дня назад весело игравших в доме, по воле рока превратившемся для них в погребальный костер».

– Боже! – простонал пораженный Лэмфер. Побледневшего арестанта колотила дрожь.

– Итак, – сказал Смутцер, – это твоя работа. Что ты об этом думаешь?

– Ужасно, – пробормотал Рэй. Казалось, он едва держался на ногах.

Потрясенного Лэмфера отвезли в суд, где судья Гроувер предъявил ему обвинение:

В нарушение закона, порядка и спокойствия штата Индиана, 28 апреля 1908 года Рэй Лэмфер подготовил и осуществил поджог дома Белль Ганнесс. Он преступно, злонамеренно и по собственной воле путем поджога совершил умышленное убийство вышеупомянутой Белль Ганнесс, обгоревшей и погибшей в результате данного пожара.

Рэй отказался признать себя виновным, и судья приказал оставить его под стражей без возможности освобождения под залог. Лэмфера отвели в камеру, где он должен был ждать заседания большого жюри окружного суда, назначенного на понедельник 11 мая 1908 года¹⁰.

Тем временем мужчины, в надежде найти пропавшую голову женщины, продолжали разбирать завалы. Газета «Чикаго трибюн» вышла с заголовком: «Куда исчезла голова Белль Ганнесс?» Доктор Люсиус Грэй и другие врачи считали, что «трудно представить себе такое пламя, которое бы полностью испепелило ее череп». Расчистка подвала, однако, результатов не дала, и многие сочли этот факт доказательством последней общепринятой версии: Рэй Лэмфер не только поджигатель, но и злодей-убийца, который проник в комнату Белль Ганнесс, в темноте обезглавил ее тело и, заметая следы преступления, устроил пожар»¹¹.

Глава 14
Братья и сестры

Истории о пропавшей голове продолжали будоражить жителей Ла-Порта. По одной версии, миссис Ганнесс была убита и обезглавлена из-за золота, применявшегося при лечении зубов. Однако шериф Смутцер высмеял эти россказни, заявив, что никто не станет совершать такое зверство «из-за нескольких сотен долларов», которые можно выручить за золотые пломбы. Кроме того, считал шериф, «голова оказалась бы слишком громоздкой ношей»¹.

Изучение останков Ганнесс подтвердило его правоту. Бригада врачей под руководством доктора Люсиуса Грэя пришла к выводу, что голова не могла быть отделена от тела при жизни. Следов насилия не нашли, и все согласились, что она сгорела. «Смерть наступила от удушья и пламени», а не по каким-либо иным причинам².

Однако отсутствовала не только голова. Даже написанное бесстрастным медицинским языком заключение о вскрытии останков Белль Ганнесс было абсолютно шокирующим: «Левая рука обгорела до верхней трети предплечья. Правая рука обгорела до плеча. Правая нога обгорела до колена. Левая нога обгорела до щиколотки. Все мышцы полностью сгорели и обуглены». Правая часть туловища – от груди до живота – сгорела, обнажив внутренние органы. Легкие, кишечник, печень и поджелудочная железа «выглядят обычно», указывалось в отчете, но было видно, что «они подверглись тепловому воздействию»³.

Как сообщалось, 1 мая, в пятницу, предполагаемый преступник, «в поисках утешения, обратился к религии». Он захотел встретиться со священником и попросил принести ему Библию. В камеру к Рэю пригласили пастора местной методистской церкви Эдвина А. Шелла. На следующий день газета Дарлинга – «Аргус-бюллетень» – на первой полосе сообщила своим читателям, что неожиданный интерес заключенного к религии – знак близкого раскаянья. Гарри Дарлинг в обычных напыщенных выражениях писал, что Лэмфер «жаждет прочесть Священное Писание в надежде найти там слово Господа, которое поможет раскаявшемуся сердцу открыться»⁴.

Вместе с другими пассажирами чикагского поезда, прибывшего утром той пятницы в Ла-Порт, на перрон вышла седая пожилая женщина в старомодных металлических очках. Она выглядела лет на семьдесят, хотя на самом деле даме исполнилось только пятьдесят четыре. То была Нелли Ларсон. С того дня, как она видела свою младшую сестру в последний раз – тогда ее звали Белла Соренсон, – прошло восемь лет. В среду, просматривая газету, Нелли Ларсон обнаружила фотографию сестры, с которой давно не поддерживала отношений, и тогда только узнала о страшной участи, постигшей Беллу и троих ее детей.

Когда из следующей статьи стала известна последняя воля покойной, к переживаниям Нелли добавилось беспокойство из-за наследства: в соответствии с завещанием, составленным за день до пожара, все свое состояние, оцениваемое в 15 000 долларов, она оставила чикагскому детскому дому для норвежских сирот. Тут миссис Ларсон, в сопровождении сына, Джона Р. Ларсона, и дочери, миссис Эдвард Ховард, поспешила в Ла-Порт ⁵.

Сойдя с поезда, Ларсоны проследовали в морг Катлера. Сама Нелли не могла вынести ужасного вида останков и доверила опознание сыну. Потом все трое обсудили с гробовщиком транспортировку тел в Чикаго, где, в соответствии с последней волей миссис Ганнесс, они обретут вечный покой на кладбище Форест-Хоум.

Затем миссис Ларсон с сыном и дочерью нанесли визит Мэлвину Лелитеру – поверенному миссис Ганнесс. Там посетители заявили, что как ближайшие родственники намерены оспорить завещание Белль и заявить права на долю в недвижимости⁶.

В то же утро на поезде приехало еще одно заинтересованное лицо, узнавшее о трагедии из газет, – проживавшая в Чикаго на Саут-парк-авеню, 2818, миссис Джордж Оландер, старшая сестра Дженни Олсон. С тех пор как Дженни отдали на попечение Белль, сестры не виделись, но вели постоянную переписку. Однако миссис Оландер уже давно не получала от сестры никаких вестей. Два года назад в своем последнем письме Дженни сообщала, что ее отправляют в Калифорнию, в норвежский религиозный колледж. Миссис Оландер пыталась узнать точное название и местоположение школы, но безуспешно.

Как и Нелли Ларсон, миссис Оландер, узнав о трагедии в чикагских газетах, поспешила в Ла-Порт. Ходили слухи, что в Калифорнии Дженни вышла замуж и совершает свадебное путешествие. «Аргус-бюллетень» сообщал: «В ближайшее время она с мужем прибудет в Ла-Порт, возможно, ничего не подозревая о трагическом конце взрастившей ее женщины». Кроме того, миссис Оландер опасалась, что Дженни могла вернуться домой накануне пожара и ее постигла участь сестер, брата и приемной матери.

Но было еще одно обстоятельство, озадачившее миссис Оландер. Она тоже прочла статью о завещании Белль Ганнесс и не могла понять, почему наследниками объявлялись Миртл, Люси и Филипп, а в случае их смерти – детский дом в Чикаго, но ничего не доставалось Дженни⁷.

В поисках пропавшего брата Асле Хельгелейн связывался не только с Белль, но и с Клинтоном Кокрейном – шефом полиции Ла-Порта. Тот подтвердил, что человек, по описанию похожий на Эндрю, приезжал в город. Узнав, что Эндрю Хельгелейн перевел свои сбережения в отделение Первого национального банка в Ла-Порте, Асле, приложив фотографию брата, отправил запрос банковскому служащему Фрэнку Дж. Питнеру, проводившему операцию с деньгами Эндрю. «Без сомнения, за наличными по депозиту в банк вместе с миссис Ганнесс приходил Эндрю Хельгелейн», – немедленно ответил Питнер.

Первого мая, в день, когда миссис Оландер и миссис Ларсон с дочерью и сыном прибыли из Чикаго, Асле получил письмо от Питнера. В конверт была вложена первая страница «Ла-Порт дейли геральд» за 28 апреля с первым сообщением о пожаре в доме Ганнесс и о гибели всех его обитателей⁸.

На следующий день Асле Хельгелейн выехал в Ла-Порт.

Глава 15
Кошмар

Приехав вечером в воскресенье, 3 мая, Асле Хельгелейн остановился в гостинице «Тигарден».

Наутро он отправился в редакцию газеты «Ла-Порт геральд», купил все вышедшие после пожара номера и читал их несколько часов, не отрываясь. Потом он пошел в тюрьму к шерифу Альберту Смутцеру. Тот, выслушав Асле, тут же отвез его на ферму Ганнесс.

На развалинах сгоревшего дома осталось к тому времени только двое: Джо Максон – наемный работник Белль Ганнесс, и ее сосед Дэниел Хатсон. Они искали пропавшую голову хозяйки фермы, и Асле, пытаясь найти хоть какую-то зацепку, чтобы выяснить судьбу брата, стал копать вместе с ними.

В подвале не было ничего, кроме обугленных обломков домашнего скарба. В ночь на вторник Асле воспользовался гостеприимством Свана Николсона. Его семья с удовольствием предоставила кров приезжему норвежцу. Когда утром Асле пришел на пожарище, Максон и Хатсон уже работали в развалинах погреба.

В поисках чего-нибудь подозрительного брат Эндрю решил осмотреть окрестности. Обнаружив поблизости большое озеро, Асле вернулся и поинтересовался у Джо и Дэниела, глубокое ли оно в этих местах и не было ли зимой во льду прорубей. Если его брат нарвался на преступников, то они, заметая следы, вполне могли сбросить тело в озеро Фиштрэп. Но Максон и Хатсон ответили, что его всю зиму покрывал сплошной нетронутый лед¹.

Тогда Асле решил не терять времени в Ла-Порте и поискать след брата где-нибудь в другом месте. «Я попрощался с ребятами, – вспоминал он, – и отправился в дорогу». Однако пройдя несколько шагов, он вдруг остановился и поспешил обратно. Что-то не давало Асле уйти. Вернувшись, он спросил Максона, не помнит ли тот, чтобы весной на участке или около него копали ямы.

Максон помнил. В марте – точную дату он назвать не мог – батрак помогал хозяйке грузить в тачку старые консервные банки, рваную обувь и всякий хлам, а потом отвез его в загон для свиней, что в пятидесяти шагах от дома, вывалил в яму и закопал.

Асле попросил показать это место, и все трое, взяв лопаты, пошли на скотный двор.

Они только начали копать, как в ноздри ударил «ужасный запах». Максон объяснил Асле Хельгелейну, что хозяйка выбросила туда много банок от рыбы и томата. Но зловоние не имело ничего общего с запахом гнилых помидоров или тухлой рыбы.

На глубине четырех штыков лопата уткнулась в «мешок с чем-то твердым». Через дыру в мешковине мужчины увидели человеческую шею. Рядом с мешком в грязи виднелась отрубленная рука.

Максон немедленно запряг повозку и помчался в город. Осмотрев двор, Асле нашел старое пальто, несколько мешков и прикрыл жуткую находку. Потом они с Хатсоном взялись за лопаты и продолжили расчищать от грязи смердящую могилу.

Они едва успели закончить работу, как прибыл шериф Смутцер. С ним был коронер Чарльз Мак – крупный седобородый мужчина в мятом костюме-тройке; рубашку с высоким воротником украшала черная бабочка, а из жилетного кармана свисала цепочка от карманных часов. Под пристальным взглядом коронера Смутцер с помощниками вынули разлагающиеся части тела на поверхность.

Коронер Мак впоследствии сообщал, что невозможно было достоверно описать тело, «так как голова была отделена от туловища, руки от плеч, а каждая нога отрублена на три дюйма выше колена. Кроме того, началось разложение»². Лицо или то, что от него осталось, по выражению одного хроникера, представляло «ужасное зрелище»: черные глазницы, перекошенный рот, зигзагообразная трещина, пересекающая лобную кость³.

Останки находились в ужасающем состоянии, однако их осмотр позволил сделать некоторые выводы. Стало понятно, что жертва преступления боролась за свою жизнь. На левом запястье, поднятом для защиты от внезапного нападения, обнаружили два глубоких пореза, обнажавших кость. Другой ужасный удар отсек первые фаланги всех пальцев правой руки. Застывшая изуродованная кисть сжимала клок темных волнистых волос, принадлежавших убийце ⁴.

По лицу, напоминавшему скорее маску для Хеллоуина, нежели человека, по расстоянию между глазами, по скулам Асле Хельгелейн все-таки смог определить, что перед ним то, что осталось от Эндрю. «Если вы видели своего брата каждый день пятнадцать лет подряд, – сказал Асле, – невозможно его не узнать»⁵.

Так в мусорной яме на скотном дворе Белль Ганнесс после долгих поисков Асле Хельгелейн нашел наконец брата.

Начал моросить дождь. Коронер, присев на корточки, осматривал обнаруженные останки, а шериф спросил Максона, не знает ли он о других «подозрительных местах» – ямах, заваленных землей. Джо показал еще одно такое место.

Между тем около фермы собралась кучка зевак. Прижимая лица к металлической сетке забора, они наблюдали за работой Максона, Смутцера и Хатсона. На глубине трех штыков лопаты под слоем мусора они опять нашли части человеческого тела: обернутые мешковиной обнаженные туловища, отделенные от них руки, ноги и головы.

Ужасающие находки сложили в импровизированный морг – каретный сарай. Тела каждой из четырех жертв – женщины, двоих мужчин и девочки-подростока – были разрублены на шесть частей. Как и в случае с останками Эндрю, разложение усложняло идентификацию. О трудностях, с которыми столкнулись судмедэксперты, можно судить по представленным коронеру результатам вскрытия женского тела. Вот что написал доктор Франклин Т. Уилкокс:

Внутренние органы, за исключением матки, идентифицировать не удалось. Обе руки отделены от тела. Правая на дюйм ниже головки плеча отрезана каким-то инструментом. Бедра обрублены на треть. Обнаружено четыре предплечья с кистями рук, но невозможно определить, какие из них принадлежат данному телу. Найдено два черепа, две нижних челюсти, однако соответствие данному телу установить не удалось. Не соответствуют ему и две малые берцовые кости. Причина смерти не установлена⁶.

И все-таки, несмотря на ужасное состояние, среди останков молодой женщины обнаружили важную зацепку: на лишенном кожи черепе сохранилась спутанная прядь светлых волос. И тем, кто знал эту женщину при жизни, стало ясно, чье тело нашли на скотном дворе.

Два года назад Дженни Олсон не отправили учиться в Калифорнию. Девушка не выходила замуж, не совершала свадебное путешествие. Ее расчлененное на полдюжины частей тело, завалив отходами, закопали в загоне для свиней на скотном дворе приемной матери. Останки Дженни обнаружили, как писали газеты по всей стране, 5 мая 1908 года – в день ее так и не наступившего восемнадцатилетия⁷.