Текст книги "Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)"

4. Загадка картины

В этот год зима в Париже выдалась довольно суровой, хотя иногда случались и оттепели. Генрих Мерсье довольно быстро шел к дому на улице Могильщиков, так как от той улицы, где он жил, до этого района города было приличное расстояние. Почти никто не попадался ему навстречу, так как совсем недавно часы на башне пробили одиннадцать ночи… Идти было все же приятно: снег хрустел под ногами, фонари освещали центральные улицы довольно скупо, придавая им таинственный вид. До назначенного времени, когда Мерсье должен был встретиться с Джобом и Марком у странного дома, оставалось минут двадцать. Чтобы не ждать долго перед домом, барон замедлил шаги. Он вновь задумался о предстоящем деле: «Маркус! Его имя было в гороскопе… Только он может взять ее, только он… Что же, надеемся на удачу!». Оставалось немного.

Барон совсем остановился. Перед ним – начало улицы Старой голубятни, место не слишком безопасное для ночных прогулок. На противоположной стороне улицы за бароном уже давно следили две пары острых глаз… Злые языки говорили, что сами дворяне, проживавшие здесь, поистратившись в кабаках, иногда не прочь были присвоить себе чужой кошелек или богатую одежду зазевавшегося прохожего. И хотя это очень было похоже на грязные сплетни лакеев, такое мнение было весьма распространено среди парижан в те давние годы. Итак, как мы уже заметили, две пары острых глаз следили за бароном де Г…, а он и не думал об опасности.

Когда Мерсье, одетый в дорогой теплый камзол и длинный плащ, наконец приблизился к переулку, позволявшему сократить путь до дома на улице Могильщиков, его остановили. Невысокий человек в низко надвинутой шляпе подошел и вежливо осведомился у барона, куда он следует. Мерсье, не давая себе труда отвечать, попробовал продолжить свой путь, но человечек грубо схватил его за плечо. Тогда Мерсье, не вдаваясь в объяснения, отскочил в сторону и обнажил свою внушительных размеров шпагу. Человечек что-то крикнул и также отскочил. Лишь чудо и реакция Мерсье, закаленного в сражениях, спасли ему жизнь. Он, понимая, что выстрел неизбежен, упал на землю, и пуля расплющилась о стену дома, возле которого он только что стоял. Не медля ни минуты, барон подскочил к низенькому человеку, лихорадочно возившемуся с пистолетом, и, сделав выпад, проткнул его насквозь.

Второй вор, видя конец приятеля, не стал тратить время на аркебузу, из которой он выстрелил, и выхватил короткую шпагу. Мерсье бросился на него, больше опасаясь за исход дела, намеченного им, чем за свою жизнь. Но и вор, очевидно, неплохо владел этим оружием: убить его сразу барон не смог. Два быстрых выпада незнакомец отбил как заправский дуэлянт. Завязалась настоящая битва… Все выпады Мерсье незнакомец парировал, а вскоре и сам стал теснить барона к темному переулку. Тогда Генрих, не прекращая фехтовать, левой рукой осторожно расстегнул ножны с кинжалом и, когда вор немного замешкался, выхватил его. Очевидно, незнакомец понял его намерения, что-то негодующе прокричал, но было уже поздно. Мерсье метнул кинжал и, когда вор попытался отбить его шпагой, сделал длинный выпад и поразил противника точно в сердце. Незнакомец, обливаясь кровью, свалился замертво. Барон быстро подошел к нападавшему, содрал маску и вгляделся в лицо нападавшего: оно почему-то показалось ему знакомым. Но вспоминать, кто перед ним, не было времени.

Барон вытер шагу о плащ убитого, поднял кинжал и вернулся к первому из воров. Тот, очевидно, не был сражен бароном наповал, громко дышал и даже постанывал. Видя, что вор без сознания, Мерсье оттащил его в темный переулок, куда позже перенес и труп второго нападавшего. Затем, убедившись, что обнаружить их здесь смогут только утром, Мерсье продолжил свой путь, так как времени до встречи с Марком оставалось немного.

На улице Могильщиков полночь и тишина. Барон де Г…, не спеша прогуливался возле дома, ожидая своего слугу и Марка Рапока. Они несколько опаздывали, и это очень раздражало пунктуального Мерсье. Было холодно, а случай с ворами напомнил о том, что и небезопасно. К тому же Мерсье опасался, что хитроумный торговец что-нибудь заподозрит и пойдет ночью сюда. Наконец послышались шаги на противоположном конце улицы, барон отошел в тень и замер, слившись с тенью.

– Так, где же ваш дом? – своеобразные интонации голоса Марка говорил о том, что друзья перед приходом сюда порядочно нагрузились. – Ну где же он, я тебя спрашиваю…

– Сейчас увидишь… Где же, где ж он? – Джоб озирался по сторонам, так как до этого бывал здесь только днем и теперь боялся ошибиться в темноте.

– Ты что же не знаешь, где живешь? – Марк, несмотря на хмель, стал проявлять беспокойство. Какое-то чувство говорило ему, что являться сюда вовсе не следовало, и теперь он жалел, что послушался своего недавнего знакомца.

– Да не кричи ты, осел! – ругнулся итальянец. – Хозяин не велел…

– Разве твой хозяин дома? Да ведь ты говорил… – Марк похолодел и остановился в двадцати шагах от странного дома. – Ты ведь говорил, что он уехал надол… Что мы можем попробовать знатный херес…

– Доброй ночи, друзья! – барон быстро вышел из своего укрытия, чем изрядно перепугал обоих.

– Доброй ночи, хозяин! – приветствовал его слуга, на всякий случай прихватив Марка за рукав плаща.

– Здрасте, – пролепетал и Марк, сквозь хмель осознавший, что попал в какую-то весьма неприятную ситуацию.

– Ничего плохого мы вам не сделаем, мсье Рапок, – твердо сказал барон. – Я попрошу вас всего об одной услуге.

– Услуге? Ну уж нет, – взревел напуганный Марк, плохо понимая, однако, что же ему делать. Барон развел руки.

– Если Вы откажетесь, любезный, я буду вынужден убить Вас прямо здесь и сейчас!

– Но, мсье, я ведь… – Рапок от страха чуть не сложился пополам. Он заметил длинную шпагу Мерсье, да и Джоб за спиной таил в себе не меньшую угрозу. – Что плохого я, несчастный еврей, мог Вам сделать?

– Не бойтесь, Марк! – тихо сказал Джоб. – Дело в том, что нужно зайти в этот дом и просто кое-что взять там. Только и всего!

– Но что же? – Рапок немного стал приходить в себя и понимать, что убивать его, как будто, никто не собирается.

– Прохладно стало. Зайдем, пожалуй, в дом, – Мерсье приблизился к друзьям и кивнул Джобу. Тот, крепко взяв Марка сзади за локти, сильно подтолкнул его к странному дому.

Сопротивляться не было возможности, и Марк покорился неизбежному. Барон быстро открыл двери своим ключом и снял доски, которые едва держались на дверях. По слою пыли на полу Рапок вмиг понял, что дом необитаем, и решил, что его нагло используют для кражи. Он резко оттолкнул Джоба, крикнул и даже сделал попытку бежать… Но ноги не слушались подвыпившего Марка, скоро он был настигнут, получил от Джоба два хороших пинка в бок и волоком был водворен в дом. Двери барон быстро захлопнул, и герои очутились в пустом и темном помещении.

Мерсье достал свечи и вставил их в подсвечники, которые как будто специально стояли на тумбочке у входной двери. Нижний этаж дома осветился тусклым светом.

– Ты напрасно пробовал убежать, Марк! – Мерсье был на редкость собран и суров. – Впрочем, ты иудей, не так ли?

– Я с рождения католик, милорд… – нехотя промямлил Рапок.

– Впрочем, это напрямую не относится к делу…

– Успокойся, Марк! – подбодрил его Джоб. – Я никогда не привел бы тебя сюда, если б думал…

– Заткнись, предатель! – с перекошенным лицом обернулся к Морелли его бывший собутыльник.

– Пойдем, – и барон со свечой направился вглубь дома. Марк, подталкиваемый сзади Джобом, нехотя следовал за Мерсье. Часы на башне мерно пробили полпервого ночи.

Подойдя к лестнице, ведущей на второй этаж дома, барон де Г. в некотором сомнении остановился. Замерли и Марк с Джобом.

– Дальше, Марк, ты пойдешь один.

– Однако, милорд! – Марк побледнел. – Я совсем не знаю этого места…И почему нужно это «что-то» брать именно ночью, а не завтра утром?

– Именно сегодня и сейчас это проще всего сделать! – задумчиво протянул Мерсье. – Ни я, ни мой слуга не сможем сделать это.

– Но почему же ночью? – продолжал гнусить Марк.

– Ты поднимешься по лестнице, – продолжил барон, не ответив на реплику. – Там будет большая зала; проходя по ней, ты можешь …что-то увидеть! Не придавай этому никакого значения – это лишь призраки, тени прошлого. В конце залы будет лестница наверх, ты поднимешься по ней и… – Мерсье впал в задумчивость. – Помни, что в доме сейчас только три живых существа, это мы! Не поддавайся страху, иначе погибнешь.

– Погибну, милорд? – Марк бессильно опустился на пол возле барона. Джоб помог ему встать, хотя и у него стали возникать сомнения.

– Итак, Марк, на чердаке ты увидишь несколько ящиков. Выбери тот из них, на котором нарисован этот крест, – Мерсье вытащил лист бумаги и показал его Рапоку. – Ты откроешь найденный ящик и достанешь из него картину. Это старый холст, на нем изображена одна знатная инфанта… Впрочем, в ящике только это и будет. Понятно? Ступай же…

– Ступать, милорд? Куда? И зачем мне все это надо, – Марка прямо трясло от страха. Мерсье стал раздражаться:

– За все дело, ублюдок, ты получишь от меня восемьдесят, даже сто пистолей!

– Нет, мсье! Я решил, что я никуда не пойду, – сказал Рапок и попытался снова сесть на пол.

– Что ж, тогда здесь останутся только д в о е! – вскричал разгневанный барон и, выхватив шпагу, приставил ее острие к горлу Рапока.

– Ах, осторожней! – Рапок отскочил назад и что-то опрокинул. – Я иду, милорд, иду… Однако, как же там я пройду, без света?

– Там будет светло! – улыбнувшись, заметил Мерсье. От этого замечания волосы на голове Рапока зашевелились. – Иди же, Марк! Мы с нетерпением будем ждать…

– Иди! за такую нехитрую работенку аж восемьсот ливров! – подключился и Джоб, страстно желавший оказаться теперь как можно дальше отсюда.

– Сто пистолей? – вдруг вымолвил Рапок, поглядев на барона.

– Сто, – барон строго посмотрел на торгаша. – Тебе уже было сказано! Иди и сделай все, как нужно!

Вздыхая и часто крестясь, Рапок полез наверх, поминутно останавливаясь и глядя вниз. Вскоре он скрылся из виду. Джоб присел на какую-то тумбу, стоявшую подле, Мерсье, сильно переживая, застыл неподвижно. Часы на городской башне пробили только один раз. Попав на второй этаж странного дома, Марк огляделся. Его глаза уже несколько привыкли к темноте, и он различил в глубине залы огромный обеденный стол ее стоящими рядом высокими старинными креслами.

Решив, что это не столь уж страшное зрелище, Рапок сделал несколько шагов по направлению к лестнице на мансарду, видневшейся в конце залы. И вдруг, о ужас! Марк ясно увидел в темноте сидящего за столом человека, который, казалось, только что очнулся от сна и с изумлением смотрел на приближавшегося человека. Марк в ужасе остановился и сделал глубокий поклон, проклиная на чем свет стоит завравшегося барона. Человек же, казалось, без особой причины стал раздражаться, кричать… и вот он уже стоит во весь свой огромный рост и вот-вот обрушится на незваного гостя! Рапок отскочил к стене и в ужасе зажмурился…

Прошло несколько минут, тишина дома ничем не нарушалась. Марк осмелел и открыл глаза. Никакого человека не было, но не было ни стола, ни стульев, ни самого дома… Вместо этого Рапок узрел небольшое озеро в нескольких шагах от себя. Он ясно видел сверкание каких-то маячков на нем, слышал плеск воды и шуршание камышей. Потянуло сыростью, подул легкий ветерок… Рапок решил, что сходит с ума, и вновь зажмурился. Когда он открыл глаза, видение не пропало, но дополнилось новыми деталями. Яркие молнии озарили противоположный берег, и Марк различил на нем какое-то мельтешение. Он не был точно уверен, но ему показалось, что он заметил бегающих по берегу обнаженных людей и еще что-то… И вдруг от берега отделились две огромные фигуры и быстро заскользили по воде в направлении Марка. Они приближались стремительно, и Рапок с ужасом узрел, что это зелено-рыжие драконы, раскрывшие свои окровавленные пасти с огромными белыми зубами. Казалось, что они только что закончили страшный ужин и еще не успели облизаться, как следует. Рапок заорал и бросился бежать, но больно ударился о стену и, взвизгнув, свалился на пол.

Когда он очнулся, тишина в доме нарушалась лишь покашливанием Мерсье, которое доносилось откуда-то снизу. Марк приподнялся и увидел, что находится в двух шагах от лестницы, ведущей с первого этажа на второй. Между тем часы пробили то ли полвторого, то ли два часа ночи, нужно было спешить… Рассчитав расстояние до противоположного конца залы, Марк зажмурился и кинулся бежать. Когда он мчался, он слышал завывания ветра, крики о пощаде и женские призывные голоса, но он не остановился, пока не ударился о стену… Оглядевшись, он убедился, что почти достиг своей цели. Прямо перед ним была винтовая лестница, ведущая на мансарду. Оглядевшись, насколько было возможно, Рапок полез наверх.

Мансарда, безусловно, была самой замечательной комнатой странного дома. Свет, просочившийся неизвестно откуда, заливал ее со всех сторон. По стенам висели прекрасные картины: казалось, все мастера прошлого устроили здесь свою небывалую выставку… В центре комнаты стоял мольберт с незавершенной картиной и разбросанными рядом кистями и красками. Рядом располагался богато сервированный стол на две персоны, которые, казалось, только что оставили свою трапезу… Пол был застелен дорогими коврами. Марк поразился, как все это может находиться внутри необитаемого дома? Какие-то сомнения, воспоминания о слышанных им неприятных историях вновь полезли ему в голову. Наконец, Марк вспомнил о цели своего визита и заторопился. Несколько ящиков стояли в самом дальнем углу комнаты, он направился к ним, попутно разглядывая картины.

На одной из них был изображен сухой желчный старик с пронзительным взором карих глаз. Марк встретился с ним глазами и остолбенел; глаза на портрете смотрели вполне осмысленно и жили независимо от холста. Чтобы избавиться от этого ощущения, Рапок посмотрел на соседнюю картину. Прекрасная дама лет двадцати глядела на него оттуда, она была прекрасно сложена, по одежде ее можно было принять за даму самого высшего света. Ее голубые с поволокой глаза смотрели, хотя и упрямо, но довольно нежно. Марк дошел до ящиков и глянул на картину, висевшую над ними. Это было зрелище Страшного суда: казнь грешников была выписана так натурально, что бедный еврей поспешил отвести свой взор.

Рассмотрев ящики, Марк быстро отличил нужный ему: на ящике был огромный красный крест, концы которого продолжались далее под прямым углом. Рапок припомнил, что он уже где-то видел его раньше. На каких-то индийских товарах или… Впрочем, размышлять было особенно некогда. Марк с трудом стал поднимать крышку этого ящика. Она показалась ему поначалу неимоверно тяжелой, и Рапок решил просто сдвинуть ее набок. После многочисленных попыток он сумел-таки подвинуть крышку, которая вдруг с грохотом сама свалилась на пол. Рапок заглянул внутрь…

Дикий крик Марка барон де Г. и его слуга слышали очень хорошо. Джоб хотел подняться и даже сделал несколько шагов к лестнице, но Мерсье остановил его:

– Мы ничем не поможем ему, Джоб. Подождем еще немного!

– Но, господин, возможно…

– Он должен справиться сам, – заметил барон. – Будем ждать.

– Что ж, будем ждать… – Джоб махнул рукою и уселся на тумбу.

Через десять минут взорам наших героев предстал сам Рапок, совершенно бледный и с блуждающими глазами. В руке он крепко сжимал свернутый холст. Взглянув на барона, Марк, не медля ни минуты, счел нужным свалиться с лестницы замертво… Когда торговца привели в чувство с помощью нюхательной соли, которую Мерсье всегда носил с собой, тот встал и, с открытой ненавистью глянув на барона, прошипел только одно слово: «Деньги!».

– Сначала я должен убедиться, что эта та самая картина, – Мерсье протянул к холсту руку.

– Деньги! – упорствовал Рапок.

– Половину! – Мерсье отсчитал пятьдесят пистолей и через Джоба передал их Марку. Тот немедленно отдал холст барону.

Мерсье взглянул на холст и, нахмурившись, быстро спрятал его к себе под камзол. Посмотрев на изможденного Марка, барон скривился и произнес: «Все верно! Получи остальное». Вторая порция награды также была передана по назначению, Джоб попутно отметил, что руки Рапока, принимавшие пистоли, сильно дрожали. Затем все, не оглядываясь, быстро выбрались из дома, и барон замкнул дверь. На улице Мерсье увидел, что Марк сильно шатается и едва ли может идти. Он приказал своему слуге проводить торговца до дома, и, как ни был раздражен и напуган Рапок, он не отказался от провожатого. После пережитого он был готов поделиться всем этим хотя бы и с Морелли, так как больше во всем Париже у него не было близкого человека. Вдвоем бывшие приятели дошли до конца улицы Могильщиков, и пропали из глаз.

Генрих Мерсье отправился домой другой дорогой, сжимая левой рукой эфес шпаги, а правой – с таким трудом добытую картину.

5. Княгиня дель Пьомбо

Было около пяти часов утра январского дня 158… года, когда Генрих Мерсье проснулся в своих креслах и нехотя поднял голову. От вчерашнего разговора с его бывшим приятелем маркизом де Обросьи у него остались самые скверные воспоминания. Маркиз настаивал на участии барона в очередной кампании Беарнца, а Мерсье всячески уклонялся от этой тематики. Его ум и чувства занимал последний месяц совсем иной мир, но объяснить это материалисту де Обросьи было попросту невозможно. Маркиз принял нежелание Мерсье участвовать в очередной драке за власть как трусость и едва не высказал ему это в глаза. Генрих понял, куда клонится разговор, и поспешил выпроводить своего неприятного посетителя. Теперь он размышлял, какие последствия могут из всего этого произойти.

Какой-то шорох в комнате совершенно изменил течение его мысли. Он торопливо зажег свечу и посмотрел на стену, где висело полотно в золоченых рамах, закрытое от чужих взоров тканью. Мерсье подошел к нему и снял ткань… Прелестное существо – девочка лет четырнадцати или пятнадцати с твердым взглядом синеватых глаз, черноволосая, с резкой складкой, пересекавшей чудесной белизны лоб – смотрело на Мерсье с полотна. Она была одета по моде конца XY века, ее платье напоминало одеяния италийских княгинь того времени. В одной руке девочка держала какую-то книгу, другой – опиралась на столик чудесной венецианской работы. Возле ее ног сидела черная кошка с белым галстучной и также внимательно смотрела на потенциального зрителя. Задний план представлял собой убранство дворцовой комнаты.

Барон еще раз внимательно осмотрел портрет и вернулся к креслам. Целый год он ждал этой минуты, целый год – сразу же после прочтения завещания своего деда. И вот теперь? Он не только не чувствует себя счастливым, но, напротив, многое бы отдал, чтобы вернуть дни ожидания. Он набил трубку и закурил. Догоравшая свеча подсказывала, что стоит зажечь новую, но Генрих не торопился этого делать. Он забылся… Прошло несколько минут, а, может, несколько часов. Барон с трудом открыл глаза и в ужасе пошарил рукой на столе: он испугался, что, спящий, выронил трубку с подожженным табаком. На его удивление трубка была аккуратно положена на стол и не дымила. Мерсье встал, чтобы закрыть портрет, но – рамка портрета была совершенно пуста! Генрих решил, что плохо закрепил полотно, но увидел: фон на картине остался неизменным, столик тоже был на месте, а центральная фигура пропала.

Пропала совсем… Возле ног барона появилась черная кошка, он наклонился, чтобы погладить ее, но тотчас отдернул руку! Это была не ЕГО кошка… Понимая, что он может увидеть сейчас, Мерсье замер. Из библиотеки донеслось чье-то сдержанное покашливание. Это не мог быть Джоб, он отпросился у барона на сутки и должен был появиться не раньше утра. Да и войти в дом он бы не смог, дверь была на засове. Мерсье уже догадался, кто мог кашлять в комнате, но не решался пройти туда. «Значит, все правда… В завещании – правда…» – подумал он и вытер выступивший у него на лбу холодный пот. Покашливание повторилось, барону почудилось даже, что он различил негромкий смех из библиотеки. Медлить не имело смысла: Мерсье переступил порог.

Девочка из портрета сидела за столом и перелистывала какой-то старый фолиант, кошка находилась у ее ног. Барон остановился, внимательно разглядывая оживший портрет, и кашлянул в свою очередь.

– Вы не ошиблись, сударь, в выборе средства… И вот я здесь, – сказала девочка, улыбнувшись.

– Вы здесь… – подавленно пробормотал барон.

– Да это я! – ответил призрак. – Что вы, сударь, хотите сказать мне?

– Разве Вы не знаете, ваше высочество? – Мерсье приблизился к той, кого он произвел в этот сан.

– Моя смерть не позволила мне проникнуть в тайну Проклятия вашего рода, но Вы, очевидно, можете прояснить мне все это! – княжна произнесла это с чувством нескрываемого презрения.

– О, Ваше высочество, эта тайна была завещана мне моим дедом, узнал я ее лишь после смерти отца пять лет назад. Можете ли Вы презирать меня, последнего представителя нашего рода, за преступления предков?!

– Я не говорила о презрении, барон, – девочка встала и прошла по комнате, как бы разминая уставшие от долгого стояния ноги. – Но Вы должны знать, что проклятие тяготеет над проклятым родом до седьмого колена. Или до его искупления…

– Я был женат, сударыня, – Мерсье, несмотря на священный трепет, нашел нужным приблизиться к призраку. – Моя жена умерла в весьма раннем возрасте. У меня были дети, они все погибли при странных обстоятельствах… После этого я принял участие в нескольких дуэлях и весьма кровопролитных битвах, но не получил и царапины. Желая умереть, я не могу этого сделать! Разве я недостаточно искупил вину предка?

– Мне трудно слушать вас, я не понимаю! – и девочка протянула руку по направлению к Мерсье. Барон похолодел, вспомнив, что говорит с призраком, тело которого сгнило много лет назад. Но он тихо пожал руку и убедился, что она похожа на руку живого существа.

– Я должен объясниться, княгиня дель' Пьомбо, это потребует немного времени, – и Мерсье жестом пригласил княгиню присесть.

– Я внимательно слушаю, – ответила девочка, Мерсье начал.

– Мой прадед Арно Мерсье был человеком скорее энергичным, чем умным. Он начал карьеру священника, но вскоре вынужден был оставить ее из-за громкого скандала… Тогда он, видя, как Анна-де-Боже умело расправляется со своими врагами, поступил в армию Ла Тремуля и принял участие в нескольких битвах, снискав себе славу смелого воина. В августе 1494 года он был в числе тех воинов, кто шел завоевывать Неаполь для короля Карла. Вы, вероятно, помните, как французский король без единого выстрела занял Неаполитанское королевство, а итальянцы встречали его с восторгом, казня своих угнетателей… Однако в ноябре папа Александр Шестой сумел сколотить военный блок против Карла, и Венеция, Англия, Австрия и Испания выступили против нашего короля. Герцог Монпансье был назначен вице-королем Неаполе, а Карл поспешил к своему триумфу при Фернуово. Мой предок остался с герцогом и принял деятельное участие в обороне города. Тут-то и начинается история нашего позора!

– Что же, сударь, здесь и для меня началось самое важное, – промолвила через силу княжна.

– Надо сказать, что жалование дворянам выплачивали крайне нерегулярно, надеясь больше на их преданность трону, чем на корыстолюбие, – продолжал Мерсье. – Мой предок Арно Мерсье, сумевший сколотить за поход приличное состояние, стал опасаться, как бы ни потерять его, ибо на родине у него не было почти ничего. Видя, что Монпансье ведет дело крайне неумело, а де Обиньи частенько поговаривает о возвращении в Париж, Арно стал искать поручение, выполняя которое он мог бы избежать опасностей войны и вернуться во Францию. Такое поручение скоро представилось. Моему предку доверили честь сопровождать одного знатного дворянина из окружения де Обиньи на переговоры с рыбаками из залива Гаэты. Надо сказать, что эти рыбаки, промышлявшие и пиратством, были необходимы французскому гарнизону на случай поспешного отступления по морю. Из Гаэты они могли добраться до Корсики, а там до Франции – рукой подать! Арно думал воспользоваться этими переговорами, чтобы выяснить возможность личного своего отступления за соответствующую плату.

Я опускаю здесь, княгиня, моральные сентенции: такие нравы были тогда явлением весьма распространенным. Даже более знатные дворяне частенько предавали своих сюзеренов по мотивам личной выгоды в конце прошлого столетия. Впрочем, это нередко происходит и теперь… Итак, переговоры состоялись, и Арно узнал, что ему было нужно. Однако на обратном пути французы столкнулись с отрядом испанцев, завязалась драка, и мой прадед чудом сумел уцелеть. Опасаясь повторной засады, он вместе со своим слугой направился к Террачине, надеясь дождаться благоприятной ситуации и покинуть Италию. Но здесь его ждала неудача: их обстреляли местные жители, слуга погиб, а сам Арно, легко раненый, не мог продолжать свой путь, не передохнув. У него оставалась лишь сумка с самыми необходимыми вещами, мешочек с драгоценностями, в которые он перевел все свои деньги в Неаполе, и оружие. Он решил переночевать в какой-нибудь лачуге, залечить рану и вернуться в Гаэту.

Но неудачи преследовали его во всем! Хозяйка лачуги, где он остановился, предложив за свое лечение значительную сумму, донесла на него людям Цезаря Борджиа, рыскавшим неподалеку. Мерсье был схвачен и доставлен к одному из жесточайших правителей Италии. При этом его совершенно ограбили, оставив лишь одежду и сумку… Цезарь, ненавидевший французов, вторгшихся, как он считал, в его личные владения, предложил Мерсье одну из тех сделок, которые на всех языках именуются предательством. Он предложил ему вернуться к де Обиньи и сообщить ложные сведения о настроениях рыбаков из Гаэты. Арно Мерсье возразил, что те из людей, которые были на переговорах с ним, могут легко опровергнуть эти сведения, и он погибнет. Хитроумный Борджиа убедил моего предка, что никто из них не уцелел и сообщению поверят! Видя, что Арно колеблется, Цезарь добавил к словам еще сто римских скудо: сумму по тем временам значительную. Мерсье пожаловался, что был ограблен; и Борджиа пообещал вернуть его состояние, если он выполнит поручение… И мой предок, увы, навсегда покрыл позором наш славный род.

Генрих замолчал. Казалось, он дошел до самой трудной части своего повествования. Княжна, не отрываясь, следила за тем, как менялся цвет лица барона. Утро уже заявляло о своих правах, но свеча продолжала гореть. Следовало торопиться, скоро мог появиться и слуга Джоб. Барон продолжал рассказ:

– Каким образом пересеклись два наших рода, княгиня, вы, вероятно, знаете не хуже меня. Предательство Арно сделало его своим человеком при дворе Борджиа, беспорядочное отступление французского гарнизона из Неаполя скрыло многие преступления. Насколько мне известно, Франсиско дель` Пьомбо, ваш отец, принадлежал к партии противников папы Александра Шестого и ненавидел Цезаря?

– Да, это так! – сверкнув глазами, сказала княжна. – Борджиа – проклятая семья, семья предателей и отравителей…

– Возможно, княгиня, Вам неизвестно, но сам Папа неожиданно умер от яда, а его сын Цезарь был убит в уличной драке, поскольку лишился всего своего состояния, – заметил с ухмылкой барон.

– Прекрасно! Божие Правосудие торжествует, – промолвила девочка и сжала пальцы правой руки. – Единственно о чем я жалею, что не могла видеть этого при жизни.

– Ваша смерть, возможно, и стала окончательным проклятием нашего рода.

– Это верно… – княжна задумалась, казалось, картины прошлого прошли перед ней своей чередою. – Когда люди Борджиа отравили моего деда, двух братьев отца и моего брата Патрицио, мой отец поклялся убить Цезаря! Эта семейка надеялась захватить наше богатство, но наш отец перевел все состояние в деньги и драгоценности и спрятал их. У нас остался только фамильный дворец да виноградники неподалеку от Рима… Захват французами Неаполя позволил врагам Борджиа объединиться вокруг герцога Монпансье, но герцог был нерешительным человеком и ничего не хотел делать без указания своего короля. Когда Неаполь пал, мой отец должен был скрыться. Мне было тогда столько же, сколько сейчас – тринадцать лет. Я жила со своей теткой да горсткой слуг в нашем дворце, когда люди Борджиа захватили нас. Я не стану вспоминать те унижения, которым они нас подвергли, счастье еще, что моя мать умерла за две недели до этого.

Не добившись от нас и наших слуг никаких признаний о месте пребывания князя, слуги Борджиа перебили наших людей, а меня с тетей привезли в Рим. Тогда я и увидела это гнусное животное Борджиа. Он, впрочем, держался с нами, как и подобает, но пригрозил, что, если я не стану приманкой для князя дель` Пьомбо, то он казнит нас позорной казнью. Тетка моя держалась мужественно и грозила Цезарю посмертными муками. Он только смеялся и говорил, что папа отпустил ему все грехи наперед… Наше заключение продолжалось полтора года. Со мной обращались сносно, хотя я предпочла бы тогда смерть плену и унижению. Тетка Мария была очень набожна и целые дни проводила в молитвах. Мне было почти пятнадцать, но я думала не о своих возникавших чувствах, а о своем отце. Я молила Бога, чтобы он явился и освободил нас. Иногда слуги Борджиа (некоторые из них даже благоволили нам) проговаривались о новых злодеяниях Цезаря: о смерти Бентиволио, об убийстве кардинала Капрара, о судьбе некоторых служанок, ставших на время наложницами Цезаря и таинственно исчезнувших после этого…

Я представляла, что мог сделать со мной Цезарь, но поклялась, что умру сразу же после того, как он попытается обесчестить меня. В апреле 1497 года я впервые услышала вести о своем отце. Князь Алессандро сумел объединить противников Борджиа и сколотил небольшое войско на юге Италии. Это были разбойники, которые, как могли, наносили вред Цезарю и его святейшему отцу… Несмотря на помощь испанцев, Борджиа не удавалось справиться с отрядом князя, так как он пользовался поддержкой у жителей Калабрии и Сицилии. Иногда нашим удавалось убить кого-нибудь из приближенных Цезаря, и они высылали его голову в подарок гнусному правителю. Борджиа несколько раз угрожал мне, что вышлет мою головку и еще кое-что в придачу князю, но почему-то не делал этого. Видимо, в его голове уже родился тот коварный план, который погубил наш род.

Однажды, когда мы с теткой возвращались из часовни во дворец, какой-то французский офицер остановил нас и быстро сунул записку мне в руку. Это была весточка от отца… Он рекомендовал нам этого офицера как преданного ему человека, готового похитить нас и привезти в Калабрию. Я не раз видела француза во дворце, и внешне он не нравился мне. Но тетка Мария убедила меня слушаться! Да у нас и не было другого выхода, честно сказать.