Электронная библиотека » Гарри Савулькин » » онлайн чтение - страница 2

Текст книги "Китай"


  • Текст добавлен: 6 марта 2019, 12:20


Автор книги: Гарри Савулькин


Жанр: Культурология, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 3 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Заметно огорчившись от непонимания и переживая насчет возможной потери лица, служащий задумался. «Лицо матроса исказилось от мучительного умственного усилия» – написал когда-то Джон Рид в книге «Десять дней, которые потрясли мир». Это он еще в Китае не бывал, не видел много потрясающего. Наконец работник принял мудрое, на его взгляд, решение – бодро сказал «фолоу ми!» и отправился куда-то. План его оказался прост – он вознамерился провести меня вдоль всех полок по всем секциям. Расчет верный – и репутация будет сохранена, и лаовай сам, даст бог, найдет, что ему нужно. Но магазин был слишком большим, желания обойти его целиком у меня не возникло. К счастью, я заметил неподалеку от нас рослую девушку со светлыми волосами, явно студентку-иностранку из университета. Подошел к ней. Так и оказалось, юная австралийка уже полгода изучала китайский. Куда переехала чайная полка, она тоже не знала, но зато легко и свободно спросила служащего об этом по-китайски. Но случилось непредвиденное – тот и ее не понял. Австралийка еще несколько раз, тщательно тонируя слово «ча», попыталась донести до работника смысл. Тот уже наверняка не раз пожалел, что связался с дурацкими лаоваями, но держался молодцом, улыбался и твердил мне «фолоу ми!», приглашающе взмахивая рукой. Я уже хотел плюнуть на этот чай и купить вместо него соевый порошок для пожилых или имитацию собачьего корма, но девушка-студентка неожиданно заартачилась. Заявила, что ей тоже нужен чай и его надо непременно отыскать.

Что нам и удалось вскоре – чайные полки случайно попались нам на глаза. Я потянулся к любимому и знакомому черному «липтону», австралийка, хмыкнув по поводу моего выбора, взяла себе жасминовый. Служащий, внимательно наблюдавший за нами, просиял, когда мы его поблагодарили за «помощь». Приосанился и торжественно сообщил нам по-английски: «Мне очень приятно помогать иностранцам в моей стране!» Был он так горд собой, что мы поблагодарили его снова.

Китайцы часто готовы помочь иностранцу, даже если это явно им не под силу. Это можно объяснить и гостеприимностью, и любопытством, и тягой к необычному, и даже желанием завести знакомство. Последнее – весьма важная вещь, она предоставляет китайцу шанс, который в китайском называется не совсем прилично звучащим для нас словом «цзихуй». Никто ведь не знает, как сложится дальнейшая жизнь, а принцип «я тебе пригожусь» известен нам всем еще из сказок детства. Но не всегда китайцами движет именно корысть. В конце концов, часто им просто приятно помочь иностранцу. Мы ведь помним, что в их глазах мы обычно предстаем в виде беспомощных недотеп, взять опеку над которыми – святое дело.

Но следует помнить важную вещь. Если обращаешься за помощью, например, спрашиваешь совета или узнаешь дорогу, нужно быть готовым к тому, что тебе могут наговорить всякой ахинеи или указать неверное направление. Это сделается не из неприязни, а наоборот – китайцу легче так поступить, чем признаться в незнании или, что еще хуже для него, огорчить спрашивающего своим отказом…

Иногда и сами китайцы могут попросить иностранца о помощи. На улице, правда, это маловероятно, но зато местные коллеги занимаются таким регулярно. В моем случае это происходит так: рано утром – это может быть и выходной день, – примерно в семь утра, раздается телефонный звонок. Это дает о себе знать домашний телефон в гостиной. Его трель примешивается к обычной утренней какофонии. Я плетусь из спальни, цепляю трубку и хрипло произношу в нее по-русски: «Але!» Сомнений у меня нет – это кто-нибудь из профессоров-русистов, вышедших на пенсию, но продолжающих активно участвовать в университетской жизни и заниматься переводами и составлением учебных материалов. Старикам глубоко за семьдесят, но они полны энтузиазма. Со временем мне даже начал нравиться стиль их общения. Не растрачивая время на ерунду, они сразу переходят к делу. После моего «алеканья» в трубке обычно раздается примерно следующее: «Здравствуйте! Я профессор Чжан. Сейчас я перевожу на китайский язык Достоевского, его “Дневник писателя”. Мне непонятно одно место в этом произведении. Сейчас я вам зачитаю главу…» Потом я минут пять переминаюсь возле телефона и слушаю выразительное чтение. Русским языком старая гвардия китайских русистов владеет отменно – приятно слушать. Даже Достоевского ранним утром. Затем еще полчаса мы вместе разбираемся в тонкостях дела Кроненберга, разбираем речь адвоката Спасовича, и я поясняю профессору значение так заинтересовавшего его выражения «подковырники-клещи».

Иногда в выходные дни такие телефонные звонки застают меня в тот момент, когда мне удается, наконец, добраться до дома после ночных прогулок и соревнований с коллегами-немцами по количеству выпитого пива. Тогда я проявляю малодушие и намекаю звонящему, что немного устал и хотел бы отдохнуть. Тактичный профессор спохватывается: «Конечно, конечно! Простите старика! Отдыхайте! Я вам перезвоню через час!»

…После завтрака я проверяю рюкзак – все ли положил туда для рабочего дня. Учебники, стопка проверенных тетрадей, диск с аудио-упражнениями и книга для чтения в автобусе. Добираться до работы мне почти час. Почти каждый шанхайский университет обзавелся новыми обширными кампусами в далеких районах за чертой города, среди огромных пустырей, полей и заводских территорий. Каждое утро университетские автобусы доставляют преподавателей на новый кампус. Прикладываешь пропуск к аппарату у входной двери, проходишь в салон, киваешь знакомым коллегам-китайцам. Половина из них уже устроилась в креслах поудобнее и спит сладким утренним сном, будто после бессонной ночи. Но я знаю почти наверняка, что они легли рано – в девять или десять вечера, не позже. И я знаю, что они так же сладко будут дремать и на получасовых перерывах между занятиями, и на часовом отдыхе после обеда, и конечно, на обратном пути домой. Китайцы могут спасть всегда и везде. Дома, на улице, в парках, в очередях, в ресторанах, в офисах и на производстве, на транспорте, занятиях и даже в спортзалах. Это поистине великие изобретатели поз для сна в самых невероятных местах. Я однажды видел рабочего, спавшего, словно в гамаке, на толстой декоративной цепи, натянутой в парке между двумя бетонными тумбами. А его товарищ удобно расположился на черенке от лопаты, уложенной поперек вырытой ими ямы. Каждый раз, глядя на такое, я вспоминал себя в армии – там я умудрялся спать даже стоя на построении. Но это было лишь первые, особо нелегкие полгода. Поневоле я проникался уважением и сочувствием к китайцам, представляя, что тяготы и лишения воинской жизни для них затягиваются на долгие годы и распространяются на их вполне мирную гражданскую жизнь. Пока не осознал, что все гораздо прозаичнее – просто китайцы любят поспасть и свято следуют принципу экономии сил: «не беги, если можешь идти, не иди, если можешь сидеть, не сиди, если можно прилечь, а уж если прилег – то вздремни».

В университетском автобусе спать у меня не получается. Я с завистью гляжу на невысоких коллег, некоторые из них умудряются развалиться в креслах полулежа. Я же упираюсь коленями в кресло впереди и периодически постукиваю по нему, когда сидящий в нем делает попытку откинуть спинку назад. Происходит это всегда одинаково. Наклоняется спинка кресла и давит мои колени так, что они начинают хрустеть. Я грозно, на манер английского футбольного хулигана, произношу «Ой!» Впереди сидящий вздрагивает, просит прощения и возвращает спинку в исходное положение. Так за поездку повторяется обычно раза три. Комфорт китайцами ценится неимоверно высоко, и если кресло можно слегка разложить, то удержаться от этого выше их сил. Я отношусь к этому с пониманием и заодно тренирую в себе смирение и терпеливость, шлифую эти два краеугольных камня выживания в местных реалиях.

Кресло рядом со мной пустует. Но я знаю, что буквально перед самой отправкой его займет мое персональное исчадие ада и дорожное наказание под именем Мистер Мартышка. Зовут его, конечно, как-то иначе, но я ему дал именно такую кличку за внешность, характер и повадки. Этот Мистер – китаец-преподаватель, и ездит каждый день со всеми остальными коллегами – в том числе и со мной, горемыкой – на новый кампус университета. Мистер Мартышка очень смугл, худ, некрасив, староват, при этом необычайно ловок и энергичен. Ну настоящая пожилая обезьянка.

Приезжает он к автобусу самым последним, на старом велосипеде. Иногда, весь запыхавшийся, прибегает на своих сухих кривых ножках, влетает в автобус и пристально вглядывается в салон. А свободное место в автобусе к этому времени остается всегда лишь одно – рядом со мной, несчастным. Потому что китайцы с нами, иностранными преподавателями, рядом стараются не садиться. Я сначала подозревал, что лишь со мной, но потом выяснил, что со всеми – только когда все места были заняты, тогда усаживались. Некоторых наиболее близких коллег-китайцев я спрашивал: почему так? Сами иностранцы строят всевозможные предположения: китайцам не нравится запах парфюмерии; китайцы нас считают слишком крупными и им тесно рядом с нами; мы не так хорошо знаем язык, и с нами в дороге нет возможности поболтать о важном и насущном – прошедшем завтраке и грядущем обеде; китайцы просто не любят иностранцев… Коллеги отводили глаза и смущенно лепетали про традиционную китайскую деликатность и нежелание беспокоить своим близким присутствием дорогих гостей страны, приглашенных издалека специалистов. Когда я спрашивал, отчего же, в таком случае, проходя по салону и наступая на ногу или задевая мне лицо своими сумками, они даже не извиняются, коллеги растерянно умолкали. Но факт оставался фактом – никто не садился рядом с иностранцем, если были другие свободные места.



Лишь один Мистер Мартышка неприхотлив, да и выбора у него нет. Он неизменно садится возле меня и говорит приветливо: «Нихао!». Если бы этим он и ограничивался, я бы искренне любил его – что может быть ценнее любезного и молчаливого соседа. Но после церемонии приветствия, когда автобус трогается и у меня уже нет шансов выскочить из него, Мистер Мартышка всегда начинает раздеваться. Делает это он привычно и обстоятельно. Снимает с себя рубашку и развешивает ее на спинке переднего кресла – на просушку. Он же вспотел. Майку он не носит, разумеется. Затем он разувается, деликатно засовывая обувь под кресло перед собой. Потом снимает с себя носки и принимается сушить их – но не пассивным способом, как рубашку, а активным. Лихо и со знанием дела вращает ими в воздухе, словно Брюс Ли своими нунчаками. Буквально в миллиметрах от моего лица. При этом еще каждый раз пытается выключить мой потолочный вентилятор – тянет к нему свою цепкую лапку, искушая меня схватить и сломать ее.

Я, конечно, человек привычный к разным запахам после жизни в казарме и работы в мужских рабочих коллективах, но всю часовую поездку пытаюсь понять, от чего мне сильнее режет глаза – от носочков Мистера Мартышки или от его подмышек. Пытаюсь почитать книгу, но крутящиеся рядом сноски сильно отвлекают от сюжета.

Самое печальное для меня это то, что этот Мистер настолько приветлив, по-детски непосредственен и жизнерадостен, что взять его за шею и стукнуть о переднее кресло – для меня решительно невозможно.

«В конце концов, – каждый раз думаю я, отвернувшись к окну, – человек спешил на работу и хочет предстать перед людьми в свежем виде, подготовить себя к новому трудовому дню».

За окном мелькает однообразный пейзаж: крестьянские грядки и теплицы, узкие каналы с мутной водой, низкие бетонные домики, огромные заводские трубы, серые фабричные здания, аккуратно стриженные кусты вдоль дороги, а вдали виднеются неизменные строительные краны и целая гряда высоченных новостроек, наступающая и на эти районы.

В раздумьях о невиданной и кипучей энергии местного народа я и провожу остаток пути. Перед прибытием на новый кампус мой сосед шустро одевается. Едва автобус останавливается на широкой площади перед учебными корпусами, вскакивает и одним из первых спешит на выход, вперед, к трудовым свершениям.

Китайское трудолюбие и связи

Всем известно: немцы – люди крайне пунктуальные, французы – самые искусные любовники, американцы все поголовно – ковбои, а русские пьют водку из самовара и ездят на медведях. А китайцы – очень и очень трудолюбивые. Вот нет у них большей радости в жизни, чем потрудиться как следует. И песенка у нас даже про них есть: как над рекой Хуанхэ встает солнце, и идут китайцы на поле, зажав в кулаке горсточку риса, и несут портреты Мао, а еще по две лопаты в каждой руке впридачу…

На самом деле, конечно, китайцы в этом плане ничем не отличаются от остальных населяющих наш прекрасный мир людей. Ничто человеческое им не чуждо. Так же отлынивают от работы при первой же возможности. Так же любят хорошенько поесть и вздремнуть после еды, прямо на рабочем месте. Хотя нет, это как раз они любят больше всех в мире.

Их усердие – в учебе, работе – зачастую основано на страхе. Перед родителями. Перед обществом. Перед будущим. Спрос-то весьма строгий, с самого детства, таков уж Восток.



От этого становится грустно и снова вспоминаешь себя в армии. Первые полгода службы я много трудился: копал ямы, засыпал и копал новые. Рыл траншеи. Таскал в руках бордюрные камни – тележка не полагалась – от КПП до караулки, это километра полтора через всю часть. Что-то красил, дерновал, грузил… Был ли я трудолюбивым тогда? Не особо. Но за моей работой и работой других «духов» следил сержант Ивахненко, размером с племенного бычка и примерно с таким же характером. Удары его были всесокрушающими. Вариантов не было, приходилось трудиться.

Труд множества китайцев именно такой – подневольный и не особо осмысленный. Там, где следует сделать быстро и хорошо, китайцы будут долго ковыряться, подклеивать, подвязывать, подлатывать постоянно, чтобы в итоге все развалилось и пришлось начинать заново. Могут и быстро сделать, но быстрота эта напоминает «дембельский аккорд» – кое-как в рекордный срок навести «красоту», чтобы все это, как обычно, развалилось после сдачи.

Китайцы не трудолюбивые. Но они – очень трудостойкие. Особенно это относится к не изнеженным и не испорченным «благами цивилизации» сотням миллионов простых работяг. То есть там, где я или подобный мне загнется от невыносимых условий труда, китаец будет работать с безмятежным выражением лица. Карабкаться по шатким бамбуковым строительным «лесам» на вершину строящегося здания, без всякой страховки, с тяжеленным грузом в руках. Залезать в огромную гулкую цистерну и покрывать ее изнутри жутко воняющей ядовитой краской, лишь изредка выглядывая за глотком свежего воздуха. Перевозить на хлипком велосипеде по несколько холодильников, шкафов и диванов, ловко маневрируя в транспортном потоке. В лютый холод на пронизывающем ветру, или в страшную жару под яростным солнцем китаец будет терпеливо и спокойно выполнять свою работу.

И вот за это они достойны и большого уважения, и высокой похвалы. Именно этими трудостойкими людьми-муравьями, низкорослыми, темноликими, одетыми в мешковатую синюю форму, и создаются грандиозные новостройки, многоуровневые развязки, от которых захватывает дух, прокладываются дороги, подметаются улицы, развозятся товары…

Трудостойкость у китайцев невероятная. Она поражает живущих в Китае иностранцев не меньше, чем осознание полной несостоятельности мифа о китайском трудолюбии.

Такой вот парадокс.

Усердия и трудолюбия в учебе у большинства студентов тоже не видать. Я смотрю на них и пытаюсь представить их будущими специалистами – переводчиками, врачами, инженерами… Это получается у меня с трудом. Ежедневная борьба с их сонной одурью и концентрацией основных жизненных интересов вокруг темы «Еда» выматывает. Начинаешь сомневаться в себе, в своей способности заинтересовать предметом – которой обладал на родине, работая со студентами из других стран и которую неожиданно почти утратил с китайскими учащимися. Идешь за советом к знакомым преподавателям из Германии, Америки, Франции – и обнаруживаешь, что их гложут те же сомнения в себе и непонимание, что происходит. Почему мало кто горит желанием грызть гранит науки?.. Лишь со временем, узнавая все новые нюансы местной жизни, начинаешь понимать и отношение китайцев к учебе.

Учеба, безусловно, важна. Каждый сознательный родитель стремиться дать своему чаду достойное образование. Устраивает его в школу попрестижнее, не жалея на это денег. Престижность школы определяется ценой на обучение, загруженностью программы и процентом поступивших в вузы выпускников.



Дети корпят над чудовищными кучами домашних заданий, сдают неимоверное количество всевозможных экзаменов, самыми страшными из которых, разумеется, являются государственные. Даже спустя много лет после окончания школы китайцу будут сниться кошмары, как он сидит на экзамене, – так другим, некитайским людям, снятся самые стрессовые события их жизни – свадьбы, разводы, первые роды, тюрьма, армия или война. Успешно пройдя испытание госэкзаменами и поступив в университет, китайское чадо облегченно вздыхает – самое тяжелое время позади, теперь можно расслабиться. Следующие четыре года студент не делает практически ничего, проводя учебное время в щадящем режиме. Он ходит, конечно, на занятия и вроде даже что-то записывает, но в подавляющем большинстве китайских вузов к нему самое лояльное отношение со стороны учебной части. Если студент посчитал, что ему задают слишком много на дом и нагрузка на него непосильна, – он идет в деканат, жалуется на тяжелые условия и решение принимается в его пользу. Распоясавшегося преподавателя просят следить за собой, и вместо трех страниц текста для чтения на неделю задавать две, а лучше одну. «Ведь вы должны понимать, у студентов много предметов, очень много заданий, они устают и не справляются» – проникновенно пояснят в учебной части растерянному преподавателю-иностранцу. Обычно именно эта категория преподавателей усердствует поначалу в учебном процессе, по привычке. Местный педагогический состав в курсе положения дел и учащихся понапрасну не напрягает.

Вылететь за низкую успеваемость практически невозможно. За все годы работы в Китае я лишь раз был свидетелем исключения студента из университета. И то – не за плохую учебу, а за «аморалку». Оказалось, он совершил вопиющий проступок – провел тайными путями в свое мужское общежитие подругу. Когда студенты рассказали об этом происшествии, я очень удивился отчислению такого человека. Студенты потребовали объяснить. «Ну смотрите, – сказал им. – Во-первых, у парня здоровая тяга к жизни – он не в компьютерные игры рубится ночи напролет, а интересуется девушками, и у него есть подруга. У вас, парни, есть подруги?» Парни смущенно промолчали. «Идем дальше. Он сумел обойти все препятствия на пути – нашел способ провести свою зазнобу в строго охраняемое вахтерами здание. Вы сумеете?» Снова молчание. «Он договорился со всеми соседями по комнате. Сколько их было?» «Семь! У нас восемь человек живет в каждой комнате!» – охотно ответили на этот раз студенты. Теперь настал мой черед молчать, переваривая информацию. Я-то думал – ну двое-трое соседей у него было… «Семерых он сумел убедить освободить ему на пару часов комнату!» – наконец воскликнул я. «Он нашел общий язык со всеми, всю операцию провел успешно… Почти успешно. Кстати, на чем он попался?» Ответ студентов удивил меня еще больше: «Ни на чем. Кто-то через несколько дней тайком рассказал коменданту общежития, а он потом доложил декану». «А сам студент – неужели признался, что так и было?» «Да, он честный человек, признал свою вину». Я снова помолчал. Потом сказал: «Ребята! Да его надо было если уж не поощрять за это все, то хотя бы простить и назначить старостой курса! Честный, активный, убедительный, умеющий решать непростые задачи и организовывать сложные мероприятия – это же прирожденный лидер!»



Но никто не согласился со мной. Потому что паренек этот слишком уж оказался дерзок и вызывающе непохож на своих соседей по комнате, одногруппников и однокурсников. Выделяться – чревато плохими последствиями. Поэтому нужно быть как все, держаться коллективных установок, правил, традиций, не привлекать к себе внимания. Казалось бы, при такой перенаселенности и вследствие этого огромной конкуренции при устройстве на рабочие места – это явно пагубная традиция. Но нет. Во-первых, нужны в основном просто исполнители, во-вторых, невыделяющийся человек надежен и лоялен, маловероятно, что он выкинет какой-либо «фортель». Ну и в-третьих, на помощь приходят связи (в случае студентов – родительские, как правило) – так называемые «гуаньси», аналог нашего «блата» и «своей руки». Этими гуаньси пронизано все китайское общество, как земля в лесу грибницей. Правда, есть существенное отличие – если мицелий расползается по лесной подстилке вширь на десятки километров, то китайские связи это ярко выраженная вертикаль. Нет особого смысла заводить связи среди равных, а китайцы люди очень и очень практичные. Поэтому всегда в этих отношениях один чем-то, да выше другого. Самые очевидные связи возникли и укрепились в Китае давным-давно, еще во времена Конфуция, который сформулировал принцип почтительного сыновьего отношения к старшим – это всевозможные связи типа «сын – отец», «старший – младший», «правитель – подданные». Женщины, разумеется, не учитывались вообще, время такое было. Поэтому отец и муж главнее всех в семье, а после его ухода из жизни место главного переходит к старшему сыну, а то и вообще может достаться младенцу – главное, чтобы мужского пола. Жизнь штука сложная, и бывает так, что мужчин вообще не остается в семье. Тогда вся сила переходит к тем женщинам, что имеют отношение к линии отца. У его бабушки, матери, сестры – явное преимущество перед теми, что со стороны его жены. Понятие «равенство» для китайцев не имеет здравого смыла и практичности.

Родственные связи обязательно дополняются всевозможными социальными – дружескими, деловыми. Никакого равенства нет и в них. Это не обязательно бросается в глаза – два друга детства на одинаковых должностях все равно в своих отношениях составляют эту самую вертикаль – один «старший», другой «младший». При заведении связей очень важно сразу же выяснить свою роль и если есть шанс занять положение выше, им надо без промедлений воспользоваться и обозначить свое старшинство. Если шансы примерно равны, нужно пускать в ход все возможное: довести до сведения, что ты знаком со множеством влиятельных людей; намекнуть на старинность и благородство своего рода, в крайнем случае – на то, что ты городской житель во многих поколениях и никогда не трудился физически, а связан лишь с почетными сферами деятельности – наукой, культурой, искусством, а возможно, вообще достойный человек с хорошей чиновничьей должностью. Это слегка напоминает составление резюме многими соискателями – главное, указать побольше своих достоинств, даже если в реальности их не существует. Если нет богато оформленной визитки или дорогих аксессуаров в виде костюма, машины, часов, телефона и прочего, на выручку приходят жестикуляция, позы, речь и походка. Все должно быть солидным, вальяжным, неспешным, снисходительным. Речь – обязательно громкая, назидательная. Даже если говорящий сообщает простой факт, что сегодня жарко – эффект должен быть таким, чтобы слушающему захотелось занести это изречение в записную книжечку, угодливо кивая и заискивающе улыбаясь. Помните тот длинный желтый ноготь моего первого фандуна? Это тоже из набора для укрепления авторитета, признак элитарности и непричастности к физическому труду. Простолюдину, вынужденному гнуть спину на поле, фабрике или стройке, такие чудесные ногти не поносить. Но зато в выходной день можно надеть белоснежные носки (чтобы было лучше их видно, туфли и брюки выбираются темных тонов) и красивые темные очки, как в боевиках про мафию и крутых полицейских. У кого носки белее и очки круче, тот и главнее.

Родительские гуаньси помогают студентам не заботиться о грядущем поиске работы – куда-нибудь их обязательно пристроят (и даже поженят, все благодаря этим же связям). Поэтому нет смысла рвать жилы, надрываться, жертвовать молодостью ради учебы. Главное – просто закончить вуз, но на последних курсах надо самому потихоньку пробовать наращивать собственные связи, на будущее. Пока через однокурсников, со временем тоже может пригодиться.

Заведенные китайцем связи постоянно укрепляются, обновляются. Лучший и верный путь для этого – приглашение на совместный обед. Именно там, в ресторанах, за круглыми столами, заставленными всевозможными и невозможными блюдами, проходит важнейшая часть китайского бытия.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации