Текст книги "Шерлок Холмс. Дыхание бога"

– Исходя из показаний Стивенса, дворецкого, его хозяин имел обыкновение разбирать свою почту по вечерам. Дворецкий заметил, что Руфни еще не просмотрел письма, когда отпускал его на ночь. Также Руфни выразил свое недовольство тем, что в камине нет тяги, и попросил Стивенса напомнить экономке, миссис Притчард, о ее прямых обязанностях. Стивенс утверждает, что дымоход чистили регулярно и в последний раз это было сделано два месяца назад. Но хозяин сжигает в камине много бумаги, и сажа все время накапливается в трубе.

Манн взглянул на Холмса и улыбнулся: ему было приятно засвидетельствовать правильность некоторых догадок детектива.

– Стивенс освободился в четверть двенадцатого. По моим оценкам, Руфни умер вскоре после этого. Скажем так, через полчаса, самое позднее без четверти двенадцать. Все говорит о том, что он был предоставлен самому себе на очень короткое время. Лорд был большим любителем выпить, однако из графина с бренди – Стивенс наполнял графин в тот вечер – отпита только пятая часть. Огонь в камине к моменту ухода дворецкого уже разгорелся. Как вы верно заметили, у Руфни было время просмотреть корреспонденцию, но он ее не сжег.

Мне кажется, когда он занимался письмами, кто-то отвлек его со стороны двери в патио. Вы можете убедиться, в тот вечер она отворялась – на пороге лежат фрагменты опавших листьев, они занесены снаружи. А я уверен, что миссис Притчард, несмотря на невысокое мнение хозяина о ней, ответственно относилась к своим обязанностям и, конечно же, не позволила бы горничной оставить такой беспорядок на ковре.

– Следовательно, этот сор занесен в комнату позже. Верное заключение, – сказал Холмс. – А какая погода была вчера вечером? Могла дверь открыться произвольно?

– Забавно, что вы об этом спросили, – подхватил инспектор. – По всем свидетельствам, вроде бы это была тихая ночь. Вообще-то, я живу неподалеку и лично могу заверить вас в том, что погода в округе стояла хорошая. Стивенс же показал, что после того, как хозяин его отпустил, он не слышал никакого шума со стороны этой комнаты. Но… – Манн заглянул в блокнот и продолжил: – Но если учесть силу бури, Руфни, чтобы быть услышанным, должен был палить здесь из пушек.

– Сильная буря?.. – переспросил я. – Вполне вероятно, здесь пронесся локальный ураган.

– Холл со всех сторон защищен деревьями, – возразил Манн, – к тому же дом построен в небольшой низине. Если в этих местах и есть более защищенное от непогоды жилье, то я о таком не слышал.

– Гм… ваши объяснения?

– Не могу предложить ни одного. Я опросил остальную прислугу, и все утверждают: буря была такой, что дрожали стены. Да, прогулка по саду также дала интересные результаты.

Холмс склонил голову набок:

– Вы меня заинтриговали, инспектор!.. Желаете, чтобы я сделал собственные выводы, прежде чем вы продолжите свой рассказ?

– Так будет даже лучше – это гарантирует объективность вашей оценки, – ответил Манн с широкой улыбкой.

Холмс встал из-за стола:

– Тогда прогуляемся!

Мы вышли из дома через кабинет и направились по ухоженным лужайкам к лесу, на который выходила задняя часть здания. Со всех сторон дом окружали усыпанные гравием террасы – на таких богатые землевладельцы любят устраивать большие приемы. Всюду были расставлены скульптуры; строгие лица лесных нимф и девушек с кувшинами говорили о том, что вольностей они не потерпят. Несмотря на красоту и изящество форм, Руфни-холл являл собой образец архитектурного искусства, отвергающего любые виды развлечений. Каждый кирпич, каждый прямоугольник окна, каждый аккуратно подстриженный куст бирючины в живой изгороди казались воплощением серьезности. Трудно было даже представить, что можно весело проводить время в подобном месте.

Именно чопорная аккуратность Руфни-холла указала нам нужное направление поисков. Холмс уверенно привел нас к широкой полосе из хаотично разбросанных листьев и сломанных веток. Эта странная нерасчищенная полоса тянулась от леса и была нацелена прямо на дом.

– Просто поразительно! – Я застыл посреди лужайки – увиденное противоречило всякому здравому смыслу. – Конечно, слышал о мощных локальных ураганах, в частности об американских торнадо, но мне не приходилось видеть ничего подобного.

– Что верно, то верно, – согласился Манн. – Но самое странное ждет нас впереди.

Когда мы почти добрались до кромки вечнозеленого леса, стало ясно, на что намекал инспектор. Холмс указал на ровный круг примятой травы – выглядело так, будто в этом месте на землю положили тяжелый диск.

– Это началось здесь, – сказал Холмс, – а потом по дуге направилось к дому.

– Вы говорите как о живом существе, – заметил я.

– Да, – признал Холмс. – Или о чем-то неживом, но управляемом.

– Что невозможно, – сказал Манн.

Холмс кивнул:

– Именно. Совершенно невозможно.

Мой друг в задумчивости постучал рукояткой трости по подбородку и взглянул на нас с инспектором.

– Что ж, это дело определенно заслуживает самого пристального интереса, вы согласны?

Холмс принялся расхаживать по кругу, внимательно глядя себе под ноги, потом остановился и решительно направился в лес.

– Почуяли след? – спросил я, хотя был уверен: так и есть.

– Насколько я могу судить, – рассуждал Холмс, – возле этого круга собрались три человека. Я пытаюсь восстановить маршрут, по которому они сюда пришли. Жаль, что наш необъяснимый ветер не захватил с собой пару дождевых облаков. Земля слишком сухая – в таких условиях чертовски трудно искать следы.

Мне оставалось только улыбнуться: Холмс подмечает все мелочи независимо от того, влажная земля или сухая. Моя вера в таланты Холмса была несокрушима, а его заявления о промахах в итоге всегда оказывались несостоятельными.

– Поблизости есть дорога? – спросил Холмс, пока мы углублялись все дальше в лес.

– Да, чуть восточнее, – ответил инспектор. – Мы ехали по ней со станции.

– Я так и думал.

Пока они переговаривались, я прошел вперед и вдруг уловил блеск в зарослях ежевики.

– Сюда! Там что-то есть!

Я потянулся к блестящему предмету. Ежевика больно царапала руку. Стиснув зубы, я как можно аккуратнее, чтобы не лишиться кожи, достал из зарослей кольцо с камнем. На белом ониксе была выгравирована пятиконечная звезда.

– Осторожнее! – предостерег Холмс и потянулся за пинцетом.

Аккуратно подцепив кольцо, сыщик поднес его к свету:

– Внутри выгравировано «В дар С. Л. М. М.».

После этого он опустил кольцо в один из своих конвертов и обогнул меня.

– Лучше я пойду первым, – сказал он. – Мы ведь не хотим, чтобы вы уничтожили все улики.

– Спасибо, Ватсон, – пробормотал я ему в спину, – за исключительно важную находку.

Я прибавил шагу, чтобы успеть за Холмсом, но из-за слабости в левой ноге, раненной пулей из афганского мушкета-джезайла, потерял равновесие и совершенно неожиданно упал в густые заросли папоротника. Представив, насколько глупо выгляжу в глазах идущего следом инспектора Манна, я поднялся на ноги и приготовился парировать какую-нибудь остроту. Но парировать было нечего, потому что в лесу я находился совершенно один. Я был уверен в том, что Манн идет следом, а Холмс всего в нескольких футах впереди, и тем не менее, оглядевшись, не увидел ни души.

Пока я оборачивался, пробивающийся сквозь сосновые ветки тусклый свет начал пульсировать, как блики солнца на морской глади. От этих ритмичных вспышек у меня закружилась голова, они пугали и в то же время словно гипнотизировали. Густой запах сырой земли усилился; казалось, меня со всех сторон окружает перегной, палая листва и тихий хруст сухих веток… А еще – запах животного. Это был труп давно умершего лиса или барсука, с высохшей шкурой и открытой в прощальном оскале пастью. Пахнущая зверем плоть разжижилась и начала впитываться в землю.

Меня едва не вырвало от всех этих ощущений.

Чтобы найти точку опоры в этом вращающемся мире, я потянулся к стволу дерева. Моя ладонь прикоснулась к сырой коре и месиву из насекомых и червей – они лопались, как виноградины под прессом, – но опоры я не нашел, и мир не перестал вращаться.

Снова подвернулась нога, я вскрикнул и повалился на спину. Листва и плющ поползли по моим щекам, устремляясь в глаза и рот.

Земля подо мной продолжала свое движение, словно гигантская приливная волна. Я чувствовал, как сырая прохладная почва принимает меня в свои объятия: она обволакивала ноги и руки, тащила меня туда, где я буду разлагаться и превращусь в пищу для толстых блестящих червей. Казалось, они уже кишат у меня в волосах. Я уходил вниз: свет исчезал, земля поглощала меня с головой и продолжала затягивать все глубже…

Вскоре я был уже так глубоко, что не мог понять, где поверхность. Преодолевая боль в груди, я сделал медленный вдох, но втянул в себя только суглинок. Тогда я попытался выплюнуть эту сырую массу, но выплевывать было некуда. Я задыхался, в ушах стоял рев. Последнее, что я ощутил, – как жуки и черви забираются под одежду.

– Ватсон?

Я услышал знакомый голос и открыл глаза. Надо мной склонились Холмс и инспектор. Манн был очень встревожен. Признаюсь, моей первой реакцией было чувство неловкости, а второй – раздражение.

– Все в порядке.

Я отмахнулся от протянутой руки и самостоятельно встал. Совершенно дезориентированный, огляделся по сторонам… Во рту все еще был привкус земли; я потер лицо в полной уверенности, что насекомые еще цепляются к щекам. Но оно было чистым.

– Что произошло? – спросил инспектор.

Я злился на себя, потому что не мог ничего толком сказать.

– Ерунда, просто споткнулся о корень, – солгал я. – Мы так и будем стоять?

Я протиснулся между инспектором и Холмсом, подавая им пример, но понял, что первым идти не смогу. Холмс умел преследовать по сломанным веткам и примятой траве, для меня же все эти знаки оставались невидимыми.

К счастью, мой друг обогнал меня. Взглянув мне в лицо и удостоверившись, что я в порядке, он сосредоточил свое внимание на тропе, где следы были для него как рисунок на бумаге.

Вскоре мы выбрались на дорогу, по которой ранее приехали в Руфни-холл.

– На станции можно нанять кеб? – поинтересовался я.

– Да, – ответил Манн. – Но я уже спрашивал станционного смотрителя, и он заверил меня, что с последним поездом никакие незнакомцы не приезжали. У нас здесь тихое место, доктор Ватсон, гостю трудно остаться незамеченным.

– Кроме того, – вставил Холмс, – если вы планируете дружественный визит, вы подъедете к парадному входу. Если же намерены остаться незамеченными – а то, что эти люди предпочли идти через лес, убеждает нас именно в этом, – вы не станете нанимать кеб.

– Вы правы, – согласился я и снова почувствовал досаду. – Это была глупая мысль.

– Вовсе нет. – Холмс дружелюбно посмотрел на меня. – Это предположение надо было высказать, чтобы потом отбросить. Только так мы и сможем добраться до истины. – Он присел на обочину и продолжил: – Их привезла легкая коляска. В траве, в том месте, где она на несколько футов съехала с дороги, отчетливо видны следы колес.

– Значит, их путь был недолгим, – сделал вывод инспектор. – Только идиот станет путешествовать на большое расстояние в легкой коляске.

Холмс покачал головой:

– Не идиот, а группа осторожных мужчин. И один из них курит довольно необычный табак.

С этими словами Холмс подцепил несколько травинок и положил в очередной конверт.

– Они курили в дороге и здесь выбили трубки, скорее всего о колесо, а потом снова набили их, чтобы курить по пути через лес.

– Надо быть очень страстным любителем табака, чтобы курить трубку в таком лесу, – заметил я.

Холмс рассмеялся:

– Это точно. Даже я способен обходиться без табака какое-то время. – Он встал. – Что ж, я думаю, больше мы здесь ничего не узнаем. А теперь, если вы не против, предлагаю вернуться на станцию.

– Вы не хотите опросить прислугу? – спросил Манн с ноткой разочарования в голосе.

– Пока нет, – ответил Холмс. – Хотя я был бы рад, если бы вы позволили ознакомиться с вашими записями. Нам с Ватсоном предстоит долгий путь. Мне потребуется время, чтобы все обдумать, да и вещи в дорогу надо собрать.

Глава 9
Кошмар в метрополитене

Мы попрощались с инспектором Манном и вскоре уже ехали в поезде в Лондон. Я надеялся уговорить Холмса пообедать перед дорогой, но он был уверен, что этот день приберег для нас еще много загадок и тратить время на еду непозволительно. Однако, когда я попытался выведать, какие это загадки, он промолчал. В общем, в Лондон я возвращался в несколько раздраженном состоянии, да и странный эпизод в лесу не лучшим образом подействовал на мою нервную систему. Я все не мог понять, что же там произошло. По роду своей профессии я не раз оказывал помощь людям, которые падали в обморок или страдали временной потерей памяти, но теперь, как ни старался, не мог найти ничего общего между их недугом и моим случаем. Конечно, могло быть и так, что припадок в лесу – первый симптом чего-то более серьезного. Но волнения не шли мне на пользу, и я решил пока выбросить все вопросы из головы. В конце концов, я знал отличного доктора – специалиста по этой части.

Как только поезд прибыл на Ливерпуль-стрит, Холмс сразу же со мной распрощался и растворился в толпе. Это был далеко не первый случай, когда он без всяких объяснений бросал меня в ходе расследования. Но сейчас, продолжая испытывать неприятное ощущение дезориентации в пространстве, я стоял на улице и казался себе брошенным на произвол судьбы.

Лондонцы двигались вокруг меня в единственно возможной для них манере – они шли встречными потоками, толкались, проскакивали мимо, словно огибающие друг друга стаи рыб. Я был для них очередным препятствием; меня осаждали со всех сторон, и не только физически – по мостовой, не смолкая, постукивали копыта лошадей, со всех сторон доносились крики уличных торговцев, на станции объявляли о прибытии поездов. И все это на фоне доносящегося из-под земли низкого гула.

На какое-то время я потерял способность двигаться: жизнь огромного города поглотила меня точно так же, как недавно – воображаемая почва в лесу.

Меня словно вынули из привычного мира, и я все никак не мог вернуться обратно, в город, который знал и любил.

Я пощупал лоб – не поднялась ли температура. Лоб был прохладным. Ничего удивительного, я и не чувствовал себя больным. Может, меня отравили? Мысленно я вернулся в кабинет Руфни и попытался вспомнить, к чему там прикасался. Ведь мог случайно дотронуться до неких химикатов, которые оказали столь сильное воздействие на психику. Но память не дала никаких подсказок; определенно, я ни к чему не прикасался и ничего не пробовал на вкус… Если бы эта отрава была распылена в воздухе, тогда она в равной степени подействовала бы и на меня, и на Холмса, и на инспектора…

– Так и будете тут стоять?

Я оглянулся и встретился взглядом с разносчиком газет. Судя по красному лицу, он уже не первый год прикладывался к бутылке. Все начинается с глотка, чтобы согреться на холоде, а потом входит в привычку.

– Эдак вас точно затопчут, – продолжал он. – Вы вот думаете, что сейчас тут людно, но подождите, пока конторы закроются. Вот тогда увидите настоящий муравейник.

– К этому времени меня здесь не будет, – ответил я, чувствуя себя полным идиотом. – Просто потерял ориентацию.

– А, ну да, ориентация, – хмыкнул разносчик и вытащил из кармана фляжку, чем и подтвердил мои предположения. – Чтобы легко найти ориентацию, надо всегда держать под рукой компас. – С этими словами разносчик открутил крышку и сделал большой глоток, а потом улыбнулся, продемонстрировав две большие бреши в переднем ряду зубов.

Как врач, я тут же сделал вывод, что у этого человека диабет и причина заболевания – его выбор пищи либо нехватка таковой. Разносчик протянул мне фляжку, а я, к собственному удивлению, принял ее и сделал довольно большой глоток. Дешевый ром скорее обжигал, чем согревал.

Я пересмотрел свою прежнюю оценку и решил, что передо мной морской волк. Только бывший моряк, глотнув столь резкий напиток, способен получить удовольствие. Возвращая фляжку, я быстро оглядел запястья разносчика. Все верно – из-под рукава выглядывал изящно изогнутый стебель розы.

«Ром и татуировка, – подумал я. – Еще немного, и я почувствую запах соленой воды».

– Полегчало?

Спиртное в моем желудке было встречено громким недовольным урчанием, но ответ все же был «да».

– А по мне, глотнешь рому – сразу избавишься от всех, ну или почти всех, напастей, – сказал разносчик, и его глаза лукаво блеснули. – После рома плевать на проблемы. Он как политикан – ничего не исправляет, зато отвлекает.

– Временами не мешает принимать его на полный желудок, – заметил я.

– Что верно, то верно, доктор…

На долю секунды мне показалось, что это Холмс вышел на улицу в гриме. Абсурдное предположение. У моего друга были дела поважнее.

– Берегите себя, – сказал я на прощание разносчику.

В отличие от Холмса, я не владел бездонным банковским счетом, и по этой причине метро для меня всегда предпочтительнее кеба.

Спуск в отделанные кафелем тоннели обычно вызывает тревогу и одновременно пробуждает внутренние силы. Редко встретишь человека, на которого бы не произвела впечатления подземная железная дорога нашей столицы. Пусть она пока довольно коротка, но я не сомневаюсь, что со временем она разрастется и станет самым популярным способом передвижения у лондонцев. Противники метрополитена указывают на тридцать лет, потраченные на его планирование, а также на огромные суммы, «похороненные под землей».

«Не пора ли это прекратить?» – вопрошают они.

Но, исходя из собственного опыта, могу с уверенностью заявить: британцы, а в особенности лондонцы, не умеют сдаваться. Это просто не в нашей природе; мы бьемся лбом о проблему, пока она не отступит.

Говорят, что скоро тоннели заполнятся поездами, которые, питаясь электричеством, будут с жалобным воем безостановочно курсировать под городом. А до той поры мы вынуждены передвигаться на паровозах, вдыхая чуждый нам воздух подземелий.

Протиснувшись сквозь толпу к платформе, я остановился в ожидании поезда. Густой запах табака и пота окружил меня липкой пленкой.

Приближающийся поезд послал впереди себя воздушную волну, и я был вынужден придержать шляпу.

– Ну и ну, так и с ног свалить может! – хихикнув, воскликнула чрезмерно разукрашенная леди справа от меня.

Я вежливо улыбнулся. Очевидно, дама приняла меня за потенциального клиента. Она растянула губы, обнажив испачканные в красной помаде желтые зубы. Улыбка клоуна… или каннибала. Ветер подул сильнее, женщина придержала юбки, а я на всякий случай отвернулся. Неподалеку стояла молодая пара.

«Симпатичные, держатся за руки – наверняка решили провести день вместе», – подумал я.

Вокруг них чувствовалась атмосфера смущения и свежести отношений. Я вспомнил свою любимую Мэри, которая так рано покинула меня… Слезы навернулись на глаза, загудел подъезжающий к платформе паровоз, и мне вдруг стало стыдно, что кто-то может заметить мое волнение.

«Ты не умеешь скрывать свои чувства, Джон», – сказала бы Мэри и с нежностью вытерла слезу с моей щеки.

Она, подобно Холмсу, считала, что все мои переживания видны как на ладони. А я бы не стал спорить, потому что это правда. Вот только Холмс расценивал это мое качество как недостаток, а Мэри – как достоинство. Я же до сих пор не решил, хорошо это или плохо.

Поезд подъехал к станции, и я вошел в вагон. Сидя на обтянутой бархатом скамье, я разглядывал обшитые ореховыми панелями стены и чувствовал себя как в гробу – бархат, дерево и сладковатый запах сырой земли.

Молодая пара устроилась напротив, проститутка – в нескольких футах слева от меня. Когда она расправляла юбки, от нее пошел аромат дешевой лавандовой воды. Напротив жрицы любви сидел преклонного возраста священник; когда поезд тронулся, седые кудряшки запрыгали вокруг его розового лица. Священник листал потрепанную Библию. Его губы время от времени шевелились, он издавал тихие свистящие звуки, похожие на последний вздох умирающего. Казалось, еще чуть-чуть – и он начнет читать вслух. Рядом со священником сидела пожилая дама, она пощипывала торчащие из ее шляпки нитки. Лицо у нее при этом было мечтательное, словно пребывала она где угодно, но только не в поезде под землей. В конце вагона двое парней смеялись и похлопывали друг друга по плечам; они ехали стоя.

Закрыв глаза, я слушал перестук колес и чавканье двигателя, который поглощал уголь, чтобы его сердце продолжало пылать в своей железной клетке. Я представлял поезд жадным существом, которое вгрызается в землю, хватает на своем пути все, что в состоянии проглотить, и никогда не может насытиться.

– Оно убьет всех нас!.. – вдруг сказала проститутка.

Я открыл глаза и посмотрел в ее сторону. Проститутка корчилась на скамье, как будто ее тянули чьи-то невидимые руки. Она выгибалась дугой и хватала ртом воздух.

– Оно ударит с такой силой, что сотрет нас с лица земли, – размахивая руками, продолжала женщина. – Дыхание Бога не остановить, оно рождается в раскаленных недрах мира.

– Может ей кто-нибудь помочь? – Я вскочил и попытался схватить несчастную за руки.

– Помощи ждать неоткуда, – проговорил старенький священник, словно прочитал эти слова в Библии. – Мы все сгорим.

– Дайте ей умереть, – ровным тоном в унисон произнесла пара влюбленных. Глаза у обоих одновременно закатились, челюсти синхронно задвигались. Смотреть на них было жутко. – Эта шлюха недостойна нашего внимания. Раскаленная кочерга и очищающий огонь – вот все, чего достойно ее грязное тело.

Я не оставлял попыток утихомирить проститутку, а бездушие молодых людей только придало мне сил.

– О боже, Джон! – произнесла проститутка голосом моей покойной Мэри. – Их руки… Я чувствую, как черные когти раздирают мою кожу. Неужели ты не можешь меня спасти?

– Мэри!.. – закричал я, словно в бреду.

Мне казалось, что наш похожий на гроб вагон все глубже уходит под землю.

– Она принадлежит нам! – сказал один из парней, стоявших в конце вагона.

– Будем играть с ней, пока не порвется, – поддержал его второй, и они направились в нашу сторону. – Твоя маленькая тряпичная кукла, твоя бедненькая Мэри…

Поезд сильно тряхнуло. Я потерял равновесие и отпустил женщину, говорившую голосом моей жены. Вагон подпрыгивал и раскачивался; я упал на пол и откатился к дальнему окну.

– Осторожно! – вскрикнула пожилая леди.

Она по-прежнему возилась со шляпкой, только теперь я увидел, что нитки влажные и красные: старушка чистила себя, как рождественский апельсин.

– Берегитесь! – снова закричала она.

Все пассажиры в вагоне встали; их рты открылись, превратившись в огромные черные дыры – бесконечные тоннели, по которым ехал наш поезд. Из этих ртов-тоннелей задул сильный ветер. Он с шипением вырывался наружу, раздувал пассажирам щеки, наполнял их тела и превращал в уродливые воздушные шары.

Ветер принес с собой запах могил и смешанной с кровью земли с полей сражений моей молодости. Это был ветер канонады, грозный шквал, ураган смерти… Страшно было подумать, что я могу его вдохнуть. Сейчас ветер занесет в меня загробную вонь – и я исчезну навсегда.

Я поднялся с пола, одним рывком открыл окно и глубоко вдохнул черный дым, который тут же начал заполнять вагон.

– Он сошел с ума! – закричал кто-то… и этого оказалось достаточно, чтобы привести меня в чувство.

Сильные руки молодого мужчины оттянули меня от окна, а старенький священник, кашляя от дыма, закрыл окно.

Оказалось, что оттаскивал меня один из тех парней. Я поднял руки, демонстрируя всем в вагоне, что разум ко мне вернулся и я снова самый обычный пассажир. Но, глядя на испуганные лица, я понял: эти люди ничего не знают о моих видениях. Никто не сдвинулся с места, все пассажиры находились там же, что и в тот момент, когда я закрыл глаза. И теперь они смотрели на меня с ужасом и сочувствием одновременно. Я встретился взглядом с проституткой: в ее глазах читалась откровенная насмешка. И ничего, что напоминало бы мою Мэри.

– Я, как его увидела, сразу поняла, что ненормальный, – сказала женщина, с презрением оглядывая меня с головы до ног. – Знавала одного такого.

«Клиента вспомнила», – не без злости подумал я.

– Тот вечно, как полнолуние, орал на весь дом, будто полоумный.

Мне было неловко ехать дальше в этой компании, и, как только поезд остановился, я схватил шляпу и трость и поскорее вышел из вагона. Я пробирался сквозь толпу на платформе и готов был бежать из тоннеля на поверхность. В горле все еще першило, я чувствовал привкус крови, ядовитый дым заполнял мои легкие.

Я поднялся в город неподалеку от Риджентс-парка и решил посидеть на скамейке – отдышаться и прийти в себя.

Мог ли я заснуть в вагоне? Нет. Я был уверен, что не спал. Тогда как объяснить два похожих эпизода за один день? Что со мной творится?.. Я понимал только одно: есть нечто общее между тем, что мне пришлось испытать, и сюрреалистическими видениями, которые недавно описывал доктор Сайленс. Мог ли он каким-то образом на меня повлиять? Или нас обоих настигла Божья кара? Последнее предположение мне нравилось меньше и не соответствовало моему рациональному взгляду на мир. Я решил вечером понаблюдать за Сайленсом и разобраться, что с ним не так.

Отдохнув, я вышел из парка и зашагал по Бейкер-стрит. Нужно рассказать обо всем Холмсу. Мой друг, естественно, отнесется к этой истории скептически, но наверняка предложит какое-нибудь логичное объяснение. Сам я, как ни старался, не мог ничего придумать.

Однако по возвращении домой я понял: разговор придется отложить. Холмс уже успел побывать в квартире. К каминной полке стрелкой от духовой трубки была приколота записка следующего содержания:

«Встретимся на вокзале. Прихватите свой револьвер».

«Типичный эрудит», – подумал я, а затем скомкал записку, бросил ее в огонь… и пошел паковать вещи.