Текст книги "Блеск минувших дней"

– Ваши солдаты убивают тех, кто победил их в гонке, мой господин? С вашего одобрения?

Какое-то мгновение выражение его лица оставалось серьезным. Потом он ухмыльнулся.

– Обычно нет, – ответил герцог. – Хотя такое случалось. Коллючо, успокойся.

К тому моменту тот уже был рядом с нами.

– Мой господин! – закричал капитан. – Он собирался…

– Куда собирался?

– Пырнуть кинжалом! Моего коня!

– Неужели?

– Мой господин!

Капитан был багровым от ярости. Он бы действительно убил меня в тот день, в этом я не сомневался. Не каждый холоден в гневе.

– Я вижу, ты и сам обнажил кинжал. Для самообороны?

Голос Монтиколы звучал мягко, и тем не менее его тон внушал страх.

– Чтобы… чтобы защитить одного из наших коней, – ответил Коллючо.

«Наших». Умный ход, подумал я.

Это ему не помогло.

– Правда? Кажется, я видел, как ты сделал в его сторону выпад, когда он проехал мимо тебя у дерева.

– За оскорбление, мой господин! Он оскорбил нас всех.

Воцарилось молчание. Я чувствовал дуновение ветерка.

– Я не чувствую себя оскорбленным, – произнес Теобальдо Монтикола ди Ремиджио.

Женщина, которую, как я потом узнал, звали Джиневра делла Валле и которая вскоре после этого была изображена на одном из самых знаменитых портретов нашего времени, громко рассмеялась в утреннем свете, открыв длинную шею, – художник наверняка был в восторге от этой шеи.

Я позволил себе бросить на женщину лишь короткий взгляд. Сейчас Монтикола был важнее всего. Он задумчиво смотрел на меня, потом сказал:

– Коллючо, слезай с коня, он принадлежит ему. Седло оставь себе.

– У меня нет желания лишать ваш отряд боевого коня, мой господин. Я хотел только мирно проехать мимо.

– Понимаю, но пари было заключено. – Он смотрел все так же задумчиво.

Монтикола был прав. Было бы позором для его отряда и для него не выплатить долг.

Я сказал:

– Буду рад принять справедливую компенсацию, а коня оставьте капитану.

Он бросил взгляд на Коллючо, который даже не спешился, – вид у того был ошеломленный. Меня это не сильно расстроило.

Монтикола объявил:

– У него с собой нет такой большой суммы денег, чтобы заплатить за хорошего коня. У меня – есть. Я ему дам взаймы. Он сохранит своего коня и отдаст мне долг, когда мы вернемся домой. Решено. – Он повернулся к другому всаднику, державшемуся у второй повозки: – Достань из сундука сорок сералей для этого человека.

Сорок? У меня вдруг оказалась огромная сумма денег.

Монтикола улыбнулся мне:

– Где вы научились так ездить верхом?

Не было причин скрывать это от него.

– Мне повезло, я много лет посещал школу в Авенье. Верховая езда входила в обучение, и я очень ею увлекался.

– Вы посещали школу Гуарино?

– Да, господин.

– Почему это было везением?

– Я не принадлежу к знатному роду, господин. Мой отец – ремесленник в Серессе.

– Понятно. Тогда он должен быть знаком с влиятельными людьми.

– Да, господин. Поэтому мне очень повезло, как я и сказал.

Он по-прежнему выглядел задумчивым. А также, возможно, слегка забавлялся.

– Куда вы едете?

– В Бискио, мой господин.

– Посмотреть скачки?

– Да, господин. Потом домой, в Серессу.

– Чем намерены заниматься в Серессе?

– Я собирался стать книготорговцем, – ответил я и услышал смех. Но смеялся не он. И не женщина. Потом мне пришло в голову, что она, возможно, догадалась или даже поняла раньше него, что будет дальше.

– Почтенное ремесло для человека определенного сорта, – сказал он.

Солдаты затихли.

– Я не считаю, что вы человек такого сорта. Пока нет. У меня, – произнес Теобальдо Монтикола, меняя мою жизнь, – есть для вас предложение.

Вот так, хотя только формально, лишь на то время, пока мы ехали в Бискио и жили там, я оказался в обществе людей из Ремиджио и их правителя.

Встреча на весенней дороге. Случайный поворот колеса Фортуны. Он способен закружить нас, изменить нас, сформировать нашу жизнь или закончить ее.

Он держал меня рядом с собой весь остаток пути на запад. Я понимал, что меня оценивают, хоть и не знал, какой мерят мерой. Монтикола оказался совсем не таким, каким я его себе представлял на основании слухов и рассказов. Он по-прежнему внушал мне тревогу, в нем действительно ощущалась склонность к насилию, возможность насилия, даже когда он весело смеялся. Он ездил верхом лучше меня – лучше любого из нас, собственно говоря.

Его лейтенантом был человек из Феррьереса по имени Гаэтан. Маленький, худой, лысый, гладко выбритый, он никогда не улыбался и никогда не казался сердитым. Он тоже меня слегка пугал. Такое действие оказывают люди, которые ничем не выдают своих чувств.

Но позднее в тот первый день именно я решил проблему со священником, стоявшим на середине дороги. Не Гаэтан, не Коллючо, не сам Монтикола. Конечно, потому, что я был единственным человеком в той компании, который не имел привычки убивать людей, бросивших им вызов или оскорбивших их. Велика вероятность, что, если бы я не вмешался, тот священник умер бы. Колесо Фортуны.

Несколько дней спустя на перекрестке между широкой дорогой с севера и дорогой, идущей с востока на запад, по которой ехали мы, чтобы попасть в Бискио, нам повстречался второй сын Пьеро Сарди из Фиренты, разодетый в золото и серебро. Он путешествовал с показной роскошью, в сопровождении эскорта из ста человек в пышных нарядах. С ним были трубачи и барабанщики, и самый прекрасный конь, какого я видел в жизни; его вели в поводу, а не под седлом.

Был там и еще один человек.

* * *

В Фиренте все считали, что Антенами Сарди – не самый способный член влиятельного семейства банкиров, негласно управляющего городом, но зато он человек забавный. Все о нем так отзывались, хотя никому не приходило в голову сказать подобное о его отце или брате, Версано.

Эти последние тщательно разъяснили Антенами, что он обязан произвести на Бискио впечатление представителя богатой и могущественной семьи. Фирента намеревалась в следующем году осадить и захватить этот город.

Пора, решил Пьеро Сарди. Города находились слишком близко друг от друга, и, хотя Бискио был значительно меньше, он вел себя неоправданно вызывающе, претендуя на налоги с расположенных между ними городков. Деньги всегда имели значение для семейства Сарди; они начинали как банкиры и до сих пор ими оставались. Растущая мощь – и гордость – Фиренты требовала покорности, особенно теперь, когда она, к счастью, больше не конфликтовала с Верховным патриархом.

Верховным патриархом стал один из Сарди.

Это обошлось семейству в сногсшибательную сумму. Антенами это было известно, хотя он не знал точной суммы, – не спрашивал, да ему, наверное, и не сказали бы. Главное, что кузен Скарсоне получил наивысший священный пост на свете. Это было замечательно. Интересно, думал Антенами, остался ли Скарсоне таким же веселым товарищем? Когда-то они вместе хорошо проводили вечера.

Теперь семейству Сарди надо было возместить затраты на пост Скарсоне в Родиасе, Антенами это хорошо понимал. Для начала они так или иначе подомнут под себя Бискио и предъявят права на сбор налогов с окружающих селений и городков. Это разумно.

Его отец и брат всегда действовали разумно. Антенами знал, что его отец Пьеро блестяще ведет денежные дела, а его брат – человек хитрый и холодный. Он сам довольствовался (в основном) тем, что богат и нравится людям. Это делало жизнь приятней.

Взять с собой коня было его собственной затеей. Если бы он сказал отцу и брату, что собирается с ним сделать, осуществлению его планов, вероятно, помешали бы. Обычно с его планами поступали именно так, поэтому Антенами ничего не сказал родне.

Он не собирался соперничать с братом за место преемника отца (он боялся обоих до ужаса), но считал, что имеет право на маленькие удовольствия, а выставить своего нового великолепного жеребца на знаменитых скачках в Бискио – показать всему миру, какой это замечательный конь (а он замечательный!), – казалось ему великолепной идеей.

Разве эта поездка не задумана ради демонстрации богатства, и силы, и самоутверждения? Он потом скажет об этом отцу или, может быть, напишет в письме. Так будет проще и, если Пьеро не согласится с ним – как обычно бывает, – безопаснее, об этом свидетельствовал опыт жизни Антенами и опыт его отношений с семьей.

Он направлялся на север весенним днем, довольный миром и своим местом в нем (под защитой Джада и по милости божьей, конечно), но тут вернулся человек, в очередной раз посланный на разведку, – этого требовал их командир наемников во время путешествий. Всадник двигался быстро, и Антенами почувствовал возможные неприятности.

Как это несправедливо и как-то даже неправильно, думал он, что в мире все время происходят неприятности – даже в ясный весенний день.

Они приближались к перекрестку одновременно с другим отрядом – с востока, как он узнал (об этом разведчик доложил его наемникам, но протокол был соблюден, он это сделал в присутствии Сарди).

В большинстве случаев событие не должно было вызвать испуга. Более ста человек из Фиренты сопровождали сына Пьеро Сарди, развевающиеся знамена ясно об этом говорили… невозможно даже предположить, что хоть один житель Батиары, за исключением Верховного патриарха, не уступит ему дорогу, особенно в этих краях.

Антенами сказали, что другой отряд состоит примерно из пятидесяти всадников. Следовательно, они люди не слишком высокопоставленные, очевидно, большинство из них – солдаты.

Отряд Антенами в основном состоял из его друзей – сыновей других купцов – и их слуг. Двадцать наемников с ними все же было. Отец настоял, хотя Антенами, если честно, не хотел их брать, потому что боялся командира наемников.

Этот командир объяснил ему, что трудности возникли из-за того, что второй отряд – из Ремиджио. Это сразу внесло ясность. Даже Антенами понимал, что встреча может пройти не очень гладко, если на перекрестке дорог они столкнутся с Теобальдо Монтиколой. Конечно, Антенами не мог уступить дорогу меньшей группе из менее значительного города, да еще на землях, которые Фирента собирается назвать своими. Урон престижу Сарди был бы огромен. Антенами представил себе, что сказал бы его отец, и уже видел ледяное презрение на лице брата.

Короче говоря, ему грозили неприятности, и ему это очень не понравилось.

– Мы можем ехать быстрее! – предложил Сарди.

Ему объяснили, что это будет выглядеть недостойно и может стать источником насмешек. Возможно даже, его начнут презирать, когда об этом узнают.

Одна из проблем людей у власти, часто думал Антенами Сарди, в том, что они всегда на виду, их судят, их поступки обсуждают.

– Ну мы же не можем сражаться с ними только за то, чтобы первыми проехать по этой дороге! – сказал он с нажимом.

– Нет, конечно, нет, – ответил его командир. – В том-то и трудность.

Антенами Сарди считал все это глупым, но вслух он этого не сказал (разумеется), а сказал вот что:

– Думаю, пора подкрепиться, и я бы с удовольствием пообщался с женщинами. Почему бы нам не сделать остановку? Здесь приятное место. Мы поедим, может, поохотимся. – Он любил охоту.

Командир и разведчик переглянулись, затем оба посмотрели на Антенами.

– Это, – произнес Фолько д’Акорси, которого этой весной наняла Фирента, за очень большие деньги, как обычно, – по-настоящему удачная мысль!

Антенами расплылся в счастливой улыбке. Он любил, когда ему угождали, но он также любил сам делать приятное людям. Ему нравилось, когда его посещала удачная мысль. Он сказал:

– Вы подъедете вместе со мной к повозкам? Женщины все время говорят о вас, они надеются, что вы их навестите.

Фолько улыбнулся в ответ:

– Это очень любезно с их стороны и с вашей, мой господин.

(Семейство Сарди не принадлежало к аристократии, и его глава следил за тем, чтобы никто не обращался к ним так в Фиренте, но вдали от города это казалось вполне приемлемой мелочью.)

– Так поехали, – сказал Антенами.

Фолько д’Акорси покачал головой:

– Может быть, позднее? Думаю, кто-нибудь должен поехать вперед. С удовольствием встречусь с правителем Ремиджио, и это, возможно… будет правильным поступком?

«Это будет правильным поступком». Эта фраза, как подсказывал Антенами опыт, была полна смысла. Ему всегда говорили, как надо поступить правильно.

Он заставил себя пожать плечами.

– Наверное, да. Тогда я поеду вместе с вами.

– Мы оставим здесь наш отряд, как вы мудро предложили, и поедем дальше, всего несколько человек, чтобы выразить нашу радость, – сказал д’Акорси, – по поводу этой неожиданной встречи.

Только вот голос его не выражает этой радости, подумал Антенами.

Он догадывался почему. Акорси и Ремиджио, два прославленных наемника. Их история ни для кого не была секретом. Кажется, одна из их прошлых встреч произошла много лет назад где-то в этих местах. В нескольких днях пути отсюда на восток? Кто-нибудь из друзей должен это знать и обязательно расскажет, если он не забудет спросить. Антенами пришло в голову, что историей этой встречи на перекрестке дорог можно будет поделиться потом за бокалом вина.

Повинуясь внезапному порыву, он спешился и велел своему слуге сменить седло. Он поедет к слиянию дорог на Филларо. Не Антенами предстоит участвовать в скачках, но жеребцу полезно побыть под седлом, а его гордость будет удовлетворена, заодно он получит удовольствие от того, что люди увидят его чудесного коня.

– Я с большим удовольствием куплю вашего коня, – сказал Теобальдо Монтикола ди Ремиджио. – За любую цену, которую вы пожелаете назначить. Он великолепен, синьор Сарди.

Он не назвал его «мой господин». Приличия требовали, чтобы Антенами называл так его самого, как правителя Ремиджио.

Сарди не знал точно, как бы поступил его брат в такой ситуации. (Обычно он старался принимать решения на основании этого.) Фолько, их наемник, также был правителем, его семья правила в Акорси на протяжении трех поколений. Антенами были всего лишь богатыми банкирами, не правителями, но они контролировали город, размерами и богатством во много раз превосходящий размеры и богатство Акорси и Ремиджио. Могли возникнуть сложности с этими протокольными ритуалами.

Правда же заключалась в том, что эти два человека, какими бы знаменитыми и свирепыми они ни были, занимались своим ремеслом с позволения более сильных городов, к которым сейчас относилась и Фирента. С позволения правителей Фиренты, Мачеры, Серессы, Священного Императора джаддитов на северо-востоке за горами, Верховного патриарха в Родиасе (всегда).

Эти великие наемники зарабатывали деньги с помощью своих армий, чтобы удержать власть в своих маленьких городах. Они называли себя правителями, но братец Версано называл их «правителишками». Он всегда был скор на насмешку.

Антенами решил не углубляться в проблему; он давно понял, что часто это лучшее решение.

Он заговорил – учтиво, но не кланяясь.

– Не правда ли, он прекрасен? Но нет, это не боевой конь, и мне самому он очень нравится. Тем не менее благодарю вас.

– Не стоит благодарности. Приятно смотреть на него.

Монтикола был крупным и удивительно красивым мужчиной. Антенами, который тоже считал себя привлекательным, ценил красоту: коней, женщин, мужчин, произведения искусства, песни в таверне…

Из двух прославленных военачальников, в обществе которых он сейчас оказался, Монтикола выглядел более внушительно. С другой стороны, отец все время нанимал для охраны Фиренты именно Фолько д’Акорси и доверял ему ведение всех их кампаний.

Именно Фолько захватил для Сарди Бариньян три года назад, хотя вспоминать об этом было неприятно. Насколько Антенами помнил (а хорошей памятью он не отличался), этот город, богатство которому приносили алебастровые рудники, в какой-то год отказался платить дань и объявил о своей независимости. Его жители укрылись за крепостными стенами, из-за чего пришлось начать осаду. Стояла летняя жара, и многие солдаты, осаждавшие город, стали болеть и умирать. В конце концов, когда пушечные ядра пробили стены Бариньяна, Фолько д’Акорси пришлось дать своей армии два дня на полное разграбление города.

Война не бывает красивой, вот почему Антенами никогда не участвовал в военных кампаниях. Он помнил, как его брат поспешно отправился в Бариньян и предложил значительную сумму, чтобы умиротворить город, поскольку Сарди собирались править им и дальше, и ненависть была им ни к чему. Наверное, солдаты были очень жестоки.

Антенами плохо себе представлял, как можно разграбить город без жестокости. Фолько тогда отозвали и потребовали объяснений. Очевидно, он их дал, поскольку остался их командующим. Он сейчас был здесь – важный знак для жителей Бискио, которые наверняка знали историю Бариньяна. Все ее знали.

Сейчас д’Акорси в упор смотрел на Теобальдо Монтиколу, и в его взгляде не было добродушия. Казалось, Монтикола не обращает на это внимания, он рассматривал Филларо, и кто мог его за это винить?

Тем не менее напряжение росло, и это не нравилось Антенами. Он попытался разрядить обстановку, заявив о том, что, несомненно, было всем очевидно:

– В любом случае я не могу продать коня, поскольку веду его в Бискио, чтобы он принял участие в их скачках.

Последовавшее молчание было… неожиданным. Еще более неожиданным было то, что Монтикола с трудом сдерживал смех. Антенами взглянул на своего командира – Фолько прикусил губу.

В конце концов Монтикола обратился к другому наемнику:

– Джад и все Блаженные Мученики, д’Акорси! Ты сопровождаешь его туда для этого? Он думает, что запишет своего коня на скачки в Бискио?

– Впервые об этом слышу, – резко ответил Фолько.

Ну действительно, подумал Антенами, он ведь не обязан рассказывать наемным солдатам обо всех своих замыслах?

– Я не собираюсь сам скакать на нем, конечно, – сказал он. – Это неприлично. Я взял с собой наездника.

– Неужели? – удивился Теобальдо Монтикола. Он по-прежнему готов был рассмеяться.

Антенами начинал с большим опозданием понимать, что, должно быть, снова упустил нечто такое, о чем знали другие.

Наверное, все-таки надо было посвятить в свой план брата.

Он снова взглянул на Фолько д’Акорси. Тот вздохнул, изобразил улыбку на своем изуродованном лице, потом заговорил. Таким образом Антенами объяснили, в целом очень благожелательно, что скачки в Бискио отличаются от других скачек. Чиновники города специально отбирают коней, которые не должны быть выдающимися, они примерно одинаковы по выносливости и скорости бега. Наездников выбирают по жребию из большой группы кандидатов и произвольно назначают выступать за один из десяти районов города, участвующих в соревнованиях в этот год, а потом снова бросают жребий, кому достанется какой конь.

Короче говоря, нельзя привести на скачки в Бискио великолепного скакуна.

Антенами из Фиренты подумал, что никогда в жизни не слышал о таком странном правиле конных состязаний. Так он и заявил, а потом рассмеялся, и тогда оба командира наемников тоже с облегчением рассмеялись. В конце концов, Антенами привык к тому, что вечно чего-то недопонимает. Ничего страшного не произошло. Возможно, ему следовало сначала больше узнать об этих скачках, а потом уже строить планы, да. Так и есть.

Так часто бывало.

Антенами пожал плечами и перестал думать об этом, что ему хорошо удавалось. По его мнению, не стоило слишком лелеять чувство собственного достоинства, это могло помешать наслаждаться жизнью. Вот в чем заключалась самая большая проблема его брата, всегда считал Антенами. А эти двое мужчин? Какой смысл вести жизнь, в которой тебе больше всего хочется вспороть другому живот и оставить его истекать кровью на дороге под солнцем?

Позже он обязательно расскажет об этом своим друзьям или одной из женщин, которых взял с собой на юг. Какой смысл в такой жизни? – спросит он.

Жаль, однако, что не получилось поучаствовать в скачках. Тут у Антенами возникла мысль: он сам сядет на Филларо, когда они доберутся до Бискио! Въедет на нем в город, как символ (его отец любит символы) богатства Сарди и могущества Фиренты, которые скоро придут и к жителям Бискио.

Можно сделать так, а потом с удовольствием посмотреть их странные скачки.

Глава 6

Как это часто бывает, особенно принимая во внимание эксцентричные правила, на весенних скачках вокруг городской площади в Бискио процветали коррупция и взяточничество во всех их очевидных – и многочисленных менее очевидных – проявлениях.

Понимая это, устроители скачек яростно сопротивлялись незаконным попыткам воздействовать на результат соревнований. Это была своего рода война, которая начиналась задолго до прибытия коней и всадников.

Как только завершался розыгрыш имен наездников и для каждого был произвольно определен район города, за который он будет выступать, участников изолировали внутри своего района. Наездники могли приехать из любой местности Батиары (а иногда и из-за ее пределов). Они никак не были связаны с тем городским районом, знамя и честь которого им предстояло защищать, не обязаны были хранить ему верность, и только победивший наездник обретал известность и славу (и значительную сумму денег). В результате многим участникам поступали заманчивые предложения с обещанием довольно крупной суммы от конкурирующих районов за то, чтобы они проявили чуть меньше рвения на скачках, – отсюда и необходимость изоляции.

Конечно, каждый год ходили пугающие слухи о наездниках, убитых после скачек разъяренной толпой «своего» района, если эта толпа пришла к выводу, что наездник не стал выкладываться по полной ради их победы… ну, это, возможно, делалось с целью предостережения, да. Или для того, чтобы просто заставить хитрее маскировать намеренный проигрыш. И все же наездники понимали, что в случае чего подобная хитрость не спасет их от разъяренной толпы местных жителей, многие из которых проиграли деньги. Тем более что далеко не все ставили на знамя своего района против ненавистных соседей. Кроме того, обычно большинство горожан к концу скачек изрядно напивалось.

Можно было подумать, что это лишало потенциальных наездников желания участвовать в жеребьевке. Старайся не старайся, все равно на тебя набросятся в порыве ярости. Но тогда вы недооценили бы размеры той славы, которую завоевывал победитель скачек в Бискио. И разумеется, если наездник побеждал снова или еще много раз, ему больше никогда не приходилось платить за свою выпивку в Бискио, а если ему требовались спутницы на ночь, у него был огромный выбор из женщин, несказанно радующихся возможности провести ее вместе с ним.

Так было до следующих скачек, когда мрачные подозрения возникали снова. В конце концов, кто лучше податливой ночной спутницы мог подкупить наездника из чужих краев в интимной обстановке спальни – собственными прелестями или передав ему предложение от других? Или и тем и другим – страстью и деньгами.

Были и другие способы повлиять на результат скачек. Коней, после того как их распределяли по районам посредством жребьевки, тоже охраняли, но стражников и конюхов можно было подкупить или запугать (угрожая здоровью и жизни жен, детей, родителей) и заставить смотреть в сторону, когда коню дадут какое-нибудь отравляющее вещество.

На скачках в Бискио использовали тонкие и простые седла, а шпоры и стремена запрещались, но подпруги, удерживающие эти седла, могли перетереться или сползти. Наездники все время падали. Иногда их затаптывали, иногда они погибали. Подковы также становились частью игры, если их прибивали чуть слабее, но не снимали совсем, поскольку это было слишком легко заметить.

Распорядители скачек района могли решить, что один конь превосходит девять остальных, и попытаться подговорить того, кто тянул шары в лотерее, вытащить нужный им лот – чисто случайно. Имелись способы это подстроить.

Два стартера, которые опускали веревку, удерживающую коней в начале скачки, могли бросить ее только после того, как один наездник подаст им сигнал жестом или кивком, что он готов – смотрит вперед, свободен, не зажат остальными. В гонке, которая связана с применением физического насилия одного наездника по отношения к другому, вырвавшийся вперед получал большое преимущество. Часто лошадь, рванувшаяся первой от старта, так и шла впереди всех до самого финиша – три круга по овалу площади в центре города, ревущего, запруженного толпой.

Каждый год этот день в Бискио был совершенно непредсказуемым. За неделю до скачек из центра города удаляли представителей наиболее шумных ремесел, а также мясников и уличных девок низкого пошиба. Высокопоставленные гости занимали дома, окружающие площадь, и платили огромные суммы за эту привилегию. В день скачек на площадь набивалось все население города, бедняки толпились вперемешку со свободными и богатыми. Со всей Батиары съезжались люди, чтобы заключать пари, пить и смеяться в весенний день – праздновать окончание зимы и то, что они дожили до начала следующего года.

Некоторым из них предстояло умереть к концу этого дня, но это можно сказать о каждом дне, в любом месте на земле, где вы окажетесь.

* * *

Невозможно отрицать, что Теобальдо Монтикола был мужчиной очень красивым и величественным, тогда как внешность Фолько д’Акорси внушала скорее тревогу, чем другие чувства. Такое же у меня возникло впечатление, когда я увидел его в то утро в нашей школе.

Я поймал себя на том, что не могу отвести от него глаз. Подъехав вместе с Монтиколой к перекрестку двух дорог, где ожидала нас маленькая группа людей, я смотрел именно на Фолько, просто уставился на него, сказать по правде. Я думал, он не заметит, он почти не отрывал глаз от Монтиколы.

Это был человек, пославший Адрию Риполи в Милазию. Но в тот первый день я смотрел на него не только поэтому, дело было в чем-то большем. Как я понял с тех пор, существуют люди, которые приковывают к себе внимание и требуют пространства просто самим своим присутствием, – Фолько всегда был одним из них. Таким же был и Теобальдо Монтикола, учтите.

Рядом с этими двумя синьор Сарди, мой ровесник или мужчина чуть старше меня, казался таким незначительным, несмотря на то что, будучи членом своей семьи, представлял гораздо более реальную власть в мире.

Я был никем на том перекрестке дорог. Просто смотрел и слушал. Мне сразу же захотелось такого коня, как вороной конь Антенами Сарди, хотя это не имело значения. Некоторые вещи никогда не станут нашими: они просто нравятся нам, и мы о них мечтаем.

Я очень ясно запомнил некоторые моменты той встречи. Монтикола заговорил первым, в его голосе звучала насмешка:

– Ну так что, она выжила, твоя ядовитая девушка?

Этот вопрос меня потряс. Я понятия не имел, откуда он узнал о ней, и едва удержался, чтобы не уставиться на него, разинув рот. Антенами Сарди, явно сбитый с толку, быстро переводил взгляд с одного наемника на другого.

Фолько д’Акорси ответил, сохраняя самообладание:

– Очень любезно с твоей стороны, что ты спросил о ней. Она в порядке, Ремиджио. А как поживают твои разнообразные женщины? Которая из них сейчас с тобой? Можно нам выразить ей почтение и полюбоваться ее… нарядами?

Теобальдо Монтикола покраснел и ничего не ответил.

Но немного позже, после того, как молодому Сарди объяснили особенности скачек в Бискио, когда все разворачивались, чтобы ехать к своим отрядам, Монтикола серьезно произнес:

– Акорси, тебе следует знать: если Бискио предложит мне наняться к ним, я соглашусь. Ты должен… вы оба должны это знать.

– Что? Что?! – воскликнул Антенами Сарди. – Что это значит?

Я помню, что Фолько долго смотрел на Монтиколу, потом кивнул.

– Конечно, ты согласишься, – сказал он. – Я говорил об этом Пьеро Сарди перед тем, как мы выехали сюда.

И я понял – слишком поздно, – что мы не просто едем в Бискио посмотреть на скачки. Я тогда был еще молод, как уже говорил. Это кое-что оправдывает, а кое-что нет.

Даже знаменитому правителю Ремиджио удалось снять жилье в городе только для себя, своей любовницы и десяти своих людей. Остальные ночевали в компании сопровождающих других знатных людей за пределами города. Поблизости были гостиницы, но все они оказались заняты: другие платили за ночлег в палатках, на фермах, даже в сараях на соломе.

Всем было известно, что в Бискио в течение недели скачек царит беспорядок. Городские ворота оставались открытыми всю ночь, отсутствовал сигнал гасить огни, повсюду горели факелы. Всевозможные мужчины и женщины бродили по улицам: картежники и игроки в кости, жонглеры и шлюхи. Солдаты и акробаты. Громогласные продавцы любовных напитков и болеутоляющих средств, зелий для убийства врага или нежеланного младенца в утробе. Читающие молитвы священники и торговцы вином. Священники, пьющие это вино. Зазывалы на скачки предлагали делать ставки в уличных будках почти на каждом шагу. Все делали ставки. Район Башня был в фаворитах – благодаря своему наезднику, очевидно. Район Лис тоже пользовался большим успехом.

На виселице за северными воротами болтались три трупа, на шее у каждого висели деревянные дощечки с надписью. Карманники. Сомневаюсь, что их смерть могла удержать других от попыток – слишком соблазнительной была добыча в такой толпе. Кошелек на кожаном ремешке, в котором лежали деньги за победу в собственной скачке, выкуп за коня Коллючо, я засунул под рубашку. Это не гарантировало полной безопасности, она была невозможна, но все же лучше так, чем за поясом. Я решил не снимать его даже на время сна. Жить мне предстояло вместе с Монтиколой в доме, который он снял в самом городе. Кажется, я ему понравился.

Было ли это из-за выигранной скачки или из-за того, что я решил проблему со священником на дороге? А может, потому, что я его забавлял? Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что он меня оценивал. Гаэтан жил в доме вместе с нами, Коллючо ночевал за городом.

Я все еще не понимал, как чувствую себя среди солдат Волка Ремиджио. Это было не мое решение, это место на тот момент отвела мне судьба, и я не боролся с ней.

В первую ночь я узнал, как найти приличный публичный дом, и провел там время с девушкой, показавшейся мне молодой и достаточно чистоплотной. Мне необходимо было побыть с женщиной, поскольку меня смущала близость к Джиневре делла Валле. Она была необыкновенно прекрасна, знала об этом и пользовалась своей красотой.

Я отправился туда вместе с другими тремя мужчинами. Те, кто бродил в одиночестве по ночным улицам, подвергались опасности быть ограбленными, а то и чего-нибудь похуже, а я даже не носил ливрею – как другие, – по которой во мне можно было узнать одного из наемников Монтиколы. И меча у меня не было.

Я никогда не бывал в городе, где после наступления темноты по улицам гуляло столько народу. В Батиаре люди не выходят из дома, когда стемнеет, – если все идет обычным чередом. Это меня волновало и тревожило одновременно.

В ту ночь девушка мне помогла, насколько могут помочь подобные встречи. Я постарался не уснуть рядом с ней, а затем вместе со своими тремя спутниками вернулся обратно. Один из них сообщил мне из добрых побуждений, что Коллючо все еще сердится, и высказал предположение, что тот был бы в восторге, если бы подвернулся повод меня убить.