Автор книги: Гай Клакстон
Жанр: Зарубежная психология, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Исследования, связанные с синергетикой, частично объясняют, что р-состояние теоретически не способно найти объяснения таким сложным системам, как погода или поведение животных в дикой природе. Вместе с подъемом новых наук должна произойти переоценка медленных путей познания и интуиции как необходимого дополнения рассудка.
Тот факт, что язык может справляться только с небольшим количеством сложностей, легко продемонстрировать. Давайте посмотрим на предложение: «Эколог ненавидел бухгалтера», – очень легко понять, о чем речь.
Теперь возьмем другое предложение: «Бухгалтер эколог ненавидел оскорбил официанта», – все еще довольно понятно. И еще одно (грамматически правильное): «Официант бухгалтер эколог ненавидел оскорбил любил священника», – понимание начинает понемногу ускользать. А чтобы понять: «Священник официант бухгалтер эколог ненавидел оскорбил любил вступил в тайное общество», – придется приложить немалые усилия.
Нужно искусственно создавать схемы для восприятия такого предложения, если есть желание преодолеть пределы памяти и понимания, которые тут обнаружились. Если не представить это в виде схемы, то потребуется немало сил, чтобы разобраться, кто все эти люди и кто кого оскорбил. Р-состояние, растянутое до предела, становится громоздким и негодным.
Вот еще два примера, когда предложения, безупречные с точки зрения грамматики, на практике едва ли постижимы.
1. Не может быть доказано утверждение, к которому мы приходим путем замены переменной в утверждении вида: «Не может быть доказано утверждение, к которому мы приходим путем замены переменной в утверждении вида Y на субъект доказываемого утверждения» на субъект доказываемого утверждения[5]5
Перевод В. Лекторского и В. Аршинова. Прим. перев.
[Закрыть].2. Два лучше, чем полтора; конечно же, и два и полтора лучше, чем ни два ни полтора; а два и полтора и ни два ни полтора лучше, чем ни два ни полтора и ни два ни полтора; получается, что и два и полтора два и два и полтора полтора намного лучше, чем ни два ни полтора два и ни два ни полтора полтора.
Пока мы тратим годы, чтобы вникнуть в подобные выражения, р-состояние просто перестает работать. Профессор логики может попытаться и проделать путь сквозь эти абстрактные джунгли, но тот факт, что р-состояние по-разному проявляет себя в зависимости от компетентности человека, не должен скрывать от нас системные ограничения рационального мышления. И язык, и логика могут выйти из-под контроля, если мы позволим им это сделать. Поэтому перед нами открытый вопрос, существуют ли виды и степени сложности, с которыми можно справиться, если посмотреть на проблему по-другому.
Если рассматривать р-состояние как единственную форму работы мозга, то в ситуациях, когда оно не работает, нужно быть готовыми предположить, что мы недостаточно умны, или недостаточно хорошо подумали, или у нас не хватает данных. Урок, который можно извлечь из подобного рода неудач, заключается в том, что нужно рассматривать другие варианты, собирать больше данных, внимательнее все обдумывать. Но при этом мы совсем не допускаем мысли, что думали не тем способом.
Пока мы закрываем глаза на эту теоретико-познавательную точку зрения и не пытаемся решить проблему, нужно понимать, что поиски лучшего ответа на личные, социальные, политические и климатические вопросы ведутся в свете сознательного размышления. Наши попытки напоминают того человека, который искал ключи от машины в канаве под фонарем, хотя потерял их совсем в другом месте. Но та канава была единственным местом, где все было видно. Поэтому ученые, исследователи, интеллектуалы и те, кто пишет программы со сложными формулами и старается предсказать экономические тенденции, остаются людьми, на которых мы склонны возлагать свои надежды, несмотря на сомнения и многочисленные трудности. Именно у них, по всеобщему признанию, есть лучшие и наиболее точные модели, именно они располагают информацией, именно они лучше всех умеют думать. И мы доверяем им. Где еще мы можем найти руководство к действию?
В общем, медленный путь познания свободен или почти свободен от признаков р-состояния. Мы тратим время на понимание того, что находится за пределами конкретной проблемы. Мы не кидаемся разрабатывать концепции, но более полно изучаем ситуацию перед тем, как принять решение. Мы больше смотрим на особенности. Мы миримся с тем, что информация может быть неясной, мимолетной и двусмысленной; нам нравится заострять внимание на деталях, которые могут быть непонятны в настоящий момент или не иметь отношения к делу. Мы расслабленны, медлительны и смотрим на задачу как на игру; нам нравится разматывать клубок проблем, хотя при этом зачастую совсем не понятно, к чему именно мы придем. Мы рассматриваем отсутствие информации и путаницу как основу для будущего понимания. Мы используем все богатство воображения, выдумки и мечтаний. Мы воспринимаем настоящее, но не действуем заранее. Нам нравится, что можно уменьшить контроль над ходом мыслей, который возникает в голове сам по себе. А также мы готовы серьезно принять идеи, которые приходят как гром среди ясного неба, без шаблонной процессии рациональных мыслей, чтобы объяснить их. Это такое состояние разума, о котором я расскажу в следующих главах, чтобы одновременно раскрыть его природу и выявить ценность, а также чтобы показать, каким образом можно его вернуть.
Чтобы «восстановить в правах» медленный способ познания, нужно в целом по-иному взглянуть на разум, учитывая менее точные, осознанные и предсказуемые источники знаний. Субразум – ключевой ресурс, питающий медленное познание. Поэтому нужны новые представления и образы для описания отношений между сознательным и бессознательным; отношений, не знающих поляризации, которую начали, хотя и с разных сторон, Декарт и Фрейд. Только в свете новой модели разума нам удастся увидеть возможность и смысл более терпеливого, рецептивного способа познания, развить и сохранить условия, которые для этого необходимы.
Самый важный шаг на пути восстановления – это отнюдь не знакомство с новыми психологическими технологиями, каковыми являются мозговой штурм, визуализация или мнемоника. Это понимание умственных способностей человека, желание вникнуть в суть и радоваться, что разум жив, что в нем существуют неизведанные области, что не все еще «освещено» сознанием. Используя психологические методы и приемы, которые открывают ресурсы правого полушария, как будто это бочка с пивом, мы упускаем мысль, что состояние ума остается прежним, возбужденным. Существуют различные курсы, на которых обучают творчески руководить компанией или учиться на собственном опыте, но, как гласит французская половица: «Чем больше перемен, тем больше все остается по-старому». Вместо того чтобы призвать коллег на собрании обсудить проблему, мы призываем их устроить мозговой штурм или нарисовать свой взгляд на нее цветными карандашами. В любом случае нам нужно получить результат. Но использование субразума не зависит от техник и методик, это новый взгляд на проблему. Когда разум расслабляется и работает медленнее, другие пути познания автоматически возрождаются. Если или когда меняются эти режимы, тогда разные стратегии мышления могут принести пользу, в иных случаях они бесполезны. (Между прочим, это объясняет, почему так быстро проходит восторг по поводу каждого нового раскрученного психологического метода{6}6
Надеюсь, всем понятно, что я здесь не пересказываю завуалированную версию теории о различии правого и левого полушарий, которая была популярна в середине ХХ века. Это была теория об утраченных способностях мозга. Несмотря на то что такой взгляд еще встречается в работах по популярной психологии, эта теория изжила себя. Во-первых, у всех людей, за исключением некоторых, которым не повезло, мозг работает как единое целое. С точки зрения функций мозг нельзя разделить на две части. Попросить человека переключиться с правого полушария на левое – все равно что попросить водителя перестать использовать двигатель и вести машину только с помощью руля. Во-вторых, надежды, которые люди возлагают на правое полушарие, не подкреплены никакими научными исследованиями. Конечно, у большинства правшей лингвистические способности основаны на работе в большей степени левого, а не правого полушария головного мозга. Однако исследование показывает, что язык относится в левой половине так же, как способность делать обобщения – к правой. Ученый Майкл Газзанига, работая вместе с нобелевским лауреатом Роджером Сперри, изучал пациентов с так называемым разделенным мозгом, и именно эти исследования повлияли на развитие теории о межполушарной асимметрии. В отчаянии ученый писал еще в 1985 году: «Как же все-таки катастрофически неверно можно истолковать ограниченные и очень общие результаты, полученные в лабораторных условиях… Идея, которую продвигали [в научно-популярной литературе], заключалась в том, что одна половина мозга делает одно, в то время как другая занята совершенно другим. [На самом деле] все было совсем не так, но это не имело никакого значения». Когда я говорю о «черепашьем разуме», о субразуме или разумном бессознательном, я не имею в виду какую-то новую часть мозга. Прежде всего я говорю о разных режимах работы мозга, которые начинают включаться при медленном и менее целенаправленном процессе мышления.
[Закрыть].)
Еще один шаг на пути восстановления способности думать медленно – это осознание двух вещей: во-первых, что эта форма познания мира свойственна не только особым людям, таким как поэты, мудрецы или священники, а во-вторых, что она не появляется по особым случаям. О ней часто говорят как о чем-то таинственном, например как о музах, или ярко выраженных способностях, или каком-то особом даре. Такие разговоры о медленном познании превращают его в тайну или внушают священный ужас. Нас это пугает, мы решаем, что для простого смертного это слишком сложная задача, ничего общего не имеющая с повседневной современной жизнью. Это в корне неверное впечатление. Поэтический способ познания – не исключительное право тех, кто может построить рифмованную фразу, а ценное качество, которое достижимо каждым из нас. И хотя этому нельзя научить, такую способность может развить в себе любой человек.
Итак, книга «Развитие интуиции. Как принимать верные решения без сомнений и стресса» о том, почему иногда полезно свернуть с «информационного шоссе» на небольшую «информационную стоянку»; перестать гнаться за данными и лучшими решениями и немного передохнуть. Также она о том, почему иногда намного правильнее быть менее занятым; почему есть области разума, куда можно получить доступ, слоняясь без дела, и куда путь заказан, если размышлять серьезно и сознательно.
Эта книга о причинах, влияющих на то, что естественные способности человека все более игнорируются и таким образом становятся все менее значимыми в Европе и Америке XXI века.
Глава 2
Основная способность ума: впитывать знания
Как многие выдающиеся умы, так и школьные учителя всю жизнь повторяют одно и то же в корне неверное утверждение, что нужно воспитывать в себе привычку думать о том, что мы делаем. На самом же деле все строго наоборот. Прогресс цивилизации состоит в расширении сферы действий, которые мы выполняем не думая. Процессы мыслительной деятельности как кавалеристы в бою: их очень мало, им необходимы свежие лошади, и они нужны только в самый решительный момент.
Альфред Уайтхед
Сейчас февраль, а в Новой Зеландии – самый разгар лета. Я заперся в маленьком домике на пляже западного побережья Северного острова (и не обращаю внимания на серферов, считающих местные волны лучшими в Южном полушарии). Вокруг полно мух, они меня ужасно отвлекают, особенно большие и коричневые. Я их убиваю, несмотря на свои буддистские убеждения. Еще здесь полно пауков, таких, знаете – с маленьким тельцем на длиннющих ногах, эти мне нравятся. Сегодня утром я бросил муху в паутину и минут двадцать с большим увлечением наблюдал, как паук перетаскивает добычу из того места, куда я ее бросил, туда, где ему будет удобно с ней расправиться, – это примерно сантиметров на двенадцать. Сначала паук с помощью паутины превращает муху в кокон, чтобы она не смогла вырваться, затем аккуратно отрезает нити паутины, которыми обмотана добыча, оставляя лишь несколько ниточек. Приподнимая паутину двумя ногами, остальными обхватив муху, паук проталкивает ее по полсантиметра в нужном направлении, при этом подстраховывая отдельными ниточками. Потом он слегка высвобождает нити, чтобы иметь возможность держать муху чуть позади, немного разворачивает и подталкивает ее по направлению к цели, после чего накручивает еще немного паутины, чтобы зафиксировать добычу в этом положении. Затем паук переходит немного по диагонали и снова тащит свой трофей за собой, придерживает его и отцепляет ниточки паутины, которыми до этого крепил муху. Так продолжалось до тех пор, пока паучий завтрак не был доставлен на место.
Я подумал – а что для меня было бы эквивалентом такого занятия? Наверное, перетащить одной рукой голубого кита на расстояние 120 метров через бездонную пропасть, и чтобы при этом у меня было только несколько прочных эластичных веревок, острога и острый нож. Перед тем как отважиться на такое мероприятие, требующее знания основ инженерного дела и ловкости, мне нужно было бы хорошенько подумать и сделать много предварительных расчетов, оценить риски. Ведь если я оступлюсь, перережу не ту веревку или перережу ее слишком рано, то кит полетит в бездну, и, вероятно, я вместе с ним. А паук не сделал ни одной ошибки, хотя его тельце всего два миллиметра в длину, а мозг и того меньше. Меня это поражает. Я не буду вас убеждать, что паук делает это сознательно, но я восхищаюсь его умственными способностями.
Сейчас понятие «умственные способности» вызывает все больший интерес. Это происходит в значительной степени благодаря растущему недовольству идеей, что р-состояние – главный и основополагающий принцип человеческого познания. Говард Гарднер, психолог из Гарварда, предложил теорию множественного интеллекта. Он утверждает, что обнаружил ни много ни мало восемь с половиной умственных способностей, сходных с предметами обычной школьной программы{7}7
Н.Gardner, The theory of multiple intelligences. Presentation to the Annual Conference of the British Psychological Society Division of Educational and Child Psychologists (1996).
[Закрыть]. Дэниел Гоулман ввел понятие эмоционального интеллекта, призванного примирить чувства и разум{8}8
D.Goleman, Emotional Intelligence (1995) // Дэниел Гоулман. Эмоциональный интеллект. – М.: Манн, Иванов и Фербер, 2013.
[Закрыть]. Но для того чтобы шире понять, как разные грани умственных способностей соотносятся друг с другом, нам придется найти подход, не предполагающий превосходство интеллекта заранее.
В основе своей умственные способности можно определить как нечто, позволяющее живому организму достигать своих целей настолько успешно, насколько можно предположить в том сложном положении, в котором он находится. Мой паук специально был создан в процессе эволюции, чтобы выполнять самые сложные задачи, разумеется, в пределах собственного мира, наиболее продуманно и эффективно. В животном царстве подобные чудеса применения интеллекта – обычное дело. И многие примеры рассматривались и систематизировались гораздо подробнее, чем я описал паука. Если крыса съедает смесь знакомой и неизвестной ей пищи, а впоследствии заболевает, то в будущем она будет избегать незнакомой еды, но при этом продолжит есть привычную ей{9}9
P.Rozin, The evolution of intelligence and access to the cognitive unconscious, в J.Sprague and A.Epstein (eds), Progress in Psychobiology and Physiological Psychology, Vol. 6 (1976). Пол Розин был одним из первых, кто начал использовать термин «познавательное бессознательное», и в этом отрывке текста я использую много примеров, позаимствованных у него.
[Закрыть]. Мне кажется, это очень разумно.
Точно так же умственные способности человека зачастую имеют мало общего с р-состоянием. Маленького ребенка можно назвать разумным, если он улыбается матери или отворачивается от быстро приближающегося предмета. Подростка считают разумным, если он учится общаться в школьном коллективе, сливаясь с остальными детьми или демонстрируя обезоруживающее чувство юмора. Поэта называют разумным, если среди произведений других поэтов его стихи трогают больше всего. Математика также сочтут разумным, если он постарается решить сложную задачу, хотя его отточенный интеллект – лишь одна из разновидностей умственных способностей, к тому же довольно специфическая и загадочная. Умственные способности с равным успехом могут вызывать у нас ассоциации со словами, логическими аргументами, ясным ходом мыслей или четкими объяснениями, а могут и не вызывать. По большому счету, важно, что умственные способности помогают животным (как и человеку) выживать.
Основное, что характерно для всех ступеней жизни, от амебы до директора школы, – это упорное стремление достичь и сохранить благоприятные для выживания условия и при этом избежать условий, вызывающих раздражение. В первом случае эти условия можно назвать потребностями, а во втором – угрозами. Всех животных, кого-то больше, кого-то меньше, эволюция наградила навыками, благодаря которым они могут избегать опасности и жить немного комфортнее. Паук плетет паутину, ловко перетаскивает свою жертву и замирает, когда дует сильный ветер. Осы-землеройки, или sphex ichneumoneus, предусмотрительно закапывают парализованного сверчка вместе с яйцами, чтобы вылупившимся личинкам было чем питаться. Но перед тем как втащить сверчка в гнездо, оса всегда оставляет добычу перед входом и забирается внутрь с целью убедиться, что там все в порядке{10}10
См. D.Wooldridge, The Machinery of the Brain (1963).
[Закрыть], то есть рефлекторное поведение предусматривает даже возможные угрозы.
Однако генетически заложенные реакции на опасность – «бей, беги, замри и проверь» – хотя и полезны, но далеко не всегда надежны. Паук может осторожно ползти по ванне, где его отчетливо видно на белом фоне. Если какой-нибудь этолог вмешается и будет забирать сверчка каждый раз, когда оса заползла в гнездо, она не сможет к этому приспособиться. Она никогда не осознает, что в новых обстоятельствах гораздо лучше затащить сверчка в гнездо сразу. Ребенок отворачивается, даже если предмет, который летит на него, – всего лишь воздушный шарик и совсем не опасен. Рефлексы могут быть наработаны и привиты помимо воздействия разума при помощи нестандартных и неожиданных событий – тех, к которым эволюция пока не смогла вас подготовить. Но если у животного нет способности совершенствовать эти реакции, дополнять их и надстраивать новыми, оно останется весьма уязвимым перед любыми изменениями.
Итак, следующий шаг в эволюции умственных способностей – это обучение. Для выживания необходимо получать знания и совершенствовать опыт. В незнакомых ситуациях животные оказываются в опасности. Они не способны предвидеть или проконтролировать, что происходит. Они могут даже не заметить того, что, возможно, помогло бы им. При этом они могут не ощущать существующей угрозы до тех пор, пока не станет слишком поздно. Неопределенность предполагает опасность. Поэтому способность снижать неопределенность, превращать неизвестное в известное дает нам мощное эволюционное преимущество. Все возможные методы обучения и познания в распоряжении человека, как бы ни были они сложны, происходят, в конечном счете, из этого биологического требования. Грубо говоря, познание – это состояние, в котором учтены полезные типовые решения, пригодные, чтобы руководствоваться ими в дальнейшем; обучение – это процесс, выявляющий подобные решения, и на этом уровне умственные способности можно рассматривать как ресурс, благодаря которому возможны и обучение, и познание.
Такая способность обнаруживать, запоминать, а впоследствии использовать типовые схемы, которые характеризуют определенную среду, очень распространена в живой природе. Возьмем, например, морского окуня. С помощью ряда исследований обнаружилось, что некоторые рыбы при отливе находят путь из одной части водоема в другую, перепрыгивая через отдельно лежащие камни, торчащие над водой. Такие прыжки – довольно рискованное занятие. Если рыбка ошибется, то она может выброситься на берег или пораниться. Но они не ошибаются. Результаты исследований в данном случае исключают использование сенсорных возможностей, таких как запахи или отражения. Если рыб поместить в незнакомый водоем, они не будут прыгать через камни. Единственное объяснение этой удивительной способности может состоять в следующем – возможно, во время прилива окуни оплывают камни, заглядывая во все трещинки и впадины на морском дне, создавая подробную карту местности, которую хранят у себя в голове и используют, чтобы просчитать свои действия во время отлива, когда они «заперты» в одной части водоема{11}11
Исследования Элиота Аронсона (1951), изложенные Полом Розином в указ. соч.
[Закрыть].
Точно так же ребенок очень скоро начинает замечать разницу между мячом, шариком и лицом, более того, различать маму и папу и по-разному на них реагировать. Детский мозг очень послушный и гибкий: он формируется не только благодаря опыту предков, но и за счет повторяющихся событий – практически как в случае с окунем, только в большей степени, учитывая особенности опыта ребенка. Мозг продуктивен: он превращает незнание в знание и умение, и, заметим, у него это прекрасно получается. Категории и понятия вырисовываются в результате определенных событий, поэтому в ходе стихийных аналогий мы приходим к ответу на вопрос «Что мне делать дальше?» через понимание того, «что случилось до этого». Можно избегать ошибок, которые уже совершались в прошлом, можно делать новые до тех пор, пока при определенной доле везения не появится и не закрепится в сознании эффективный способ, как вести себя в определенной ситуации – с большой собакой, на прививке, при виде злого лица, с новым учителем. Именно таким образом – запоминая схемы и постепенно разрабатывая подходящие реакции – сложная нервная система, которую мне следует называть «мыслящий разум», познает мир. Она выстроена таким образом, что способна настраиваться на определенные информационные волны и приводить полученную информацию в соответствие с постоянно увеличивающимся диапазоном возможностей.
Следом за гибкостью давайте рассмотрим еще одно великое достижение эволюции методов познания – любознательность. Вместо того чтобы получать знания, просто реагируя на неизвестное, животные действуют на опережение – они проявляют любопытство и смелость. Когда у нас нет срочных дел, мы направляем внимание на то, чтобы увеличить знания, а следовательно, умения и уверенность, и отправляемся исследовать мир. Это очень полезная базисная установка, которой эволюция наградила многие биологические виды. Крысы наверняка пойдут исследовать новые коридоры лабиринта, даже если они хорошо знают основную его часть и если их регулярно и хорошо кормят где-то еще. Обезьяны, которых держат в закрытых клетках, будут снова и снова пытаться открыть тяжелую дверь, чтобы посмотреть, что происходит снаружи. Они будут часами возиться с механическими головоломками, даже если в конце не будет никакого поощрения. Людям, которые участвуют в экспериментах, связанных с сенсорной депривацией (все, что они должны делать, чтобы заработать 40 долларов в день, это находиться в комнате, где нет никаких раздражителей), очень скоро начинает хотеться чего-то, хоть чего-нибудь, чтобы занять свой мозг. И они будут жать на кнопку, чтобы услышать голос, читающий устаревшие котировки фондового рынка{12}12
См. R.Smith, et al, Psychology: the Frontiers of Behavior (1982).
[Закрыть].
Основные функции гибкого и пытливого мыслящего разума – быть восприимчивым, наблюдательным, стремиться исследовать и расширять спектр способностей и при этом избавляться от сомнений. И эту гениальную функцию уже не нужно ничем дополнять, ей не требуется никаких вспомогательных категорий или стимулов, будь то сознательное стремление или усилие, размышление или четкая постановка задачи. Изначально не предполагается, что в результате познания появится осознанное разумное объяснение. По сути, познание – процесс интуитивный, внутренний и основанный на опыте. Мозг подстраивает реакции под примеры и схемы, которые обнаруживает; он программируется на основе опыта. При этом программа записывается в нервных клетках, фиксируя огромное количество мельчайших изменений, и проявляется в поведении организма в целом.
То есть нам известно, что эволюционное преимущество на стороне бессознательного мышления – практические навыки и умения превалируют над знанием. Тогда какую разницу мы ожидаем увидеть между сознательным и бессознательным познанием?{13}13
Итоги исследования, которое подтверждает эту разницу, были подведены в работе А.Reber, Implicit Learning and Tacit Knowledge: an Essay on the Cognitive Unconscious (1993).
[Закрыть] В первую очередь мы предполагаем, что способности, проявляющиеся бессознательно, сильнее, устойчивее и поддаются разрушению менее, чем сознательные. Это как раз то, что демонстрируют все неврологические исследования повреждений головного мозга. Когда нарушается память, восприятие или теряется контроль над движениями, то, скорее всего, первыми будут утрачены аспекты сознательной деятельности, а способности, которыми управляет бессознательное, уцелеют{14}14
Исследования, приводящие к такому выводу, будут рассматриваться в главе 8.
[Закрыть]. Если бессознательные способности более примитивны и появились скорее в результате эволюции, чем культурного развития, то можно предположить, что они гораздо меньше отличаются у разных людей, чем сознательные проявления умственных способностей. Так, не следует предполагать, что интуитивные практические знания будут как-то связаны с уровнем интеллекта, например IQ, потому что связи нет. Способность людей добывать знания, которые им нужны в повседневной жизни, их практический интеллект, как называет его Роберт Стернберг, психолог из Гарварда, совсем не зависит от их умственных способностей или языковых средств, которыми они пользуются. Беспризорные дети в Бразилии, торгующие на улице, могут в уме делать довольно сложные арифметические вычисления, согласно школьным стандартам, потому что им это нужно для дела. При этом по тестам у них очень низкие показатели. Судьи на скачках могут делать сложные вычисления с семью разными переменными, но эта способность никак не связана с показателями IQ{15}15
T.Carraher, et al, Mathematics in the street and in schools, British Journal of Developmental Psychology, Vol. 3 (1985). S.Ceci and J.Liker, A day at the races: a study of IQ, expertise and cognitive complexity, Journal of Experimental Psychology: General, Vol. 115 (1986).
[Закрыть]. Разум ребенка, который еще не развился окончательно, больше зависит от бессознательных операций. Задолго до того, как дети становятся способными размышлять и комментировать свои действия, они начинают узнавать тех, кто для них важен, и запоминают сложный порядок ежедневных семейных дел – когда нужно принимать ванну, обедать, ложиться спать. Они учатся ходить путем проб и ошибок, не представляя себе, как работают мышцы тела и какую роль в этом играют зрение, осязание и равновесие. Дети говорят на родном языке, совершенно не задумываясь над грамматикой. Они устанавливают отношения с людьми, не читая при этом никаких книг о том, как это делать. Становясь старше, они катаются на велосипеде, играют на скрипке, пинают мяч, участвуют в собраниях, готовят, ходят по магазинам, летают самолетами и занимаются любовью. И в большинстве случаев они не могут объяснить, как так получилось, что они это делают, или как они этому научились.
Большая часть того, что мы узнаём в жизни, – это не явные знания, а скрытые навыки. Мы отдаем приоритет не обсуждению наших действий, а самим действиям, которые нужно выполнять умело, без лишних усилий, не задумываясь над каждым шагом. И с возрастом мы не избавляемся от потребности приобретать умения и навыки таким образом. Я называю это впитывать знания. Способность мыслящего разума обнаруживать едва заметные закономерности в нашем опыте и использовать их, руководствоваться ими, продумывая и разрабатывая план действий, и есть биологическое право, данное нам с рождения. Более сложные тактики, полученные в процессе эволюции, дополняют эту базовую способность, но не заменяют ее. И несмотря на то, что наличие бессознательного мышления более свойственно животным и детям, не отягощенным сознательным и четким проявлением ума, ошибочно считать, что мы перерастаем это свойство, когда становимся старше.
Но такую ошибку постоянно допускают. Частично обвинить в этом можно известного швейцарского психолога Жана Пиаже, специалиста по психологии развития (или, как он сам говорил, генетической эпистемологии). Пиаже называл такую способность совершенствовать интуитивные умения сенсорно-моторным интеллектом и утверждал, что в первые два года жизни она очень важна. Но потом над ней берут верх наиболее сильные, абстрактные и все более разумные способы познания окружающего мира. В своей чрезвычайно влиятельной теории стадий развития интеллекта Пиаже безоговорочно принимает суждение, принятое в нашей культуре, что р-состояние – наивысшая форма развития умственных способностей. В результате воздействия, которое оказал его подход на несколько поколений воспитателей и преподавателей, мы ошибочно пришли к выводу, что задача школы, даже начальной школы и детского сада, – отучить детей доверять чувствам и интуиции и помочь им как можно быстрее начать размышлять и объяснять.
Способность строить модели и схемы на основе знаний об окружающем мире, полученных опытным путем, очень обыденна и не требует специальной подготовки. Она настолько прозаична, что по многим причинам остается «невоспетым героем» среди способов познания. Мы настолько автоматически, не задумываясь делаем это, причем постоянно, что очень легко не заметить, насколько эта способность ценна и разумна. Она как «пушечное мясо» разума: намного менее привлекательна, чем «пышная кавалерия» сознательного мышления. Несмотря на это, мы недооцениваем или вовсе игнорируем свои ощущения (определенное сенсорное восприятие, я говорил о нем в главе 1), совсем не развиваем их. Ведь оказывается, что есть вещи, которые можно узнать только постепенно, без лишних слов, с чем р-состояние не справится, к тому же, если слишком увлечься р-состоянием, оно может сильно помешать такому способу познания. Способность впитывать знания заложена в основу сознательных умственных способностей человека. Р-состояние – этакий парвеню эволюции и культуры, и мы толком не можем пересмотреть ни его природу, ни его недостатки, если не обратимся к его эволюционному фундаменту.
Так мы и живем, используя эту невоспетую способность вбирать в себя образцы и схемы и вести себя соответственно, исходя из них. Мы не можем точно сказать, что именно мы узнали, а очень часто нам даже неясно, узнали ли мы что-то вообще. Когда вы начинаете слушать произведения какого-то определенного композитора, ваш разум начинает воспринимать все тембры музыкальных инструментов, гармонию, ритм и прочее, и в следующий раз, когда вы будете слушать другое произведение, поможет вам сказать: «Неужели это Брукнер?» Иначе как же вы сможете это определить, если вы, конечно, не музыковед? Те, кто читает много детективов, часто не замечают, как начинают разбираться в жанре и без особого труда догадываются, что убийцей будет какой-нибудь эпизодический персонаж из главы 2. Когда мы устраиваемся на новую работу, то целенаправленно собираем как можно больше информации о будущих коллегах и о конкретной работе на новом месте. При этом в первые несколько дней или недель мы непроизвольно узнаём очень многое: как люди здороваются друг с другом, как они стараются выглядеть занятыми, хотя на самом деле ничего не делают, какие шутки в коллективе считаются смешными, а какие жестокими или пошлыми, и т. п. Когда люди получают повышение, у них появляются постоянные отношения, дети или они, наоборот, теряют кого-то, – польза от способности впитывать сведения нисколько не уменьшается.
Исследования американских и британских ученых подтвердили важность косвенных путей познания и показали их развитие с течением времени. Возьмем, например, сложные профессиональные задачи: как регулировать движение в городе, изменяя количество автобусов и вводя платные парковки, или управлять бюджетом школы, или контролировать сложные промышленные процессы на фабрике или электростанции. Подобные ситуации изучали Диана Бэри и ныне покойный Дональд Бродбент из Оксфордского университета{16}16
D.Berry and D.Broadbent, On the relationship between task performance and associated verbalizable knowledge, Quarterly Journal of Experimental Psychology, Vol. 36A (1984). См. также D.Berry and Z.Dienes, Implicit Learning (1992).
[Закрыть]. Давайте сначала рассмотрим производственную проблему на фабрике. Ее можно смоделировать в виде «компьютерной игры», где различные показатели, такие как количество рабочей силы или размер финансового поощрения, отображаются на экране наряду с уровнем производительности. А задача «игрока» – стабилизировать производительность, манипулируя вводными данными. Результаты изменения каждого из показателей на самом деле определяются комплексным уравнением, о котором игроку заведомо не сообщается.
Игроки в роли менеджеров-стажеров через некоторое время учатся корректировать входные данные и действительно вскоре поднимают производство на нужный уровень. Но при этом они не могут четко сказать, что именно делают, или объяснить, почему это работает. Когда их просят объяснить каждый шаг, скорее всего, они скажут, что это было предчувствие или им так показалось. Даже сделав правильный шаг, они могут сказать, что это была лишь догадка. Когда люди выполняют какое-то трудное задание (при этом за их действиями в течение нескольких дней ведется наблюдение), практические навыки, полученные косвенным путем, и собственно знания – а именно то, что они могут сказать о своих действиях, – развиваются с разной скоростью, и это поразительно. Способность выполнять работу развертывается довольно быстро, а в некоторых случаях даже внезапно. Но способность четко выразить, что именно мы узнали в процессе, если и усиливается, то намного медленнее.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?