Текст книги "Королевство Гаргалот"

Глава 9

Он посмотрелся на меня исподлобья, я чувствовал его нерешительность и сильнейшие колебания, наконец он перевел дыхание и произнес предельно церемонно:

– Глерд Юджин, я убедился, что разговариваю с очень благородным и великодушным человеком. Жестоким, но мудрым.

Я поклонился.

– Польщен…

– Ее величество, – сказал он, – должны быть счастливы, что ее трон поддерживают такие люди. Сказать по правде, я не считаю, что правление короля Антриаса лучше. Расчет лишь на то, что на таких огромных территориях он вынужден дать большую свободу глердам на дальних от его центра землях… Но вы меня переубедили.

– Тогда я выполнил свою задачу, – сказал я и поклонился. – Герцог…

– Погодите, – прервал он. – Могу пригласить вас с вашими друзьями в крепость? Чтобы закрепить наши дружеские отношения и чтобы вы уверились, что я отныне буду верен королеве?

Я всмотрелся в него снова, враждебность из него вроде бы ушла целиком, теперь лишь грусть, чувство потери, однако и рост некой уверенности в своем будущем. Или в правильности избранного пути.

– Можете, – ответил я. – Мои друзья останутся на своих местах, а я с удовольствием посижу немного с вами за вашим столом, выпью вина и поговорим о королевстве. Или о женщинах.

Он широко улыбнулся.

– Глерд, благодарю вас!

– Минутку, – сказал я, – надо предупредить моих друзей, что иду в гости и крепость рушить пока что не нужно.

Он спросил с пониманием:

– Вернетесь в лес?

– Зачем? – спросил я. – Мы же военные чародеи.

Он с непониманием смотрел, как я, не вынимая меч из ножен, потрогал рукоять, подвигал там что-то, а оттуда раздался громкий голос очень немолодого человека:

– Да, это Рундельштотт. Что там?

– Я схожу в крепость, – сказал я. – Но если не вернусь до ночи, можете ее снести с лица земли.

Голос Рундельштотта прозвучал несколько озадаченный:

– Да, конечно…

А еще донесся бодрый голос Фицроя:

– Камня на камне не оставим!

– Конец связи, – сказал я. – Ну что, герцог, пойдемте?

Он вздрогнул, посмотрел на меня дикими глазами.

– Если вы вот так переговариваетесь на больших расстояниях… то победа в любой войне… ваша!

– Не стану спорить, – ответил я любезно. – Хотя я не человек войны.

На воротах что-то прокричали вниз, а когда мы приблизились, изнутри распахнули обе створки. Во дворе несколько вооруженных копьями начали присматриваться ко мне очень внимательно, но с мест не сдвинулись.

Карелла права насчет богатств и могущества подобных удельных герцогов: просторный двор уложен широкими гранитными плитами идеально точно, ни одна травинка не пробивается в щели, сам донжон высится как крепость в крепости – величественный и несокрушимый, уже не просто толстая башня, чем обычно являются донжоны, а центральное здание крепости, что медленно перетекает из укрепленного форпоста в роскошный дворец.

Даже вход распложен на первом этаже, широкий и с гостеприимно распахнутыми дверьми, я издали увидел просторный холл, пол из цветной мозаичной плитки, а когда мы с герцогом переступили порог, ощущение власти и могущества нахлынуло с новой силой. Здесь все, начиная от отделки стен и потолка, кричит о самых дорогих материалах и лучших мастерах.

Навстречу то и дело попадаются слуги, просто челядь, иногда стража, пистолеты в обеих руках не спасут, если в тесных коридорах начнется яростная схватка, потому внимательно всматривался в лица, вслушивался в ощущения, нет ли за спиной у кого-то желания всадить в спину нож, но пока лишь сдержанное любопытство, традиционная враждебность к чужакам, а то и полное равнодушие.

Герцог еще в холле отдал какие-то распоряжения насчет обеда, и когда мы вошли в огромный роскошный зал, то едва сели за стол, как слуги по нетерпеливому взмаху руки герцога быстро-быстро начали носить со стороны кухни разнообразные блюда и расставлять на столешнице.

В центре поместили, естественно, большой серебряный кувшин, серебряные чаши с изумительно ажурными сценками охоты поставили перед нами и по кивку герцога тут же наполнили вином.

– Я не очень лажу с придворными, – сказал он, словно извиняясь, – слишком простые и недалекие, потому вы поймете, что я сейчас уцепился за возможность установить контакт с вами, человеком, заметным при дворе и которому явно доверяет ее величество. За ваше здоровье!

– За ваше, – возразил я. – Вы хозяин, и вы старше меня во всех отношениях. Насчет заметности при дворе… мне кажется, вы преувеличиваете. Мне двор не нравится. Я вообще стараюсь там не появляться. Разве что в случаях острой необходимости.

Он сделал большой глоток, взглянул на меня испытующе поверх края чаши.

– Но ее величество вас не любит отпускать, верно?

Я подумал, что даже в такой глуши народ в курсе интриг, сплетен и дворцовых слухов.

– Слухи…

– А еще ее величество, – закончил он, – подарило вам земли глердства Остеранского.

– Верно, – согласился я. – Только я пробыл там едва ли неделю. Не мое это дело, ваша светлость. Сейчас, кстати, я на пути к другому своему замку, что в королевстве Дронтария. К вам заехал по пути, тут не так уж далеко от нашей прямой дороги… Я рад, что недоразумения улажены. Все случившееся останется между нами. У ее величества и так хватает проблем и хлопот. А что улажено, то улажено.

Некоторое время мы ели хорошо прожаренное оленье мясо, мелких и совсем мелких птичек, нежную рыбу совсем без костей и с вкуснейшим хрящиком вместо позвоночника, потом слуги так же молча и без лишних движений принесли всякого рода пироги, начиная с начиненных мясом и заканчивая медовыми и заполненными сладкими ягодами.

Я насыщался неспешно, всем видом показывая, что мне здесь уютно, хорошо, еда из лучших продуктов и приготовлена просто отменно.

Он поглядывал на меня испытующе, оба знаем, совместная трапеза укрепляет доверие друг к другу и даже создает некий мост, но уже на пирогах с медом со двора донесся стук копыт, коней не меньше десятка, громкие уверенные голоса, шум, конское ржание.

Герцог прислушался, сказал без особой радости:

– Мой младший брат Лерман. Молодой, но деятельный.

– Знакомо, – согласился я. – Пока свободой горим, пока сердца для чести живы… Обычные забавы с пьянками и доступными женщинами не устраивают?

Он криво усмехнулся.

– Нет. Он еще не верит, что мир давно поделен. Любая попытка что-то в нем поменять может улучшить и ухудшить, но второе намного вероятнее.

– Особенно, – снова согласился я, – если менять берутся молодые, горячие и честные.

Он взглянул с любопытством.

– Но вы тоже молоды. Еще моложе моего брата. Но вы осторожны, остальные молодые могут назвать ваше поведение, уж не обижайтесь, трусостью.

– Сам так называл, – ответил я. – Я же понимаю, все, кто думает не так, как мы, дураки набитые. И обязательно тупые и ничего не понимают.

Вошли молчаливые и вышколенные слуги, быстро и аккуратно зажгли свечи у входа, а потом и вдоль стен всего зала. Вечер, оказывается, уже наступил, я за ужином и не заметил, что значит, он оказался совсем не таким напряженным, как мне чудилось.

Слуги исчезли, тихие, как тени, а в зал быстро и шумно вошел, почти вбежал, высокий воин в доспехах, несколько щеголеватых, но добротных и прекрасно подогнанных, шлем на сгибе локтя левой руки, а правой на ходу придерживает на боку ножны с торчащей рукоятью меча.

Вперив в меня взгляд огненных глаз, он даже остановился, посмотрел на герцога с гневом и возмущением.

– Брат! – вскрикнул он таким голосом, что больше пристало бы на заполненной народом площади. – Что я вижу?.. Мне во дворе сказали, что у тебя за столом презренный прислужник королевы?

Герцог нахмурился, бросил на меня виноватый взгляд.

– Лерман, – сказал он резко, – если хочешь сказать нечто мне лично, у тебя будет время.

– Я говорю сейчас! – вскрикнул воин.

– Если готов разделить с нами трапезу, – сказал герцог настойчиво, – переоденься и приходи к столу.

Воин вздернулся, словно его ударили снизу.

– Что-о? – вскрикнул он. – Брат, что ты говоришь?

Герцог произнес еще резче:

– Лерман, умолкни. Ты чересчур горяч, твой язык говорит раньше головы. Глерд Юджин – мой гость, он в неприкосновенности. Кроме того, нам стоит осмыслить лучше наши перспективы и пересмотреть наше отношение к происходящему в королевстве.

Лерман бросил ладонь на рукоять меча, но откуда ни возьмись появились рослые стражи с копьями в руках и, загородив нас, выставили перед собой блестящие острия.

Лерман посмотрел на них неверящими глазами, перевел взгляд на герцога.

– Неужели ты изменил нашим светлым мечтам? – вскрикнул он. – Неужели… Как ты мог, брат? Чего ты испугался?

Герцог сказал резко:

– Меня ничего не страшит. Но я не хочу и не позволю себе делать ошибки. Наша задумка, как сам знаешь, была не слишком… продуманной. Мы учли далеко не все.

– Что не учли? – вскричал Лерман.

– Что у королевы, – ответил герцог сухо, – могут быть не только войска. Доводы в ее пользу мы даже не рассматривали, верно? А это не совсем правильно, брат. Это несправедливо.

Лерман вскрикнул:

– Что? Она узурпатор наших свобод и прав!

– Лерман, – сказал герцог, морщась. – Давай отложим этот разговор.

За спиной брата герцога появлялись еще вооруженные люди, на этот раз из его дружины, вижу по их лицам.

Я чувствовал его лютую ненависть и жажду убить, но она идет только от него, а остальным, как чувствую, все по барабану. Велят убить – убьют, велят не трогать – не тронут.

Чуть повернувшись в кресле, я изготовил ладони, даже пальцы согнул, чтобы в момент появления пистолетов сразу ударили по спусковым скобам.

– Лерман, – повторил герцог предостерегающе, – я приказываю тебе, вернись!

Лерман вскричал:

– И не подумаю! Взять этого королевского прихвостня!

Его люди, обнажив оружие, бросились ко мне, однако герцог вскочил так резко, что едва не опрокинул стол, а чаши покатились по столешнице, проливая вино на белую скатерть.

– Назад! – крикнул он громовым голосом. – Это мой дом и мои правила!.. Я буду защищать своих гостей, как себя самого!

Воины остановились в замешательстве, одно дело – сразиться со мной, другое – поднять оружие на самого герцога в его доме.

Лерман закричал, как раненый зверь:

– Брат!.. Как ты можешь?.. Ты принимаешь врага за своим столом! И ты готов драться со мной?.. Твоим братом?

– Это ты готов драться, – холодно отрезал герцог. – А теперь уходи. Ты слишком… горяч. Поговорим, когда успокоишься. Ты не просто брат, а младший брат!

Лерман крикнул:

– Я никогда не успокоюсь!

– Но остынешь, – сказал герцог. – Тогда поговорим. Горячность должна стоять за умом, а не впереди.

И не вместо, договорил я мысленно. У этого братца ума не больше, чем у божьей коровки, что вообще-то хищный жук, несмотря на мирное название.

Лерман, не вкладывая меч в ножны, отступил на шаг, ожег меня ненавидящим взглядом.

– Мы еще встретимся!

– Возможно, – ответил я кротко.

Герцог провожал их взглядом, пока младший брат с его людьми не вышли из зала, бросил меч в ножны и тяжело опустился в кресло. Лицо его стало мрачным и озабоченным.

– Соболезную, – сказал я негромко.

Он повернулся, лицо все еще злое и несчастное, в голосе прозвучала боль:

– Простите его горячность.

– Пустяки, – ответил я сдержанно. – Я им даже любуюсь. Сам таким бываю. Но у меня теперь не только меч, как вы уже поняли. Потому стал таким осторожным, самому противно. Не за себя осторожным, просто теперь мне лучше не ошибаться… а как – не знаю. Вот и решил, лучше поменьше резких слов, резких движений…

– Мудро, – согласился он. – Хорошего не сделаете, а навредить и без вас смогут.

– Мир таков, – согласился я, – навредить – это наше все. Позвольте, я вам налью? Да и себе заодно.

Глава 10

Не дожидаясь разбежавшихся слуг, я поднял упавшие чаши и наполнил обе из с трудом устоявшего на столешнице тяжелого кувшина.

Герцог ухватил свою и припал к ней так жадно, словно путник в жаркой пустыне. Я сделал пару глотков, в самом деле после такой встряски организм требует что-то такое вот, хорошо пошло, покосился на герцога.

– Держитесь, – посоветовал я осторожно. – Вы старше и опытнее нас обоих.

Он тяжело вздохнул.

– Вы правы, все мы такими бываем, как вот Лерман… в ранней молодости. И я таким был. Но вы уже выкарабкиваетесь, а вот он все еще в том бездумном детстве, хотя у него свой замок, земля, жена и ребенок…

– Отправьте его в свои владения, – посоветовал я. – Там явно не все в порядке. Как и везде. Когда станет разгребать, то на всю жизнь увязнет.

Он покачал головой.

– Он за справедливость.

– А в его землях все справедливо? И в замке?

Он невесело усмехнулся.

– Ему нужна всеобщая справедливость. Во всем королевстве.

– Самые чистые люди, – сказал я, – проливают больше всего крови. Во имя счастья и справедливости. Спасибо, вино было отменное! А за блюда передайте поварам мою благодарность.

Он поднялся из-за стола вслед за мной, рослый и красивый в своем печальном достоинстве.

– Я провожу вас за ворота.

– Опасаетесь необдуманных поступков брата?

– Так… на всякий случай.

– Мне кажется, – сказал я, – вы для него авторитет…

– Да, – согласился он, – но хуже не будет. Мы с вами не друзья, но уже хорошие знакомые. Так что мне по рангу проводить вас никаких нарушений, никакого уничижения.

Мы вышли из зала, коридор неширокий, но длинный, я держался все же настороже и сразу услышал шум и топот множества ног за нашими спинами.

Из темного бокового прохода выбежали люди в доспехах и с ножами в руках, двое с топорами.

Герцог вскрикнул:

– Стоять!.. Кто смеет в моей крепости…

– Я, – ответил знакомый голос, – брат, мы сделаем то, что не решился ты… Во имя чести и свободы!

Я отпрыгнул, в обе ладони впечатались холодные рукояти пистолетов. Трое бросились, держа меня взглядами и мешая друг другу, я дважды выстрелил, отступил.

Лерман закричал яростно:

– Убейте его!.. Просто убейте!

Герцог крикнул громовым голосом:

– Не сметь!

Он выхватил меч и загородил меня, а первого же отважного, что пытался проскочить мимо, свалил мощным ударом в голову. Но закованные в доспехи воины, не трогая его, проскакивали под стенами справа и слева.

Я отступил еще, непрерывно стреляя, оглянулся. Вдали за другим поворотом тоже шум и звон оружия, я ринулся туда со всех ног, а когда выскочил в зал, сердце сжалось в ужасе. Выходную дверь перекрыла дюжина арбалетчиков, а при виде меня почти синхронно подняли упертое в пол свое ужасное оружие и приложили приклады к плечам.

Петляя, как перепуганный заяц, я ринулся вдоль стены к лестнице, к счастью, широченная, помчался наверх, прыгая через две ступени, но даже там бросался из стороны в сторону.

Несколько арбалетных стрел злобно вжикнули и со звоном ударились в камни, высекая искры. За мной, почти не отставая, помчался Лерман с обнаженным мечом в руке, а с ним полдюжины воинов с копьями в руках. Страшась, что кто-то швырнет вдогонку копье или топор (это же сбить меня с ног, а так все решается в одно мгновенье), я развернулся и встретил их яростным огнем, стараясь не задеть Лермана.

Он было остановился, видя, как падают убитыми его люди, потом заорал и ринулся, как бык в слепой ярости. Почти автоматически я всадил две пули ему в живот, в моей стране смертельными считаются только пули в голову, а в живот – останавливающими, но запоздало сообразил, что здесь не там…

Мелькнул второй этаж, третий, но я взлетел, задыхаясь, на четвертый, увидел под стеной лестницу, что ведет к потолку, побежал к ней.

За спиной раздался злобный рев, арбалетчики тоже, оказывается, бегают быстро. Я торопливо поднимался по деревянным ступенькам, те идут по спирали выше и выше, дыхание начало разогревать грудь, наконец накалило горло так, что вот-вот смогу плеваться огнем, а ноги налились свинцовой тяжестью.

Когда же конец этой заразе, мелькнула тоскливая мысль: никогда не пользовался высокими лестницами, ноги с непривычки ноют и отказываются слушаться.

– Перекур, – прохрипел я опаленным ртом и хотел было прислониться к стене, но коленки задрожали, и меня опустило на ступеньки.

Голоса снизу все громче, и не похоже, чтобы кто-то запыхался, переговариваются так ровно, словно не бегут со всех ног, а спокойно идут по двору.

Из-за поворота снизу вынырнули сразу двое, бегут быстро, ровно, ничуть не запыхались, тренированные. Я с трудом поднял тяжелые, как двухпудовые гири, пистолеты.

Руки тряхнуло, на ступеньках стало чисто, только слышно было, как внизу зло орут под упавшими на них телами смертельно раненных соратников.

Некоторое время пытались прорваться всякие несообразительные, я даже не ловил в прицел, всего пять шагов, остальных скрывает винтовая лестница.

Трупы усеяли ступеньки в видимой мне части, заливая камень кровью. Внизу голоса становились громче, чувствуется, снизу прибывает подкрепление, я кое-как заставил себя подняться и потащился вверх, но ступенек через сорок за спиной снова грохот настигающих ног, звон металла и голоса.

Я уперся спиной в стену и, развернувшись, открыл стрельбу. Двое рухнули, остальные поспешно отступили за поворот – быстро учатся. Я вздохнул и потащился наверх снова, стараясь ступать как можно тише, пусть думают, что все еще жду там внизу с двумя арбалетами в руках, что поменьше и посмертоноснее.

Ничего подобного, то ли услышали, то ли их подгоняют приказами снизу, но опять топот ног, звон металла. Я остановился, дыхание рвется из груди с хрипами, один пистолет уронил на ступени, тяжелый, гад, со второго выстрелил трижды и, не дожидаясь, пока там отступят, потащился наверх.

Ступеньки наворачиваются по спирали просто бесконечно, какая-то Вавилонская башня, я тупо заставлял тяжелые ноги подниматься, втаскивал на них все тело, и так выше и выше.

Голова уперлась в твердое, сперва не понял даже, пощупал – ага, вот кольцо люка, уперся, тот поднялся, и в лицо ударил свежий ночной воздух.

Я выполз на площадку на дрожащих руках и ногах, снизу нарастает, быстро догоняя, торжествующий рев. Во все стороны залитая, словно парующей кровью, лунным светом каменная площадка башни с укороченным шпилем, а за нею враждебная чернота ночи.

Огромная красная луна почти над головой, так и хочется пригнуться, но я, напротив, с трудом воздел себя на ноги, сердце сжалось, обреченно понимаю, я в ловушке, это просто чудовищно высокая башня…

За спиной хлопнула крышка люка. Люди полезли даже не один за другим, а сразу по двое-трое, выбираясь по разные стороны отверстия.

Стиснув челюсти, я открыл пальбу, не особенно прицеливаясь. Кто-то падал прямо здесь, кто-то завис на краю, другие упали обратно, наверняка еще и сшибли кого-то.

После короткой паузы из люка на этот раз полезли двое с арбалетами в руках. Я выждал, когда поднимутся выше, выстрелил дважды, оба рухнули… И тут же острая режущая боль ударила в живот. Я охнул, успел увидеть на самом краю люка арбалет и голову, там третий, схитрил, выстрелил сразу, как только приподнялся над уровнем пола.

– Сволочь, – прошипел я, меня корчило от боли, – сволочь…

Ноги подгибаются, слева мелькнула тень, я резко развернулся уже с пистолетом в руке, но справа мелькнуло, и тут же в бок ударила резкая боль, разрывающая мышцы и ломающая кости.

Садануло с такой силой, что я выпустил пистолет, инстинктивно ухватился за пораженное место. Из бока, где у нас отрастают элегантные французские ручки, торчит грубый кончик арбалетной стрелы.

Щелкнуло еще дважды, острая боль резанула в груди. Я грохнулся навзничь, еще одна арбалетная стрела вжикнула надо мной. Как только начал приподниматься, из люка выскочили трое, один приложил к плечу приклад арбалета, двое с боков, чтобы не мешать, ринулись ко мне.

И снова я не успел ничего, стрела саданула в солнечное сплетение, выбив дух. Пистолет возник в моей ладони, но дикая режущая боль не дала его удержать, я отступил на подгибающихся ногах.

Противники прыгнули и повисли на моих плечах, заламывая руки. От люка кто-то закричал страшным голосом:

– Не брать живым – убейте!.. Убейте сразу!

Я узнал голос герцога Лонгшира. Значит, его любимого брата я все-таки уложил насмерть. И теперь он, герцог, мстящий за брата, лютый враг мне и королеве.

Из последних сил я вырвался из цепких рук и, перевалившись через край, рухнул в темноту ночи.

«Портал, – взмолился я изо всех сил, – портал!.. Спасение, портал!.. Спастись… я не могу погибнуть, не могу, я же центр и сердце вселенной…»

Глава 11

С закрытыми глазами на изумительно мягком и удобном ложе сказочно удобно, в черепе туман, никак не могу осмыслить, как оказался здесь. Помню, пронзенный стрелами, завизжал всеми фибрами моей трусливой души, что пропадаю, а-а-а-а, спасите, страстно возжелал оказаться в уюте и безопасности, и, значит, мой организм при таком диком стрессе сумел взять новый рубеж или новую высоту и перебросил меня сюда. Без всякого Зеркала Древних.

Все правильно, нет более безопасного для меня места, чем мой уютный и защищенный дом. Раньше на такое перемещение не хватало ни сил, ни умения, но даже сейчас чувствую, как жадно черпаю из необъятного океана, в котором плавают даже не галактики, а вселенные, что как мелкие пузырьки в необъятном и безбрежном озере… да плюс известный феномен ресурсной базы организма, когда устрашенный и на краю гибели показывает чудеса и мобилизует все-все, лишь бы спасти свою шкуренку, ценнее которой нет ничего на свете.

Вообще-то, если честно, был уверен, что сумею, потому и убрал Зеркало Древних, чтоб никто посторонний по уму или по дури не сунулся, только полагал, что путь будет долгим, трудным и по мелкому шажку, но иногда, как вот в этом случае, дуракам просто везет…

Если получилось сюда, то и обратно смогу… наверное. Во всяком случае, кое с кем надо свести счеты. А еще Рундельштотт с Фицроем и Понсоменером ждут в лесу у костра.

Мысли путаются, Аня засадила многовато обезболивающего, в мозгу всплывают и гаснут странные картины, такие никак не возникнут в черепушке здравомыслящего, дескать, вот так можно передвигаться даже по планетам… да что там планетам, по самым дальним звездным системам, даже в удаленные галактики, а то и за края вселенных…

Вдали и одновременно как будто в моей голове прозвучал голос:

– Милый… Ты меня слышишь?.. Приборы показывают, медленно всплываешь из сна… твои грезы гаснут…

– Говно всплывает, – прошептал я непослушными губами, – а я золотой ключик…

Со стороны кухни донесся плеск воды, ах да, я же сам велел Ане вымыть посуду вручную и вытереть полотенцем до хрустального блеска, это сейчас она моет и трет, моет и трет… У живой это заняло бы с полчаса, а у Ани на это уйдет минуты полторы, так что надо вспомнить, что я сказал еще и на каком моменте расстались.

Но вместо этого провалился в темноту… где долго плавали цветные пятна, слышались голоса, наконец я ощутил, что глаза мои открыты, а надо мной угрожающе зависло ее громадное, как луна, лицо.

– Что, – прохрипел я. – Что… Как было? Аня, расскажи, как это произошло…

Она ответила заботливым голосом:

– Не знаю!.. Получила сигнал, увидела тебя в луже крови!.. Прибежала, остановила кровотечение, убрала эту ужасную стрелу… Как ты мог? Ты что делаешь?.. Да пошел ты отсюда!

– Ты… чего…

Она пояснила быстро:

– Эта рептилия вцепилась в тебя и спит. Лечит, наверное.

Я проговорил, все еще едва-едва двигая непослушными губами:

– Пусть лежит… Яшка меня в самом деле любит… А как я…

– Как чувствуешь? – переспросила она. – Никак себя не чувствуешь, я накачала обезболивающим. Думаешь, легко было вытаскивать ту стрелу? Почему не заправил рубашку в брюки?.. Стрела попала точно под нижний край!.. Хорошо, еще три остановило тканью, но все равно у тебя жуткие кровоподтеки и перелом ребра!.. Почему?

– Стреляли почти в упор, – ответил я хрипло. – Спасибо, Аня… Может, в самом деле на тебе жениться? Если, конечно, ты не против других жен…

– Чего я против, – изумилась она, – это стремление для мужчин нормально. Я запрограммирована служить людям и даже мужчинам. Сколько хочешь жен, столько и будет… Все как желаешь, гад!

Я пробормотал слабо:

– Вычеркни из словарного запаса… «гад»… Этим словом может пользоваться только Мариэтта.

– А я? – спросила она требовательно. – Какое мне особое?

– Не хочешь уступать? – спросил я понимающе. – Как же быстро апгрейдиваетесь… Ладно, можешь звать меня лапушкой.

– Но это же ласковое!

– Ух ты, понимаешь… тогда мордой.

– Хорошо, – сказала она, – принято, морда противная.

Я спросил тем же хриплым голосом:

– А который час?..

– Двенадцать тридцать две сорок три, – ответила она.

Я расслабился, сказал с облегчением:

– Слава богу… Мариэтте еще пять часов на службе… Что-то придумаем…

Она переспросила:

– Мариэтте?.. Сейчас подъезжает к воротам охраны… Та-а-ак, проехала, мчится на скорости в сто семнадцать по поселку… сумасшедшая, будто не знает, на такой здесь нельзя… Может, в полицию пойти, когда захватим мир?

– Ты чего, – сказал я испуганно, – она откуда взялась?

– Я сообщила, – похвасталась она. – Это же твоя самка? Я твоя жена, а она твоя добавочная самка, так?.. Я просмотрела ее досье, она замужем!..

– Ну-у, – пробормотал я, – что нам дикие условности и пережитки в современной семейной жизни культурных людей… В личной можно все, что не угрожает безопасности партии, отечеству и росту вэвэпэ.

Слышно было, как с грохотом отворилась и ударилась о стенку дверь.

Мариэтта вбежала разъяренная, встопорщенная, с огромной кобурой на боку и позвякивающими наручниками на другом рядом с дубинкой многоцелевого назначения.

– Ты что же, гад, – вскричала она, – с нами делаешь?.. Как он? Да убери это толстое чудище, оно его задавит!

– Опасности нет, – ответила Аня, – стрелу извлекла, нельзя ли запретить эти косплеи?.. Антибиотики трудятся, кровоподтеки рассасываются.

– А рана? – потребовала Мариэтта.

– Ране заживать еще дня два, – сообщила Аня, – а кость срастется за три… Может, все же отправим его в больницу?.. А Яшка лежит хорошо, на солнечное сплетение не давит.

Мариэтта запнулась с ответом, глаза потемнели, зыркнула на Аню, та ждет, произнесла с неохотой:

– Нет, лучше займемся сами.

– Хорошо.

– Если у него посерьезнее ран нет, – уточнила Мариэтта.

– Нет, – заверила Аня. – Ядов не обнаружено, воспаление еще не началось, регенерация активная, крови много потерять не успел.

– Хорошо-хорошо, – прервала Мариэтта. – Следи за его состоянием. Пусть лежит хоть три, хоть пять суток. Никакого ускоряющего курса!..

– Я прослежу, – ответила Аня, – мне, как правильной жене, нужно заботиться о здоровье мужа.

Мариэтта бросила на нее косой взгляд, но то ли отнесла сказанное к неудачной формулировке, что эти роботы понимают, то ли просто, как истинная арийка, не обратила внимания на лепет недочеловеков.

– Заботься как следует, – велела она с нажимом. – Может быть, приковать его к постели?

Аня ответила осторожно:

– Как представитель силовых структур, вы вправе… но только нужно будет отчитаться в правомерности… а вы уверены, что сумеете?

Она фыркнула.

– Этот гад не посмеет жаловаться!

– Да, – согласилась Аня, – но все здесь пишется и уходит в облако, а там поступает к аналитикам и проверяющим проверяющих.

Мариэтта задумалась на миг.

– Ладно… мы этому гаду устроим такое, что лучше бы приковал себя сам за все места. Ответствуй, гад, где подстрелили?

– Да, – поддержала Аня, – ответствуй, морда!

Я прошептал слабеющим голосом:

– Супчику бы… куриного…

И сразу же прикинулся, что впал в забытье, а они, пошептавшись, в самом деле отправились на кухню. Вскоре там зазвенела посуда, ложки, вилки, еще всякая хрень, которых у женщин на кухне развешано всюду, это как бы молча говорит о том, что хозяйственные, хотя куда там борщ, пельмени ухитряются сварить так, что получается один огромный ком полусырого теста.

Яшка проснулся и быстренько прогребся ко мне под одеяло, где умостился под мышкой и снова заснул. В комнату постепенно начал проникать дивный запах обалденного куриного бульона, крутого, сытного, с добавлениями мелких волоконцев мяса, а то вдруг мне жевать трудно и тяжело, а им жевать для меня не позволю, чтоб не перетрудились.

Похоже, во время совместной готовки нашли консенсус, хотя вообще-то и так похожи: одна – робот, другая – полиционер, представитель силовых структур, что отделяет ее от нормальных людей с широкими взглядами, как вот у меня, и приближает к аням.

А еще, конечно, угроза жизни их общего самца в какой-то мере объединила, но это ненадолго, я не смогу болеть слишком долго ради мира на земле в отдельно взятом доме.

Боль начала возвращаться раньше, чем ожидал, то ли действие транквилизаторов заканчивается, то ли мой организм в страхе перед ранами заштопывает их в такой спешке, что живот присох к спине.

– Ну скоро вы там, – прошептал я и сглотнул слюну. – Кончаюсь…

– Уже несем, – откликнулась Аня через динамики. – Не глотай слюни так шумно, кофемолку заглушаешь, рефлекс может закрепиться… В твоей слюне много меди, пептидов и повышенное содержание мочевины…

– Еще и мочевины, – пробормотал я, – а она при чем?.. Ладно, не добивайте терминами. Я просто жрать хочу. Жратаньки.

Дверь распахнулась, Мариэтта внесла кастрюльку с парующим супом, сказала быстро:

– Твой утюг несет остальное. А ты давай говори быстро, что с тобой?

Я ответил вяло:

– Что?.. Да вроде все норм…

– Ты что-то принимаешь? – спросила она быстро. – Какие-то препараты?

– С чего ты взяла?

Она выпалила зло:

– У тебя щетина отросла!.. А утром ты был еще гладко выбрит!.. Смотри, гад, ты так доведешь меня до инфаркта, а себя до белой горячки. Пусть другие на себе испытывают!

Я пробормотал:

– Ну, как бы тебе сказать, я и есть в какой-то мере другие… Когда препараты обещают много, а на клинические исследования уходит лет десять, то кто-то решается и рискнуть…

– Чтобы схватить джекпот? – спросила она еще злее. – Пусть на приговоренных к смерти испытывают! Или на захваченных террористах.

Я спросил с недоверием:

– Ты что, в самом деле обо мне заботишься?

Дверь распахнулась, Аня вошла с большой чашкой и ложкой в руках, аромат вкуснейшего супа шибанул в ноздри с такой силой, что я едва не захлебнулся слюнями.

Аня взяла у Мариэтты кастрюльку и поставила на столик, помогла мне сесть, опираясь на спинку кровати, а Мариэтта протянула чашку.

– Удержишь?

Я переложил Яшку на соседнюю подушку.

– Руки не отбило. Давай… да выпусти же, чего вцепилась?

– Может, – предположила Мариэтта с неуверенностью, – его лучше с ложечки? Мелкой? Как думаешь, Аня?

Аня посмотрела на меня испытующе.

– Удержит.

– А если нет, то обварится…

– Успею перехватить, – сообщила Аня, – ни капли не прольется. У меня ничего не дрожит!

Я жадно ухватил чашку, руки затряслись от счастья, а хлебать через край начал, как изголодавшаяся свинья помои, шумно и часто.

– Ой, – сказала Мариэтта с тревогой, – не захлебнется?

– Нет, – заверила Аня, – но желудок вряд ли устоит.