Текст книги "Ричард Длинные Руки – оверлорд"

– Миртус, – позвал я. – Эй, Миртус!

Он остановился, мне показалось, что обреченно вздохнул, но подошел быстро и низко поклонился.

– Да, ваша светлость!

– Миртус, – сказал я жизнерадостно и как можно более дружелюбно, – ты как щас? Работаешь или после побед над супостатом и узурпатором пошел по бабам?

Он снова низко поклонился.

– Ваша светлость, очень усердно работаю. Готов выполнить любые приказания.

– Насчет любых не надо, – предостерег я. – А то послушаю и велю младенцев резать. Ну, это я так, заостряю. Для доступности. Я сам, кстати сказать, узурпатор. Ну, если взять как отдельного лорда этого замка! С другой стороны, я – гроссграф, а это выше, не так ли? Могу отобрать чьи-то владения и пожаловать более достойному. Вот я отобрал и передал более достойному. Себе, естественно.

Он бледно усмехнулся:

– Все в вашей воле, ваша светлость.

Я сказал уже серьезнее:

– Миртус, я не забываю, что ты для меня сделал. Но даже если бы ты пришел в замок вот только сейчас, я бы отнесся к тебе точно так же… дружелюбно. Ты человек науки, а это архиважное дело, как говаривал один крупный государственный деятель. Хотя, конечно, никто пока так не думает. В смысле, насчет науки. Тем более что она и не наука вовсе, а причудливая смесь алхимии, астрологии, богословия… и еще какой-нибудь хрени.

Он слушал с той же настороженностью, на лице то вспыхивает надежда, то гаснет, когда переставал следить за причудами моей мысли, а если не понимаешь – подозреваешь самое худшее.

– Я чуть разгребусь с делами, – пообещал я, – займемся и наукой. Нет, ты занимайся сразу, это мне сперва надо наладить экономику, рост вэвэпэ… знать бы, что это, а еще укрепить обороноспособность единой и неделимой Армландии. Разумеется, суверенность… что, однако, находится в особых отношениях с Фоссано, ну вроде союзного государства, хотя что это, так никто и не понял… Словом, работай. Помощь будет. Если что, обращайся. В данном случае я не лорд, а тоже… этот, как его, ученый.

Он смотрел недоверчиво, но кланялся, а когда ушел, у меня осталось тягостное ощущение неискренности с обеих сторон. Я говорил слишком бодрым голосом эдакого доброго барина, а он посматривает опасливо, и в его глазах читалось: минуй нас больше всех печалей и барский гнев, и барская любовь.

– Ладно, – пробурчал я, – будет время, восстановим и доверие… Может быть. Иначе какой из меня отец народа?

Вечером замок выглядит странновато: всюду горят свечи, дубовый пол чисто вымыт даже в коридорах, камины жарко натоплены, вымытый с душистыми травами пол сохнет быстро, а воздух непривычно мягкий и влажный. Я, наконец, заметил, что горят только свечи, кивнул Максу на мертвые светильники.

– Вроде бы с ними проще и дешевле? Или из меня экономист, как из…

Макс посмотрел на меня с великим удивлением:

– Так ведь сегодня день Вудлонга!

– А-а-а, – сказал я, – вот оно что! Ну, тогда все ясно… А что это за день?

Макс даже отступил на шаг. Мне показалось, что он удержался, чтобы не перекреститься, все-таки за сюзереном нужно идти, куда бы ни вел, даже в ад, а также разделять его взгляды и отношение к Господу.

– Это же святой, что покровительствует Армландии! Он прожил долгую жизнь, сражаясь с варварами на востоке, с орками в Зачарованном Лесу, в Синем Болоте с ящерами, в пустынях с гигантскими червями, а еще совершил много подвигов, побивая огров, троллей, банши, смертов, агрей и гунгелингов, очищая мир от драконов и великанов!

– Он святой? – усомнился я.

– Святой, – подтвердил Макс с готовностью. – На смертном одре признал учение Христа, покаялся в грехах и открыл сердце Господу. Последний вздох и душу его принял сам архангел Михаил, что вообще-то редко отлучается с небес…

– Да, он домосед, – подтвердил я.

Макс посмотрел на меня с уважением, как на знатока небесных распорядков.

– За эти деяния церковь признала сэра Вудлонга святым.

Я поинтересовался:

– И как он?

– Что именно, сэр Ричард?

– Что делает теперь? Будучи святым?

Он поморщил лоб, развел руками.

– Он святой. Разве святые что-то делают?.. Ну, может быть, ходит по дорогам в одеждах нищего и тайком помогает страждущим…

– Сэр Вудлонг? – спросил я с сомнением.

Он подумал, развел руками.

– Вы правы, сэр Ричард, – признался он. – Честно говоря, не могу сэра Вудлонга представить этим, ну, помогающим страждущим! Раньше он так помогал, что все зубы оставались на полу. А где проходил во славу церкви с мечом в руке, там даже трава лет десять страшилась высовываться на свет божий.

– Герой делает то, что можно сделать, – изрек я. – Другие этого не делают. И тем самым избегают длинных рук международного трибунала… Продолжайте веселиться, сэр Макс! Любой праздник – благородный повод для обжорства.

– И для пьянства, – ответил Макс серьезно, с юмором у него туговато. – Не так часто все собираются за одним столом.

– Ну да, – согласился я. – Сколько той зимы?

Он откозырял и ушел по направлению к главному залу. Я после коротких колебаний спустился в подвал, в ноздри ударил едкий запах химикалий. Я уловил аромат лесных трав, а когда открыл двери в лабораторию, там жарко, в трех тиглях накаляются крючки и щипцы, будто здесь мини-пыточная, а в большой колбе по кругу с большой скоростью вращается зеленая жидкость.

Я с изумлением увидел стебли дивных цветов, похожих на тюльпаны, но крупнее, золотистого солнечного цвета. Торчат из узкого горлышка простого глиняного кувшина, мои ноздри жадно затрепетали от чудесного аромата.

Миртус вылез из-под стола, где собирал разлетевшиеся высушенные стебельки трав, торопливо поклонился.

– Ваша милость, что прикажете?

– Здорово, – сказал я пораженно, – на дворе зима, а у тебя… цветы!

– Простите, ваша милость, – сказал он торопливо.

– За что?

– За это излишество.

– Цветы – это красиво, – изрек я. – Красиво и благородно, а значит – никакое не излишество. Или купил из государственных средств? В смысле, истратил на них всю магию, что копил год?

Он испуганно замотал головой.

– Что вы, ваша милость! Это так, пустячок… В смысле по затрате магии. Но с ними работается лучше.

– Одобряю, – сказал я важно. – Допинг тоже должен быть красивым. Ну там цветы, вино, бабы… Хотя нет, это все антидопинг. Лучше уж просто цветы, но без мыслей, о том, кому дарить.

– Это никому, – заверил он. – Только для работы!.. Присядете, ваша милость?

– Успею, – ответил я барственно. – Это у тебя что? Ах да, из свинца золото делаешь… Да знаю-знаю, пока не получается, чуть-чуть осталось… Только этого «чуть-чуть» хватит еще на тысячу лет, пока не научитесь атомы переставлять в решетке. Так что брось это дело, понял?

Он торопливо кивнул, но молчал, не зная, что такое ответить, чтобы не вызвать мой вельможный гроссграфий гнев. Я прошелся вдоль стен, поднимая книги, артефакты, трогая тигли, реторты, посуду с остатками порошка, зелий и даже с потеками дурно пахнущей жидкости.

– Счастливое время, – сказал я с тоской. – Всеми науками можно заниматься сразу! С ума сойти. Даже Ломоносов все науки знал и в каждой открытия делал… А теперь где-то повар по карпу уже не умеет жарить сазана.

Миртус слушал с напряжением, на лбу глубокие складки, весь подался вперед, в глазах страх и желание угадать мои желания. Я досадливо отмахнулся.

– Ты… просто работай. Над тем, что считаешь нужным. Золота из неблагородных металлов мне не надо, запомнил?.. Я вообще-то как-нибудь соберусь и подскажу тебе, с чего начинать, но сейчас еще сам не знаю… Может быть, я вообще скоро уеду… очень далеко уеду.

– Ваша милость! – вскрикнул он со страхом.

Я успокаивающе вскинул ладонь.

– В любом случае, ты будешь защищен. Я просто так Армландию не покину. Никто из тех, кто пошел со мной, не будет отброшен за ненадобностью. Хоть я и свинья, но не совсем уж и свинская, а просто свинья, как все люди.

Из дальнего угла лаборатории медленно вышел, покачиваясь из стороны в сторону на негнущихся лапах, огромный красный с зеленым варан. Вообще-то дракон, но для меня если дракон размером с палец или ладонь, то это не дракон, а ящерица, а если вот такой – с кошку или собаку, то варан.

Он остановился перед камином и распахнул огненно-красную пасть. Блеснули мелкие белые зубы, дракончика начало трясти, так уходит холод, лапы наконец-то подогнулись, он лег брюхом на прогретый каменный пол. Глаза начали поблескивать настороженно: это из диких драконов, пара поселилась когда-то на чердаке, от них пошли еще дракончики, но молодняк улетал, а эти живут здесь уже пару столетий.

– Грейся, грейся, – произнес я негромко. – Тебе вообще-то пора приручиться. И команды выполнять. Ну там: встать, сесть, лечь, голос, умри…

Дракончик, вздрагивая, прижимался к полу, стараясь прогреть кроме пуза еще и бока. По мере того как холод уходил, бока стали ярко-желтыми, чешуйки заблестели фиолетовыми искорками.

– Странное ты животное, – сказал я тихо. – Расцветка у тебя… гм…

Миртус спросил так же тихо:

– А что не так?

– Расцветка всегда для чего-то нужна, – объяснил я. – Будет тебе Господь раскрашивать каждую букашку просто так!.. Господь никогда ничего не творит от не фига делать, даже из рыцарской доблести. Обычно окраска нужна, чтобы спрятаться. Значит, либо под цвет местности, либо надо закосить под опасных зверей… Есть такие мухи, что похожи на ос или пчел, есть безобидные жуки, что выглядят, как ядовитые…

Он слушал внимательно, я видел по его глазам, что он стремительно перелистывает в памяти изображения всех мух и пчел, я добавил:

– А ты видел, как бабочка садится на дерево? Сверкает красными, как раскаленный уголь, крыльями, а потом р-р-раз! – и замирает, плюхнувшись на серый ствол и сложив крылья. А когда сложит – они у нее серые, под цвет коры. И не шевелится, зараза. Рядом ходишь и не видишь!.. Так все на свете. Но почему этот такой разноцветный?.. Либо его привезли из самых-самых южных стран, где все яркое… Представляешь, как попугаи – всех цветов радуги? Это такие местные вороны, тоже по помойкам мусор разгребают.

Миртус спросил почтительно:

– Вы и на Юге были?

Я загадочно промолчал, снова погладил дракона по чешуйчатой спине.

– Или же, – проговорил я другим тоном, – его вывели здешние маги. Уже таким, разноцветным.

Миртус встрепенулся:

– Зачем?

Я пожал плечами:

– Когда общество становится богатым, оно многое делает просто так. Дурью мается. Это называется по-разному, кто-то выражает свое «я», кто-то ищет новые грани прекрасного, а многие просто дурака валяют. Так что этот дракончик может быть просто забавной игрушкой. А когда мир рухнул в преисподнюю, уцелевшие дракончики одичали. Селятся по-прежнему в людских домах, но люди уже не принимают их, как раньше.

Он посмотрел на меня с опаской и сказал осторожно:

– Я вообще-то принимаю.

– Из научного интереса? – спросил я.

Он сказал торопливо:

– Да-да, они могут оказаться полезными…

– Ничего, – обронил я. – Ничего страшного, даже если просто для красоты. Как вон цветы на столе! Так и этот дракончик. Он тоже… цветы, только под столом.

Глава 3

Северный ветер, надрываясь от натуги, притащил огромную, как горный хребет, тучу. От нее прогибался и опасно потрескивал небосвод, на землю пала грозная тень, я ожидал светопреставления, но посыпался редкий мелкий снежок.

Наступил вечер, в черной и страшной земле кое-где начали белеть трещины, туда забивался снег, но в остальном мир голый, бедный и страшный. Я удалился в свои покои мыслить о человечестве, то есть спать, а когда утром, шлепая босыми ступнями по холодному полу, подбежал к окну, ахнул.

В воздухе кружат огромные снежинки, блестя на солнце, так мне показалось, но присмотрелся, раскрыл рот: снежно-белые бабочки, сверкая крылышками, вьются над уже запорошенной землей, гоняются друг за другом, словно в брачный период, небольшая стайка кружится над заснеженными кустами.

Одевшись потеплее, я выскочил во двор, странно преобразившийся: белый, испещренный следами тех, кто встает раньше меня. У кузницы бородатый мужик с широкой лопатой в руках мыслит, но снег едва запорошил землю, чистить еще рано. Воздух морозный, я сдуру хватанул его, как медведь меду бегемотьевой пастью, закашлялся. Странные бабочки не исчезли, порхают, нелепо дергаясь из стороны в сторону, это чтоб воробьи, которые ловко хватают летающих по просчитываемым траекториям стрекоз, мух и прочих жуков, на этот раз промахивались.

Из кузницы вышел Макс, в овчинной шубе, теплых сапогах с меховыми отворотами. В руках кинжал, Макс осматривал его придирчиво, поворачивая лезвие, будто ловил лучи солнца.

– Что, – спросил я, – снова затупился?

– Да, – ответил он сокрушенно, дыхание вырывается легким облачком и возгоняется гаснущей струйкой ввысь, – плохая сталь…

– Дело не в стали, – заметил я и тоже проследил, как с каждым словом облачко пара вырывается изо рта, как из носика закипающего чайника. – Не в стали.

– А в чем?

– Ты, наверное, им пользовался?

– Ну да, – ответил он с недоумением. – А как иначе мясо нарезать?

– Ну вот, – сказал я нравоучительно, – а единственное оружие, которое от частого употребления становится острее, – это язык!.. Слушай, у меня что, в глазах мерещится? Это вот что?

Он проследил за моим взглядом, на лице отразилось непонимание.

– Бабочки, сэр Ричард!

– Гм… но бабочки должны лететь на огонек, – сказал я глупо, – а баран бодать новые ворота! А здесь и бараны какие-то странные, и бабочки не совсем бабочки.

– Самые настоящие, – заверил сэр Макс. – Всегда летят на огонь! А жаль…

– Сгорают?

– Нет, раньше успевают растаять.

Я кивнул, Макс отсалютовал и вернулся в кузницу, а я пошел вдоль стены. Испуганные бабочки улетели к дереву. Похоже, не только тараканы способны пережить всякие катаклизмы. Вон и бабочки, созданные каким-то чудаком, любителем зимних красот, все еще порхают, безмозгленькие, крылышками бяк-бяк-бяк…

Из конюшни показался сэр Альбрехт, блестящие доспехи, как и нарядный камзол, исчезли под шубейкой, впрочем, умело и изящно подогнанной по его фигуре. Он охлопывал себя со всех сторон, затем вывернул голову к плечу, как скрипач, и сбросил щелчком только ему видимую соломинку.

– Сэр Альбрехт, – сказал я, – приветствую! Как спалось?

– Покойники не тревожили, – сообщил он, – хотя перед отъездом к вам кое-кого повесил.

– Сэр Альбрехт, – сказал я, – вот вы гордитесь, что можете без драки попасть в большие забияки. Я вам даю шанс проявить себя…

Он прервал обиженно:

– Сэр Ричард! Обижаете. Я никогда не уклонялся от необходимости, разве не так?

– Простите, – сказал я с покаянием, – наверное, я недостаточно четко оформил свою уникальную мысль. С этой куртуазностью всегда в какое-то говно вступишь. Ради изысканности речи такую херню, бывает, спорешь! Я хотел сказать, вы никогда не уклонялись, все верно, но сами не нарывались, что вообще-то похвально. Это говорю не как рыцарь… понятно, что должен сказать рыцарь, а как мудрый государь… это я о себе, а то смотрите по сторонам с таким недоумением, что мне, право, неловко. За вас, конечно.

Он переспросил медленно:

– Как государь?

– Ну да, – ответил я поспешно. – Как государь Скворре и Коце. И гроссграф, конечно. Потому что если хочу быть гроссграфом, то должен и держаться, как гроссграф. А это значит – поменьше драк, мы ж одна семья. А то соседи смотрят через забор и втихую скалят зубы. Радуются, значит, сволочи.

– Сэр Ричард, – напомнил он, – вы хотели преподнести мне какую-то гадость…

– Вот вы как думаете о своем сюзерене, – упрекнул я. – Наоборот, радость преподношу! Снег завалит все дороги, воевать станет невозможно, но силы копить можно.

– Скорее яд, – уточнил он.

Я покачал головой.

– Какой яд, мы ж рыцари! К тому же Бог за нас, разве не видно?.. Зима наступает как раз тогда, когда мы нахапали всего, теперь задача удержать. До весны должны продумать все и подготовиться. Как к труду, так и к обороне.

– К труду?

Я кивнул:

– Полагаю, сумеем интенсифицировать систему труда. Мы ж когда надо, то самые что ни есть демократы: умеем выжать из человека все соки!.. Причем так, что выдавит досуха себя сам, по доброй воле!.. И вообще, как гроссграф Армландии, я хотел бы…

Барон Альбрехт прервал:

– Сэр Ричард, не в обиду, но чтоб вам не нарваться на… скажем помягче, на грубое непонимание, а то и насмешки, вам лучше бы…

Он остановился, подбирая точное слово, педант, я спросил нетерпеливо:

– Ну что за гадость вы никак не решаетесь вымолвить?.. Барон, я вас не узнаю.

Он ответил с достоинством:

– Вы уже несколько раз с эдакой гордостью назвали себя гроссграфом, что я просто вынужден в ваших же интересах все-таки напомнить…

– О чем?

– Вы еще не гроссграф, сэр Ричард, – сказал он холодновато. – То, что часть графов Армландии предложила этот звучный титул, хорошо и весьма обнадеживает…

Я спросил саркастически:

– Только обнадеживает?

Он кивнул, лицо серьезное.

– Не зарывайтесь, – предостерег он, глядя на меня в упор глазами цвета спелого желудя. – Не зарывайтесь…

– В желуди? – уточнил я задиристо.

Он усмехнулся, абсолютно не реагируя на провокацию.

– Нет, свиньей я вас не называю даже в мыслях. Другими словами – да, но не свиньей. Просто к гроссграфству стремиться надо, однако…

Я спросил раздраженно:

– Что «однако»?

– Пока Совет лордов еще не признал вас гроссграфом, – закончил он хладнокровно. – Так что давайте и мы воздержимся, чтобы гусей не дразнить. Весьма родовитых гусей. Вы пока что сюзерен множества земель и замков, то есть оверлорд. Оверлорд – хорошее емкое слово. Как раз для такого вот положения, когда вы фактически уже гроссграф, осталось чуть-чуть дожать, но пока еще не гроссграф. Но уже и не простой граф, у которого под властью только одно графство. У вас в вассалах дюжина графов с их графствами, так что фактически вы гроссграф…

Я отмахнулся.

– Не повторяйтесь, барон. Когда занудствуете, я бы вас придушил с великим наслаждением. Вот уже ладони зачесались, видите? Я не буду называть себя гроссграфом, удовлетворены?

Он поклонился, расшаркался, развел руками:

– Только для вашей же, а значит, и для нашей пользы. Мы связали свои судьбы с вашей, потому заинтересованы, чтобы вы не дурили… слишком. А то и нас с вами перетопят.

Я фыркнул:

– Вы же дипломат, барон! Не поверю, что не успеете вовремя переметнуться на другую сторону!

Он посмотрел с сомнением.

– С вами никогда не угадаешь, когда пора. Вы из таких безнадежных положений выныривали, да еще со щукой в зубах!

– А еще вы хотели меня связанного в воду, – напомнил я враждебным голосом.

Он рассмеялся, я ощутил облегчение, этот расчетливый гад обладает умом и обаянием. И хотя наверняка предаст в нужный момент, но сейчас просто незаменим с его острым умом и невероятной способностью все замечать, анализировать и делать верные выводы.

– Пойдемте в дом, – предложил я. – Зима только начинается, а я уже мерзну.

– Вот что значит воевать только на Юге, – посочувствовал он с лицемерным вздохом.

Я сделал вид, что не заметил провокацию.

Миртус по распоряжению барона Альбрехта собрал в библиотеке труды по военному искусству и принес в зал, где продолжается бесконечный, как в Вальгалле, пир. Альбрехт и Макс тут же принялись с увлечением разбирать всякие тактические уловки греков и римлян, спорили, к ним было присоединился Растер, но быстро потерял интерес и вернулся к столу.

Меня тоже пытались вовлечь в обсуждение, правы ли были греки в расчетах, когда дали бой при Саламине, или им просто повезло, я вздохнул, покачал головой.

– Спасибо, это не по мне.

– Почему? – удивился Макс. Он покраснел от смущения и смелости, возражая сюзерену. – Здесь мемуары Юлия Цезаря, Ксенофонта и других великих стратегов!

Сэр Растер пробасил, поднимая кубок с вином:

– Ну да, ну да, Анабазис в своем «Ксенофонте» очень подробно разбирает стратегию и тактику великих полководцев. У него там примеры как удачных, так и неудачных тактических построений… Так что вы зря, сэр Ричард.

– Я не о том, – ответил я с неохотой, – примеры, конечно, хороши и полезны. Да, много примеров… гм… и очень удачных…

Альбрехт смотрел с ожиданием, а нетерпеливый Макс спросил:

– И что лично вы применяете?

Я покачал головой.

– Покажется хвастовством, но я в самом деле знаю больше Ксенофонта и… э-э… Анабазиса. Не по количеству тактических приемов, а по… диапазону, что ли.

Альбрехт спросил настороженно:

– Это как?

Я развел руками:

– Давайте, пока сохраню в тайне. Вообще-то такое благородное дело как война со временем опошлили и сделали почти таким же грязным, как политика или даже искусство.

Они застыли, шокированные, на лицах уважение ко мне борется с недоверием к моим словам, слишком уж страшные и совсем крамольные вещи говорю. Макс спросил жалобно:

– Но как же… как войну… можно?..

– Нашлись такие сволочи, – ответил я со вздохом. – Там, где церковь слаба и не пользуется авторитетом, война начинает обходиться без правил и ограничений. Как следствие, быстро превращается в омерзительное чудовище. Увы, я видел такую войну…

На их лицах отразилось омерзение, Растер с несвойственной ему живостью переспросил:

– Вы лично?..

– Я не участвовал, – ответил я торопливо, – но видел… Так что знаю о войне больше Ксенофонта.

Растер размашисто перекрестился:

– Господи, сохрани меня от того, чтобы даже увидеть такое!

– Увы, – сказал я, – войны будут повторяться и повторяться. До тех пор, пока вопрос: вступать в войну или нет, будет решаться не теми, кто умирает на полях сражений.

Растер возразил:

– Сэр Ричард, есть же справедливые войны!

– Есть, – согласился я, – но нет справедливых войск. И вообще… тот, кто не пережил ни одной войны, никогда не узнает, в какое прекрасное довоенное время он жил.

Поздней ночью я спустился в подвал, где совсем недавно меня пытали по приказу Эстергазэ. Стражей, что пытались сопровождать меня, а то и забежать вперед, я оставил в нижнем коридоре по ту сторону двери. Спустившись по ступенькам, прислушался, наверху за дверью тихо, стражи дисциплинированно ждут.

Выйдя на середину подвала, я сказал негромко:

– Дух Огня!.. Твой сюзерен призывает тебя.

В подвале все так же тихо, я настороженно посматривал по сторонам, выждал, повторил громче:

– Дух Огня!.. Появись, ты мне нужен. Я – твой сюзерен. В смысле, Тот, Который Вправе.

В мертвой тишине слабо доносились далекие звуки сверху. В третий раз я сказал еще громче и настойчивее:

– Дух Огня, Демон Камня… Огненный Червь… Обрушитель… Проникатель… Как тебя еще? Ага, Последний Из Роющих, – отзовись, это я призываю, хозяин!

Полная тишина, даже наверху все затихло, словно опустили толстую могильную плиту. Я вздохнул, и раньше пробовал вызвать этот подземный силовой вихрь: когда был в герцогстве Брабант, когда дожидался корабля в Тарасконе, хотя Дух Огня и сказал, что услышит, где бы я ни находился, и тут же появится в толще земли подо мной, но явно переоценил свои возможности. Просто не знает, что и за пределами того комплекса, который обслуживает, есть мир.

Здесь я к Югу настолько близко, что не слышу Санегерийю, сюда с трудом проламывается Тертуллиан, а по ту сторону Хребта так и вообще таинственный и зловещий Юг… в том значении, как Крым был Грецией: хоть и не греки, но эллинское влияние перебивало местное.

Убедившись, что силовой вихрь так и не появится, я щелкнул пальцами. Вспыхнул зловеще багровый свет. В двух шагах появилась фигура из кипящего огня. Демон все так же стоит, ни на что не реагируя, чуть-чуть покачивается на слегка согнутых ногах. Глаза из-под массивных надбровных дуг смотрят люто, но мимо меня.

– Привет, – сказал я невесело, – хоть ты подай знак, что слышишь… Да знаю, что слышишь, но не слушаешь… На какой козе подъехать, чтобы начал реагировать?

Багровый демон невидяще смотрел мимо меня в пространство. Когда истекло время ожидания, исчез, даже не мигнув, а я потащился обратно.

Стражи грохнули в каменный пол древками копий. Я прошел мимо, буркнул:

– Бдите, бдите… А я пойду мыслить.

Не знаю, зачем такое брякнул, но иногда почему-то чувствую потребность оправдаться, что вот я – феодал, а они – народ попроще. Хотя оправдываться вряд ли надо: никто и не оспаривает моего права владеть, судить и карать, а также права первой брачной ночи, как же оно меня достало: все время помню, а пока еще ни разу не воспользовался, лопух.

Рано утром вызвал управляющего, тот кланялся так часто, что я не успевал рассмотреть его лицо, наконец, сказал раздраженно:

– Изволю велеть выкопать глубокий колодец!

– Во дворе очень хороший колодец, – сказал он поспешно.

– Хороший, – согласился я, – но я изволю поиметь колодец прямо в замке. В подвале!

– В подвале?

– В том самом, – прорычал я угрожающе, – в котором та сволочь, что считалась недавно хозяином замка, приковала меня к стене.

Он охнул:

– В подвале? Какой же там колодец?

– Глубокий, – объяснил я. – Понял? Колодец должен быть глубоким.

Он развел руками, поклонился, не осмеливаясь даже комментировать: лорд есть лорд.

– Будет сделано, ваша светлость.

Рыцари не сразу узнали, что в подвале ведутся странные работы. Я объяснил, что колодец будет на случай осады, на что Растер резонно возразил, что достаточно и того, что во дворе. Я сказал, что если двор захватят, можно будет держаться в самом донжоне.

Барон Альбрехт, более сметливый, предположил, что я подумываю вырыть тайный ход, чтобы в случае опасности можно было покинуть замок незамеченным. Другие просто молча посматривали с опаской, не рехнулся ли, кто же роет колодец в таком неудобном месте. Наконец, я высокомерно объяснил, что мне вожжа под хвост попала, изволю и все.

Когда докопали до бог знает какой глубины, но воды не оказалось, Растер, Макс и Митчел посмотрели с недоумением. Мне было жутко неловко, верят в меня как не знаю во что, всякий раз стыдно, словно обманываю девственниц, я сказал тихонько:

– Ладно, открою тайну…

Все трое оживились, придвинулись ближе, Растер опасливо огляделся по сторонам.

– Насчет колодца?

– Да, – ответил я шепотом. – Дело в том, что удачи не могут идти одна за другой. Если что-то удается, а потом еще и еще раз удается, то следом будет такой облом… мало не покажется!

Макс пробормотал:

– Я такое тоже заметил…

– Чем больше удача, – сказал и Растер авторитетно, – тем глыбже потом яма.

– Молодцы, – сказал я обрадованно. – Мне повезло, что у меня такие орлы! На лету хватают. Потому я посмотрел на звезды и увидел, что следующая моя затея будет крупной неудачей. Вот я и затеял это важное дело… ибо что может быть важнее, чем снабжение замка водой во время осады? Но, как видите, мой замысел с треском провалился.

Они тупо смотрели на меня, потом до обоих дошло, Растер просиял, как умытая дождем гора, а Макс пробормотал ошарашенно:

– Это вы так судьбу обманули?.. Ну ничего себе… Хотя правильно, эта зараза столько нас обижала, что надо и ее мордой в собственное дерьмо потыкать!

Я сказал подбадривающе:

– Так что, ребята, следующее предприятие обязательно приведет к победе! Я хитрый.

Макс возразил:

– Сэр Ричард, вы не хитрый. Вы – мудрый.

– Да, я такой, – согласился я скромно. – Такое намудрю… Ладно, ребята, а теперь продолжайте пировать, а то сколько той зимы?.. Глазом не успеешь моргнуть, как все завалит снегом, потом растает, надо будет готовиться к ратным подвигам во славу наших прекрасных дам-с, а мы еще не готовы.

– И то правда, – согласился поспешно Растер. – Пойдемте, сэр Макс! В самом деле, сколько той зимы, как мудро говорит наш лорд. А в подвалах столько вина!

– Да, – согласился сэр Макс, – столько вина пропадает зря, сэр Растер…