Текст книги "Ричард Длинные Руки – оверлорд"

У края парапета черная тень, смутно напоминающая человеческую, только в полтора раза крупнее. Святящийся Бобик ринулся к ней. Я выхватил меч сразу же на последней ступеньке.

– Сдавайся!.. – прохрипел я промороженным ртом. – Или умрешь!

Тень сдвинулась в сторону, я понял, что неизвестный рассматривал в щель между зубцами народ во дворе. Бобик остановился перед ним, темная фигура задвигалась, я со страхом ощутил, что маг творит заклинание.

– Замри!.. – заорал я, разрывая связки. – Или умрешь!

Продолжая угрожать мечом, я левой рукой сдернул с пояса молот и метнул в темную фигуру. Бобик повернул голову, следя за моими руками, хлопки рукоятью по воздуху, чмокающий удар, болезненный вскрик и – сухой треск.

Глава 15

На площадку посыпались осколки темного льда. Фигуру отшвырнуло к каменному зубцу, тот выдержал смягченный удар, а человек сполз на пол. Окружающая тьма исчезла, теперь неизвестный ничем не отличался от тех, кого я вижу в замке. Я поспешно вернул себе прежнее примитивное, зато привычное зрение, ускоренная регенерация сращивает порванные сосуды в горле, жжет, словно поел столовой ложкой васаби.

Человек много мельче, чем выглядел в темном доспехе колдовской тьмы, но, странно и пугающе, остался жив после чудовищного удара молотом. Я похолодел, когда он начал медленно подниматься на ноги.

– Застынь! – проревел я люто. Молот ударил рукоятью по ладони, я тут же поспешно швырнул снова. – Или умри!

Молот, способный разнести одним ударом скалу, ударил с прежней силой. Я слышал, как маг вскрикнул от боли, мой обостренный слух уловил треск костей, но чужак все еще поднимал руки и пытался что-то начертить в воздухе.

Я поймал молот, подбежал. Бобик смотрел на меня с вопросом, я сказал громко:

– Это Пес Ада! Он разорвет на клочья, если шевельнешь хоть пальцем! Замри!

Острие меча Арианта уперлось магу в горло. Он застыл, скосив глаза на дивное лезвие, по его белому от сдерживаемой боли лицу я понял, что он знает, что это за меч. Глаза страдальческие, изо рта вытекает темно-красная струйка. Дыхание вырывается из груди с хрипами и хлюпаньем. Я перехватил взгляд, полный ужаса и недоумения.

– Застынь, – повторил я. – Вполне возможно, останешься жив. Пес, рви, если хоть подумает шевельнуться. Или шевельнет губами.

Пленник часто и хрипло дышал. Я посмотрел в щель между каменными зубцами, прокричал:

– Срочно Миртуса ко мне!

Снизу донеслось:

– Он побежал за вами на башню!

Молодец, мелькнуло у меня в голове. Миртус старается угадывать, что мне нужно, образцовый слуга.

Через пару минут маг выскочил к нам, глаза расширенные.

– Я ощутил… – прохрипел он, хватая широко распахнутым ртом воздух. – Он здесь… А, вы его уже…

– Уже, – подтвердил я. – Сможешь его обезопасить?

– Теперь да, – ответил Миртус. – Он вообще все истратил. Пуст, как бурдюк без вина.

Объясняя, он быстро чертил в воздухе геометрические фигуры, лицо сосредоточенное, брови сдвинуты, челюсти крепко стиснуты. Черный маг хрипел, но струйка крови изо рта иссякала. Глаза его угрюмо зыркали из-под мясистых век.

Миртус коротко бросил ему:

– Останови кровь! Это можно.

Маг осторожно покосился на Бобика, на меня.

– Можно, – подтвердил я угрюмо. – Но не больше, понял?

Его рука медленно поднялась к груди, пальцы помассировали сердце. Капюшон свалился на плечи, открыв немолодое лицо с черными, уже седеющими волосами. Длинный крючковатый нос, черные кустистые брови, пронзительные глаза навыкате, впавшие щеки и узкий рот с бледными тонкими губами. Такой может быть политиком, магом, но не крестьянином.

– Будь осторожен, – предупредил я. – Вычислили мы тебя быстро. Просто следили, чтобы понять, что тебе нужно и… что ты можешь. Так что справимся легко, но… рисковать не станем. Как только ты… словом, убьем сразу.

Миртус наблюдал за ним еще внимательнее. Он время от времени добавлял заклятия, а когда на площадку, грохоча тяжелыми сапогами, ворвались воины снизу, он сам, не дожидаясь моего распоряжения, велел связать пленника, заткнуть ему на всякий случай рот и тащить вниз.

Арестовывали раньше, как я слышал, обычно по ночам, а допрашивали на Лубянке уже под утро: самое удобное время, воля схваченных в это время дает трещину. Арестованные все выкладывают и во всем признаются.

Из-за окна донесся крик петуха, я уже привык, что эти идиоты орут среди ночи, это раньше наивно считал, что кричат на восходе солнца. Пленника доставили в пыточный подвал, растянули у стены и приковали к ней толстыми железными цепями.

Миртус следил очень внимательно, маг поглядывал на него угрюмо и настороженно. Для меня принесли кресло, я сел напротив схваченного, развалился понебрежнее, я же лорд, жестокий и самовластный, казню без всякой жалости. Если не понравится поведение пленника, весь арсенал применю к нему, начиная от разбивания молотком пальцев на руках и ногах и заканчивая сдиранием шкуры с живого.

Миртус поглядывал на меня с удивлением, я должен бы корчиться в зверской ломке после его зелья, я в самом деле чувствовал себя временами хреново, но ускоренная регенерация бдит, перехватывает симптомы и тут же принимает меры.

По моему сигналу изо рта пленника выдернули кляп. Он осторожно подвигал занемевшими губами, чуть приоткрыл и закрыл рот, проверяя челюсть. Миртус наблюдал очень внимательно, как и Бобик.

Пленный маг чаще поглядывал на Адского Пса, чем на Миртуса. Лицо при всей неподвижности каменело, когда Пес поворачивал к нему голову.

– Вы не взяты в плен, – сообщил я мрачно, – на поле боя, когда берут… э-э-э… пленных. Вы захвачены за контрафактными и противоправными действиями. Следовательно, на вас не распространяются гааго-женевские конвенции о гуманном обращении с военнопленными. Мародеры, партизаны и парашютисты не считаются ими… в смысле, военнопленными, а являются всего лишь диверсантами. Их надлежит расстреливать на месте. Предварительно, конечно, подвергнув всяким и разным пыткам.

Пленник посмотрел на меня надменно.

– И зачем вы мне это говорите?

Голос его звучал хрипло, но с достоинством. Я кивнул, соглашаясь.

– Я тоже всегда удивляюсь, зачем схваченным зачитывают их права?.. Какие могут быть права у арестованных? А вот мы воспользуемся своими демократическими свободами во всю ширь!.. Эй, палач!

Палач погремел жуткого вида инструментами своего ремесла, раскладывая поудобнее, ответил густым голосом медведя-шатуна:

– Да, ваша светлость?

– Готов?

– Полностью, – сообщил он радостно. – Я тут придумал новый способ, как с живого шкуру снять так, чтобы жил еще недели две… В муках, правда, но жил! А из его шкуры можно сделать барабан и прямо тут играть на нем что-нить веселое, жизнерадостное…

– Хорошо, – одобрил я. – Люблю, когда веселое… Надеюсь, он тоже запоет.

Палач захохотал:

– Еще как! Громко.

От меня не укрылась легкая гримаса отвращения Миртуса. Я всматривался в пленника, стараясь как можно быстрее понять, с кем имею дело. На той стороне подвала добровольные помощники раздувают горн, палач с удовольствием перебирает металлические крючья, щипцы, длинные спицы. Двое слуг спешно заменили ремни на дыбе, еще двое плотников прямо в подвале тешут кол и готовят приспособление, чтобы лишь поворачивать легонько ворот, а заостренный кол будет по сантиметру загоняться в задницу допрашиваемого.

– Жаль, – обронил я, – что вы не благородного сословия. Тогда вас судили бы лица равного ранга. И не было бы этих пыток, придуманных исключительно для простолюдинов.

Он высокомерно смолчал, не заорал, что он-де дворянин, но я внимательно наблюдал за его лицом и заметил то крохотное изменение, промелькнувшее на долю секунды, что выдало его с головой.

– Но, – продолжил я как ни в чем не бывало, – вы шпион из простонародья, так что все самые унизительные пытки испробуете на себе…

И снова он смолчал, хотя теперь я замечал и другие признаки благородного: прямую спину, надменный взгляд, гордую осанку. Как ни прикидывайся простолюдином, но это может пройти только в толпе, что бредет через распахнутые ворота, а вот так, с глазу на глаз, при внимательнейшем досмотре, шила в мешке не утаишь. Слишком уж по-разному приучают держаться простолюдинов и благородных, начиная с раннего детства.

– Имя? – спросил я.

Пленник посмотрел на меня мутно, промолчал. Я кивнул палачу, тот зловеще ухмыльнулся и начал заново деловито перекладывать щипцы, клещи, крючки, длинные штыри для протыкания тел насквозь, эти пугают особенно, хотя далеко не всегда смертельно.

– Все равно скажешь, – обронил я небрежно. – Когда от боли потеряешь создание… но не способность говорить, то будешь рассказывать все, даже самое что ни есть сокровенное. В том числе и то, что сам забыл! Как в штанишки писал в детстве, как за голой мамкой подглядывал…

Он ухитрился взглянуть на меня свысока, но промолчал, а я благоразумно не сообщил, что даже молча уже дает ясные и недвусмысленные ответы. Сейчас вот сказал громко и четко, что защитил себя если не от пыток, то от боли. И мои угрозы – пустое бахвальство неумного лорда, который и захватил его лишь по случайности да при помощи Адского Пса.

Я внимательно посмотрел на пленника.

– Миртус, мне иногда кажется, что он все же человек благородного сословия. Потому после обязательной программы подвергни его еще и утонченным пыткам. Изысканным!

Миртус молча кивнул, а палач спросил непонимающе:

– Куртуазным?

– Можешь и куртуазным, – разрешил я. – Это простолюдина будешь молотком по ногтям, а человеку благородному надо либо иголки под них же, либо красиво сдергивать щипцами.

Он чесал затылок:

– Ваша светлость, но мы ж не знаем, благородный он или нет.

Я вздохнул:

– Да, молчит… Ладно, тогда, чтоб не ошибиться, сперва как простого, а потом как благородного. Только пусть сперва Миртус снимет с него защиту от боли, а то некоторые трусы стараются себя защитить, хотя настоящие мужчины так не поступают! Они без всякого обезболивания смотрят даже в глаза зубному врачу… Кстати, пусть ему спилят зубы до самых десен. Это такая изысканная, даже, не побоюсь этого слова, куртуазнейшая боль!

Пленник заметно побледнел, а палач с довольным видом взял молоток и посмотрел на тонкие пальцы пленного с красивыми ногтями.

– Значит, я сперва расплющу, а иголки потом?.. Красота… Как-то в детстве попал себя молотком по пальцу, вот с тех пор помню и считаю, что это такое… такое… удовольствие! Когда не тебе, а ты кому-то… га-га-га!

Я сказал пленнику сочувствующе:

– Не хотите что-нить сказать?

Я видел по его лицу, что ему отчаянно хочется сказать, все выложить, во всем признаться и даже написать обращение к своему королю с просьбой о выкупе, но, увы, благородство происхождения накладывает печать на все естественные, что значит трусливые позывы души.

После недолгой борьбы он проговорил надменно:

– С быдлом не разговариваю.

Заскрипела дверь, в подвал спустился барон Альбрехт. Со ступенек помахал рукой.

– Я не помешаю?

– Если не броситесь защищать, – ответил я.

– Боже упаси, – сказал он. – Я только и думаю, что бы этому мерзавцу такое придумать, чтобы его окровавленная туша висела посреди двора, а он чтоб жил и все чувствовал!

– Гуманный вы человек, – согласился я. – На миру и смерть красна. А мы вот тут его планируем и… кончить. И закопать то, что от него останется.

– Лучше собачке отдать, – напомнил Альбрехт. Он подошел к пленнику, оглядел его с головы до ног. – Это ей как раз на один обед.

– Обижаете, барон, – возразил я с укоризной, – моя собачка сразу добавки запросит!

Я повернулся к пленнику, снова смерил взглядом его с головы до ног, но уже снисходительно, даже весело, как Петр Первый смотрел на захваченных в плен под Полтавой шведских генералов.

– Вы допустили ряд промахов, – сказал я доверительно и подмигнул, мол, мы же свои, маги высокого ранга, остальные даже не поймут, о чем мы говорим.

Он поинтересовался надменно:

– Каких же?

– Первый, – ответил я с удовольствием и продумал, что становлюсь похож на того стандартного злодея, что начинает нудно рассказывать главному герою, как и на чем поймал, а тот тем временем перетирает за спиной роялем веревку на связанных руках. – Первый промах в том, что вы написали это «Вы все умрете!», а ведь практически все население неграмотно. Это показало, что вы из того круга, где читать и писать умеют все.

Он смотрел бесстрастно, но я и не ждал немедленного отклика. Я замолчал, наконец, его красиво вычерченные губы изогнулись в презрительной усмешке.

– Допустим. А дальше?

– Затем, – продолжил я, – спохватившись, вы нарисовали жуткую харю. Понимаете?

Он поинтересовался ядовито:

– И где здесь промах?

– Вы нарисовали профессионально, – объяснил я. – Знаете, даже по самому простому рисунку можно определить, есть у человека способности к рисованию или нет. Для этого не надо рисовать масштабные полотна! Заставьте крестьянина… или даже рыцаря нарисовать круг, квадрат или рожицу – будет совсем не то, что выйдет из-под одного взмаха руки умельца.

Он спросил уже с интересом:

– И что дало вам такое знание?

– Во-первых, показало, что имеем дело не с человеком, который прибыл просто убить лорда. Тогда бы прислали диверсанта попроще. Ваша задача была масштабнее. Во-первых, запугать людей в замке и показать, что с такой силой, какую представляете вы, бороться невозможно. Для этого недостаточно пугнуть один раз, это могло быть случайностью и скоро бы забылось. Я прикинул, что нужно было повторить не меньше пяти раз, чтобы челядь уверилась в полной беспомощности сюзерена, а напуганные рыцари начали разъезжаться по домам, не желая погибать вместе с обреченным лордом.

Его лицо не изменилось, но я уловил, что попал в цель.

– Это дало мне время без спешки изготовиться к поимке, – сказал я. – Именно без спешки!.. Не роняя достоинства. А так как рыцари и не думали разъезжаться, вы начали творить эти непотребства с разливанием супа на кухне, жуткими воплями и сталкиванием слуг с лестницы. Особенно когда они важно так шествуют с подносом, полным еды… Но так поступают и другие гости, так что ничего особенного.

Альбрехт сказал быстро:

– Мой лорд, можно слово?

– Да, – ответил я, – говорите, любезнейший барон Альбрехт.

Альбрехт уничтожающе посмотрел на пленника.

– Вы свое происхождение выдали еще и тем, что даже не попытались убить кого-то из гостей сэра Ричарда! Ведь это подействовало бы больше!.. Но не попытались. Почему?

Пленник скривил губы:

– Виной мой добрый нрав.

– Не увиливайте, – возразил Альбрехт. – Виной ваше происхождение! Рыцарь рыцаря убивает только в случае самой крайней необходимости. Мы все члены одного ордена – рыцарского, и мы верны прежде всего ордену, а уж потом – королям. А простолюдин бы убил с охотой!

Глава 16

Пленник надменно смолчал, но по лицу мы видели, что по крайней мере что-то узнали и даже доказали. В моих владениях уже есть один маг благородного происхождения, фон Рихтер, но тот сразу стал магом, а этот, похоже, долгое время не выпускал из руки меч, а магией заинтересовался недавно, да и то потому, что, вероятно, обнаружил в себе немалые природные возможности.

Я сказал пленнику:

– Однако вы не признаете ни своей вины, ни происхождения. Отказываетесь даже сообщить свое имя. Увы, я просто обязан подвергнуть вас жестоким пыткам.

Он гордо вскинул голову:

– Меня это не страшит.

– Не сомневаюсь, – ответил я. – Король Гиллеберд не производит впечатление дурака. Он послал на такое задание явно не простого человека. Вы ему верны и преданны… возможно, даже какой-то родственник? Или старый друг? Или человек, которому он некогда оказал важную услугу, и теперь вы считаете себя в долгу?

Веки его в какой-то миг чуть дрогнули, я понял, что одна из моих трех стрел ударила в самое яблочко. Но пленник молчал, не сообразив, что, смолчав, согласился с утверждением, что его прислал Гиллеберд. Как маг он силен, как рыцарь – благороден, но как шпион – простак, прокалывается даже при таком лопоухом следователе, как я.

Сэр Альбрехт недовольно засопел.

– Сэр Ричард, – предложил он, – отдайте его мне. У меня есть пара таких умельцев, что он к утру все расскажет! И своего Гиллеберда будет поносить всеми словами.

Пленник скривил губы, презрение его было столь велико, что не изволил даже раскошелиться на реплику. Я сказал задумчиво:

– Теперь… по нашим мужским понятиям… гм… я должен нанести ответный удар… Я знаю пару заклятий, которыми можно обрушить дворец короля Гиллеберда… Одно просто разрушит здание, а другое и вовсе расколет под ним землю, так что все рухнет в бездну… геенну, так сказать… Правда, оба заклятия довольно дорогие, но чего не сделаешь для такого великого человека, как мой сосед, Его Величество король Гиллеберд!

Щеки пленника посерели. В глазах метнулся ужас, но стоял он по-прежнему прямо, лицо гордое, левая нога чуть выдвинута вперед, насколько позволяют цепи, а плечи развернуты.

Барон Альбрехт оживился.

– Хорошо, хорошо, – произнес он, потирая руки. – Вы только скажите, сэр Ричард, каких компонентов недостает! Вмиг разошлю людей, всех колдунов и магов перетрясем.

Я отмахнулся:

– Да все есть. Даже на два дворца. Но берегу на особые случаи.

– Так это и есть особый! – возразил Альбрехт.

Я сказал с сомнением:

– Да как-то еще не уверен…

– Что? – изумился барон. – К вам заслали такого врага, а вы не считаете это особым случаем?

– Нет, – ответил я честно.

– Почему?

– Да все не забываю, что я – гроссграф. Неважно, признали меня все лорды или нет, но для большинства я уже гроссграф. А это обязывает.

Пленник тоже смотрел с недоумением, Альбрехт спросил настороженно:

– К чему обязывает?

Я вздохнул.

– Принимая регалии, принимаешь и все, связанное с ними. Не только власть, но ответственность и даже риски. Короли и банкиры… в смысле, ростовщики, самая опасная профа, даже если окружаешь себя телохранителями. Покушения – обыденность для королей и вообще любых элпээров.

Он переспросил:

– Элпээров?

– ЛПР, – сказал я, – в моем королевстве так называют лиц, принимающих решение. Я вот сейчас ЛПР, то есть еще не гроссграф, но принимаю решения за правителя всей Армландии. Такие люди, как понимаете, тоже мишени, да еще какие! Так что не расцениваю покушение, как личное оскорбление или месть. Это просто одно из средств государственной политики. Вынужден отдать должное королю Гиллеберду, он поступил дальновидно и мудро: не стал вторгаться большой армией в наши земли, что вызвало бы ненужный резонанс, а попытался просто устранить помеху весьма эффективно и с помощью точечного удара.

Барон Альбрехт морщился, кривился, зло гримасничал и даже хватался за рукоять меча при таком славословии заклятого врага, теперь уже явно врага и явно заклятого. Пленник слушал с непроницаемым лицом, но в глазах я уловил сильнейшее удивление.

– Пожалуй, – проговорил я в раздумье, – поступим мы следующим образом. Признавая, что я вел себя достаточно грубо и вызывающе во дворце Его Величества короля Гиллеберда… в смысле, вел себя достойно и безупречно по-рыцарски, но для государя, гм, все же нормы несколько иные, а гроссграф – тоже государь в известном смысле… да, так вот, я предлагаю считать инцидент исчерпанным.

Оба смотрели на меня, вытаращив глаза. Даже пленник, уже изготовившийся к мученической смерти, набрал в грудь воздух и застыл так, а потом, поперхнувшись, закашлялся. Барон Альбрехт побагровел, но с усилием взял себя в руки. Глаза его сверкали, как обнаженные клинки.

– Сэр Ричард, – прорычал он, – но я настаиваю, чтобы в королевство Гиллеберда послали нашего человека!

– Нет, – сказал я.

– Не для прямой и немедленной акции, – пояснил Альбрехт настойчиво.

– А на тот случай, если какие местные круги убедят Его Величество короля Гиллеберда повторить нынешнее покушение…

Я задумался. Альбрехт смотрит немигающе, лицо дергается в злых гримасах, что для него очень нехарактерно. Зато, конечно, вполне убедительно для тех, кто его не знает.

Я посмотрел на пленника, тот превратился в слух, еще не верит, но не пропускает ни единого слова, ни единого жеста. Я вздохнул горестно, развел руками.

– Впрочем, вы правы. Я вообще-то надеюсь, что король Гиллеберд, известный своей мудростью и дальновидностью, предпочтет мир и торговые договоры бесконтрольному обмену ударами… но учитываю и то, что позиции лордов сильны и в его королевстве. Потому… гм… только на тот случай, если король все же поддастся их нажиму… эх, как не хочется!.. все же придется принять меры предосторожности. Да, пошлите туда человека… нет, лучше двух. И чтоб они действовали независимо один от другого. Если одного вдруг схватят, чтобы второй не медлил… В смысле, бил сразу. Или если что случится здесь, ну, вы понимаете…

Барон Альбрехт отчеканил громко и кровожадно:

– Весь дворец со всеми его жителями – в бездну!.. Нет, сперва на мелкие камешки, так страшнее, а потом – в геенну!

Я вздохнул, повторил:

– Но только в крайнем случае!

– Как только на вас совершат покушение, – подтвердил барон.

– Как только преуспеют, – возразил я.

Он сказал упрямо:

– Нет, даже если будет неудачное! Не спорьте, сэр Ричард, это касается всех нас. Как рыцарь вы сами за себя, но как гроссграф… это уже и наше дело.

Я всем своим видом постарался показать, как огорчен и вообще поник, хотел бы иначе, но любой правитель опирается на своих подданных и потому зависим от их мнения, вот и я с великой неохотой, но сказал роковые слова:

– Хорошо, хорошо… будь по-вашему. Как только здесь на меня попытаются совершить покушение, пусть сразу же нанесут ответный удар. Но только проверьте, чтобы король был именно во дворце. Если же тайком выедет в какой-нибудь загородный замок, разверзнем землю под тем его… местом пребывания. Я предпочитаю, чтобы случайных жертв было поменьше.

К пленнику подошли с молотками кузнецы. Он все еще не верил, но они сбили с него оковы и отшвырнули цепи. Я кивком указал на дверь из подвала. Пошатываясь, он начал подниматься по ступенькам, на верхней оглянулся, на лице все еще сильнейшее изумление.

– Сэр Ричард, насчет покушения…

– Слушаю вас, – ответил я почти любезно.

– А если Его Величество король Гиллеберд будет ни при чем?

– Как это?

– Если на вас попытаются совершить покушение ваши же лорды?

Я не успел открыть рот, только подумал с уважением, что Гиллеберд очень умело выбрал человека, настолько преданного, что даже сейчас думает прежде всего о деле, с которым его послали, но Альбрехт вскочил и, с грохотом ударив руками по столу, заорал запальчиво:

– Клянусь всеми святыми, ответный удар будет нанесен по королю Гиллеберду тут же! А уже потом начнем разбираться: сами они додумались до такой дури или же посланцы вашего короля поработали, как всегда, сдуру и спьяну.

Пленник проигнорировал его, взгляд только на меня, я развел руками:

– Увы, все так сложно… Боюсь, что сэр Альбрехт прав. Кто бы ни попытался меня убить, подозрение падет на Его Величество короля Гиллеберда. Так что ответный удар, боюсь, неминуем. Мои лорды будут оскорблены, если не ответим сразу же и со всей жестокостью. Се ля ви, сэр!.. Мир жесток и не всегда справедлив. Но я надеюсь, что мы с Его Величеством королем Гиллебердом приложим все усилия, дабы сделать его светлее и радостнее. Передайте, что я не так жду посла, как советника по экономическим вопросам. С полномочиями заключать торговые договоры.

Стражи продолжали держать ворота распахнутыми. Пленный маг поклонился.

– Я все передам Его Величеству.

Двери за ним закрылись. Барон Альбрехт вздохнул, лицо из разъяренно-заносчивого сразу стало строгим и деловым.

– А что, – спросил он, приглушив голос, – у вас в самом деле есть такое…

– Нет, – ответил я шепотом, лицо Альбрехта не изменилось, но я ощутил, что он разочарован, и я добавил: – Но кое-что в рукаве есть, есть. Не со всем еще и разобрался, честно говоря! Мне бы в самом деле залечь в этой норе на зиму, чтобы не тревожили. Вдруг да смог бы разобраться, что нахапал по дороге?

– Много нахапали? – спросил он деловито.

– Много, – признался я. – Или не очень, определить трудно. Сперва нужно собрать все в кучу, а потом, когда разберусь… и если разберусь, тогда и пойму – много нахапал или… мусор подбирал. Кстати, выношу высочайшую благодарность, что мгновенно сообразили, как надо сыграть.

Он отмахнулся:

– Сэр Ричард, я же лорд… Я и должен быть вспыльчивым и заносчивым! Это признак благородного происхождения. От меня этого ждут. – Его улыбка стала шире, он сказал с уважением: – Он готов был вытерпеть любые пытки! Но вы его переиграли.

Я пожал плечами:

– Я не слишком… гуманист. Если бы можно было все получить пытками, я не стал бы ломать голову. Увы, стойкие и благородные люди почему-то есть и на той стороне.

Все это время Миртус молчал и вообще старался не двигаться, чтобы не привлекать внимание. Сейчас он глубоко вздохнул, спросил тихо:

– Ваша светлость… мне можно идти?

– Иди, – разрешил я. – Ты хорошо поработал, Миртус.