Текст книги "Ричард Длинные Руки – граф"

Глава 4

На возвышении, что явно естественного происхождения, стремится в небо золотистого цвета здание из желто-оранжевого камня. Выглядит так, как будто несколько башен сомкнулись боками и даже наполовину вплавились одна в другую, все разные по высоте, одна, больше похожая на минарет, чем на что-то жилое, вообще высится над другими на треть, в остроконечных шапках, на кончиках развеваются флажки.

В отличие от крепости Валленштейна это в самом деле замок, то есть мощное и хорошо укрепленное здание, не замок, а огромная крепость, заключающая в себе большое отгороженное пространство, это в самом деле одно-единственное здание. Замок, так сказать, первого уровня, еще не разросшийся настолько, чтобы обзаводиться внутренним двором, огражденным стенами и сторожевыми башнями. Хотя если насчет Водяного Зверя верно, то весь этот остров можно рассматривать как территорию замка, а этот мостик легко порубить или сжечь, как только подойдут чужие войска…

Я невольно оглянулся на мостик, вспомнил свой проход в Амальфи. Думаю, что и мостик защищен. Не может быть, чтобы леди волшебница не наложила заклятие на единственный безопасный проход. Вряд ли он пропустит чужих…

Дорога повела прямо к замку, по обе стороны – поля, сады, а за деревьями множество домиков, достаточно ухоженных. Все постройки, поля и сады обрываются, как отрезанные ножом, за три-четыре фарлонга от подножия холма. Дальше до самых стен замка только низкорослая трава и полянки с цветами, но опять же не кусты роз, где может спрятаться лучник, а всякие там лютики и прочие цветики.

Всадница оглянулась.

– Такие замки видел?

– Нет, – ответил я с восторгом. – Какой красивый! Он вправду из золота?

Она польщенно улыбнулась.

– Это камень. Да и солнце уже заходит.

В закатных лучах солнца красные волосы обрели совсем безумный оттенок. Мне чудился там треск, щелканье, проскакивающие искорки вокруг ее остроконечного колпака с флажком, как на башнях ее замка, воздух стал алым, в то время как по ту сторону замка разверзлись огненные бездны, будто там восходит солнце в половину неба.

Тропа наискось поднялась на холм, вершина тщательно выровнена, замок сложен из массивных плит, к нему ведет широкая дорога, с двух сторон роскошные кусты роз, воздух наполнен торопливым вечерним щебетом, птицы старательно ловят стрекоз и бабочек, что присасываются к цветкам.

Я быстро-быстро осматривался, старательно изображая восторг деревенского дурачка, попавшего в страну чудес. Да, внутреннего двора, как в большинстве замков, будь это мой Амальфи, Валленштейнов или множество других, где довелось побывать, здесь нет, что непривычно и удивительно. Здесь одно здание, но не донжон в чистом виде, а донжон, облепленный со всех сторон пристройками, некоторые настолько огромные и мощные, что погребли под собой первоздание. Замок выглядит красиво, как затейливая игрушка, но внутри теперь, что понятно, настоящий хаос, ибо в пристройках строились свои залы, кладовки, оружейные, все оказывалось на разных уровнях, приходилось пробивать стены, прокладывать лестницы: вынужденно кривые, косые.

А двор здесь не внутренний, а внешний – вокруг замка по всей срезанной верхушке холма. Везде только вымощенные красным кирпичом аккуратные дорожки, цветы по обе стороны, несколько клумб с вечноцветущими, как я понял, розами, а также на противоположных концах холма развалины небольшой часовни и какое-то надгробие из темного камня с фигурой женщины со сложенными крыльями. Это единственные места, что в запустении, а так вершина холма сверкает чистотой и всеми красками. Здесь носится множество ярких бабочек, привлеченных цветами, среди них шумно прошмыгивают, как шустрые воробьи, похожие на спелые апельсины, золотые дракончики. То ли ловят бабочек, то ли играют, но все красиво и празднично, как и должно быть, когда единоличная хозяйка замка – женщина.

Дорожка, весело отзываясь цокотом на удары копыт, подвела к главному входу в замок. По обе стороны ворот на вытянутых каменных пьедесталах застыли в ленивых позах лежащие каменные львы, так мне показалось издали, но потом рассмотрел женские фигуры из блестящей меди. Беспорядочно растрепанные гривы придают вид львов, но мои плечи передернулись, когда взглянул на перекошенные морды со злобно оскаленными клыками. Скульптор мастерски передал безумную ярость, все-таки женские лица куда отвратительнее, чем звериные, когда женщина… вот в таком состоянии. Нет, мужчина никогда не может быть таким отвратительным.

Обе фигуры не лежат, подобно царственным львам, львы все-таки наполовину собаки, а собака – это благородство, обе женщины скорчились, прижавшись к земле, готовые к прыжку, потому и дикая ярость, и оскаленные клыки, суженные глаза. Из растрепанных медных грив торчат блестящие уши, отполированные частым прикосновением ладоней, хотя не представляю извращенца, трогающего такую мерзость…

Из ворот здания вышел и остановился, скрестив на груди руки, обнаженный до пояса, если не считать широкой перевязи через плечо, рослый и очень развитый мужчина. Лошадка леди Элинор ступает ровным шагом. Я видел, как этот здоровяк сразу же начал рассматривать меня с угрюмой подозрительностью. А мне незримый голос сразу начал нашептывать о Хаммурапи, Ашшурбанипале, Саргоне и всяких древнеперсах: слишком уж месопотамски-урартский тип, тот же тип лица, иссиня-черные волосы и, главное, борода, выпестованная и подрезанная строго горизонтально. Бороду с волосами на голове соединяют густые и широкие баки, занимая половину щек, при такой густоте и плотности волос они захватывают все пространство. Широкие и густые черные брови срастаются на переносице и уходят к вискам, так что при этом засилье черноты нос и губы выглядывают, как из вот-вот готового сомкнуться черного ночного леса.

Торс его, надо признать, развит, как у бодибильдера. Ниже рассмотреть не могу, слишком много наворотил на себя этих снежно-белых одеяний, что так красиво оттеняют его смуглую кожу, но торс, плечи, шея – хороши, хотя мне, как всякому мужчине, хотелось бы сказать, что не такой уж и здоровяк, а если и здоровяк, то у него икроножные мышцы недоразвиты, бицепсы дутые, метанчику переел и вообще дурак, это же видно, вон как мышцы напрягает, чтобы пыль в глаза…

Мне показалось, что он иронически ухмыльнулся, легко читая мои мысли, всегда понятные другому мужчине. Черные волосы на лбу перехватывает и прижимает синеватая полоска, то ли шелковая, то ли стальная, так что не увидеть высоту его лба, а так волосы почти касаются бровей, густых, плотных, иссиня-черных.

Он принял повод, леди Элинор легко соскочила, небрежно опершись о его блестящее плечо, похожее на обкатанный морем валун.

– Удачно съездили, моя леди? – спросил он сильным мускулистым голосом.

– Да, Адальберт, – ответила она. – Больше наших крестьян не потревожат.

Он покачал головой.

– Ох, леди… Проще все-таки посылать солдат. Иначе зачем они?

– Никто не сделает работу так хорошо, – ответила она, – как я сама. Адальберт, это мой новый слуга. Будет работать во дворе, носить воду, дрова в кухню, принимать мясо, сыр и вино от крестьян. Покажешь ему, куда ссыпать зерно.

Она отправилась в угодливо распахнутые для нее ворота, подбежал еще один, торопливо взял у Адальберта повод лошадки. Адальберт рассматривал меня без приязни, черные глаза непроницаемы, я не успел задействовать дар прекогнии, Адальберт сказал властно:

– Иди за мной. Не отставай, не люблю.

Слуга, что уводил коня, и те двое у дверей проводили меня любопытными взглядами.

В холле сумрак, как показалось после пылающего закатного огня, тут же глаза вычленили широкие снопы красноватого света, что падает наискось из окон, я проморгался и обнаружил, что холл достаточно просторный, что неудивительно: это почти весь первый этаж объединенных башен, в то время как у Валленштейна в каждой из четырех башен холлы почти такие же по размерам, а в северной даже побольше. Направо распахнутая дверь, я прошел за Адальбертом в помещение поменьше, более грубое, с простыми каменными стенами, но с множеством лавок, двумя столами и пылающим камином.

На скамеечке перед огнем сгорбленный старик на табуреточке, он поспешно поднялся при виде Адальберта и торопливо поклонился.

– Маклей, – сказал Адальберт отрывисто, – вот еще один в ваше вонючее логово. Покажешь ему, что и как делать!.. Если что не так – шкуру сдеру.

Он тут же удалился, надменный и брезгливый, старик боязливо смотрел ему в спину, а когда дверь захлопнулась, вздохнул с облегчением.

– Ох и лют он бывает, ох и лют… Тебя как зовут?

– Дик, – ответил я.

– Ты откуда будешь, Дик?

– Из деревни, – ответил я и тут же спросил сам: – А что мне делать здесь? В селе я коровам хвосты крутил, а здесь что-то какое-то безкоровье. Не по себе даже…

Он хмыкнул.

– Здесь еще те коровы! Марманда, Франлия… да и Христина – хоть и телка, но коровище всем коровищам… Но больно хвосты им не покрутишь.

Я сел рядом на широкую лавку.

– Адальберт?

Он кивнул.

– Да, Адальберт иногда их пользует. Он вообще старший в замке.

– Кастелян?

Маклей подумал, пожевал губами, бесцветные глаза заморгали.

– Да вообще-то нет. Я еще помню, был у нас кастелян, но со смертью лорда все как-то изменилось. Кастелян ушел, часть стражи леди Элинор распустила. Да и зачем, если раньше леди Элинор была только жена, а теперь одним взглядом человека может хоть сжечь, хоть превратить в кусок льда?

Я хотел спросить, а в самом ли деле кого сжигала, но вспомнил несчастных, превращенных в слизь, поежился.

– Страшновато у вас.

Он отмахнулся:

– А ничо страшного. Ей только перечить нельзя, не любит. А так делай свое дело, к ней не суйся, под ноги старайся не попадаться. А то у нее бывают дни, когда и просто так может что-то сотворить…

– А говоришь, не страшно!

– Дык всего три дня и перетерпеть. А потом снова месяц райской жизни. Работы мало, потому что у нас знаешь, чем хорошо? Вот смотри на камин! Видишь?

– Вижу, – ответил я настороженно. – Ну и что?

– Огонь видишь?

– Вижу.

– Как думаешь, когда погаснет?

Я прикинул толщину сгораемых поленьев, двинул плечами.

– Через полчаса останутся одни угли, еще через пару часов и тех не увидим под пеплом. Разве что раздуть удастся. А что?

Он с торжеством рассмеялся беззубым ртом. Морщинки собрались вокруг глаз, а по всему лицу, наоборот, почти везде разгладились.

– А вот и нет! Это же замок леди Элинор, дубина. Эти поленья будут гореть до завтрашнего утра. А потом угли еще сутки давать жар. Понял? Хозяйка не может заставить их гореть вечно, но у нее каждое полено горит впятеро дольше, у нее коровы и свиньи всегда дают двойной приплод, саранча никогда не садится на остров, хотя во владениях графа Касселя за последние десять лет все сжирала начисто. Я уж не говорю, что ветки ломятся под тяжестью яблок, где – заметь! – никогда не бывает червивых, а из земли все так и прет, будь это сорная трава или сладкая морковка…

– Здорово, – восхитился я. – А нельзя так, чтобы морковка перла, а сорная трава мерла на корню?

Он хмыкнул.

– Тебе как мед, так и ложку! Так не бывает. Если волшебники могут заставить землю давать вдвое больше, то это всего больше…

– Ну-ну, – сказал я, – знавал я страны, где чародеи, их агрономами называют, еще и не то творят. Где мне тут устроиться? Эта лавка свободная?

– На этой спит Марат, – ответил он. – А на этой Иннокентий. Ложись вот сюда. Или сюда. Ты что умеешь делать?

Я сказал откровенно:

– А ничего. Только копать от забора и до обеда. Я ведь сельский, а в замке какая работа для сельчанина?

Он подумал, почесал затылок.

– В самом деле, хотя бы дрова рубил, так и дрова привозят уже готовые. И бойни у нас нет, коров режут прямо в селах, а сюда везут мясо. Ладно, пока будешь принимать зерно, когда привезут из сел. Говорят, хозяйка велела мельницу поставить подальше от замка, чтобы сюда везли готовую муку, а то скрип ее раздражает.

– Но не всегда, – заметил я с видом знатока, – а только в определенные дни?

Мы похихикали, чувствуя свое полное превосходство, у нас настроение не зависит от физиологии, мы если и дуреем, то просто так, нам причины не надо, у мужчин артистические натуры, можем взорваться и от скрипнувшей двери или недосоленного супа.

Дверь приоткрылась, заглянула молоденькая девушка с круглым личиком, задорно стрельнула в меня бойкими глазками и сказала быстро:

– Это тебя зовут Дик?.. Быстро, тебя изволит видеть госпожа!

Я торопливо вскочил. Девчушка тут же отпрыгнула от двери и поспешила через холл к широкой лестнице наверх. Я заторопился, догадываясь, что промедление бывает чревато, ибо если власть развращает, то власть волшебника развращает просто волшебно. Девчушка торопливо взбегала по ступенькам, у меня перед глазами маячил ее тугой вздернутый зад.

– Как тебя зовут? – спросил я.

Она ответила торопливо, не оглядываясь:

– Мадина. Быстрее!

Мы взбежали на второй этаж, девчушка остановилась.

– Все, мне дальше не позволено. Иди сам. Еще этаж, а там налево.

– Ну, налево, – пробормотал я, – это мы всегда… недаром у мужчин левая симметрия. Ночью увидимся?

– Торопись! – крикнула она.

Мне почудился в ее голосе страх, я на всякий случай поддал ходу, взбежал на третий, свернул налево, сразу открылся зал, уютный и теплый, втрое меньше холла. Стены отделаны ценными породами дерева, светильники дают ровный мягкий свет, но достаточно яркий, чтобы все в зале выглядело празднично. Деревянные панели, закрывающие камень стен, украшены золотыми листьями, умело и со вкусом стилизованными, мебель покрыта резьбой, а ножки стола и кресел настоящие произведения резного искусства.

На массивных и широких пилонах окна из цветного стекла: красного, синего, оранжевого и желтого. В них столько света, что я лишь вблизи сообразил, что совсем не окна, мозаика выложена прямо на камне, а свет идет изнутри самого стекла, из-за чего они кажутся окнами.

В центре мозаики я рассмотрел фигуру бородатого короля с мечом в одной руке и щитом у ног – в другой. Вокруг головы оранжевый круг, что означает святость, я обалдело перевел взгляд на другую картину, там в центре композиции из таких же цветных стекол фигура полуголого или даже голого, с этими цветными стеклами не поймешь, мужика такого же мощного сложения, лысого и с остроконечными ушами.

Эльф или дьявол, мелькнула мысль. Впрочем, для воинствующей церкви нет особой разницы.

Я осторожно пересек зал, пришел в замешательство, что на хозяйском этаже нет ковров, только звериные шкуры. Конечно, хорошо выделанные звериные шкуры, да еще редких пород, стоят подороже, но все-таки шкуры как бы больше подходят мужскому менталитету, а ковры – женскому, если в случае с женщинами можно говорить о менталитете и прочей ерунде, когда они руководствуются гораздо более мощными и безотказными понятиями.

Я осторожно потянул на себя ручку двери. В щели блеснул свет, я осторожно заглянул, оторопел. Прямо на меня идет стройная женщина в длинном красном платье, черные как вороново крыло волосы свободно падают на плечи, но я оторопело уставился на странность в платье: скошенный вырез настолько глубок, что левая грудь целиком открыта, а платье даже не поддерживает ее, грудь и без того держится безукоризненно, лишь слегка подрагивает в такт шагам хозяйки.

Леди Элинор остановилась, резкий голос хлестнул, как хлыстом по голой спине:

– Что встал? Заходи. У меня к тебе вопросы.

Отвернувшись, она быстро прошла к роскошному креслу, там лежит откормленная кошка. Я сделал несколько шагов за хозяйкой вслед и наблюдал, как она с грацией хищного зверя развернулась и, подхватив кошку на руки, села, не делая ни единого лишнего движения.

Я поспешно оторвал взгляд от ее груди, четко очерченной, с коричневым кружком и таким же коричневым комочком в центре.

– Да, ваша милость?

– Расскажи о своем мире, – потребовала она. Пальцы ее перебирали длинную шерсть кошки, та противно замурлыкала. – Подробно.

Я взмолился:

– Ваша милость, я простой деревенский парень, а не барон или волшебник! Это они все знают. Я же ничего не видел дальше околицы… ну разве что ездил рубить деревья – да еще ставил силки на птиц. А так я все в поле, в огородах…

Она не сводила с меня темных расширенных глаз. Красивое породистое лицо серьезно, черные брови сдвинулись к переносице, губы остались пухлыми, но теперь в них чувствуется властность, сила характера. Левая грудь все так же обнажена полностью, однако никакой эротики в поведении волшебницы, это скорее сродни поведению добродетельных римских матрон.

– Ладно, – сказала она нетерпеливо, – рассказывай о деревне. Все. Подробно!

Обязательно провалюсь, если сочиню какую-то сказочную страну, дьявол в деталях, потому я взял за образец обыкновенную деревню и добросовестно и подробно рассказывал все, что госпожа пожелает узнать. Конечно, ей жаждется больше знать о самом свернутом королевстве, но я понятия не имею ни о каком королевстве, для нас, деревенских жителей, наша деревня – весь мир, а из другого являются какие-то вооруженные люди на крупных конях, очень красивых и покрытых цветными попонами, забирают приготовленный для них скот, птицу и подводу с головками сыра, увозят по дороге к замку, где мне довелось побывать только однажды, когда пришлось заменить прихворнувшего возчика Жана.

Глаза леди Элинор блеснули, я понял, что о замке мне придется рассказывать подробнее. А по обустройству деревни ничего особенно нового она не узнала, хотя я нарочито добавил несколько неизвестных здесь новинок, чтобы поверили в существование свернутого королевства, а не начали подозревать во мне лазутчика: пашем, дескать, плугами, а как же иначе, потом боронуем, созревшую пшеницу косим косами, а не серпами, дома покрыты соломой… а что, бывает по-другому?..

Расспрашивала о животных, я попросту добавил диким свиньям по паре ног, чем весьма разочаровал, зато удивил перечнем возделываемых овощей и фруктов. Собственно, я сам не копенгаген, что в какой полосе растет, потому рассказывал о салате из помидоров, кабачков, огурцов, спаржи, не зная точно, что растет в нашей зоне, а что привезли из-за кордона, а потом еще все это поливается оливковым маслом или из виноградных косточек…

Глава 5

Она хлопнула в ладоши, из-за портьеры появился плотного сложения мужчина средних лет, лицо непроницаемое, остановился сбоку от двери в ожидании приказаний. Снова мужчина, отметил я автоматически. Женщин среди прислуги достаточно, но леди Элинор, похоже, чувствует удовольствие, что ей прислуживают именно мужчины. К тому же заметно, что отбирает как самых рослых и крепких, так и с хорошими лицами, их с натяжкой можно бы назвать благородными. Во всяком случае, я не замечаю в них привычной тупости простолюдинов, которым бы кое-как отработать, нажраться да напиться, «чтобы не думать», да завалиться спать. А если удастся затащить за сарай жену соседа – то это уже рай, больше ничего не надо.

– Марат, – сказала она ясным голосом, – подай нам вина и фруктов.

Он в замешательстве взглянул в мою сторону, перевел взгляд на хозяйку.

– На… двоих?

– Да, – бросила она коротко.

Он отступил и растушевался, а по губам леди Элинор скользнула загадочная улыбка. Когда он вернулся и, переставив с подноса на стол две широкие вазы с фруктами, а также кувшин и две чаши, удалился, она сказала насмешливо:

– До чего же тупые, до чего тупые… Все чего-то ждут. А что ты думаешь, зачем это вино и фрукты?

Я сдвинул плечами.

– Вы желаете узнать, чем отличаются наши. А узнать можно, только попробовав…

– Не совсем дурак, – произнесла она с удивлением. – Хотя все и так на поверхности. Ладно, налей себе вина.

Я послушно налил, она поймала мой вопрошающий взгляд, кивнула. Я сделал осторожный глоток, задумался, отпил еще чуть. Она с интересом наблюдала за моим лицом.

– Ну как?

– Наверное, – сказал я осторожно, – это очень хорошее вино.

– Почему так думаешь?

– Вы ж его пьете, – ответил я, удивленный ее непониманием. – А вы разве будете, извиняюсь за выражение, всякое говно пить? Не станете. Как и говно есть не будете… наверное.

Она поморщилась.

– А на твой вкус?

Я сдвинул плечами.

– Я человек маленький. И простой. Я не люблю сухих вин… в смысле когда сахар сброжен до конца. Мне чтоб либо только до половины, либо добавить сахара. Мужчины, хоть и говорят, что любят сухое вино и худых женщин, на самом деле предпочитают вино сладкое, а баб – толстых.

Она поморщилась сильнее.

– Пробуй фрукты!

Я надкусил яблоко, грушу, съел несколько ягод малины и клубники. Леди Элинор внимательно наблюдала за моим лицом, я кривился от кислого яблока, равнодушно съел клубнику, больно водяниста, только малина хороша, хотя и мелковата.

Она выслушала, нахмурилась уязвленно, однако слушала внимательно, когда я рассказывал про несколько сортов черешен, про персики и бананы. Наконец как будто только сейчас заметила, что я все еще стою, милостиво кивнула:

– Вон там стул, можешь сесть. Нет, сюда не тащи, от тебя дурно пахнет. А теперь… ты расскажешь самое важное…

Я послушно сел, но теперь поспешно вскочил, сердце ёкнуло и оборвалось. Я уставился на нее испуганными глазами. Прикидываться не пришлось, пролепетал дрожащим голосом:

– Ч-что?.. Я все сказал.

– Меня интересует замок, – сказала она строго. – Что ты видел, рассказывай.

Я взмолился:

– Я там был только раз!.. Я ничего не помню!

Она сказала загадочно:

– У нас есть средства, чтобы ты вспомнил все.

Пытки, что ли, мелькнуло у меня, а она грациозно поднялась, сбросив кошку на пол, грудь красиво и грациозно колыхнулась, полная и в то же время тугая, мелькнули обнаженные до плеч руки. Леди Элинор подошла к шкафчику, дверки отворились навстречу ее руке, а медная чаша то ли сама прыгнула ей в руки, то ли взяла так молниеносно, я хлопал глазами, она обернулась ко мне строгая и надменная. В другой руке небольшой пузырек из желтого металла, подозреваю, золотой, откупорила, отсчитала несколько капель в чашу. Оттуда взвился легкий дымок, а леди Элинор плеснула в чашу вина из большого кувшина, протянула мне:

– Пей!

Я взмолился:

– Ваша милость, за что?

Она поморщилась:

– Пей, дурак!.. Это не отрава. Я сама пью, когда сил нет.

– Да я не устал, – сказал я поспешно. – Хотите, что-нить сделаю… ну вот тот шкаф перетащу?

Она покачала головой, в зеленых глазах презрение.

– Что за дурак… Пей, я тебе приказываю!

Вздохнув, я взял чашу дрожащими руками, леди Элинор следила неотрывно, чтобы не расплескал, я осторожно прикоснулся губами. Яда нет, уже бы почувствовал, пахнет кагором, прекрасное вино, я осторожно выпил, прислушался, и – притворяться не пришлось – рожа сама начала расплываться в блаженной улыбке. Свежесть прошла по телу, память прояснилась настолько, что если бы не дар Дербента, то сейчас уж точно мог бы вспомнить все детские песенки, прочитанные книжки, как и все неприятные моменты, их память стыдливо засунула в самый дальний угол да еще и привалила тяжелыми мешками ненужных и устаревших сведений…

Леди Элинор наблюдала за моим лицом, я сам видел, как в ее глазах проступило глубокое удовлетворение. Она милостиво кивнула и указала на кресло, что в двух шагах от ее трона.

– Сядь ближе, подкрепи силы. После этого волшебного напитка всегда хочется есть.

Я переступил с ноги на ногу, пробормотал смущенно и даже испуганно:

– Как можно, ваша милость?.. От меня же… пахнет мужчиной.

– От тебя пахнет лесом, – ответила она. – Это хорошо, что и у вас там почитают господ. Но сейчас я, хозяйка этого замка и всех владений, разрешаю сесть… даже приказываю!

Я поспешно плюхнулся в кресло, но прислоняться к спинке не стал, это уже по-господски, примостил зад на краешке и уставился на нее преданными глазами. Впрочем, на красивую женщину всегда можно смотреть преданно, нам это ничего не стоит, сами любим полюбоваться своей преданностью, чтобы потом обвинить этих дур, не оценивших нашу любовь и верность. А когда вот так еще и грудь напоказ, то где бы я ни водил взглядом, все равно спотыкаюсь о нее, даже если смотрю на стену.

Она сказала настойчиво:

– А теперь рассказывай. Приехали вы в замок… Нет, начни с того, что подъезжаете к замку… Нет, выехали из села и увидели вдали замок. Как он выглядит? На что похож?.. Какие к нему ведут дороги?

А вот сейчас получишь, подумал я мстительно. Уж что-что, а на замки и дворцы я насмотрелся, даже внутренности видывал не раз – то когда вручают очередные награды в Георгиевском зале, то когда наш властелин принимает послов, да и открытки с видами Эрмитажа, Версаля и прочих буржуйских спален у каждого с детства. Я рассказывал и рассказывал, она слушала зачарованно, потом вдруг опомнилась, спросила с неясным пока подозрением:

– А ты откуда все это знаешь?.. Ты же только заменил возчика!

Я покачал головой:

– Нет, возчиком у нас дядя Ян, он всегда был возчиком, никто лучше его не знает, как проехать через мост, как говорить с господами, что сторожат ворота, и как обращаться к самому важному господину, он принимает скот, дичь, рыбу и сыр. А мы с Жаком только помогали грузить, а потом все выгружать!.. Так вот тот господин велел сперва перетаскать все сыры на кухню…

В ее глазах что-то мелькнуло, я понял, что потом мне придется очень подробно рассказать об устройстве и дизайне кухни, но сейчас лишь кивнула, понуждая не останавливаться.

– А потом, – объяснил я с прежней деревенской обстоятельностью, – он же велел взять березовые дрова и отнести наверх в господские покои и сложить у камина. Сам он пошел впереди, показывая дорогу. Я набрал столько дров, что почти ничего не видел, зато на обратном пути руки уже свободны… но, ваша милость, если бы не ваше волшебное зелье, я бы ничего не вспомнил!

Она кивнула:

– Прекрасно. Рассказывай дальше.

– Ваша милость, – сказал я искренне, – я еще только проехал под арку ворот, уже решил, что я попал в рай. Я никогда не думал, что можно собрать в одно место столько разных цветов, каменных зверей и людей… а вода, что бьет тонкими струями из-под земли?.. А когда принес сыры на кухню, что и не кухня, а сказочный зал, у меня вообще в голове помутилось от восторга и энтусисазма!.. Я так ошалел, что, когда увидели, сколько я поленьев отнес на третий этаж, мне велели отнести еще в две комнаты, но я уже как будто всех чувств лишился, настолько много на меня свалилось, и почти ничего не видел и не слышал… опомнился только уже в пустой телеге, когда ехали обратно. Дядя Ян смеется, мол, повидал господские хоромы, на всю жизнь рассказывать хватит!.. Но как рассказывать, когда у меня и слов таких нету, чтобы такую красоту описать и весь энтусисазм?

Она надолго задумалась, а я застыл в кресле, почтительный и страшащийся хотя бы одним движением спугнуть господскую мысль. Наконец леди Элинор подняла на меня усталый взгляд. На лице глубокая задумчивость, произнесла с колебанием:

– Ладно, теперь надо подумать, куда определить тебя самого. Вообще-то тебя надо бы в одно из моих сел… ты ведь умеешь…

Она покрутила пальцем в воздухе, затрудняя назвать мой род занятий, я сказал обрадованно:

– Хвостам волы крутить, так это называется!.. Ох, простите, ваша милость, волам хвосты. В смысле лес рубить, канавы копать. Еще я бревна могу возить из леса в деревню, были бы только они добрые…

Она покачала головой.

– У меня есть кому возить дрова и заготавливать хворост. Оставлю-ка я тебя здесь, в замке…

Я поспешно взмолился:

– Ваша милость! Нельзя меня в замок!

– Почему?

– Я ж ничо не знаю, как у благородных и что. Я же всю мебель переломаю…

Она смерила взглядом мой рост и ширину плеч. Легкая улыбка пробежала по ее лицу.

– Да, ты великоват и силен… Если там и другие такие, то ваше королевство процветает… Впрочем, если ни с кем не воевать, не голодать, то люди должны быть сильными и здоровыми. Не тревожься, тебе не нужно будет подниматься выше первого этажа. Здесь убирают обученные слуги, а ты будешь внизу. Там спят кузнецы, кожевник, плотники, каменщик, кухарки, булочник… и остальная челядь, им вход наверх заказан. Зато, если мне что нужно будет спросить, не придется тебя вызывать из села.

Она хлопнула в ладоши. Из-за портьеры снова вышел тот мужик, она его называла Маратом, смиренно склонил голову. Леди Элинор сказала властно:

– Марат, этого парня зовут Дик. С сегодняшнего дня работает во дворе и на кухне. Скажи Адальберту, пусть подыщет ему работу…

– Вы ему это уже говорили, – напомнил я смиренно, – а он поручил Маклею.

– Хорошо, – ответила она нетерпеливо, – иди!

Я пошел за Маратом, а когда он уже переступил порог, я хлопнул себя по лбу, повернулся:

– Ваша милость! А нет ли у вас волшебного средства, чтобы как-то отгонять вот эту мерзость?..

Я осторожно вытащил из кармана завернутого в мягкие листья лопуха муравья. Леди Элинор подобралась, когда я приблизился к ней без зова, все-таки не доверяет, я подал ей муравья на вытянутой далеко вперед ладони. Муравей, очнувшись, вяло пошевелил усиками, затем дрыгнул в воздухе лапами, перевернулся и бодро пробежался по ладони. Я опустил его к столу, муравей перебежал на столешницу, остановился обнюхать и пощупать усиками.

Леди Элинор наблюдала зачарованно, даже кошку перестала гладить, а когда муравей побежал к краю стола, опомнилась, сказала одно шипящее слово, муравей замер, словно его выключили. Она осторожно взяла его двумя пальцами, осмотрела брюшко, рубиновую грудь, глаза ее разгорались восторгом.

– Ты где… такое взял?

Я отмахнулся:

– Да у нас этой гадости видимо-невидимо. Замок хоть водой огражден, а на деревья они нападают часто.

Она спросила, не отрывая глаз от сверкающей драгоценности:

– И чем они вредят? Мед воруют?

– Если бы, – ответил я уныло. – В нашей реке много перловиц, так ребятня их собирает, а потом мясо свиньям, скорлупки – лекарям, а перлы – бабам на украшения. Так вот эти муравьи прямо охотятся за этими перлами! Даже из металла могут выгрызть, а кто у нас умеет в металл огранивать? Девки только одежду украшают да ожерелья делают. Они ж, как и вороны, на блестящие бусины падкие!

Она держала муравья на ладони, любовалась, глаза блестят восторгом, произнесла тихо, не отрывая взгляда от чудесного произведения искусства:

– Ты сам не представляешь… что принес… Ладно, иди!

Я вернулся к раскрытым дверям, где ждал обеспокоенный Марат, на ходу я на всякий случай бормотал обиженно, что как это не представляю, еще как представляю, эти гады все село достали, бабы воем воют, это ж проклятый муравей, везде пролезут, их только колдовством можно извести, а где его взять, мы люди простые…

Марат свел меня вниз, гаркнул пробегающей через холл молодой женщине:

– Хризия!.. Отведи в людскую этого… как тебя?

– Дик, – ответил я покорно, помня, что леди Элинор меня уже называла при нем Диком, и добавил: – Ваша милость.