Текст книги "Ричард Длинные Руки – фюрст"

Глава 5

В зал вошел очень пышно и вычурно одетый человек в громадной трехэтажной шляпе с затейливо изогнутыми краями, вздернутыми плечами, широкий в поясе, одежда вся в тщательно собранных складках, что-то новое в моде, издали эффектно сорвал шляпу, поклонился, да не просто, а станцевал нечто эдакое, так выглядит его поклон с помахиванием шляпой, прыжками, сменой ног и красивым разведением рук.

Сэр Жерар провозгласил с каменным лицом:

– Мастер Френк Мазон, главный художник верфи.

Я сказал с интересом:

– Мастер Мазон?

Он гордо выпрямился и сказал с великим достоинством художника, прекрасно понимающего, что художник – это все, а короли и всякие майордомы – всего лишь мелкие и временные управители:

– Ваша светлость, я разработал систему украшений ваших великолепных кораблей, которую уже скоро можно будет начинать готовить с вашего высокого разрешения…

– Украшений? – переспросил я с настороженностью. – И что изрекли в своей великой мудрости святые отцы Бонидерий и… как его, который совсем лысый? Им, насколько помню, поручено руководить строительством кораблей.

Он ответил с негодованием:

– Священники! Что они могут понимать в высоком искусстве?..

– А все-таки?

Он гордо вскинул голову.

– Они… они ссылаются на ваше личное распоряжение, ваша светлость! Утверждают в своем невежестве, что вы такое сказали!

– Так и говорят? – переспросил я. – Хорошо. А то я уже думал, что пойдут по проторенной. Да, все верно, никаких дурацких и глупых украшений, что удорожают стоимость корабля на треть, а то и больше. А то еще и ухудшают его мореходные качества.

Мастер Мазон охнул, глаза полезли из орбит.

– Ваша светлость, – выговорил он с трудом, словно произносил нечто святотатственное, – как можно такое чудо выпускать без украшений статуями царственных зверей, мифологических героев?

Я отрубил жестко:

– Лучшее… и единственное украшение – кресты на парусах. Спросите отца Дитриха, нашего духовного вдохновителя. Крестоносцы не нуждаются в суетных… финтифлюшках. Наша вера – наша ценность и наша защита.

Он поклонился, но не отступил, как я ожидал, не удалился робко и молча, а вскинул голову и посмотрел прямо и бесстрашно.

– Ваша светлость, – сказал он вздрагивающим голосом, – корабль – тот же человек. Бедный корабль, как и бедный человек, ходит в обносках и без украшений, а вот ваша светлость в дорогом бархате, шитом золотом, на вас золотая цепь с кулоном из рубина в обрамлении, если не ошибаюсь, мелких изумрудов из копей Блэкчета?.. А ваша украшенная золотом и опалами шляпа?.. А ваш пояс, над которым трудились лучшие мастера Сен-Мари, делая его произведением искусства?.. Так почему же отказываете в этом кораблю? Цели украшения одни и те же!

Я поморщился.

– Какие?

– Внушать, – ответил он бестрепетно. – Когда видят такое богатство, вложенное в постройку и украшения, человек начинает трепетать перед подобным могуществом.

Я подумал, он выпрямился и ждал, готовый хоть на плаху за убеждения, гордый и несгибаемый.

– Да, – сказал я мрачно, – таков порядок, все к этому привыкли. Богатый, как дикарь какой-то, все свои сбережения цепляет на себя, чтобы все видели издали… Но по-настоящему богатый, который действительно богат, не нуждается в этой показухе. Мы сделаем корабли нарочито и подчеркнуто без единого украшения! Прекрасные элегантным корпусом, изумительными очертаниями бугшприта, гордым разворотом мачт. Понимаете, великий мастер?

Он смотрел напряженно, стараясь поймать мою мысль.

– Не совсем, ваша светлость…

– Можно, – сказал я, – урода с горбатой спиной, вислым животом и кривыми ногами постараться одеть настолько пышно, что ни горб, ни живот не заметят. Да, это мастерство! И за такое искусство урод хорошо заплатит. Но мы создаем не мелких горбунов, а рослых мускулистых красавцев с прямой спиной и плоским животом, понятно? А для таких лучшая одежда – отсутствие ее или самый минимум, чтобы видны были мускулы и широкая выпуклая грудь. Если вы в самом деле великий художник или жаждете им быть, то езжайте в гавань и присутствуйте на постройке! Смотрите, как можно сделать их красивыми… без пышности, которая призвана прятать уродство… Один великий человек сказал, что нет лучше одежи, чем бронза мускулов и свежесть кожи! Разве древние наряжали своих гераклов и аполлонов в пышные одежи? Так и наши корабли должны быть прекрасными в мужественной наготе!

Я нетерпеливо шевельнул пальцами, и сэр Жерар, уловив знак, ухватил мастера Мазона за рукав и оттащил в передний ряд, а оттуда его выпихнули в задние.

Остальные дела показались мне еще проще, я шепнул сэру Жерару, что дальше разбирайтесь сами, он сразу же провозгласил:

– Его светлость майордом Ричард удаляется заниматься государственными делами! Остальное рассмотрит барон Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и Ротвайля, доверенное лицо его светлости…

Барон вышел из рядов и поклонился.

– Милорды…

По рядам прошелестело:

– Ваша милость…

Я сошел с помоста, сэр Жерар сразу же пристроился сбоку и чуть-чуть сзади, так нужно по протоколу, уже знаю, придворные расступились, так как я двинулся через зал, а не коротким путем в свои покои.

В соседнем зале, большом и парадном, придворных гораздо больше, все одеты ярче, пышнее, треть из присутствующих – женщины, как молоденькие и миленькие, так и мамаши, что привезли их на продажу и ловлю женихов.

Мы прошли едва треть, как распахнулась входная дверь, во всем блеске появилась леди Хорнегильда, в великолепном зеленом платье, что так идет к ее странным безумно светлым глазам. Она сразу же, вздернув голову, двинулась через зал, а со всех сторон зазвучало: «…леди Хорнегильда», «леди Хорнегильда», «…леди Хорнегильда», а эта королева турнира почти не смотрит по сторонам, хотя замечает, как вижу. Иногда чуть-чуть наклоняет голову, еще реже улыбается, даже не улыбается, а допускает легкий намек на улыбку, когда губы остаются на месте, а улыбается одними глазами…

Волосы ее скромно убраны под украшенный жемчугом платок, уши в серебряных подвесках с крупными жемчужинами. С голой шеи свисает длинная цепь из темного серебра, минуя вырез платья, опускается серебряным крестом в половину ладони между грудью и поясом.

За нею две фрейлины в одинаковых платьях песочного цвета, волосы уложены в затейливые прически, сверху их прижимают и удерживают на месте блестящие серебром и драгоценными камешками изящно выполненные лучшими ювелирами полуобручи.

Я подождал, сказал с улыбкой:

– Леди Хорнегильда…

– Ваша светлость, – произнесла она и красиво присела, чуть разведя руки.

– Леди Хорнегильда, – сказал я, – как здоровье вашего родителя?

– Идет на поправку, – ответила она ровно и посмотрела на меня глазами хаски. – Я передала ему ваше пожелание, он растроган и даже прослезился.

– Вот как, – сказал я смущенно, – ну ладно… мы с сэром Жераром пойдем всякой фигней заниматься, а вы пока посидите на двух креслах, вашем и моем.

– Как скажете, ваша светлость, – произнесла она почтительно.

– Только не объявите войну всему свету, – предостерег я, – и вообще… никому пока не объявляйте.

Она позволила себе чуть-чуть улыбнуться.

– Уверяю вас, ваша светлость, буду только щебетать и щебетать, пока не разбегутся.

– А новые подойдут?

– Их тоже защебечу, – пообещала она.

– Прекрасно, – сказал я. – Ну, успеха вам. Эх, почему я щебетать не научился…

Она пояснила без улыбки:

– Ваша светлость, в благородных семьях этому нелегкому ремеслу учат с детства.

– А-а, – сказал я, – тогда я не, я учиться вообще не люблю. Другое дело – других дураков учить.

Под левой стеной парадного зала два кресла с высокими спинками, в торжественных церемониях там принимают гостей король и королева. Леди Хорнегильда приняла мою руку и позволила отвести себя и усадить в то, что справа, мое осталось пустым, а мы с сэром Жераром обошли помост и свернули в узкий коридор, где у стен застыли четверо стражей, а прямо перед дверью кабинета сэра Жерара стоят двое слуг, как изваяния из темного дерева.

Сэр Жерар остался в своем, а я прошел наискось, толкнул дверь и оказался в помещении, где кое-что успел перестроить под личные вкусы, чтобы не так уж остро чувствовать себя захватчиком.

На столе вразброс карты Сен-Мари, Гандерсгейма, островов, чертежи каравелл и наброски вариантов, как сделать корабли еще крупнее, устойчивее и вместительнее.

Попытался сосредоточиться на строительстве флота, однако мысли то и дело возвращаются к сообщению виконта Хауэрдена насчет демонстративных приготовлений короля Гиллеберда.

К сожалению, Гиллеберд выбрал самый удачный момент для себя и наиболее болезненный для меня. Чтобы разбить варваров Гандерсгейма, достаточно рыцарской конницы в тысячу человек, чтобы завоевать те земли – хватит пяти тысяч, но чтобы удерживать в повиновении, понадобится тысяч тридцать. У меня столько нет, во всяком случае свободных, так что надо продумывать иные методы, кроме прямой силы, как удержать мятежный Гандерсгейм в составе королевства.

Но чтобы остудить пыл Гиллеберда, я должен изъять из Гандерсгейма не меньше половины войск и отправить их в долгий путь через Тоннель и всю Армландию на границу с королевством Турнедо. И все только для того, чтобы продемонстрировать, что давлению не поддамся…

Черт, проще бы послать отряд убийц на ликвидацию самого Гиллеберда. Я не сентиментален, а великая цель в самом деле оправдывает средства, как бы Лойолу ни склоняли. Однако Турнедо переживает экономический подъем, энергия бурлит, королевство хочет и готово расширяться, преемники Гиллеберда могут отдать приказ о наступлении раньше, чем сделает расчетливый Гиллеберд.

Не поднимая задницы из удобного кресла, я прокричал:

– Сэр Жерар!

Он появился мгновенно, склонил голову.

– Ваша светлость…

– Вызвать посла Турнедо, – распорядился я. – Наверняка тот жук уже в курсе затеи своего короля.

– Будет сделано, ваша светлость. Кстати, на днях старого посла отозвали. Но на его место тут же прибыл новый.

– Ого, – пробормотал я, – вряд ли это случайность. Ладно, скоро узнаем, чего требует король Гиллеберд!

Глава 6

Косой солнечный свет с запада странно высвечивает деревья в саду, доносится шум и плеск фонтанов, спрятавшихся за высокими пышными кронами. Несколько дворовых рабочих торопливо бегают с ведрами к бассейну, оттуда возвращаются уже медленнее, старательно поливают вымощенные каменными плитами дорожки.

При моем появлении начали останавливаться и кланяться, я нетерпеливым жестом велел продолжать работу.

Барон Альбрехт старательно растягивает шаги, чтобы идти со мной в ногу, обеспокоенно посматривает по сторонам, у него, видите ли, дурные предчувствия. Прошли мимо большого пруда с плавающими в нем лебедями, а с другой стороны дорожки еще один, совсем крохотный, весь зеленый от полностью покрывающих его мясистых листьев кувшинок. Толстые лягушки вылезают на них погреться под солнцем и подолгу дремлют, закрыв глаза.

– Его королевское Величество, – произнес он задумчиво, – Ричард Длиннорукий, король Сен-Мари!.. Разве не звучит?

Я поморщился:

– Слишком высокопарно.

– Тогда просто, – сказал он, – Его Величество король. Или Его Величество Ричард, просто и внушающе.

– Все равно…

Он сказал уже сердито:

– Ваша светлость, что с вами? Ищете повод, чтобы отказаться?

Я подумал, кивнул:

– Похоже на то.

– Не-е-ет, – сказал он, – нельзя все наше завоевание пускать псу под хвост! Вам придется стать королем, сэр Ричард. Я сегодня же составлю приглашения знатным особам на коронацию. Вряд ли папа римский прибудет, чтобы вас короновать лично… хотя кто знает?..

Я покачал головой.

– Никто не прибудет. Даже Барбаросса, который меня любит. Напялив на чело корону, я стану нелегитимным еще больше, не знали? И остальные короли будут опасаться иметь со мной дело. То ли опасаясь гнева папы, то ли из страха за репутацию.

– Мы это учли, – процедил он сквозь зубы. – Потери невелики, зато выгода… В Сен-Мари исчезнет неопределенность, прекратится борьба за трон, поутихнут амбиции, даже соседние короли смирятся, что сэр Ричард отныне равен с ними и по титулу, и все договоры могут быть только на равных… Как хотите, сэр Ричард, но я бы немедленно послал за бароном Фортескью.

Я поморщился.

– Зачем?

Он отрезал твердым голосом:

– Разве вы не собираетесь предъявить Кейдану ультиматум? Он отказывается от короны в вашу пользу, а вы гарантируете ему неприкосновенность. Пора, сэр Ричард! Давно пора.

– Слова-то какие знаете, – прорычал я, – ультиматум, гарантии, неприкосновенность… А если Кейдан откажется?

– Он не дурак, – сказал барон холодно. – Реальность такова, что корона уже в ваших руках. А неприкосновенности нет… Вообще-то я на вашем месте уже послал бы людей в Ундерленды. Какая бы у короля ни оказалась охрана, но против отважных да умелых… Не с первой попытки, так с пятой. Но, думаю, еще раньше он все поймет и сам принесет корону. И даже попросит ее принять.

Я сказал негромко:

– Барон, это между нами, но барон Фонтескью уже по дороге в Ундерленды.

Он посмотрел удивленно.

– Послали? С ультиматумом?

– Да, – подтвердил я, – но пока молчок. Кейдан непредсказуем, это я весь как на ладони.

Он хмыкнул:

– Да? Тогда ладонь, как у огра, вся в трещинах.

Я свернул к аккуратному зданию, спрятавшемуся за деревьями. Двое стражей бодро стукнули тупыми концами копий в землю и широко заулыбались, это не дворец, здесь нравы посвободнее.

Барон саркастически приподнял левую бровь.

– Ого, уже новую корону заказываете? Интересно, интересно…

– Если интересно, – буркнул я, – заходите, дорогой барон.

В просторном помещении за столами склонились четверо мастеров, старший из них, Маркус, заспешил к нам навстречу.

– Ваша светлость!

– Все в порядке, – успокоил я. – Я вполне доволен вашим умением, дорогой Маркус. Но у меня еще заказ…

У барона от любопытства глаза вспыхнули, как факелы в ночи, а мастер Маркус согнулся в поклоне.

– Буду счастлив выполнить, ваша светлость! А то вы не балуете заказами.

– Мне нужно несколько двояковыпуклых линз, – объяснил я. – Вы их делаете для забавы бездельников…

Он возразил быстро:

– И для тех, у кого слабое зрение! Через них можно видеть мелкие буковки…

– Вот-вот, – согласился я. – Только двух видов. Одну вот такую, смотрите… а вторую поменьше, но фокусное расстояние чтобы вдвое короче…

– Ваша светлость, – пролепетал он, – а что такое… фокусное…

– У тебя есть готовые? – спросил я. – Дай-ка сюда… Вот смотри. Наводишь вот так, чтобы получилась одна яркая точка, понял?.. Это и есть фокусное расстояние. У этой смотри какое длинное! А эту крохотульку надо держать к столу совсем близко. Только не вздумай так держать долго, весь дом спалишь!

Он посмотрел обалдело.

– Ваша светлость?

– Не знал? – удивился я. – Ладно-ладно, не смущайся. Все равно огниво лучше, им можно высечь искры даже ночью, не только в пасмурную погоду. В общем, сделаешь две… нет, лучше три пары. Об исполнении доложить!

Он остановившимися глазами смотрел мне вслед, притихший барон последовал за своим сюзереном, долго молчал, наконец проговорил неуверенным голосом:

– Что, вот так в самом деле можно… разжечь костер?

– Только в солнечную погоду, – ответил я. – Но мне совсем для другой цели.

– А позволено мне будет спросить… зачем вам это нужно?

Я кивнул с непроницаемым выражением лица.

– Да. Будет позволено. Можете как-нибудь спросить.

И, не дожидаясь самого вопроса, медленно пошел вокруг пруда, прикидывая, стоит ли выходить в город.

За спиной заскрипели шейные позвонки барона, когда он повернул голову и провожал меня взглядом, от которого в затылок дохнуло холодным воздухом, однако, едва я вышел за пределы сада, он догнал и сказал несколько раздраженно:

– А нужны ли такие тайны?

– Нет, – согласился, – но и лишняя информация ничего не добавит. Как там работает школа повышения квалификации?

Он запнулся на миг, стараясь понять мудреный вопрос, переспросил угрюмо:

– Это где выпендриваются матросы с «Синего Осьминога»?

– Да.

– Хорошее вы им занятие нашли, – согласился он. – По крайней мере, пьют теперь умеренно, город не разносят…

– Не поверите, барон, – сказал я искренне, – но я их туда сунул в самом деле вовсе не для того, чтобы меньше буянили.

– А для чего?

– Мы входим в новый мир, барон. Новые большие корабли, новые правила воинского этикета на море. Ну, у нас вообще никаких не было, теперь вводим с нуля. Для начала весьма упрощенные. И хотя до демократии далеко, но все служат цели и мне, эрцгерцогу, так что никакого козыряния происхождением и знатностью рода.

Он поколебался, но кивнул.

– Да, конечно, какое там происхождение у матросов…

– Согласен, – сказал я, – но все же пришлось ввести новые должности или профессии, не знаю, как их называть вернее. На таком огромном корабле не может быть только капитан и однородная масса матросов, согласны?

Он подумал, спросил:

– Почему?

– Это как деревня и город, – объяснил я. – В деревне все одинаковы. А в городе… Пришлось ввести боцмана, мичманов, старшин шлюпок, а матросов разделить на марсовых, фалрепных и прочих. Вот матросы с «Синего Осьминога», который все равно лежит почти на боку на суше, учат будущих моряков вязать морские узлы, отличать грот-мачту от бизань-мачты… Барон, мы же не пьянствовать сюда пришли, а менять мир!

Он тяжело вздохнул. Мы повернули через площадь в сторону королевского дворца, но внимание привлекла толпа народа, где в середке на помосте высятся два столба, обычно их применяют для публичной порки, но сейчас там нечто другое…

Заинтересовавшись, я двинулся в ту сторону, барон кивнул незримым стражникам и пошел со мной рядом.

Народ расступился, послышались восторженные вопли, я улыбался и кивал, но глаза прикипели взглядом к распятой на всеобщее обозрение огромной крылатой твари. При свете дня выглядит не такой загадочной и страшной, как показалась мне в ночи, и даже не такая крупная, но все же чудовищно огромная, словно летучая мышь размером с корову.

И еще один сюрприз: в переднем ряду стоит Бабетта и с интересом рассматривает крылатое чудовище. Оглянулась на радостные крики, просияла.

– Ах, ваша светлость!.. Какие только диковинки в вашем городе! Неужели они всегда были?.. Здравствуйте, барон.

Барон Альбрехт сухо поклонился, подумал и сказал мрачно:

– Ваша светлость, мне срочно нужно… в мастерские. Что-то у них там тормозится.

– Взгрейте их как следует, – сказал я и повернулся к Бабетте. – Да, вы угадали, здесь это как бы обычно. Но как хорошо, что с вами все в порядке!

Она удивилась:

– А что со мной могло случиться?

Я кивнул на распятое существо.

– Здесь ночами неспокойно, как видите.

Она расхохоталась:

– Милый Ричард, вы полагаете, что такая тварь могла бы напасть на меня?

Я взял ее за руку и повел из толпы. Стражи шли по бокам и сзади, не давая зевакам и любопытным напирать слишком близко.

– Нет, не полагаю, – ответил я дипломатично, – я имею в виду, что если бы вы вот так летели этой ночью, то… гм… мне очень не хотелось бы вас увидеть на этих столбах…

Она рассмеялась громче, но я уловил в ее голосе и те нотки, которые ожидал услышать.

– Сэр Ричард! Что у вас за причуды?

– Очень рад, – ответил я, – что вы, леди Бабетта, находились эту ночь в отведенных для вас покоях.

Она внимательно смотрела мне в глаза, стараясь угадать, что мне известно и насколько, покачала головой.

– Конечно же, я находилась в своих покоях!.. А вы что, ревнуете?

– Ужасно, – ответил я. – Прям сгораю. Как только подумаю, что вы летели над домами к кому-то… так прям всего и перевертывает!

– Ни к кому я не летела, – ответила она твердо. – И вообще не летела!

– Да? – спросил я. – Вообще-то это неплохой способ передвижения. По прямой, сравнительно быстро…

– Я была в покоях, – отрезала она. – Спала. А то, что кто-то пытался войти среди ночи и не смог, это не моя вина, не так ли?

– Правда? – спросил я с беспокойством. – Я велю поставить дополнительные засовы.

Она отмахнулась.

– Не стоит. Как не смогли войти… так и не смогут. Вы лучше скажите, что тут за разговоры пошли, что вы намереваетесь укрепиться…

Я переспросил:

– В смысле легализоваться?

Она мило наморщила носик.

– Ну вот, поправляете… Хотите сказать, что я дура? Зато красивая!.. Легализоваться – это в первую очередь укрепиться. С короной на голове вам могло бы быть намного легче править…

– Но? – спросил я. – У вас очень отчетливо звучит это «но».

Она улыбнулась.

– Всегда вперед забегаете. С вами хорошо невкусное кушать… Легче править тогда, когда корону признают остальные государи. А если не признают, то лучше и не пытаться брать ее в руки.

– Ого, – сказал я. – Даже так?

Она мило улыбнулась:

– Именно так.

– А чье признание мне нужно? – спросил я. – Король Вестготии признает, с той стороны Хребта все ближайшие королевства признают… разве что дальние, где обо мне совсем не слышали? Но у них, думаю, и поважнее дела найдутся.

Она покачала головой.

– Милый Ричард, вы не представляете… бароны, графы, герцоги, эрцгерцоги, да кто бы они ни были, это все одна ступень, а государь – другая! Для него легитимность необходима, на ней держится весь миропорядок. Без легитимности любой король – ничто.

– Бабетта, – сказал я предостерегающе, – не переигрывайте с этой чертовой… прости, Господи!.. легитимностью. Справедливый государь всегда легитимен, даже если он… нелегитимен на чей-то взгляд. А если на престоле сидит какая-то сволочь… я ни на кого не указываю, просто для вящего примера… что угнетает подданных, разоряет страну, а сама только пьет да таскает баб в койку, то народ не только имеет право, но и обязан бунтовать!

Она отшатнулся, во взгляде мелькнул непритворный испуг.

– Сэр Ричард, как можно такое говорить?.. Разве такое уж преступление для короля – таскать баб, как вы вульгарно говорите, в койку? Кстати, что это, так интересно…

– Простите, – сказал я, – неудачный пример. Берем другое: король затевает бессмысленные войны для захвата чужих территорий, в которых гибнут тысячи людей, страна разорена, уцелевшие объединяются в шайки грабителей…

Она сказала с достоинством:

– Император такое предвидит и пресечет в самом начале. Милый Рич, разве не видите, что такими странными речами подкапываетесь и под себя? Вы теперь тоже легитимный правитель!

– Если сойду с пути истинного, – сказал я твердо, – да постигнет меня кара, как какого-нить сраного Людовика, Карла или вечно пьяного Николашку…

Она не поняла, но очаровательно улыбнулась, уловив момент, когда можно сойти с опасной тропки.

– Милый Ричард, вы удивительно умелый правитель! Я не верю, что так уж заботитесь о черни, но, с другой стороны, когда простолюдины сыты и довольны в своих хлевах, такая страна выдержит натиск любого противника.

– Спасибо, милая Бабетта… Кстати, всегда хотел спросить…

– Ну-ну, дерзайте, я вся ваша! Что угодно…

– Как получилось, – спросил я, – что вы в такой важной роли? Насколько говорит мой опыт, все дипломаты и послы даже мелких королей – самцы…

Она очаровательно надула губы.

– Я уж надеялась, что вы та-а-акое спросите, что я покраснею и застесняюсь вся… А это, гм… Император учел, что политику делают мужчины. Это мужской мир! Мужчина встречает другого мужчину всегда настороженно, зато для женщины сразу исключения… если не считать вас, конечно. Потому мне в таком мире везде легче, чем даже более опытным и знающим мужчинам. Только и всего, сэр Ричард! Разочарованы?

– Нет, – ответил я честно. – Так и предполагал, но не думал, что признаетесь. Вашему императору хвала за дальновидность и смелые решения.

Она напомнила скромно:

– Он и ваш император, кстати. Но это так, к слову. Ой, мне пора по делам, милый Ричард!.. Но все-таки с легитимностью поосторожнее, можно обжечь пальцы…

Она отступила в сторону, очаровательно улыбнулась и ушла в стену, а улыбка еще оставалась в воздухе, словно и Бабетта среднечеширской породы.

Сердце мое заколотилось чаще, я подошел и обозленно пощупал стену. Твердый холодный камень, даже не нагрелся, сволочь. То ли иллюзия, а сама Бабетта в двух шагах хихикает над моим глупым видом, то ли достаточно мощное колдовство, которое не по зубам какому-то там эрцгерцогу.