Текст книги "Влюбленный герцог"

Глава 4

Хоук провел ночь в одиночестве на огромной резной кровати; он ворочался на атласных простынях, глядя вверх, на бархатный полог; он был взволнован, заинтригован и преисполнен сомнений.

Куртизанка.

Никогда еще он не целовал куртизанок, никогда не прикасался к ним и не позволял им прикасаться к себе. Он их остерегался, ибо человек, занимающий его положение, должен соблюдать осторожность. И все же… что было бы, окажись она сейчас рядом с ним?

Он закрыл глаза, утешаясь в своем отчаянном одиночестве воспоминаниями о ее лице, освещенном свечами, таком таинственном и красивом, и все время в ушах у него раздавался ее надменный, сводящий с ума, язвительный смешок.

Он думал о ее тонких волосах, воображая, как вытащит из них шпильки и они белокурым водопадом упадут на ее плечи. Тело его ныло и горело от жажды ее прикосновений, и он размышлял, за какую цену он сможет это получить.

Какова бы ни была ее цена, ему это вполне по средствам.

Настало воскресное утро, и оказалось, что он все же заснул, потому что проснулся от звона колоколов, призывающих к службе. В голове у него прояснилось, тело отдохнуло, и он всем своим существом жаждал оказаться у Белинды Гамильтон прежде, чем Долф Брекинридж проспится и узнает об их поцелуе.

Судя по вчерашнему поведению Долфа, его реакция на эту новость не будет положительной. Когда баронет явится к мисс Гамильтон, Хоук должен быть рядом с ней, чтобы защитить ее.

Больше того, он принял определенное решение. Мисс Гамильтон могла бы послужить средством, при помощи которого он сможет отомстить Долфу. Правда, сначала придется ее немного испытать, выяснить, как она относится к Долфу, но если она действительно невзлюбила его так, как делает вид, ему останется только уговорить ее отдаться под его покровительство.

Он с трудом заставил себя дождаться второй половины дня, чтобы явиться к ней.

Было четверть пятого, когда он подъехал к дому Харриет Уилсон. Оставив экипаж на попечение Уильяма, своего смекалистого грума, высокого, рыжеволосого, тощего малого девятнадцати лет, он постучал в дверь.

На пороге появилась служанка. Хоук протянул ей свою визитную карточку и спросил, может ли он увидеть мисс Гамильтон. Горничная присела в реверансе, потом отправилась наверх по узкой деревянной лестнице взглянуть, готова ли ее госпожа к приему гостей. Он мерил шагами маленький вестибюль, и шаги его отдавались резким эхом в пустом помещении.

Мисс Гамильтон заставила прождать его, герцога Хоуксклифа, целую четверть часа, прежде чем позволила ему насладиться своим обществом. Он не сомневался, что единственной целью подобного поведения было показать ему, что его место под каблучком ее хорошенькой ножки. Что ему оставалось делать, кроме как со вздохом согласиться с этим? Пока он не возьмет ее под свое покровительство, все карты на руках у этой своенравной барышни. Странно, но ее прозрачные намеки не повлияли на его на редкость веселое настроение. Ничего не поделаешь – эта девчонка восхищает его.

Наконец горничная повела его наверх, и он, поднявшись по лестнице, прошел по просторному, сейчас пустому, салону, мимо карточного стола под зеленым сукном, в гостиную в задней части второго этажа. Сделав книксен, горничная оставила его на пороге гостиной.

Он вошел и увидел мисс Гамильтон, которая с чопорным видом расположилась на изящной кушетке, стоящей рядом с крутым столом, на котором возвышалась ваза, полная живых цветов. На коленях у нее лежала газета, а ее ножки в изящных туфельках покоились на вышитой скамеечке для ног. Даже лучи вечернего солнца, проникающие через окно, казались искусственными, сияя на ее белокурых волосах, которые сегодня были распущены по плечам и цветом напоминали шампанское. В относительном порядке эти роскошные волосы удерживали два гребня слоновой кости.

Хоука позабавило притворство этого соблазнительного существа, которое усиленно делало вид, будто не замечает его, давая ему возможность вдоволь насмотреться на себя. Ее платье для прогулок, с низким и широким вырезом, было из узорного муслина светло-желтого цвета. Короткие рукава-буфы приглашали полюбоваться изящными руками. Больше всего она походила сейчас на нежного, уютно устроившегося ангела, подумал он с глупой сентиментальностью. Он прекрасно понимал, что сцена эта выверена до мелочей и цель ее – обольщение потенциального покровителя, но тем не менее не мог оторвать взгляда от этого прелестного создания.

– Добрый день, мисс Гамильтон.

Она подняла на него глаза и просияла ласковой улыбкой.

– Ваша светлость!

– Надеюсь, я не помешал, – не без иронии проговорил он.

– Вовсе нет. – Она протянула ему руку, словно принцесса, одаривающая его своей милостью.

Он покорно подошел к ней, взял ее руку и запечатлел поцелуй на кончиках тонких пальцев. Фиолетово-синие глаза просияли, когда она приветствовала его, и, если он не ошибся, эта молодая красавица куртизанка явно покраснела.

– А я гадала, придете вы сегодня или нет, – смущенно произнесла она.

Он тихонько рассмеялся:

– Вы в этом сомневались?

Она улыбнулась и покраснела еще сильнее. Они смотрели друг на друга, очарованные, и молчали. Его сердце замерло.

– Что это вы читаете? – спросил он, чтобы не поддаться искушению схватить ее в объятия и зацеловать до бесчувствия.

– «Куотерли ревю».

– Вот как? – Удивленный тем, что это не какой-то глупый готический роман, он положил руку на спинку кушетки и наклонился к Бел, чтобы посмотреть, какой именно выпуск она читает. Он уловил нежный, чистый запах, исходящий от нее, неповторимую смесь розовых бутонов, сладкого миндаля и жасмина. Запах ударил ему в голову.

– Я только что прочла весьма интересную статью под заглавием «Призыв к всеобщему международному уничтожению рабства». Автор ее – герцог Хоуксклиф. Вы слышали о таком?

Хоук зарделся от неожиданности.

– Скучный тип, не так ли? – хмыкнул он смущенно.

– О, напротив! Я нахожу, что эти эссе написаны профессионалом. Ваша аргументация логична, стиль убедителен, и осмелюсь сказать… ваши сочинения пронизаны страстностью, которая производит неизгладимое впечатление на читателя. Интересно только, не пугает ли это ваших коллег-тори.

– Почему вы так говорите? – удивленно спросил он.

– Некоторые ваши взгляды близки к взглядам вигов. Он смотрел на нее, удивленный и негодующий. В конце концов, она всего лишь женщина! Что она может знать о политике?

– Вот как? – снисходительно протянул он.

– Конечно. – Она взяла сложенный экземпляр «Эдинбург ревю», который лежал перед ней на столе. – Вам было бы приятно познакомиться с другом Харриет, мистером Генри Брумом. Я читаю журналы обеих партий, и ваши мнения кое в чем очень схожи.

Хоук удивленно поднял брови. Он никак не мог решить, оскорблен ли он, потрясен или ему просто забавно, что его так непринужденно сравнивают с его самым главным политическим противником и судией.

Мисс Гамильтон с невинным видом повернулась к нему.

– О, так вы уже знакомы с мистером Брумом, ваша светлость?

– Э-э-э… мы встречались.

С крайне озабоченным видом она отложила «Эдинбург ревю» и пробежала глазами «Куотерли ревю».

– Еще я читала ваше эссе «Наказание должно соответствовать преступлению». Ваши идеи о реформе пенитенциарной системы вдохновляют. Я не притворяюсь, что мне понятны все оттенки, но я уважаю того, кто понимает, что хорошо, а что плохо. Таких очень мало, – добавила она величественно.

Стараясь скрыть смущение и несколько обескураженный ее рассуждениями, Хоук взял у нее журнал.

– Полноте, мисс Гамильтон, сегодняшний день слишком хорош, чтобы сидеть в четырех стенах и читать скучные политические статьи.

Его приглашение вызвало довольный блеск в ее глазах. Она вскочила и пошла за шалью, шляпкой и зонтиком от солнца.

Оставшись один в гостиной, Хоук никак не мог перестать улыбаться. Шумно вздохнув, он опустил голову и провел рукой по волосам, пытаясь обрести равновесие. Ей-богу, он не ожидал, что она так же умна, как и красива.

Вскоре она вернулась, готовая выйти на улицу. Они быстро спустились по скрипучей лестнице и вышли на яркое солнце.

Он усадил ее в экипаж, а сам сел на место кучера. Уильям вскарабкался на запятки. Взяв в руки вожжи, Хоук ловко хлестнул по спинам своих чистокровных гнедых, и карета быстро покатила по улице.

Доехав до Гайд-парка, они обнаружили, что Ринг заполнен всадниками и открытыми экипажами; был разгар сезона, и знать выехала на воскресную прогулку.

Хоук сразу заметил взгляды, направленные на них. При виде Белинды молодые люди разевали рты, а матроны поглядывали на него негодующе, но это было только начало. Он знал, что слухи распространятся быстро и скоро все узнают, в том числе и Долф, что его видели сопровождающим в поездке по городу куртизанку – предмет всеобщих вожделений на сегодняшний день.

Пока же он задавался вопросом, как себя чувствует его прекрасная спутница, когда они проезжали мимо светских дам, которые бросали на нее презрительные взгляды, или, что еще хуже, когда они встречали мужчин, еще вчера вечером выказывавших ей безграничное уважение, а сейчас, оказавшись в компании своих жен и детей, делающих вид, что не узнают ее – что ее просто не существует. От подобного лицемерия в нем с яростной силой вспыхнул инстинкт защитника.

Он видел, что его красавица огорчена, потому что она смотрела прямо перед собой застывшим взглядом – таким же он был у нее вчера во время разговора с Долфом. Хоук помрачнел. Куртизанка она или нет, но он никому не позволит так с ней обращаться.

Он свернул к Большой западной аллее там, где Гайд-парк переходит в Кенсингтон-гарденз, и не останавливался до тех пор, пока экипаж не увез их подальше от враждебных и завистливых взглядов.

Подъехав к Лонг-Уотер, он остановил лошадей и, повернувшись к мисс Гамильтон, обнаружил, что она вопросительно смотрит на него.

– Я подумал, что, может, вы захотите немного погулять по берегу, – улыбнулся он.

Она кивнула, явно испытывая облегчение, что ее увезли оттуда, где благовоспитанная публика всячески выказывала ей свое неодобрение.

Они оставили экипаж на грума и двинулись по усыпанной гравием дорожке вдоль пруда. Он шагал, заложив руки за спину, и поглядывал на молодую женщину, которая шла рядом с ним, скрестив руки на груди и стянув на узких плечах шаль из прозрачного голубого шелка.

– Кажется, ваш грум вполне надежен, хотя и очень молод, – заметила она, неловко пытаясь нарушить затянувшееся молчание.

– Поверите ли, что раньше он был трубочистом? – отозвался Хоук, радуясь, что она начала разговор. – Несколько лет назад хозяин послал его чистить камины в Найт-Хаусе, и моя кухарка нашла его в обмороке на полу в кухне. Мы поняли, что мальчик истощен от голода. Кухарка и миссис Лаверти – моя домоправительница – оставили его у себя и выходили. Когда он поправился, они сделали его мальчиком при кухне, но вскоре оказалось, что он любит лошадей, и мы перевели его в конюшню. Уверен, через несколько лет он станет главным кучером.

– Какое чудесное, доброе дело! – восхитилась она. Он опустил голову, смущенный ее похвалой.

– Это все миссис Лаверти. Кстати, я бы хотел, чтобы вы называли меня Робертом.

Она повернулась к нему:

– Хорошо.

Они остановились за густой стеной деревьев, и она робко улыбнулась.

– Боюсь, после нашей поездки по Гайд-парку авторитет «Олмэкса» пошатнется.

– Подумаешь! – фыркнул он, вспомнив о скучных кадрилях, которые покорно танцевал с чопорными барышнями на выданье – дочерьми его коллег. На одной из них он, наверное, женится в течение года.

От этой мысли ему стало тошно.

Скорее всего дело закончится тем, что он женится на немой дочери Коддфелла – больше из жалости или благородства, чем из нежных чувств, которых он, кстати, к ней не испытывает. Насколько он мог судить, леди Джульет – славный, послушный ребенок. Ему казалось, что он должен сделать это потому, что никто больше не женится на хорошенькой бедняжке из-за ее физических недостатков.

– Однажды я чуть не побывала в «Олмэксе», когда мне было семнадцать лет, – заметила мисс Гамильтон со вздохом и просунула руку ему под локоть, предлагая идти дальше.

– И что же? Вы не пошли?

– Моя мать умерла незадолго до моего первого выезда…

– Прошу прощения.

– Ничего страшного. – Она задумчиво улыбнулась. – Конечно, я была в трауре и никуда не могла выезжать.

– Нужно было это сделать – это укрепило бы ваш дух.

– Вы полагаете, сейчас меня туда пустят? – спросила она с иронической улыбкой.

– Ну-ну, дорогая моя. – Он похлопал ее по руке, лежащей на сгибе его локтя. – Вы не много потеряли. Кормят в этом клубе ужасно, пунш разводят водой, общество скучное, паркет в зале для танцев покоробился, и вообще там скука смертная. И кстати, не разрешат играть в «двадцать одно» на поцелуи.

– Ну что же, я ничуть не жалею, что дорога мне туда заказана. – И, весело рассмеявшись, она сжала его руку и придвинулась к нему с доверительным видом. – Скажите мне, Роберт, где такая ходячая добродетель, как вы, научилась целоваться? – Она лукаво посмотрела на него из-под ресниц.

– Есть места, – хитро прищурился он.

– О, вот как?! – Она дернула его за рукав. – Выкладывайте же, Хоуксклиф!

Он засмеялся:

– Никогда в жизни я не стану рассказывать о своих поцелуях.

– Ах, ну бросьте, мне вы можете рассказать!

– Ладно, – сдался он и наклонился к ней, таинственно понизив голос. – Если хотите знать, когда-то я был знаком с одной леди. Вдовой.

– Веселой вдовой?

– Очень веселой, – усмехнулся он. – Я был моложе, чем вы теперь. Я был болен от любви два-три года, – буркнул он с внезапным отвращением. – Даже просил ее стать моей женой.

– Вот как? А что же вдова?

– Она мне отказала. – Он пожал плечами.

– Отказать герцогу Хоуксклифу! Потрясающе! Почему же она это сделала?

– Она уже исполнила свой долг – произвела на свет наследников, – небрежно бросил он. – У нее было состояние, и ей совершенно не хотелось снова вступать в брак, ни со мной, ни с кем-либо еще. Господи, как она была мне нужна! Но ей хотелось только свободы и независимости.

– В этом нет ничего дурного, если женщина может ее добиться.

– Ну, этой леди пришлось пожалеть о своем выборе, можете мне поверить.

Она с интересом посмотрела на него.

– Приползла к вам на коленях, не так ли? Веселая вдова перестала веселиться, когда веселье кончилось?

– Можно сказать и так.

– И вы ее оттолкнули? Вышвырнули на улицу? Он иронически улыбнулся, глядя на дорожку.

– Я даю людям только один шанс, дорогая. Я обычно нетерпим к слабостям окружающих и не прощаю глупости. Конечно, это мой недостаток, но за нехватку милосердия я расплатился тем, что выработал для себя еще более высокие стандарты, чем те, по которым меряю остальных. А теперь, думаю, обо мне достаточно, – заявил он, беря ее за руку. – Я хочу, чтобы вы рассказали о себе.

– Что вам угодно знать? Он посмотрел ей в глаза:

– Все.

– Особенно рассказывать нечего. Родилась в Келмскоте, Оксфордшир, третьего сентября 1791 года. Владею французским, немного латынью. Образование: посредственно играю на фортепьяно, рисовать не умею. Люблю историю и кошек.

– Кошек? А собак?

– Признаюсь, немного их опасаюсь. Особенно крупных.

– Хм… у меня их шесть. Мастифы и ньюфаундленды. Каждая из них весит больше, чем вы.

Она содрогнулась.

– Расскажите что-нибудь еще.

– Например?

Он взял ее за плечи и посмотрел ей прямо в глаза.

– Что происходит между вами и Брекинриджем?

Она вздрогнула и настороженно посмотрела на него.

– Долф Брекинридж – осел, – заявила Бел в конце концов. – Вот и все, что я могу сказать на эту тему. – И она отвернулась, делая вид, что смотрит на воду.

– Неужели я вижу перед собой обманщицу?

– Не говорите глупостей, – проворчала она.

– И все же?

Она презрительно фыркнула:

– Долф отравлял мне жизнь последние десять месяцев. Вы видели, как он держался со мной вчера. Я знаю, вы видели.

– Да, но я не был уверен, стал ли свидетелем любовной ссоры или чего-то другого.

– Любовной ссоры? – Она с отвращением сморщила носик. – Ах, да я скорее поцелую жабу! Давайте не будем об этом говорить. Одна мысль о Долфе портит мне настроение…

– Видите ли, я намерен завоевать вас, так что будьте любезны рассказать мне все, – произнес он с нарочитой властностью.

– А Харриет говорит, что таких, как я, вы презираете…

Он поднес ее руку к губам и галантно поцеловал.

– Я так же не могу устоять перед настоящей красотой, как и другие мужчины, – ловко польстил он.

– Вы всегда знаете, что сказать?

– Как правило.

Она вздохнула:

– Ну ладно, только учтите, что я делаю вас своим доверенным лицом.

– Я никогда не разглашу того, что вы мне доверите.

– Я познакомилась с Долфом прошлой осенью на балу у Ханта. Мне вовсе не хотелось с ним знакомиться, так как я заметила, что он весь вечер простоял у стены и насмехался над нами, провинциалами, но он решил, что я достойна быть приглашенной на танец. Он знал одного из наших соседей и попросил его познакомить нас, поэтому я никак не могла уклониться. Мне хватило трех секунд, чтобы понять, насколько это неприятный и несносный человек. Однако сэр Долф, к несчастью, увлекся мной и уже на следующий день начал меня преследовать. Когда он понял, что я совершенно серьезно отвергаю его авансы, он начал вести себя со мной отвратительно.

– А именно? – Хоук нахмурился.

– Он сделал так, что моего отца бросили во Флитскую тюрьму. С этого все и началось.

Хоук остановился и удивленно уставился на нее:

– Как ему это удалось?

– Понимаете, мой папа – страстный коллекционер. Он собирает иллюстрированные манускрипты. Если бы вы знали его, вы бы его поняли. Все, кто знает моего отца, любят его. Даже те, кому мы были должны, никогда не были к нему особенно строги. Кредиторы приходили за своими деньгами, а он тащил их в библиотеку и показывал очередной манускрипт, купленный на деньги, предназначенные для уплаты долга. И вот появился Долф и, запугав лавочников, заставил их потребовать от отца выплаты долгов. Он обещал присылать им заказы от его лондонских друзей, если они насядут на моего отца. И папа вскоре оказался во «Флите». Он и теперь там – а я здесь.

– А вы здесь? Что это значит? Она грустно улыбнулась:

– Вы ведь понимаете, что это значит, Роберт.

– Господи, мисс Гамильтон, кто же ваш отец?

– Джентльмен…

– Джентльмен? Он покупает старинные книги, а его дочери приходится продавать свое тело, чтобы не умереть с голоду, – и вы называете его джентльменом?

– Не оскорбляйте моего отца, сэр! У меня больше никого нет, – рассердилась она.

Хоук был крайне недоволен. Он явно задел ее за живое, поскольку она, не удержавшись, продолжила:

– Отец не виноват, что я решила стать тем, что я есть. Это вина Долфа, который отнял у нас все. Как вы смеете смотреть на меня свысока?! У меня не было выбора.

– А что думает ваш отец о том, что вы стали шлюхой, чтобы спасти его шкуру?

– Папа ничего об этом не знает.

– Вам не кажется, что он когда-нибудь узнает об этом?

– Мой отец не знает даже о том, какой сейчас век! – воскликнула она, вскидывая руки. Потом сокрушенно вздохнула и отвернулась.

Хоук с трудом сдерживался.

– Вы хотите сказать, что вашего отца нельзя было убедить расстаться с его драгоценными книгами даже для того, чтобы спасти вас обоих?

– У него больше нет манускриптов. Он подарил их Бодлиановской библиотеке.

– В жизни не слышал о подобной бессмыслице! – возмутился Хоук. Его охватила такая ярость, что он больше не считал нужным сдерживаться. – Прошу прощения, но ваш отец просто глупец! Это именно та разновидность бездумной, безответственной глупости, которую я презираю…

Она в негодовании раскрыла рот; глаза ее вспыхнули огнем.

– Прогулка окончена. – Она повернулась и пошла прочь, но не туда, где ждал его экипаж.

– Куда вы?

– Домой, – буркнула она не оборачиваясь.

– Вы не хотите, чтобы я вас довез до дому, мисс Гамильтон?

– Я ничего от вас не хочу! – Она быстро зашагала по улице.

Хоук бросился за ней:

– Мисс Гамильтон! Мисс Гамильтон!

Она посмотрела на него так равнодушно и надменно, что у него от изумления отвисла челюсть. «Господи, да эта девчонка меня с ума сведет», – подумал он восхищенно.

– Мисс Гамильтон, простите меня. Пожалуйста! Мне присуща некоторая самоуверенность. Тут уж ничего не поделаешь.

Она вздернула подбородок с обиженным и чопорным видом.

Теперь, когда выяснилось, что у нее тоже есть причины презирать Долфа, Хоук решил, что пора переходить к делу.

– Понимаете, мне нужно поговорить с вами. Наедине.

Она сложила руки на груди и недоверчиво посмотрела на него, сомневаясь, что его интересуют только разговоры.

– О чем?

– Я все объясню, но не здесь.

– Ах, ваша светлость, не говорите, что вы хотите стать моим покровителем и предоставить свои капиталы в мое распоряжение.

Эта дерзость привела его в негодование.

– Мисс Гамильтон, – ответил он со всей чопорностью, на какую был способен, – сама Венера не смогла бы принудить меня к этому. Я не настолько глуп, хотя вы, вероятно, самое лучшее воплощение этой богини, какое когда-либо видел Лондон.

– Прекрасно сказано, дорогой, но, думаю, нам не о чем говорить – ни наедине, ни как-либо еще. Всего хорошего.

И она пошла вперед.

– Белинда!

– Прошу вас, не отнимайте у меня время. Вы же знаете, что я должна зарабатывать себе на жизнь.

– Выслушайте же меня, разбойница вы этакая! – кричал он, торопясь за ней по дорожке. – Я не могу предоставить свои средства в ваше полное распоряжение, ведь я отвечаю за них перед своей семьей. Может, вы играете в карты или воровка – откуда мне знать? И потом… – Он схватил ее за руку и встал перед ней, не давая пройти.

Она сердито взглянула на него.

– Что «потом», невыносимый пуританин?

– Пуританин, да? Поцеловать вас еще раз, чтобы вы вспомнили, какой я пуританин?

Он осторожно притянул ее к себе, невольно улыбаясь.

– Не смейте!

– Тогда не обзывайтесь.

– Вы сами начали.

Она посмотрела ему в глаза, и их захлестнуло взаимное тяготение душ и сердец, действующее вопреки их воле и рассудку.

– Я предлагаю вам нечто лучшее, чем капитал, – прошептал он, обвивая руками ее стройную талию и ощущая ее гибкое прекрасное тело сквозь тонкий муслин. Он радовался, что она не противится его прикосновениям, но, хотя Бел и позволила их, она все еще смотрела на него, вызывающе вздернув подбородок.

– Что именно?

– Месть.

Она замерла, настороженно глядя на него.

– Вы имеете в виду Долфа?

– Заинтересовались?

– Пожалуй.

– Не пойти ли нам куда-нибудь поболтать, мисс Гамильтон?

Все так же настороженно глядя на него, она позволила довести себя до экипажа. По дороге к дому Харриет он надеялся только на то, что их общий враг не ждет их там.