Текст книги "Сотня цветов. Японская драма о сыне, матери и ускользающей во времени памяти"

5

– Это же как надо ушами хлопать! По-твоему, это простительно? – выходя из конференц-зала, надрывал голос начальник Осава.

Его глаза были налиты кровью. Он опять утром был не в духе. Деловые ужины с представителями телекомпаний и продакшн-студий часто затягивались до глубокой ночи, поэтому на совещаниях, что проходили в первой половине дня, он всегда заводился на пустом месте.

Идущая следом Танабэ тут же твердо заявила:

– Но послушайте, дело же не в том, что я что-то прослушала или забыла.

В черной расклешенной юбке и подчеркивающем фигуру свитере с высоким воротником, на лакированных каблуках и с собранными объемной резинкой волнистыми каштановыми волосами, она выделялась женской ухоженностью на фоне других сотрудников компании, которые ходили исключительно в худи и джинсах.

– Не нужны мне твои отговорки! – резко бросил Осава, даже не обернувшись.

– Но меня даже не было на том совещании, где это обсуждалось.

– А на кой черт, по-твоему, ведутся протоколы?! Читать надо было!

– Простите, это моя вина. Я должен был сразу сообщить обо всем Танабэ, – встрял в диалог Идзуми. Он и не хотел бы впутываться в это дело, но не влезь он сейчас – обмусоливанию этому не было бы конца.

– Касай, нечего выгораживать подчиненных. Только раз прояви лояльность – они тут же решат, что им теперь все будет с рук сходить.

Идзуми почувствовал, что дальнейшие аргументы в защиту будут иметь вопреки здравому смыслу неблагоприятные последствия, а потому решил молчать в тряпочку.

Дело в том, что случилась накладка с группой MUSIC, которую компания только недавно выцепила из среды инди-музыкантов и которой за подписание договора была отпущена значительная сумма стимулирующих выплат.

Для продвижения этих исполнителей была запущена грандиозная пиар-кампания их дебютной – первой выпущенной при сотрудничестве с лейблом – песни. Группа привлекла внимание Комиямы, хорошего знакомого Идзуми и просто сценариста с большой буквы. Вместе им, – конечно, не без заслуги рекламной кампании, – удалось добиться того, что песня была закреплена в качестве основного саундтрека к сериалу. В это же время Танабэ, которая была не в курсе происходившего параллельно процесса, пыталась подступиться к одной крупной кинокомпании, откуда в результате пришло предложение о приобретении авторских прав на использование этой же музыки в одном рождественском фильме. «В кинокомпании мне сообщили, что они находятся в поиске оригинальной молодежной песни, я предложила рассмотреть творчество MUSIC, и было принято решение взять дебютную песню в фильм!» – победоносно объявила Танабэ, когда совещание уже шло к концу. Все присутствующие остолбенели.

– Танабэ, немедленно принеси извинения кинокомпании.

Начальник хотел поставить девушку на место, но она сразу нашлась, что ответить, а ее глаза по-прежнему твердили: «Я в этом не виновата».

– Кинокомпании я уже обо всем написала, ответ от них тоже пришел.

– И что они написали?

– Что хотят обсудить все с вами: мол, позовите ваше начальство!

– Сама эту кашу заварила – сама ее и расхлебывай! Хватит уже на моей шее висеть!

В конце коридора распахнулась дверь, из которой потянулась цепочка девушек с болтающимися на шее полотенцами. Разносившийся секунду назад рев Осавы сменился перекличкой спокойных голосов, поочередно желавших начальнику и сотрудникам доброго утра. По покрытым потом ненакрашенным личикам и не сказать было, что эти девушки собирают на свои концерты стадионы поклонников.

– В этой речке утром рано утонули два барана… – едва различимо пробормотал стоявший до этого безмолвно Нагаи, недавно устроившийся сотрудник. Его голова была украшена шапкой бини с логотипом какого-то скейтерского бренда, а тело тонуло в худи оверсайз. Он вытащил из кармана-кенгуру телефон и залип в нем.

– Я попробую поговорить с Комиямой-сан, – выдвинул Идзуми предложение за неимением других. – И с продюсером фильма свяжусь.

– Другое дело, – лаконично выразил одобрение Нагаи, уставившись в экран телефона.

«Этот Нагаи… Интересно, как продвигается его работа по клипу. Говорят, пришедшая смета не укладывается в наш бюджет. Подобранный им клипмейкер создает шедевры, но не обращает никакого внимания на то, сколько средств это требует. Съемки должны начаться на следующей неделе, а Нагаи даже не вынес на обсуждение вопрос, как теперь втиснуться в бюджет. И как он планирует разбираться с этим?» Невозможно было не возмутиться при виде беспечно отпускавшего сейчас комментарии Нагаи.

– Как думаешь, вывернемся?

– Пока судить не могу, но если у них выход не придется на то же время, что и у фильма, то, может, они не будут возражать против совпадения саундтрека.

– Ну если удастся провернуть так, что песня попадет и в фильм, и в сериал, то это, конечно, будет здорово.

– Попробовать можно.

– Тогда оставляю это на тебя, – выдохнул Осава и отпустил свою коронную фразочку: – Жду от тебя хороших новостей.

Осава всегда был таким: всю грязную работу скидывал на подчиненных, а сам являлся на все готовенькое.

Он не отличался амбициозностью, но зато и больших проблем никому не доставлял – вот спокойно и продвигался по карьерной лестнице. Танидзири, когда еще работал здесь, частенько подмечал: «В этой компании выживает инертный».

– Простите, что так вышло. – Танабэ склонила голову в раскаянии. – На переговоры я пойду с вами. Когда планируете?

– Ну чем раньше, тем лучше. Я еще уточню, получится ли у них выделить для нас время, но пока рассчитываю сходить завтра. У тебя получится? Суббота как-никак.

– Я смогу.

– Хорошо, тогда на связи.

– Спасибо вам. – Танабэ улыбнулась и снова поклонилась. Затем накинула на плечо брендовую сумочку, которая явно стоила больших денег, и скрылась в лифте.

Идзуми обещал, что на выходных приедет к маме, но теперь визит придется отложить. Вдруг перед глазами встала картина – мама размеренно покачивается на качелях под покровом зимнего неба. «Что же с ней происходит?»

– Идзуми, прости меня, старую, память совсем подводить стала. И точно: ты же мне говорил, как же так… – сказала Юрико сыну тем же вечером, как только они вышли из ресторана. – Сначала даже думала, что вы меня пригласили, чтобы сказать, будет мальчик или девочка…

Идзуми хотел съездить с мамой в больницу на обследование, но теперь он на себя повесил не терпевшую отлагательств работу. Вот всегда так: постоянно появляется что-то, что заставляет откладывать на потом заботу о близких.

* * *

– Ну прекрати… Не сейчас! Если ты хочешь отругать меня, то сделай это лучше в постели! – прозвучал искаженный голос Нагаи, претендующий на женский. Он – по-прежнему не выпускавший телефон – застал Идзуми в туалете и пристроился к соседнему писсуару. Справляя нужду, одной рукой Нагаи ловко набирал кому-то сообщение.

– Только не говори, что ты тоже уже в курсе!

– Смеешься? Уж полгода как. А то и больше. Тили-тили-тесто, жених и невеста!

– Я только на днях узнал…

– Ну вы и тормоз, конечно, – усмехнулся Нагаи, сунул телефон в карман и направился к раковине. – Такое разве что слепой не заметит.

– Какие все внимательные друг к другу…

– Да нет, это просто вы непроницательны. Отпуск эта парочка брала на одно время, со всех мероприятий они всегда уходили вместе – как тут не заметишь! Им надо было бы получше маскироваться.

– Ну, может, и так… – не стал спорить Идзуми.

Он тоже подошел к раковине, и в этот момент из соседнего – женского – туалета послышались задорные возгласы. Звуки были настолько чарующие, что сложно было поверить в то, что эти голоса могли по-официальному сухо чеканить приветствия несколько минут назад.

– Как же это напрягает!

– Что именно?

– Делать вид, что ничего не знаешь. Это тоже утомляет так-то. Еще знаете: то, что к Осаве-сан всегда подлизывались – оно естественно, так теперь по понятным причинам заискивают и перед Танабэ-сан. А всем добропорядочным – закрывай глаза на это. Создается впечатление, что единственный, кто еще ничего не понял, – сами эти любовнички. Взять сегодняшнюю сцену с перебранкой – какой фарс! – разговорился Нагаи, поправляя перед зеркалом кепку. В зале для совещаний он был тише воды ниже травы, но стоило ему оказаться в стенах какой-нибудь забегаловки или туалета, он тут же давал волю языку. Но и то больше походило на монолог с самим собой: Нагаи говорил в никуда, и сложно было догадаться, к кому он обращается.

– Ну это достаточно любезно со стороны окружающих, не показывать виду, – заметил Идзуми. Он надавил на помпу дозатора, и устройство выдало порцию густой пены, добытой из жидкого мыла самим механизмом.

– Никакая это не любезность – издевательство. Гиены – исподтишка сидят наблюдают, чтоб потом дружно собраться и все косточки перемыть. Удовольствие им это доставляет! Не понимаю я таких людей.

Идзуми всмотрелся в выражавшее теперь глубокую серьезность лицо Нагаи, и ему вспомнились лучезарные – теперь, впрочем, казавшиеся напускными – улыбки коллег, их переглядки, сопровождавшие каждый происходивший на рабочем месте диалог начальника и Танабэ. Идзуми охватило чувство, что он уже где-то наблюдал все это. «Точно!» Точно так же окружающие смотрели на маму тогда.

Внезапный механический вой вывел Идзуми из раздумий. Это Нагаи опустил руки в сушилку.

– Ну я пошел, – попрощался Нагаи. Он достал на ходу телефон и, зафиксировав на экране свой взгляд, вышел из туалета.

Оказавшись теперь в одиночестве, Идзуми снова уловил девичьи голоса. Отскакивавший от кафельных стен звук становился настолько высоким, что больше походил на пронзительный вопль.

* * *

За поворотом открылся песчаный пляж. На побережье гудела толпа людей, которые вываливались туда из торгового центра. Видимо, где-то неподалеку еще проходил аниме-фестиваль: в электричке колыхались локоны разноцветных париков смирной группы косплееров, ехавших, вцепившись в поручни. Пластиковые сиденья в вагоне были донельзя узкими: Идзуми чувствовал себя так, будто катается на детском паровозике.

Утром, когда он признался Каори, что сегодня отлучится по работе, жена ответила тяжелым вздохом.

– Ты так дооткладываешься… – холодно заметила она, не отводя взгляда от телевизора.

– Ну а что мне остается? Представь, какой там скандал будет, – оправдывался Идзуми, чувствуя при этом свою вину в том, что сообщил о смене планов в последний момент.

После этих слов Каори выключила телевизор и поднялась с дивана.

– Как чужие завалы разбирать – ты тут как тут! А о маме твоей кто позаботится? Тебя не волнует? И не надо прикрываться работой. Это твой собственный выбор, – выдала Каори на одном дыхании и поставила точку хлопком двери, немедленно удалившись в спальню.

* * *

– И все-таки вы так добры, – послышался сбоку сладкий женский голос.

Танабэ, которая, как виделось боковым зрением, в изумрудном блокноте накидывала список дел, на самом деле смотрела на Идзуми. Ее глаза были ровного светло-серого оттенка. На улице еще стояла покалывающая прохлада, а девушка уже была в одной тонкой кофточке с вырезом до груди и укороченной юбке-карандаш. Белизна открытой шеи пленяла случайный взгляд. На ней, словно на полотне, поблескивало лишь розовое золото ожерелья.

– О, ты для заметок еще используешь бумажный блокнот? – Идзуми, словно и не было никакого комплимента в его сторону, заговорил про записную книжку, в которой он нашел убежище для своего взгляда.

– Да. Вы же вроде тоже?

В их отделе Идзуми и Танабэ были единственными, кто все еще отдавал предпочтение бумаге. Коллеги не раз просили их перейти на онлайн-календарь, чтобы было удобнее координировать графики, но эти двое так и не смогли отказаться от отживающего свой век носителя.

– Мне как-то, ну, боязно доверять компьютеру или там онлайн-сервисам свои планы или мысли. На душе от этого не по себе.

– Полностью вас понимаю. Недавно где-то обронила телефон, так, когда заметила, что его нет, я просто застыла от страха, – описывая произошедшее, Танабэ вцепилась пальцами в изумрудную обложку блокнота. – Стала носиться в поисках телефона-автомата, а их сейчас и не найти почти нигде. Ладно, все-таки один попался, думаю: сейчас кому-нибудь позвоню – и тут же понимаю: ни одного номера – ни телефона родителей, ни друзей, ни коллег – не помню! Какой это был ужас! Я телефон купила уже лет десять назад и всю информацию за этот период оставляла на его попечение.

Послышалась череда камерных щелчков: косплееры решили устроить фотосессию в вагоне. Не групповую – нет: каждый крутился перед фронталкой своего телефона.

– Ну, с другой стороны, у облачных хранилищ тоже есть свои преимущества: никогда ничего не пропадет, да и обмениваться информацией удобно.

– Даже не знаю… Не возникало как-то желания с кем-то обмениваться информацией. Да и оттого, что в интернете все остается навсегда, еще страшнее. Есть же такие вещи, которые хотелось бы вычеркнуть из памяти… – Танабэ ушла в себя, но тут же вынырнула обратно и продолжила, глядя на Идзуми: – Хотя… Если бы я не была настолько консервативной, возможно, такой накладки с песней не случилось бы.

– Не кори себя! Я тоже хорош: как можно было тебе не сообщить!

– В любом случае мне очень жаль, что добавила вам лишних проблем, – снова пустилась в извинения Танабэ. Она склонила голову, и послышался тонкий аромат жасмина. Духи? Или, может быть, шампунь? Да… Танабэ с головы до пят в дамском всеоружии.

– Ах да, что сказала кинокомпания?

– Сказали, что они не возражают, если релиз будет в разное время.

– Комияма-сан передал, что у них тоже вроде никто не выразил протест. Осталось с продюсерами договориться.

– Вот и славно, – ответила улыбкой спутница.

Теперь Идзуми не мог отвести взгляда от розовых, отливающих глянцем губ. По поезду прокатилась мелодия, извещающая о прибытии на станцию, и косплееры строем покинули вагон. Теперь их место заняли пары из учеников – с виду младшеклассников – и их родителей.

В набитом вагоне Идзуми почувствовал, какие мягкие бедра у его спутницы.

– А вы давно в браке?

– Года два как, – отрезал Идзуми, не шелохнувшись.

Поезд мчался по метромосту на автопилоте: в кабинке машиниста стояло пустое кресло.

– Одновременно быть в рабочих и личных отношениях – это, наверное, нелегко?

– Поначалу нам как раз сыграло на руку то, что мы уже хорошо знали друг друга. Да и вообще это достаточно сильно сближает. Но из-за того, что даже дома речь нет-нет да и заходит о работе, иногда кажется, что не продохнуть.

– Да? Мне кажется, в этом есть что-то привлекательное… – задумалась Танабэ и вполголоса добавила: – Как вам повезло с Каори!

«А вам с Осавой как живется?» – хотел было поинтересоваться Идзуми, но вовремя одернул себя. В голове вновь раздался вопль начальника: «Хватит уже на моей шее висеть!» Интересно, всерьез ли он говорил это?

Тишину нарушил повисший у уха шепот:

– А пока вы с Каори только встречались, про вас на работе никто не знал?

По выражению лица Идзуми было видно, что он не совсем понял вопрос, и Танабэ уточнила:

– Вы же, наверное, выбирались на свидания… Может, вместе уходили с работы… Никто ничего не заподозрил?

– Мы особо и не скрывали, что встречаемся, но, как потом оказалось, никто и не подозревал: когда мы сообщили о свадьбе, все в осадок выпали.

– Вот это да! А если – допустим – это просто вы́ не догадались, а на самом деле все притворялись, что ничего не замечают? – лукаво улыбнулась Танабэ.

– Пусть так – не все ли равно? – ответил Идзуми, пряча неловкость за встречной улыбкой.

Из уст тех сотрудников, что узнали про предстоящую свадьбу, Идзуми слышал возгласы удивления: «Каори?! Замуж?! За Идзуми? Да быть не может!» Каори представлялась всем убежденной карьеристкой, ее образ никак не вязался с такими понятиями, как «любовь» и «брак».

Никто и представить себе не мог, что она вступит в отношения с коллегой. Идзуми не отпускало ощущение, что он нашел своего человека, с того самого момента, когда пять лет назад в ресторанчике он признался Каори, что у него нет отца.

То, с каким спокойствием девушка приняла этот факт, вселило в него уверенность, что им удастся создать полноценную семью. Но причина, по которой Каори выбрала его, для Идзуми до сих пор была покрыта тайной.

Внезапно и неистово в руках завибрировал телефон. На экране высветился незнакомый номер. Неизвестность входящего не обещала ничего хорошего, но Идзуми, скрипя зубами, поднял трубку.

– Добрый день! Касай Идзуми, верно?

– Да… А вы что-то хотели?

– Вы приходитесь сыном Касай Юрико-сан, так?

– Все верно, – собеседник, который не торопился объяснять, что случилось, стал выводить Идзуми из себя. – С мамой что-то случилось?

– Юрико-сан сейчас находится у нас.

– Да вы скажите, у кого у вас?

– В полиции.

«В полиции». Когда прозвучала эта фраза, затихло все вокруг. Только где-то вдалеке глухо раздавался стук трясущегося поезда. Идзуми, односложно отвечая на вопросы служителя закона, разглядывал то – как раз открывшееся за окном – место, куда он со спутницей сейчас направлялся. Господствовавшее на искусственном острове Токийского залива здание штаб-квартиры телевизионной компании можно было легко спутать с исполинским инопланетным кораблем.

* * *

В прихожей встречало буйство красок. По всему полу была разбросана обувь: балетки, кроссовки, сандалии…

– Ой, прости, что тут так, – сразу спохватилась Юрико и нагнулась, чтобы прибраться.

Прихожая была слишком маленькой, поэтому Идзуми с мамой всегда раньше строго соблюдали правило «разулся – сразу поставь в тумбочку».

– Ты, небось, проголодался. Я сейчас приготовлю что-нибудь.

Юрико скользнула на кухню и спряталась за дверцей холодильника. Заходившее солнце, проникая сквозь окно в гостиной, подсвечивало почтенного возраста рояль. Мама всегда тщательно следила за тем, чтобы инструмент был хорошо настроен и блестел как новый; но сейчас на нем безобразно расположился толстый слой пыли. Некогда живые цветы стояли, засохнув, на обеденном столе, в вазе, где вода уже приобрела мутный коричневатый оттенок. И только постиранное белье было аккуратно сложено на диванчике.

– Мам, не нужно, я только чай. Я на станции чем-нибудь перекушу по пути.

Идзуми сорвался в полицейское отделение сразу с того искусственного острова – у него не было возможности пообедать. Но сейчас кусок не лез в горло.

– Не выдумывай! Я быстренько, так что просто подожди немного.

Мама – оттого ли, что долго просидела в полицейском отделении, – выглядела уставшей, но, похоже, ее удерживала у плиты твердая убежденность в том, что она обязана это делать.

– Давай я помогу.

Идзуми примостился рядом: ему было страшно наблюдать, как мама одна стоит у включенной газовой плиты. Взгляд его упал на раковину. Там отмачивалась пригоревшая кастрюля. Сколько же эта посудина натерпелась: ладно бы просто дно, но ведь черные наросты доходили до самой ручки. Сетку на углу раковины оттягивал скопившийся мусор, который напоминал о себе, испуская аромат тухлой рыбы. С рисоваркой по-прежнему соседствовали три буханки. Идзуми взял самую дальнюю и обнаружил, что на обратной стороне ее уже вовсю росла плесень. Не извлекая хлеб из пакета, он тут же опустил его в мусорное ведро. Затем открыл холодильник: кетчуп и майонез, каждого по две упаковки, все открытые.

* * *

Выпрыгнув из поезда, Идзуми полетел к районному отделению полиции маминого городка. Юрико, согнувшись в позу эмбриона, сидела на алюминиевом складном стуле. По другую сторону стола расположился мужчина средних лет в форме.

Он всматривался в лицо Юрико, когда в сопровождении молодого служащего вошел Идзуми.

– Вы сын? – уточнил полицейский и приглашающим жестом указал на стул, стоявший около Юрико.

– Мама, что стряслось? – спросил Идзуми. В его голосе, как он ни старался, прорезались нотки упрека.

Юрико молчала и продолжала сидеть, склонив голову. Возле нее стоял белый пластиковый пакет из супермаркета, находившегося возле станции.

– Да вы не переживайте: пострадавшая сторона сказала, что не будет раздувать дело, – произнес с довольной улыбкой полицейский так, словно мысленно похлопал Идзуми по плечу, и принялся с полным равнодушием заполнять протокол – ему, наверное, к такому не привыкать.

По кабинету, настолько крохотному, что, казалось, там нечем было даже дышать, отчетливо разносились почти неуловимые обычно звуки: было слышно, как по бумаге скользит шарик ручки, как отбивает ритм секундная стрелка часов…

– Мама в итоге расплатилась за покупки? – скороговоркой – от напряжения – обратился Идзуми к полицейскому. – Мама, ты тоже давай не молчи! Скажи же, что произошло!

Юрико так и не нарушила своего молчания, и повествование начал полицейский. Он говорил неторопливо, вполголоса, будто бы стараясь умерить пыл Идзуми:

– Ваша матушка имела при себе денежные средства и оплатила компенсационные. По словам сотрудников магазина, она бродила там около двух часов, и они, посчитав такое поведение странным, стали наблюдать за ней. Поэтому когда ваша матушка с помидорами, яйцами, майонезом и парочкой других товаров, оказавшихся в ее сумке, направилась к выходу, минуя кассы, ее сразу остановили. Но было сразу понятно, что она не специально! Ваша матушка там убивалась, не понимая, как такое могло случиться. Вот они нас и вызвали.

После того как еще парочка формальных документов была заполнена и подписана, Идзуми и Юрико отпустили.

– Матушка, вы в следующий раз внимательнее! – пожелал Юрико на прощание добродушный полицейский.

Юрико, по-видимому, так до конца и не вышедшая из шокового состояния, снова не разомкнула уста – ответила благодарным поклоном.

Полицейский подгадал момент и, как только Юрико переступила порог отделения, придержал Идзуми и тихо произнес:

– Простите, что лезу не в свое дело, но вам, возможно, стоило бы сходить с мамой в больницу.

* * *

Пока Идзуми возился в раковине, мама колдовала со сковородой. Взбитые яйца тонким слоем растекались по квадратной форме, схватывались и – уже палочками – заворачивались.

– На сегодня хватит одного омлета. Больше ничего не надо, – уточнил меню Идзуми.

– Идзуми, все готово! – заключила Юрико, выкладывая на тарелку тамагояки. Яичный рулет пыхтел теплым паром.

– Ох, у меня аж слюнки потекли!

Донесшийся приятный запах вернул ему аппетит. Идзуми плюхнулся за стол, располовинил омлет и отложил часть маме. Юрико заливала зеленый чай водой из вскипевшего чайника.

– Ну что ж ты палочками! Давай я тебе ножом на кусочки порежу!

– Вкус-то от этого не меняется! – отказался от помощи Идзуми и засунул очередную порцию в рот. Только из сковородки, рулет был еще слишком горячим: чтобы его уже можно было жевать, приходилось вертеть кусочек во рту. Яйцо таяло, отдавая сладкий привкус.

Омлет тамагояки был неотъемлемой частью обеденного набора, который вручала мама Идзуми, когда он с классом выезжал на какие-нибудь соревнования или экскурсии. Этот яичный рулет шел в качестве гарнира, но сладкий вкус делал его почти десертом, за что мальчику он и нравился так сильно. Когда Идзуми учился уже в старших классах, Юрико предприняла попытку чуть изменить рацион сына, заменив «детский» омлет на «солидный» – дасимаки-тамаго, для приготовления которого с яйцами она смешивала бульон на тунце кацуо. Это блюдо было маминой гордостью, но Идзуми постоянно вздыхал по своему любимому – сладкому, так что пришлось вернуть меню в исходное состояние. С того момента Юрико больше с омлетом не экспериментировала, благодаря чему он до сих пор хранил тот вкус детства.

– Как же было вкусно! – выдохнул Идзуми, который буквально за несколько мгновений смел все с тарелки.

– Я рада, – улыбнулась сытому сыну Юрико.

Тамагояки матери был точно таким же сладким и нежным, как всегда…

– Мама, давай на следующей неделе сходим в больницу?

Идзуми все время спрашивал себя: что такого в этом вопросе, что его так страшно произнести? И не мог найти ни одного объяснения своей пагубной нерешительности. Сейчас он приказал себе: «Не накручивай!» – и смог наконец задать его.

– Да, конечно, давай сходим, – кивнула Юрико.

Она взяла столовые приборы. Разрезала на две части рулет, который Идзуми отполовинил для матери, и больший кусок переложила обратно на тарелку сына.