Текст книги "Уходили из дома. Дневник хиппи"

20 июня, суббота

Неожиданно обнаружилось, что в полвосьмого поезд прибывает на конечную, в Адлер, а в Сочи мы приехали в три часа ночи. И вот стою я на платформе, глаза продрать не могу, смотрю сквозь щелки вслед уезжающему поезду и думаю: «А что помешало вам, Геннадий, взять билет сразу до Хосты?»

Блин, как из ночного Сочи добраться до Хосты? Только пешком. Другие варианты не подходят – электричка в семь, автобус в шесть, такси немедленно, но 100 рублей. До выезда из Большого Сочи меня милостиво, помигивая желтым маячком, подвезла поливальная машина.

Двадцать километров для бешеной собаки типа меня не дорога, а развлечение. Тем более за глупость собственную нужно понести хоть какое-нибудь наказание.

На выходе из города рядом притормозила тачка, оттуда высунулся полудурок и заорал:

– Девушка, вас подвезти? Поехали с нами, будет весело и приятно!

– Поехали, – обернулся я и оскалил зубы.

– Ёпта, это же мужик! – испуганно крикнул кто-то в салоне, и машина тут же газанула.

Легко отделался, могли и накостылять. От греха завязал волосы в хвост.

Три часа бодрого марша по обочине, два десятка пропетых песен Гребенщикова, Науменко и Чигракова, и вот Хоста, родная моя, здравствуй! Никого на улицах пока нет, только редкие озабоченные здоровьем бегуны. Все знакомое, родное. Полуразвалившиеся аттракционы, шашлычная. Невесть откуда взявшиеся кооперативные ларьки в несметных количествах. Вяло текущая речка Хостинка, навесные мосты…

Пока шел по Хосте, сорвал три розы. В шесть уже сидел у рынка и ждал цветочниц. Купил еще десять. Радостный, с гномом и цветами поперся на Ялтинскую, 18. И дверь сразу открыли. Поздравил.

Не ждал меня, конечно, никто. Здесь оказался отец – которого я, кстати, тоже не ждал – с женой Еленой Ивановной. Отлично, вместе веселее.

Праздничная трапеза была великолепна! Особенно все понравилось оголодавшему скитальцу, то есть мне. Все эти оливье, разносолы, котлетки, курочка! Запотевшая водочка в хрустальной рюмке.

Вечером, пьяные, пошли гулять, покатались на аттракционах, на машинках электрических. Представляю, как это выглядело со стороны – мы с отцом, два долговязых идиота, на маленьких детских машинках.

21 июня, воскресенье

Утром легкая головная боль и ощущение конкретного недосыпа. Перекусив, мы собрались и отправились на Слетную поляну на речке Малая Хостинка. Без бабушки, конечно.

Как оказалось, это недалеко от тех мест, где мы с Ренаткой успешно падали с горы в прошлом году.

Забавная тогда история вышла.

…Позвонила мне в апреле, на Пасху, Ренатка и говорит:

– Ринго, прощай. Я поехала на Кавказ.

– Дура, что ль, – говорю политически подкованный я. – Там же эскалация военного конфликта в Абхазии. Война, проще говоря!

– Фигня, – отвечает, – война, главное – маневры! Прорвусь как-нибудь. Уж больно в горы хочется. Поеду стопом, там на месте разберусь.

На все разумные доводы о том, что ее на трассе одну убьют и изнасилуют, а если нет, то на войне уж стопудово, Рената отвечала односложно: «Прорвемся». Тут-то и стал ясен смысл ее пасхального звонка. Рената искала компаньона, и этим компаньоном, даже против своей воли, был я. Отпустить небольшого ребенка, каковым и являлась авантюристка Рената, одну я, естественно, не мог. Внутренний голос тут же привел доводы, что можно еще заехать в Харьков и поискать там сгинувшую Катю Кулябко – Котенка Гав. С Катькой была вообще темная история. Она пропала. Жила-была – и пропала. Так как мы хорошо дружили, мне звонили в истерике ее мать, отец, Немет, еще какие-то люди, но я решительно не знал, куда она могла запропаститься. Разведка доложила, что в последние дни Катейку видели с косматым чудовищем из Харькова по имени Солидол. Я нарыл на тусовке под видом поиска вписки его адрес. Накануне отъезда мне позвонил какой-то человек, который представился Феликсом и, расспросив, как дела, стал выпытывать, где Катя. Я не сразу понял, что это за тип, и только спустя какое-то время узнал, что это был нанятый Катькиными родичами частный детектив. Но так как ни одного Феликса, кроме скрипача Лахути, я не знал, типа этого отправил подальше. А сам думал, как бы вытащить Катьку из Харькова, где она предается разврату с Солидолом, в чем я ни на секунду не сомневался.

Полночи я долбил по правой руке ложкой и вскоре приобрел довольно-таки внушительный синяк. Утром мы с Ренаткой сходили в Пироговку в травмпункт, но справку о моей безусловной нетрудоспособности мне выдать отказались. Пришлось уезжать с перспективой вылететь из училища за прогулы и практически нерабочей кистью руки. Мама, которой я позвонил и заявил, что уезжаю на Кавказ, расплакалась и сказала, чтоб домой я даже не возвращался. Ренаткина затея грозила обернуться для меня серьезным жизненным крахом.

По трассе мы мигом, уже к ночи, долетели до Харькова. Проехались в метро до проспекта Гагарина, без труда нашли улицу Кирова, а там и квартиру Солидола. Дверь открыла Котенок Гав.

Ночью, под Pink Floyd, эти бездушные сволочи занимались любовью, резонно предполагая, что мы с Ренаткой парочка, но ведь это было не так! Все происходило в одной комнате, и мучились мы, лежа на полу, страшно. Я даже в какой-то момент малодушно предложил Ренатке заняться тем же самым, потому как невыносимо.

– Я бы с радостью, – грустно ответила Ренатка. – Но дело в том, что я еще… ну…

Учитывая, что Ренатке тогда было лет пятнадцать, ничего удивительного.

С тех пор при звуках этой музыки мы еще долго вздрагивали и говорили хором: «Ненавижу “Пинк Флойд”!»

Долгие переговоры с Катей, потом с ее родителями, потом снова с Катей привели к позитивному результату. Она к тому времени задолбалась сидеть в голодном Харькове, а ее зажиточная мама уже готова была принять дочь в дом даже с неприятным довеском в виде Солидола.

После того как спасательную миссию по возвращению рыжей бестии в лоно семьи мы выполнили, я робко поинтересовался, не пропало ли у Ренаты желание ехать на Кавказ. Не пропало. И мы поехали дальше. Проезжая Ростов-на-Дону, из окна «КамАЗа» мы увидели бронетранспортеры. Ренату это зрелище сломило, и она согласилась на войну не ездить. А узнав, что у меня в Хосте бабушка, согласилась остановиться у нее, сходить погулять в горы и поехать назад в Москву.

Бабушка, не видевшая меня года три, даже не узнала сначала. Потом решила, что мы с подружкой сбежали из дома и вскоре у нее будут внуки. А потом Рената с перепугу помыла голову моим кремом для бритья и, с превеликим трудом этот крем смыв, с интересом слушала бабушкины рассуждения о коммунистической морали, падении нравов нынешней молодежи и предателе Горбачеве.

Утром мы, попрощавшись, пошли в горы. Так как из ближайших гор мне хорошо знакома была только Самшитовая роща, которая казалась мне этакой карманной горой, мы туда и пошли. Ну в самом деле, не на Красную же Поляну переться? К тому же эту гору я выдал Ренате за один из высочайших кавказских хребтов и вести ее старался наиболее трудными путями, минуя официально проложенные асфальтовые дорожки.

Гуляли мы долго, вдумчиво осматривали древние стволы самшита, а когда я робко намекнул, что пора бы и на вокзал, случилась буря. Рената сказала, что это не гора, а говно, и так как я ее фактически обманул, мы должны провести с ней ночь на соседней горе. Пришлось скрепя сердце подчиниться. И мы начали спуск. Прямо там, где стояли, и начали спускаться. То, что сверху казалось несложным, на деле оказалось непреодолимым. Несколько раз мы застревали, подумывали о том, как бы позвать на помощь. Пару раз падали, хватаясь за хрупкие стволы самшита, которые с треском ломались под тяжестью даже наших тщедушных тел.

Но спустились с грехом пополам. Переправились через горную речку и полезли вверх, на соседнюю гору. Подниматься всегда проще, но не по осыпающемуся склону, который достался нам! К ночи доползли до вершины, если верхнюю точку этих гор вообще можно называть вершинами. Силы там и иссякли. Набрали мы дров, разожгли костер. И вот тут-то и выяснилось самое неприятное. Оказалось, что ночи в Краснодарском крае в апреле не то чтобы не очень теплые. Они невыносимо холодные! А у нас нет ни одеял, ничего, кроме одежды, на нас надетой! Почуяв легкую добычу, в кустах забегали животные, судя по звукам, большие и страшные. Неподалеку завыли шакалы и заухали совы. Стуча зубами то ли от ужаса, то ли от холода, мы съежились у костра. Я – проклиная Ренатку, Ренатка – проклиная себя. Периодически мне приходилось идти за новой порцией дров, что не так-то просто, когда нет фонарика.

В общем, как только забрезжил рассвет, промерзшие мы вышли на дорогу, которая оказалась всего метрах в ста от нашей стоянки, и добрались до поселка, а там и до вокзала. К бабушке идти не позволил банальный стыд за свое идиотское поведение.

Испытание так на нас подействовало, что мы купили билеты прямо до Ростова-на-Дону и бухнулись спать. Проснувшись, мы обнаружили внимательно изучавших нас армян. В общем-то дружелюбные, через час после знакомства они стали предлагать мне деньги. Я даже не сразу понял, за что. За Ренатку! Естественно, я отказывался! Признаться, когда цена дошла до двух тысяч рублей, я на секунду засомневался – ведь ровнехонько две штуки стоили тогда новенькие барабаны «Амати». Ренатка с неподдельным ужасом на лице наблюдала за собственной продажей с верхней полки. Отстали армяне внезапно. Я начал понимать, что шутка затянулась, стал сердиться и гнуть двумя пальцами пробки из-под пива. Это отчего-то сильно потрясло армян, и они отстали.

Вот такая произошла тогда история. Жалко, что я не вел дневник в прошлом году. Год был, как и этот, безумно интересным!

Место нашей тогдашней стоянки я тоже углядел, рассказал всю историю отцу. Он посмеялся, сказал, что в нескольких метрах от того места, где мы спускались с Самшитки, есть нормальная тропа. Идиоты! Хотя получилось в итоге очень увлекательно, теперь есть о чем вспомнить.

Пока шли, начался неприятный дождь. На речке никакой рыбой и не пахло, поэтому рыбалка, которая, собственно, и была нашей целью, прошла в стандартном ключе: мы закинули удочки, расстелили скатерть и принялись выпивать и закусывать. Даже дождь замечать перестали, хотя сидели мы непосредственно под ним и вымокли вскоре до нитки.

На обратном пути поймали машину, попросили подбросить. Азербайджанцы, громко смеясь, поинтересовались:

– А што нам за это будэт?

– А мы вам за это ничего не сделаем, – хором сказали мы.

Шутки шутками, но у них тут же сломалась машина, и уже никто никуда не поехал. А мы спокойно поймали другую, и нас довезли забесплатно почти до дома.

Весь оставшийся день лечились от возможной простуды и валялись на кроватях. Я читал «Москва – Петушки», все остальные спали.

22 июня, понедельник

День прошел никак. Погода наладилась, ходили на пляж. Отдыхали, отдыхали и еще раз отдыхали. Они от работы. А я от чего?

Гуляя по Хосте, вспоминал прекрасные детские годы…

Когда мне было года два, я был небольшим пухлым ангелом с платиновыми волосами. Гуляли мы с мамой по улочкам, а все встречные пускали сопли и говорили:

– Ой, какая прелестная девочка, как тебя зовут?

– Гена, – строго ответствовал я.

– Лена, какая волшебная девочка!

А я щеки надувал.

И вот ходил я, такой блондинкой, по славной Хосте, красивый, двухлетний, засмотрелся на птицу-ворону, да ка-а-ак шлепнусь. Разбил обе коленки, плачу сижу, а мамка на меня рявкает:

– Что ты орешь, мужчина же ты!

А я на это ей резонно возражаю:

– Какой же я мужчина, если меня все тут Леной называют?!

Доводил мать с детства.

А когда мне стукнуло лет восемь, в Хосту стали привозить мою двоюродную сестру Оксану Плахотину. Будучи чуть младше, Оксана была и чуть непосредственнее более серьезного меня и вечно пыталась выпендриться. Например, однажды она придумала, что мы с ней вежливые, и мы начали здороваться со всеми прохожими. Прохожие поначалу относились к нам благосклонно, приговаривали: «Ах, какие приятные дети, сразу видно, что столичные», но на третий день все-таки начали шарахаться. Мне тоже эта дурацкая игра порядком поднадоела, но убедить сестру прекратить ее никак не удавалось. И тогда я сказал Оксане, что все люди с красными лицами – алкоголики, буйнопомешанные и разговаривать с ними опасно. А учитывая, что ровно половина населения Хосты действительно алкоголики с красными рожами, да плюс отдыхающие со сгоревшими, здороваться, по сути, стало не с кем.

23 июня, вторник

Втроем рванули утром в Сочи. Зашел в гости к Машель, на Курчатова, но дома ее, естественно, не оказалось. Она в Краснодаре, экзамены сдает.

Погуляли по городу, вина попили. Перекусили в баре с игривым названием «Петушок», выпил полтора литра пива. С собой купили чачи, на закуску орехов и черешни. В Хосте домой не пошел, решил еще погулять. Погулял, блин.

На пирсе попивающий пиво и курящий сигару блондин с длинными волосами не понравился двум проходящим мимо патрульным.

– Откуда? – сразу перешли они к делу.

– Из Москвы.

– Отдыхаешь?

– Да, к бабушке приехал.

– Документы покажи.

– Дома, у бабушки.

– Поехали…

В отделении обыскали, забрали всю скудную наличность и даже бычок сигары. Поделив деньги и чертыхнувшись, патрульные ушли, а я остался с дежурным.

– Что я натворил-то? – озадачивал я вопросами дежурного. Ответ был оригинальным:

– Щас что-нибудь тебе придумаем, не переживай.

Придумать могли что угодно. Приключение начало мне надоедать, и я принялся уговаривать вялых милиционеров дать мне позвонить бабушке:

– Бабушка волнуется, можно хоть предупредить?

Разрешили.

Бабушка отнеслась к моему задержанию крайне серьезно, и уже через полчаса я услышал шум.

– Сержант, где мой внук? – раздался голос бабушки.

– Я лейтенант!

– Уже нет, – тоном, не терпящим возражений, сказала бабушка.

Нина Дорофеевна Авраменко вошла во всей красе. В парадном мундире, с подполковничьими погонами, орденами и медалями, она разметала все отделение своей харизмой.

– Нина Дорофеевна, я же не знал, что он ваш внук! – пытался промямлить что-то дежурный.

– За что задержан?!

– Ни за что, документов нет.

– Документы есть. Они у меня дома. Еще вопросы есть?

– Никак нет! – выдавил посеревший лейтенант.

– Геночка, не трогали они тебя? – Бабушка на мгновение из подполковника превратилась в человека.

– Не, не били. Но вопрос есть у меня. Двадцать пять рублей.

Лейтенант спешно пошарил по карманам.

Я забрал, не поморщившись, тридцать.

– Извините, сдачи нету.

– Вас подвезти, может? – опомнился лейтенант.

– Сами дойдем. Бардак! – резюмировала бабушка.

И мы вышли с моей героической орденоносной бабушкой, которая называла Брежнева Лёнечкой после совместной службы на Малой земле, через добрые руки которой прошла вся малолетняя шпана Сочи, которая чуть было не вышла замуж за одного из гэкачепистов и всю жизнь любила моего деда-прокурора, которого я никогда не видел…

24 июня, среда

Через два месяца мне стукнет девятнадцать. Интересно, где я буду в этот день? Надеюсь, что на Мангупе. Приглашу людей, отпразднуем эту знаменательную дату как следует.

Утром пошли на пляж. Валялись до трех, в карты играли от нечего делать.

Вспомнили с отцом, как однажды, я еще маленький был, мы попали на этом пляже в шторм. Пригрелись на солнце, заснули. Просыпаемся от сильных брызг и ветра, глядь, а на море внезапно разыгрался сильнейший шторм. Берег там узкий, всего метров шесть, на бетонную насыпь не залезешь, бежать некуда – в обе стороны метров на пятьсот та же картина. Я радуюсь, мне весело – волны, прикольно. Отец бледный – что делать, не знает. Посадил меня в самый угол, к волнорезу, подкатил огромный валун. Держись, мол, изо всех сил. Вещи тоже все под камни засунул. Ух, как нас накрыло! Мне волны казались с пятиэтажный дом; не исключено, что они такими и были. Каждая третья волна с грохотом разбивалась о бетон, больно била по телу водой и галькой, заливала в нос. Нас болтало и крутило, но на камне мы удержались. Слава богу, шторм вскоре немного стих, и мы, раскопав одежду, короткими перебежками переместились в безопасное место.

Скучно становится. Ничего, скоро в Киев, за Львенком. Позвонил ей в Брест, договорились встретиться 2 июля в 14.00 на Крещатике, у «Макдоналдса».

Может, выехать пораньше, заскочить в Рыбачку, со Светкой повисеть пару дней? Не, не стоит, пожалуй. Нельзя возвращаться туда, где было хорошо, если не хочешь остаться там навсегда. А навсегда не хочу.

Что со Львенком получится, вообще не понятно. У меня к ней никаких чувств, кроме дружеских, а вот она, по-моему, какие-то иллюзии питает. Мне даже как-то неловко, хотя по большому счету плевать. По крайней мере, пока.

25 июня, четверг

Отец весь день дрых, на пляж я ходил один. Вечером вышли с ним погулять, выпили в кафешке, да и всё. Купил билет на поезд до Киева на 30-е. Придется у кого-то вписываться. Хоть бы там были Машка, Зойка, Ася, Женя, Леший, Анджей.

Соскучился по всем.

Вечером пошел прогуляться и нечаянно познакомился с девушкой. Зовут Катя, симпатичная, только рыжая. Говорит, что из Воронежа, отдыхает в санатории «Мыс Видный». Это тот, что высоко на горе, прямо над морем. Посидели в кафе, выпили вина, съели мороженого – прямо пионерская программа. На резонное предложение подняться к ней в санаторий ответила отмазкой, что там родители, и увлекла на безлюдный уже пляж.

Вечером отец, выпытав, где я шлялся, и выспросив подробности, припечатал: врет – местная. Запал на завтрашнее свидание отчего-то немедленно угас. Наверное, это неправильно.

26 июня, пятница

Ходили с отцом на мыс Видный нырять за рапанами. Под водой красиво, хотя, конечно, с Симеизом не сравнить. Там на валунах такие водоросли произрастают, такие рыбы плавают! Нашел четырех рапанов: один большой, три маленькие. Большого отпустил – на фиг он нужен, – маленьких же отложил. На фенечки сгодятся.

Днем поспал немного и отправился гулять в Самшитку. В ларьке купил маленькую бутылку «смирновки», сигарет. Посижу, думаю, посмотрю, где мы там с Ренаткой лазили. Пока поднимался по дороге, выпил больше половины, хорошо стало. Иду по роще, улыбаюсь. Слышу, сверху шорох какой-то и верещание. Поднял голову, а там… обезьяна. Сидит и смотрит на меня. Ну, думаю, суки, я ларек запомнил, в котором водку брал, – если не ослепну, вернусь, и хана им. Отвернулся, пошел дальше. Слышу, сверху снова шум. Глянул, а там еще две макаки. Резвятся, скачут. Хлебнул я еще из горлышка, закусил шоколадкой и убежал, не оглядываясь.

Сел на том месте, где мы с Ренаткой спуск начали, сижу, втыкаю. Сунул в зубы сигарету, повернулся неловко и вдруг как полечу! Лечу, ударяюсь о стволы благородного, занесенного в Красную книгу самшита, пытаюсь вцепиться в камни, пружиню на лианах, матерюсь страшно. Упал на живот. Лежу и думаю: блин, болит все, наверняка переломал кости и сдохну сейчас, кабздец мне. Во рту сигарета пережеванная горчит. Попробовал пошевелить ногами. Получилось. Потом руками – тоже удалось. Привстал, похлопал себя: вроде цел, только перецарапался и перемазался весь. В нагрудном кармане обнаружил огромную опухоль, которая при более тщательном изучении оказалась недопитой водкой. Хорошо еще, что бутылка пластиковая, не разбилась. Доковылял до речки Хостинки, разделся, лег в ледяную воду, помылся. Протер царапины водкой, допил остатки, покурил. Жизнь снова наладилась. Эх, мы в прошлом году полдня спускались, а сегодня я за пять секунд долетел! Самшитка… Some shit!

Отец со вздохом поинтересовался, кто это меня так и надо ли звонить знакомым бандитам. Я коротко, чтоб паники не было, сказал полуправду: споткнулся, мол, на Самшитке. Про обезьян говорить не стал. Схожу в ларек, куплю их расчудесной галлюциногенной водки побольше. Думаю, они туда циклодол добавляют.

27 июня, суббота

Спал плохо. Все болит, да еще и бабушка храпит, как танк, застрявший в окопе. Бужу ее, прошу лечь на бок, она соглашается, но остается в том же положении и снова начинает храпеть. Или спорить начинает, говорит, что она вообще не спит и, соответственно, не храпит.

Сегодня лень было идти на наш далекий дикий пляж, и мы пошли на ближайший, «Голубая волна». Голубых там особо не заметили, но пляж все равно дерьмовый.

В газете вычитал, что из питомника сбежали несколько обезьян. Черт, а я в ларьке уже две бутылки впрок купил.

28 июня, воскресенье

Сегодня ездили в Сочи к знакомой Елены Ивановны, пили вино, закусывали черешней. Потом погуляли, еще погуляли и снова два раза погуляли. Не могу я больше здесь! Надо было валить еще пару дней назад. Совсем отупел тут, Чейза вон вчера читал, какое-то безумие по телику смотрю. Лучше бы в Рыбачке или в Киеве посидел!

– Мы тут в детстве лазили в соседний двор и таскали мушмулу, – сказал отец. – Пошли покажу, где. У Любки лучшая мушмула в Хосте.

Пьяные, вооружившись бутылкой водки и смелостью, мы перелезли через номинальный заборчик и вспрыгнули на дерево. Мушмула не очень-то и манила, но приключение кровь будоражило. Единственное, чего не учел папа, это того, что вес его с детства вырос, причем, надо сказать, многократно. Дерево не перенесло позора и подло подломилось. Мой сук, хоть я и поменьше, меня тоже не вынес, и я рухнул рядом. Из окна донеслись истошные вопли, видимо, той самой, но постаревшей Любки. Папа застыл ящерицей на земле, потом неожиданно схватил половину дерева и, воровато озираясь, побежал в сторону нашего дома. Я подобрал свою ветку и потрусил за ним. Это была самая вкусная в мире мушмула, поедаемая счастливыми нами на втором этаже подъезда сталинского дома моей бабушки.