Текст книги "Mens Rea в уголовном праве Соединенных Штатов Америки"

Опираясь на работы Мэттью Хэйла и Уильяма Блэкстоуна, можно сделать, на первый взгляд, вывод, что теоретическим обоснованием максимы ignorantia juris для доктрины рассматриваемого времени служит презумпция всеобщего знания уголовного законодательства. Но, как представляется, данная презумпция являет собой лишь внешнее, формально-юридическое обоснование нерелевантности error juris, в то время как истинное, сущностное залегает более глубоко.

В доказательство этого тезиса обратимся к социальной характеристике деяний, признающихся преступлениями и, в частности, являвшихся таковыми в английском праве XVII–XVIII вв.

Исходные посылки здесь следующие. Любое преступление причиняет вред личности, обществу или государству, т. е., в конечном счёте, социуму в целом. Говоря в общем, деяние, признающееся преступлением, a priori презюмируется наносящим вред, что и оправдывает единственно применение уголовно-правовых санкций, причём опровержение такой презумпции означает потерю уголовным законодательством своего базиса, своей моральной обоснованности и социальной приемлемости. По своим внешним характеристикам этот вред разнится, заключаясь либо во вреде здоровью человека, либо в ущербе его имуществу, либо в оскорблении общественной нравственности и так далее. Разноплановость причиняемого преступлениями вреда предопределяет существование другой, не менее важной его характеристики, являющейся отчасти субъективной и заключающейся в очевидности вреда, его явности, могущей разниться от случая к случаю. Сосуществование обеих характеристик даёт основание для выделения в англо-американском уголовном праве двух категорий преступлений – mala in se и mala prohibita. He вдаваясь в теоретически дискуссионные вопросы об их различении (особенно спорные в настоящее время), суммировать применительно к рассматриваемой эпохе отличительные черты преступлений mala in se, имеющих значение в настоящий момент, можно так, что в эту категорию попадут преступления, сводящиеся к причинению такого вреда, который очевидно опасен, недопустим и неприемлем в обществе. Как следствие, совершающий преступление mala in se очевидно и неизбежно осознаёт либо в момент причинения вреда (если последнее намеренно), либо сразу же после того (если он действовал небрежно) социальную неприемлемость своего поведения. Последняя же, в свою очередь, обосновывает отрицательную оценку его личности и, что более важно, предопределяет моральную упречность настроя его ума.

Переходя теперь к английскому уголовному праву затронутого времени, можно увидеть, что деяния, которые в нём были уголовно наказуемы, являлись, исходя из морали той эпохи, если не исключительно, то уж во всяком случае в подавляющей своей массе преступлениями mala in se. Рассматриваемый с позиций общества совершающий их взрослый человек, обладающий достаточно здравым рассудком, не мог не осознавать их социальной опасности и неприемлемости и, следовательно, a priori действовал, с позиций общества, морально упречно, проявляя заслуживающий порицания настрой своего ума.

Для примера обратимся к известному делу Бароне,[341]341
  См.: Regina v. Barronet &Allain, Dears. 51, 169 Eng. Rep. 633 (Q.B. 1852). Хотя данное дело и выходит за временные рамки, условно поставленные для настоящей главы, в нём слишком ярко проявляется объективизация стандарта суждений о mens rea, чтобы им можно было пренебречь.


[Закрыть] француза по национальности, обвинённого вместе с несколькими сотоварищами-французами в том, что будучи секундантами на дуэли, происшедшей в Виндзоре, близ Лондона, они соучаствовали тем самым в тяжком убийстве одного из дуэлянтов, Курне, тоже француза: сколь бы обоснованными ни были их представления о том, что дуэли, практиковавшиеся в то время на их родине, во Франции, и считавшиеся правомерными постольку, поскольку они укладывались в рамки правил дуэлей и представлений о чести, не будут преследоваться в уголовном порядке как тяжкое убийство в Англии, они, с точки зрения английского общества, не могли не осознавать, что в плоскости социальных оценок in abstracto любое причинение смерти другому невиновному (в строго легальном смысле этого слова) человеку есть непохвальное деяние, хотя бы с личных позиций убийство на дуэли и представлялось им вынужденным поступком, направленным к восстановлению оскорблённой чести. Иными словами, знание о конечной порицаемости убийства невиновного человека можно в данном случае рассматривать как необходимую и достаточную основу к моральному осуждению поступка сообществом[342]342
  Любопытно, что в итоге, руководствуясь более чем мягким напутствием председательствовавшего судьи, лорда-главного судьи Кэмпбелла, присяжные признали подсудимых виновными всего лишь в простом убийстве; судом же они были приговорены к двухмесячному тюремному заключению, полностью отбытому ими к тому времени в рамках досудебного содержания под стражей.


[Закрыть].

Особенно важен здесь момент объективности, той самой пресловутой объективизации mens rea: исключительно обществом, представленным взглядами судей, присяжных и адвокатов, решается, что морально упречно, а что – нет; если оно считает, что действия обвиняемого заслуживают порицания, то оно осуждает его, или же, в противном случае, оправдывает. Возвращаясь к делу Бароне, в решении по нему нельзя не отметить объективизацию mens rea, неоднократно проскальзывающую в суждениях судей, оценивающих поступки дуэлянтов и секундантов с позиций именно и только англичан, но не французов.[343]343
  Ср.: «Эти два человека находятся в точно такой же ситуации, как если бы они были прирождёнными подданными нашего королевства (курсив мой. – Г.Е.), и в отправлении правосудия к ним оно будет таким же, каким оно было бы в отправлении к прирождённым подданным… Лица, что прибывают в нашу страну как в убежище, должны повиноваться законам страны и довольствоваться таким же положением, что и прирождённые подданные», Regina v. Barronet & Allain, Dears. 51, 169 Eng. Rep. 633, 635 (Q.B. 1852) (per Lord Campbell, C.J.); «Незнание закона в случае с урождённым жителем не может быть принято как извинение за преступление и не может в какой-либо большей мере быть отстаиваемо в пользу иностранца», Ibid., 169 Eng. Rep. at p. 636 (per Coleridge, J.).


[Закрыть] Иллюстрируя объективный подход, можно воспользоваться также примерами, приводимыми Уильямом Блэкстоуном: с точки зрения общества непорицаемо причинение смерти невиновному, ошибочно принятому за взломщика (error facti), но – всё с тех же самых позиций принятых стандартов сообщества– морально упречно убийство отлучённого от церкви или объявленного вне закона человека, хотя бы убийца и полагал ошибочно, что он имеет право совершить это (error juris).[344]344
  См.: Biackstone W. Commentaries… Volume IV. P. 27.


[Закрыть] К таковой моральной упречности мало что добавляется знанием либо же незнанием действующим уголовного закона, поскольку она, с позиций социума, предопределена очевидно опасным характером совершаемого деяния. Более того, в подавляющем большинстве ситуаций вопрос о таком знании не может даже возникнуть: тесная взаимосвязь деяний, признававшихся преступлениями в то время, с моральными воззрениями общества, при которой всякое преступление являлось очевидно аморальным поступком, а многие аморальные поступки – преступлениями соответственно, позволяла вполне обосновано сделать вывод о том, что человек, могущий различить дурное и хорошее в этическом плане, способен также различить запрещённое и разрешённое в юридическом плане. И, напротив, неспособность к последнему вызывала сомнение во вменяемости человека. Как справедливо отмечает Джордж П. Флетчер, «на ранних стадиях развития уголовного права, когда круг преступлений был ограничен насильственным и очевидно аморальным поведением, можно было предполагать, что правовые запреты известны каждому. И если кто-то не осознавал, что изнасилование или убийство – это преступление, то его могли посчитать душевнобольным, чтобы получить правдоподобное объяснение его поведению».[345]345
  Флетчер Дж., Наумов А.В. Указ. соч. С. 381.
  Отчасти совпадает с изложенной, однако является менее разработанной и набросанной лишь в общих чертах позиция Петера Бретта, согласно которой от совершения преступления человека удерживает сила этических взглядов сообщества, к коему он принадлежит; так что и его утверждение о том, что он вообще не знал о запрещённости поведения уголовным законом, и его ошибка относительно точных границ указанной запрещённости не имеют никакого значения, поскольку изначально «он не может сказать и не скажет, что «я не знал, что грабить– это дурно» (см.: Brett Р. Op. cit. Р. 195–196).
  Ср. также: Yochum M.D. The Death of a Maxim: Ignorance of Law is No Excuse (Killed by Money, Guns and a Little Sex) // St. John’s Journal of Legal Commentary. Jamaica (N.Y.), 1999. Vol. 13, № 3. P. 635–637; Turner J.W.C. The Mental Element… P. 201–202.


[Закрыть] Последний момент весьма важен, ибо от него ведёт своё начало данное теоретиками XVII–XVIII в. внешнее или формально-юридическое презумпционное обоснование максимы ignorantia juris: совершающий морально порицаемый поступок не может не знать (если он не невменяем и не дитя) о его уголовной наказуемости, поскольку предположительно всё, что морально упречно, то уголовно наказуемо.[346]346
  Cp.: «… Подавляющее большинство древних преступлений были malum in se и как таковые были неразрывно переплетены с моралью времени, т. е. убивать, красть и сжигать дом своего соседа было настолько же греховно, насколько и преступно (курсив мой. – Г.Е.). Зло, сопутствовавшее этим деяниям, являлось самоочевидным, поскольку всякий человек не согласился бы быть убитым, а равно утратить свою собственность в результате хищения или потерять дом в результате пожара», People V. Studifin, 132 Mise. 2d 326, 329 (N.Y. Sup. Ct. 1986).


[Закрыть]

Подводя итог изложенному, можно сказать, что фундаментальное основание максимы ignorantia juris в рассматриваемое время лежит в социально-этической концептуальной характеристике mens rea: лицо, совершающее преступление, не может оправдываться незнанием уголовного закона, которым наказывается конкретное поведение, поскольку такой поступок с позиций общества a priori порицаем, отражает морально упречный настрой ума человека, и это в своей совокупности позволяет сделать вывод о том, что он не мог не знать о его запрещённости.

Тяжкое убийство по правилу о фелонии (felony-murder) (иногда именуемое конструктивным тяжким убийством (constructive murder)[347]347
  Всё же если подходить точнее к этому моменту, то понятие «конструктивное тяжкое убийство» является в основе своей более общим по отношению к понятию
  «тяжкое убийство по правилу о фелонии», поскольку им охватывается не только последнее, но и упоминаемое далее тяжкое убийство при сопротивлении служителю правосудия. Однако весьма часто термин «конструктивное тяжкое убийство» используется как синоним тяжкого убийства по правилу о фелонии, хотя таковой подход распространён не столько в Соединённых Штатах, сколько в других странах семьи общего права, сохраняющих рассматриваемую разновидность тяжкого убийства (см., напр.: Regina v. Ng, [2002] VSC 561, [9] (per Teague, J.) (понятие «конструктивного тяжкого убийства» аналогично понятию «тяжкого убийства по правилу о фелонии»).
  При этом, отмечается в одном из рабочих документов по составлению австралийского Примерного уголовного кодекса, в связи ограничением действия старой доктрины предпочтительнее использовать термин «конструктивное тяжкое убийство», нежели чем «тяжкое убийство по правилу о фелонии», поскольку совершение не всех фелоний, повлекших смерть человека, даёт сегодня основание для применения рассматриваемой нормы (см.: Model Criminal Code. Chapter 5. Fatal Offences Against the Person: Discussion Paper. Barton, 1998. P. 61). Аналогичная точка зрения высказывается и в австралийской судебной практике, считающей понятие «конструктивное тяжкое убийство» более предпочтительным в силу того, что законодательством замещены нормы общего права, в рамках которых существовало тяжкое убийство по правилу о фелонии (см.: Regina v. Spathis & Patsalis, [2001] NSWCCA 476, [209] (perCarruthers, A.J.)).
  Исходя из сказанного, оговоримся, что в настоящем исследовании, если специально не означено иное, оба понятия будут условно использоваться как синонимы.


[Закрыть]) являет собой, пожалуй, один из самых поразительных уголовно-правовых институтов стран семьи общего права. Такие его нелицеприятные эпитеты, как «живое ископаемое»,[348]348
  Tison V. Arizona, 481 U.S. 137, 159 (1987) (Brennan, J., diss. op.).


[Закрыть] «аномалия в праве убийства»[349]349
  Note, Felony Murder: A Tort Law Reconceptualization // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1986. Vol. 99, № 8. P. 1919.


[Закрыть] и «легальная фикция»,[350]350
  State v. Harrison, 90 N.M. 439, 442 (1977).


[Закрыть] не имеющая «логического или практического базиса для существования в современном праве»,[351]351
  People v. Aaron, 409 Mich. 672, 689 (1980).


[Закрыть] «несовместимая с концепцией виновности»,[352]352
  Note, Felony Murder as a First Degree Offense: An Anachronism Retained // The Yale Law Journal. New Haven (Conn.), 1957. Vol. 66, № 3. P. 428.


[Закрыть] создающая проблемы своей «моральной тупостью»[353]353
  Givelber D. The New Law of Murder // Indiana Law Journal. Bloomington, 1994. Vol. 69, № 2. P. 385.


[Закрыть] и позволяющая осудить человека «на основе просто вероятности вины»,[354]354
  Roth N.E., Sundby S.E. The Felony-Murder Rule: A Doctrine at Constitutional Crossroads // Cornell Law Review. Ithaca (N.Y.), 1985. Vol. 70, № 3. P. 447.


[Закрыть] казалось бы, не оставляют ему никакого права на жизнь, однако он не только продолжает существовать, но и, более того, часто ревностно отстаивается и юристами-практиками, и теоретиками.

Прежде всего, постараемся предложить в самом первом приближении определение тяжкого убийства по правилу о фелонии. Представляется, что его можно сформулировать следующим образом: причинение смерти человеку per se образует тяжкое убийство (murder) безотносительно к mens rea, сопутствовавшей такому причинению смерти, если последняя причинно наступила вследствие намеренного (intentional) совершения либо покушения на совершение или бегства после намеренного совершения либо покушения на совершение другого преступления, являющегося фелонией (felony) (базисной, исходной фелонии).

Конструктивное тяжкое убийство получило широкое распространение в странах семьи общего права, куда оно пришло вместе с уголовным правом Англии. И если, к примеру, в Ирландской Республике этот институт был законодательно отменён в 1964 г.,[355]355
  См. подр.: Consultation Paper on Homicide: The Mental Element in Murder / LRC–CP 17 – 2001. Dublin: The Law Reform Commission, 2001. P. 7–9.


[Закрыть] а в Канаде нормы Уголовного кодекса 1892 г.,[356]356
  См.: Пересмотренные статуты Канады, глава С-46, 1985 г. (Revised Statutes of Canada, 1985, с. С-46).
  Из теоретических работ эпохи господства доктрины конструктивного тяжкого убийства см., напр.: Tremeear’s Annotated Criminal Code. P. 290–292.


[Закрыть] инкорпорировавшие его в статутное право, сравнительно недавно признаны Верховным Судом Канады неконституционными,[357]357
  См. подр. отдел второй § 2 главы VI.


[Закрыть] то в ряде штатов Австралии и в Новой Зеландии он (правда, кое-где сильно видоизменившись) существует и поныне.[358]358
  Нормы, образующие по своему содержанию тяжкое убийство по правилу о фелонии (с рядом ограничений) имеются в уголовном законодательстве Нового Южного Уэльса (ст. 18 Акта о преступлениях 1900 г., воспроизводящая в затронутом аспекте более ранние положения Акта об изменении уголовного права 1883 г.) и Южной Австралии (ст. 12А Акта о консолидации уголовного права 1935 г. в ред. 1994 г.). Судебная практика Нового Южного Уэльса рассматривает соответствующее установление как отражающее в статутной форме доктрину общего права (ср.: Regina v. Spathis & Patsalis, [2001] NSWCCA 476, [209] (per Carruthers, A.J.) («положения о «тяжком убийстве по правилу о фелонии» в ст. 18 (Акта о преступлениях 1900 г. – Г.Е.) замещают принципы общего права»)), а в Южной Австралии считается, что норма «общего права относительно тяжкого убийства по правилу о фелонии… отменена законом как следствие отмены концепций фелонии и мисдиминора (в 1994 г. – Г.Е.) и заменена более или менее эквивалентным положением», Regina v. R. & G., (1995) 63 S.A.S.R. 417, 420 (per King, C.J.).
  Виктория, законодательно отменив в 1981 г. старую норму общего права о тяжком убийстве по правилу о фелонии, одновременно в сущности восстановила последнее, но уже в более ограниченном виде. Ст. ЗА Акта о преступлениях 1958 г. в ред. 1981 г. предусматривает следующее: «(1) Лицо, которое ненамеренно причиняет смерть другому лицу актом насилия, совершённым в ходе или в способствование преступления, необходимые элементы которого включают насилие и за которое лицо при первом осуждении может в соответствии или в силу какого-либо установления
  В Куинсленде (ст. ст. 302.(1)(b)-(e), 302.(2)-(4) УК 1899 г.), Северной территории (ст. ст. 162.(1)(b)-(d), 162.(2)-(5) УК 1983 г.), Западной Австралии (ст. 279.(2)-(5) УК 1913 г.) и Тасмании (ст. 157.(1)(с) УК 1924 г.) формально нет института конструктивного тяжкого убийства, но, как сформулировал Высокий Суд Австралии применительно к УК Тасмании, «в условных терминах» восприняты нормы общего права (см.: Boughey V. The Queen, (1986) 161 C.L.R. 10, 35 (per Brennan, J.)).
  Содержательно последние воспроизводят родственную рассматриваемой доктрину общего права о тяжком убийстве по правилу о неотъемлемой опасности (inherently dangerous rule). Истоки её прослеживаются к Джеймсу Ф. Стифену, судье и крупнейшему теоретику в области уголовного права в викторианской Англии. Рассматривая ещё на заре своей научной деятельности тяжкое убийство по правилу о фелонии, он крайне отрицательно отнесся к нему, указав, что «правило, по которому всякое намерение учинить фелонию считается злоумышленностью, достаточною для полноты понятия мэрдера, подлежит строгой критике» (см.: Стифенm Дж. Ф. Указ. соч. С. 153). В попытке смягчить изначальную суровость конструктивного тяжкого убийства, элиминирующего всякий вопрос о mens rea в отношении смерти, наступившей в ходе учинения фелонии, Джеймс Ф. Стифен в ст. ст. 174(d), 175 проекта уголовного кодекса, подготовленного им в 1878–1879 гг. совместно с Бароном Блэкбурном и судьями Бэрри и Нашем, изложил нормы, ставшие впоследствии основой доктрины о тяжком убийстве по правилу о неотъемлемой опасности.
  Согласно данной доктрине в её самых общих чертах, тяжкое убийство образуется причинением смерти в ходе (а) совершения деяния, направленного к достижению неправомерной цели и ставящего в опасность жизнь человека, либо (б) совершения деяния (входящего в перечень специально поименованных преступлений), для цели учинения которого обвиняемый намеревался причинить тяжкий телесный вред другому человеку, использовать в отношении него усыпляющие препараты или преднамеренно остановить его дыхание. Соответственно, отсутствие намерения причинить смерть или отсутствие предвидения смерти (в ситуации (а)), а также отсутствие намерения причинить смерть или отсутствие знания об опасности действия для человеческой жизни (в ситуации (б)) не исключают ответственности за тяжкое убийство.
  Как судья, аналогичную попытку Джеймс Ф. Стифен предпринял в 1887 г., председательствуя в Центральном уголовном суде Лондона на известном процессе по обвинению Леона Серне и его соучастника. Серне поджёг свой дом, застрахованный на сумму, значительно превышавшую его стоимость. В результате пожара погибло двое детей обвиняемого, которым он был заботливым отцом и которых он, естественно, не хотел убивать. В соответствии с доктриной тяжкого убийства по правилу о фелонии в её классическом виде, Серне как совершивший фелонию поджога был, несомненно, виновен в тяжком убийстве, несмотря на то, что дети погибли совершенно случайно.
  Джеймс Ф. Стифен, инструктируя присяжных, подверг доктрину конструктивного тяжкого убийства резкой уничижительной критике, поставив под сомнение её юридическую силу как нормы английского права:
  «В силу дефиниции тяжкое убийство есть противоправное человекоубийство со злым предумышлением; и слова «злое предумышление» являются техническими… Одно из их значений заключается в убийстве другого лица деянием, учинённым с намерением совершить фелонию. Другое значение заключается в деянии, учинённом со знанием о том, что деяние вероятно причинит смерть некоему лицу… Если вы сочтёте, что один из или оба этих человека на скамье подсудимых убили этого мальчика либо деянием, совершённым с намерением учинить фелонию, т. е. поджогом дома с целью обмануть страховую компанию, либо поведением, которое, исходя из их знания, вероятно причинит смерть и, следовательно, является очевидно опасным само по себе, то в обоих этих случаях обвиняемые виновны в предумышленном тяжком убийстве в ясном значении этого слова. Я скажу пару слов об одной части этой дефиниции, поскольку ей присуща способность быть применённой слишком жестоко в определённых случаях и поскольку, хотя я и пользуюсь правом в том виде, в каком я нахожу его существующим, я весьма сильно сомневаюсь, не является ли дефиниция, которую я дал– хотя это и обычная дефиниция– отчасти слишком широкой… Возьмём… весьма древний пример (см.: Соке Е. The Third Part… Р. 56. – Г.Е.): было сформулировано, что если человек выстрелил в домашнюю птицу с намерением похитить её и случайно убил человека, то он должен рассматриваться как виновный в тяжком убийстве, поскольку деяние было совершено при учинении фелонии. Я, однако, весьма сильно сомневаюсь, является ли это в реальности нормой права либо же решил бы так дело Суд для рассмотрения резервированных дел короны.
  … По моему мнению, дефиниция права, которая объявляет тяжким убийством причинение смерти деянием в ходе совершения фелонии может и должна быть сужена, хотя на таковой части права в данном случае корона отстаивает позицию, что содеянное является тяжким убийством. Я полагаю, что вместо высказывания, по которому любое деяние, совершённое с намерением содеять фелонию и причиняющее смерть, образует тяжкое убийство, было бы обоснованнее сказать, что любое деяние, причинившее смерть и совершённое с целью содеяния фелонии, о котором известно, что оно опасно для жизни и вероятно само по себе причинит смерть, должно быть тяжким убийством (курсив мой. – Г.Е.)», Regina v. Seme & Goldfinch, 16 Сох С.С. 311, 312–313 (Cent. Crim. Ct. 1887) (per Stephen, J.).
  Такое резюме практически отменяло доктрину тяжкого убийства по правилу о фелонии в целом. Примечательно, что оба обвиняемых были оправданы, хотя всего лишь через месяц Серне всё-таки был осуждён за поджог своего дома, и, как совершенно справедливо отмечает Кортни С. Кенни, «если он был виновен в поджоге, он, с точки зрения юридической, был, несомненно, виновен и в тяжком убийстве» (см.: Кенни К. Указ. соч. С. 148). Однако в дальнейшем столь существенному видоизменению старой доктрины Джеймс Ф. Стифен отказался придать правополагающее значение, предпочтя использовать в своих знаменитых «Дигестах уголовного права» классическую формулу конструктивного тяжкого убийства (см.: Stephen J.F. A Digest of the Criminal Law (Indictable Offences). P. 211–214).
  Последнее обстоятельство, тем не менее, не помешало австралийским штатам, опиравшимся при кодификации своего уголовного законодательства в значительной мере на проект уголовного кодекса 1879 г., воспринять изложенную доктрину тяжкого убийства по правилу о неотъемлемой опасности, являющуюся, как отмечается в судебной практике, «реликтом старой нормы общего права о тяжком убийстве по правилу о фелонии», Regina v. Fitzgerald, [1999] QCA 109, [17] (per McPherson, J.A.).


[Закрыть] быть приговорено к уровню заключения 1 (пожизненному) или к заключению на срок 10 лет и более, должно подлежать осуждению за тяжкое убийство как если бы оно убило такое лицо намеренно. (2) Норма права, известная как норма о тяжком убийстве по правилу о фелонии (в силу которой лицо, ненамеренно причиняющее смерть другому актом насилия, совершённым в ходе или в способствование насильственной фелонии, должно подлежать осуждению за тяжкое убийство как если бы оно убило такое лицо намеренно), настоящим отменяется». Судебная практика Виктории воспринимает эту норму как «статутно изменённое тяжкое убийство по правилу о фелонии» (statutory modified felony murder) или тяжкое убийство «sui generis», Regina v. Ng, [2002] VSC 561, [13] (per Teague, J.).

Но, бесспорно, наиболее прочно тяжкое убийство по правилу о фелонии укоренилось на американской почве, где теоретические дискуссии, связанные с ним, не утихают и по сей день, находя своё отражение в законодательстве и судебной практике. Это обстоятельство и обусловило его выбор для целей настоящего исследования.

Корни конструктивного тяжкого убийства по правилу о фелонии лежат в позднем средневековье. Соответственно, как и относительно многих уголовно-правовых институтов, соотносимых в своих истоках с этим временем, дать исчерпывающе-точный ответ на вопрос о его происхождении не представляется возможным, да и каким бы он ни был, итоговый вывод, если заимствовать цитату из одного калифорнийского судебного решения, с неизбежностью всегда будет один и тот же: «Доктрине тяжкого убийства по правилу о фелонии в общем праве присуще сомнительное происхождение… Точные истоки нормы… далеки от ясности».[359]359
  И, наконец, в Австралийской столичной территории не восприняты ни та, ни другая доктрины (ст. 12 Акта о преступлениях 1900 г.).
  Что касается новозеландского уголовного законодательства, то ст. ст. 167–168 Акта о преступлениях 1961 г. практически дословно воспроизводят положения ст. ст. 174(d), 175 английского проекта уголовного кодекса 1879 г., видоизменяющие тяжкое убийство по правилу о фелонии. Так, ср., напр.: «Ст. 168 (Акта о преступлениях 1961 г. – Г.Е.) отражает точку зрения, считающую виновными в тяжком убийстве лиц, когда они намеренно причиняют серьёзный вред с целью способствования совершению специально означенных правонарушений… Единственная в своём роде, здесь дефиниция тяжкого убийства не требует предвидения убийства… Согласно общему праву смерть, причинённая в ходе совершения фелонии, связанной с личным насилием, образовывала тяжкое убийство… Постольку, поскольку цепочка действий, включающих насилие, началась, исполнитель должен согласиться с последствиями и не может утверждать, что в некий момент они стали ненамеренными. В том виде, в каком она выражена в ст. 168, концепция (по сравнению с концепцией общего права. – Г.Е.) менее абсолютна, требуя… намерение причинить тяжкий телесный вред для способствования совершению специально означенного правонарушения. Подверженная данному улучшению, норма о тяжком убийстве по правилу о фелонии… есть отражение законодательного намерения, согласно которому лица, готовые причинить тяжкий вред для способствования совершению тяжких преступлений, должны отвечать за последствия, если наступает смерть (курсив мой. – Г.Е.)», Regina v. Tuhoro, [1998] 3 N.Z.L.R. 568, 572–573 (per Eichelbaum, C.J.).
  См. подр.: Roulston R.P. Op. cit. P. 83–85; Brett P., Waller P.L. Cases and Materials in Criminal Law. Melbourne; Sydney; Brisbane: Butterworths, 1962. P. 118–133; Carter R.F. Criminal Law of Queensland. Brisbane; Sydney; Melbourne: Butterworths, 1958. P. 152–153; Model Criminal Code. Chapter 5. Fatal Offences Against the Person: Discussion Paper. P. 59–65; Goff R. The Mental Element in the Crime of Murder // The Law Quarterly Review. L, 1988. Vol. 104, № 1. P. 33 n. 12.
  ³⁵⁹ People v. Burroughs, 35 Cal. 3d 824, 838, 840 (1984) (Bird, C.J., cone. op.).


[Закрыть]

Можно выделить несколько точек зрения, приписывающих происхождение конструктивного тяжкого убийства и лежащей в его основе теоретической доктрины разным историческим эпохам.

Так, распространено мнение, что первое формальное установление тяжкого убийства по правилу о фелонии встречается в трактате Генри де Брактона «О законах и обычаях Англии» в рамках канонической доктрины versanti in re illicitce.[360]360
  Ср.: Генри де Брактон должен пониматься «как воспринимающий каноническую доктрину versanti in re… Следы такого подхода могут быть найдены в ныне существующей норме о тяжком убийстве по правилу о фелонии» (см.: DillofA.M. Op. cit. Р. 509–510).
  В поддержку этой позиции см., напр.: Bassiouni М.С. Op. cit. Р. 247; Грюнхут М. Указ. соч. С. 306–307.
  Ещё более отдалённо происхождение рассматриваемой доктрины возводится в исследованиях, связывающих её с англосаксонским уголовным правом донорманнской эпохи (см., напр.: Mueller G.O.W. Criminal Law and Administration // New York University Law Review. N.Y., 1959. Vol. 34, № 1. P. 98). Тем не менее, убедительные доводы в обоснование такого подхода едва ли могут быть приведены.


[Закрыть] В отечественной литературе такая позиция на протяжении вот уже многих лет последовательно отражается в работах Б.С. Никифорова[361]361
  См.: Кенни К. Указ. соч… Вступ. ст. Б.С. Никифорова. С. xxxviii-xliii.


[Закрыть] и А.С. Никифорова.[362]362
  См.: Никифоров А.С. Ответственность за убийство в современном уголовном праве. Комментарий. М.: Учебно-консультационный центр «ЮрИнфоР», 2000. С. 2425; Никифоров А. Ответственность за убийство в современном уголовном праве: простое убийство // Уголовное право. М., 1999. № 2. С. 63; Никифоров А.С. Уголовное право современной Англии… С. 142–143.


[Закрыть]

В ряде исследований делается иная попытка, и первоисточники конструктивного тяжкого убийства прослеживаются к двум прецедентам XVI в.: либо к делу лорда Дакреса 1535 г.,[363]363
  См.: Lord Dacres’ Case, Moore 86, 72 Eng. Rep. 458 (K.B. 1535).
  В поддержку этой позиции см., напр.: Houck К.М. Note, People v. Dekens^-. The Expansion of the Felony-Murder Doctrine in Illinois // Loyola University Chicago Law Journal. Chicago (III.), 1999. Vol. 30, № 2. P. 360 n. 32; Anooshian J.S. Op. cit. P. 454–455; Baxley R.C. Recent Cases, Felony-Murder– Surviving Cofelons are Punishable for First Degree Murder Under California Penal Code Section 189 for the Killing of a Confederate by the Owner of the Store Which They were Robbing (People v. Hand, Cal. 1963) // San Diego Law Review. San Diego (Cal.), 1964. Vol. 1. P. 111.


[Закрыть] либо к делу Манселла и Герберта 1558 г.[364]364
  См.: Mansell & Herbert’s Case, 2 Dyer 128b, 73 Eng. Rep. 279 (Q.B. 1558).
  В поддержку этой позиции см., напр.: Note, Felony Murder as a First Degree Offense… P. 430–431 n. 23; Arent A.E., MacDonald J.W. Felony Murder Doctrine and Its Application Under the New York Statutes // Cornell Law Quarterly. Ithaca (N.Y.), 1935. Vol. 20, № 3. P. 288–290.


[Закрыть]

И всё же, пожалуй, большинство авторов склонно видеть первое формальное установление нормы в «Институтах» Эдуарда Коука с опорой или на максиму Генри де Брактона, или на интерпретацию указанных двух решений.[365]365
  Ср.: «Эдуард Коук считается обычно ответственным за рождение доктрины тяжкого убийства по правилу о фелонии…» (см.: Hilliard J.W. Felony Murder in Illinois: The «Agency Theory «vs. the «Proximate Cause Theory»: The Debate Continues // Southern Illinois University Law Journal. Carbondale (III.), 2001. Vol. 25, № 2. P. 332).
  В поддержку этой позиции см., напр.: Brett Р., Waller P.L. Op. cit. Р. 118–119; Perkins R.M. Criminal Law. P. 33; Russell on Crime… Volume I. P. 534–535, 551; Gerber R.J. The Felony Murder Rule: Conundrum Without Principle // Arizona State Law Journal. Tempe (Ariz.), 1999. Vol. 31, № 3. P. 764–765; Stiles G.T. Comment, North Carolina’s Unconstitutional Expansion of an Ancient Maxim: Using DWI Fatalities to Satisfy First Degree Felony-Murder // Campbell Law Review. Buies Creek (N.C.), 1999. Vol. 22, № 1. P. 177179; Singer R., Husak D. Op. cit. P. 915–916 n. 178; Westling W.T. Manslaughter By Unlawful Act: The «Constructive» Crime Which Serves no Constructive Purpose // The Sydney Law Review. Sydney, 1974. Vol. 7, № 2. P. 211–212; Recent Developments, Criminal Law: Felony-Murder Rule – Felon’s Responsibility for Death of Accomplice // Columbia Law Review. N.Y., 1965. Vol. 65, № 8. P. 1496 n. 2.
  Верховный Суд Канады отразил её в одном из своих решений (см.: Regina v. Vaillancourt, [1987] 2 S.C.R. 636, 647–648 (per Lamer, J.) (Эдуард Коук ответственен за рождение тяжкого убийства по правилу о фелонии)).


[Закрыть]

Сравнительно недавно, кроме того, Джордж П. Флетчер предложил ещё одну версию происхождения тяжкого убийства по правилу о фелонии, приписав его создание видному юристу XVIII в. Майклу Фостеру.[366]366
  Цит. по: Roth N.E., SundbyS.E. Op. cit. P. 449.
  Ср. также: «… До Фостера нет недвусмысленного авторитетного источника – как в лице комментаторов, так и в лице судей – в поддержку нормы. Все предполагаемые более ранние источники подвержены различным истолкованиям, т. е. характер нормы, предлагаемой ими, неясен» (см.: Tomkovicz J.J. The Endurance of the Felony-Murder Rule: A Study of the Forces that Shape Our Criminal Law // Washington and Lee Law Review. Lexington (Va.), 1994. Vol. 51, № 4. P. 1442).
  Отчасти именно такая (со ссылкой на Джорджа П. Флетчера) версия происхождения тяжкого убийства по правилу о фелонии высказана в решении по одному из дел Высоким Судом Австралии (см.: Wilson v. The Queen, (1992) 174 C.L.R. 313, 320–328).


[Закрыть]

Отталкиваясь от приведённых точек зрения и теоретикопрактических доводов, приводимых в их обоснование, можно сказать, что ни одна из них не представляется разрешающей с достаточной убедительностью проблему генезиса рассматриваемой доктрины. Наиболее же приемлемой видится позиция, связывающая её происхождение с трудами юристов XVII в.

Что касается работы Генри де Брактона и приписываемой через неё связи канонической доктрины versanti in re с тяжким убийством по правилу о фелонии, то, при всей бесспорной схожести двух конструкций, признать первую историческим базисом последнего было бы достаточно поспешным умозаключением.

Авторы, придерживающиеся данной точки зрения, цитируют в её поддержку один пассаж из fol. 120b-121,[367]367
  Фрагмент этот (в более полном виде он уже цитировался в § 2 главы I) заключается в следующем: «Casu, sicut per infortunium, cum aliquis proicit lapidem ad avem vel animal et alius transiens ex insperato percutitur et moritur, vel si quis arborem incident, et per casum arboris aliquis opprimatur, et huiusmodi. Sed hie erit distinguendum utrum quis dederit operam rei Iicitae vel illicitae (курсив мой. – Г.Е.). Si illicitae, ut si lapidem proiciebat quis versus locum per quern consueverunt homines transitum facere… et huiusmodi, hie imputatur ei. Si vero Iicitae rei operam dabat, ut si magister causa disciplinae discipulum verberat… et huiusmodi, hie si adhibuit diligentiam quam potuit… non imputatur ei» («Случайно (имеется в виду учиняется убийство. – Г.Е.), как, например, per infortunium, когда кто-то бросает камень в птицу или животное, и другой, проходящий мимо, неожиданно поражён и умирает, либо если некто срубает дерево и случайно дерево в падении давит кого-то, и тому подобное. Но здесь мы должны различать, было ли его деяние надлежащим либо же ненадлежащим (курсив мой. – Г.Е.). Если ненадлежащее, как если некто сбросил камень на место, где обычно проходят люди… и тому подобное, то оно вменяется ему. Но если его деяние было правомерным, как если учитель порол ученика в качестве дисциплинарной меры… и тому подобное, и если здесь он проявил всю возможную внимательность, то оно не вменяется ему»),


[Закрыть] полагая при этом, что в соответствии с изложенной в нём доктриной будущего тяжкого убийства по правилу о фелонии «в том классическом виде, в каком она была сформулирована в XIII в. английским юристом Брактоном, смерть, причинённая лицом “при занятии незаконным делом”, всегда вменяется ему в вину».[368]368
  ⁶⁸ Никифоров А.С. Ответственность за убийство в современном уголовном праве. С. 25; см. также: Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 252–258; Кенни К. Указ. соч… Вступ. ст. Б.С. Никифорова. С. xxxviii-xliii; Никифоров А. Ответственность за убийство в современном уголовном праве: простое убийство. С. 63.


[Закрыть]

Однако этот вывод весьма и весьма спорен и даже отчасти поверхностен. Фрагмент из брактоновского трактата никоим образом не говорит о том, что причинение смерти человеку при совершении неправомерного деяния per se образует тяжкое убийство независимо от mens rea, сопутствовавшей причинению смерти (а это и составляет сущность тяжкого убийства по правилу о фелонии), а имеет своей целью исключительно ограничение сферы действия такого основания защиты от обвинения в убийстве, как защита per infortunium. Соответственно, по мнению Генри де Брактона, причинение смерти в ходе учинения противоправного деяния не даёт обвиняемому права на выдвижение такой защиты и получение, как следствие, королевского помилования, но не более того. К тому же брактоновский трактат после его написания редко использовался судьями вплоть до середины XVI в.,[369]369
  Что, кстати говоря, признаётся сторонниками оспариваемой точки зрения (см.: Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 25–26, 210–215), и позволяет задаться вопросом: если трактат практически не использовался, то как могли его идеи попасть в действующее право Англии?


[Закрыть] а ещё примечательнее то, что сформулированные в нём нормы не были содержательно-практически инкорпорированы в систему английского уголовного права: там, где Генри де Брактон отходит от своих канонических построений, он отказывается от всякой идеи «вменения в вину любого результата предпринятого суб» ектом незаконного действия»[370]370
  Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 575.


[Закрыть] и готов признать право на получение помилования даже за человеком, причинившим смерть при совершении неправомерного деяния, но per infortunium. Нельзя не указать и на то обстоятельство, что романизированный отрывок, на котором строится анализируемая точка зрения, как подмечает Фредерик У. Мэйтланд,[371]371
  См.: Pollock F., Maitland F.W. Op. cit. Volume II. P. 479 n. 3.


[Закрыть] в определённой мере не согласуется с положениями, содержащимися в fol 104b, 155 и в особенности в fol 134-134b, где ограничения применения основания защиты per infortunium лишь правомерным деянием не содержится, а право на получение королевского помилования формулируется в общих терминах вне зависимости от того, был ли человек убит случайно в ходе учинения неправомерного деяния либо же правомерного.[372]372
  Так, cp.: «Item crimen homicidii, sive sit casuale sive voluntarium (курсив мой. – Г.Е.), licet eandem poenam non contineant quia in uno casu rigor et in alio misericordia», fol. 104b («Таково же преступление убийства, будь оно случайно или намеренно (курсив мой. – Г.Е.), хотя и не влекут они одного и того же наказания, так как в одном случае суровость, а в другом милосердие [имеют место]»); «Tenetur etiam aliquando de gratia concedere ei vitam, ut si per infortunium vel se defendendo hominem interfecerit (курсив мой. – Г.Е.)», fol. 134-134b («Он (т. e. монарх. – Г.Е.) иногда обязан даровать жизнь человеку как знак милости, как если последним случайно или в самообороне был убит человек (курсив мой. – Г.Е.)»); «Item non tenetur si per infortunium et non animo et voluntate occidendi…», fol. 155 («Также [человек] не обязан (т. е. не несёт ответственности. – Г.Е), если убивает per infortunium и не душой и не волей…»).


[Закрыть]

В пользу изложенных соображений также говорит и тот факт, что в дальнейшем вплоть до XVI в. ни в судебной практике, ни в трактатах юристов не встречается достаточно авторитетной и общей нормы, которая могла бы рассматриваться как первооснова доктрины конструктивного тяжкого убийства.

И поскольку вряд ли допустимо сомневаться в важности этого момента именно применительно к общему праву, то примечательно то, что оспорить его не в состоянии даже те, кто приписывает Генри де Брактону формулирование основы будущего тяжкого убийства по правилу о фелонии. Так, Б.С. Никифоров в одной из работ указывал: «Мы не имеем возможности останавливаться на деталях процесса постепенного внедрения этой нормы (versanti in re. – Г.Е.) в английскую судебную практику, процесса, происходившего в течение нескольких столетий, и перейдём непосредственно к результатам этого процесса, как их сформулировал в начале XVII в. один из творцов общего права – Кок».[373]373
  Кенни К. Указ. соч… Вступ. ст. Б.С. Никифорова. С. xxxix.


[Закрыть]

При всём уважении к точке зрения Б.С. Никифорова, нельзя не сказать, что даже представься ему такая возможность, вряд ли он смог бы, опираясь на казусы докоуковского времени или, если быть более точными, на прецеденты, датирующиеся ранее, чем 1535 г., привести убедительные доводы в поддержку своей позиции. Во всяком случае, даже единственный (!) в какой-то мере вписывающийся в рамки предлагаемой им концепции случай 1301 г., связанный с рассмотрением присяжными вопроса о причине смерти (наступила ли она от болезни потерпевшего либо от лёгкой раны, нанесённой ему за несколько дней до того в ходе игры «в камни», предположительно запрещённой законом) и неоднократно цитируемый Б. С. Никифоровым в диссертации,[374]374
  См.: Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 204, 213, 215, 569.


[Закрыть] по собственному его же признанию «представляется… сомнительным»,[375]375
  Там же. С. 213.


[Закрыть] и, можно добавить, никак не отображает каноническую доктрину versanti in re. Более любопытен другой казус, согласно фактам которого некий клирик, находясь в помещении, в ссоре ударил другого человека ключами от церкви; удар же был настолько силён, что связка ключей вырвалась из его рук, разбила стекло и, вылетев из окна, выбила глаз совершенно посторонней женщине, находившейся снаружи. Осуждая служку за нанесение увечья (mayhem), суд обосновал это тем, что «он обладал дурным намерением вначале».[376]376
  Дело было разрешено в 1498 г. на Зимней судебной сессии в тринадцатый год правления короля Генриха VII (Y. В. НП. 13 Hen. VII, f. 14, pi. 5, A. D. 1498) (цит. по: Sayre F.B. Mens Rea. P. 991).


[Закрыть] По мнению Б.С. Никифорова, здесь «построения Брактона (имеется в виду доктрина versanti in re. – Г.Е.) подвергаются распространительному толкованию, применяясь… не только к убийству, но и к случаям нанесения телесных повреждений».[377]377
  Никифоров Б.С. Указ. дисс. С. 229.


[Закрыть] Такое утверждение небесспорно: вряд ли можно рассматривать как отражающий идею вменения любых, даже непредвиденных последствий неправомерного деяния сравнительно случайно возникший вне области убийства казус, факты которого складываются в простую в общем-то ситуацию «отклонения действия» (aberratio ictus).[378]378
  Если и считать данный прецедент как правополагающий источник, то связывать его скорее следует не с тяжким убийством по правилу о фелонии, а с совершенно иной концепцией общего права, так называемым «перемещённым» намерением (transferred intent), которой и разрешаются случаи с отклонением действия (см. подр. далее, сн. 398).


[Закрыть] Иных же прецедентов подобного рода, заслуживающих внимания, при подготовке, во всяком случае, настоящего исследования обнаружить не удалось.

Пожалуй, по большей части такое молчание судебной практики можно увязать с привилегией церкви. Её следствие в касающемся текущего обсуждения аспекте сводилось к тому, что умевший читать мог избежать осуждения в светском суде как за фелонию, так и за причинение смерти в ходе её совершения, т. е. для создания нормы, позволяющей вменить здесь убийство другого, не было рациональных оснований: и по отношению к первому, и по отношению ко второму пункту обвинения лицо спасалось от виселицы, прибегнув к привилегии церкви.

Такое положение вещей можно наблюдать до конца XV – первой половины XVI вв., когда серией «Статутов Тюдоров», появляющихся после 1488 г., из привилегии церкви исключаются тяжкое убийство со злым предумышлением и ряд иных преступлений. Так, по статуту 1488 г. 4 Hen. VII, с. 13 светские лица, умевшие читать и совершившие тяжкое убийство, изнасилование, ограбление, кражу, могли прибегнуть к привилегии церкви только один раз, для чего по осуждении они клеймились железом на большом пальце левой руки; за духовными же особами (нормы этого статута впоследствии при Генрихе VIII (1509–1547 гг.) были распространены и на собственно клириков, а затем вновь сужены до исходно сформулированных с некоторыми дополнениями в 1547 г. статутом 1 Edw. VI, с. 12) привилегия церкви была оставлена в прежнем объёме. Принятый позднее, в 1496 г., статут 12 Hen. VII, с. 7 изъял из привилегии церкви малую измену; статут 1512 г. 4 Hen. VIII, с. 2 – тяжкое убийство и другие фелонии, совершённые в церкви и на дороге, а также тяжкое убийство и грабёж, учинённые в доме потерпевшего, собственника или живущего в доме; статут 1531 г. 23 Hen. VIII, с. 1– всякое преднамеренное тяжкое убийство со злым предумышлением (wylfull murder of malyce prepensed), а также поджог домов и заполненных амбаров и некоторые виды бёрглэри, при условии, что эти преступления не содеяны клириком, начиная с чина под-дьякона и старше, сохранившими привилегию (в 1547 г. статут 1 Edw. VI, с. 12 отменил данное исключение); статут 1536 г. 28 Hen. VIII, с. 15 – любую фелонию в пределах юрисдикции адмиралтейства; статут 1547 г. 1 Edw. VI, с. 12 – любое бёрглэри, вторжение в дом, кражу лошадей; статут 1566 г. 8 Eliz., с. 4– хищение на сумму свыше шиллинга; статут 1576 г. 18 Eliz., с. 7– изнасилование; статут 39 Eliz., с. 9 – похищение женщины с намерением жениться на ней.

В связи с этим необходимо отметить следующее. К концу XV в. английское право не знало иной категории неправомерного и виновного причинения смерти человеку, кроме тяжкого убийства со злым предумышлением. Однако вместе с изъятием из привилегии церкви преступления тяжкого убийства сперва самостоятельно, а в дальнейшем, вполне возможно, даже сообразуясь с ним, шёл постепенный процесс выделения из категории тяжкого убийства второй разновидности неправомерного и виновного причинения смерти человеку, сохранившей за собой привилегию церкви и получившей название «простого убийства» (manslaughter или chancemedley).[379]379
  См. подр.: Oberer W.E. The Deadly Weapon Doctrine– Common Law Origin // Harvard Law Review. Cambridge (Mass.), 1962. Vol. 75, A1° 8. P. 1566–1572; Kaye J.M. Op. cit. Part II. P. 569–601.


[Закрыть]Появление последнего потребовало выработки точных критериев, с помощью которых его можно было бы отграничить, с одной стороны, от тяжкого убийства и, с другой, от ненаказуемого причинения смерти. И вот здесь следует подчеркнуть, что, как представляется, именно результатом последующей, во многом случайной и искажённой интерпретации ряда судебных решений XVI в., в которых была сделана попытка провести разграничительную линию между простым и тяжким убийством, стала доктрина конструктивного тяжкого убийства, впервые встречающаяся в уже оформившемся виде практически одновременно в работах Майкла Далтона и Эдуарда Коука.

Первым из этой линии прецедентов необходимо рассмотреть решение по делу лорда Дакреса, датируемое 1535 г.,[380]380
  См.: Lord Dacres’ Case, Moore 86, 72 Eng. Rep. 458 (K.B. 1535).


[Закрыть] которому иногда придаётся значение правополагающего источника тяжкого убийства по правилу о фелонии. Судебный отчёт так излагает его факты: «Сеньор Дакрес и прочие согласились вторгнуться в парк и охотиться там, и убить всех, кто будет им сопротивляться; и в соответствии с этим они пришли в парк, и… (столкнувшись с человеком, охранявшим его, который потребовал от них удалиться. – Г.Е.) другой его убил, в то время как сеньор находился в четверти мили от данного места, и ничего не знал об этом».[381]381
  Ibid.


[Закрыть] Лорд Дакрес и все его сотоварищи были осуждены за тяжкое убийство и повешены.

В литературе справедливо отмечается, что попытка увидеть в данном казусе прямой прообраз конструктивного тяжкого убийства небесспорна, поскольку определяющим моментом для разрешения дела послужило не то, что убийство имело место при совершении незаконного деяния, а то, что виновные заранее согласились между собой убить всякого, кто помешает им, т. е. действовали со злым предумышлением,[382]382
  Cp.: «Сеньор Дакрес и прочие согласились вторгнуться в парк и охотиться там, и убить всех, кто будет им сопротивляться…» («Le Seignor Dacres & auters accord de enteren un pke, & de hunter la, & de tuer touts que eux resisteront…»), Ibid.
  В поддержку ударения на этом моменте см., напр.: Recent Developments, Criminal Law: Felony-Murder Rule… P. 1496 n. 2; Note, Felony Murder as a First Degree Offense… P. 430–431 n. 23.


[Закрыть] и факт отсутствия некоторых соучастников в месте убийства не повлиял на их ответственность. Лишь дальнейшая искажённая интерпретация рядом авторов принципов, положенных в основу решения, позволяет косвенно связать его с тяжким убийством по правилу о фелонии.

Другой казус, возникший чуть более двух десятилетий спустя и связанный с установлением критерия отграничения тяжкого от простого убийства, можно уже с большей обоснованностью рассматривать как основу будущего конструктивного тяжкого убийства.

На съезде судей судов общего права в Серджент Инн в 1558 г. разрешается весьма интересное дело Манселла и Герберта.[383]383
  См.: Mansell & Herbert’s Case, 2 Dyer 128b, 73 Eng. Rep. 279 (Q.B. 1558).
  Точная датировка данного прецедента до сих пор не ясна. Иногда его относят к
  1536 г. (см.: Tomkovicz J.J. Op. cit. Р. 1442; Note, Felony Murder as a First Degree Offense… P. 430–431 n. 23; Arent A.E., MacDonald J.W. Op. cit. P. 289). Один из судей, разрешавших дело, сэр Джеймс Дайэ, на чей сравнительно краткий отчёт о нём часто ссылаются, приписывает его Зимней судебной сессии второго года правления короля Филиппа и королевы Марии, т. е. 1556 г. Однако, как справедливо отмечает Дж. М. Кэй, исходя из состава суда более обоснованно считать, что дело рассматривалось на Пасхальной или Троицыной судебной сессии 1558 г. (см.: Kaye J.M. Op. cit. Part II. Р. 577–578 п. 63).


[Закрыть] Некто Герберт после спора, возникшего между ним и сэром Ричардом Мансфилдом, собрал банду более чем из сорока человек и пришёл к дому последнего, желая сразиться с ним «дабы силой изъять вещи под предлогом правомерного основания»,[384]384
  Mansell & Herbert’s Case, 2 Dyer 128b, 73 Eng. Rep. 279 (Q.B. 1558).


[Закрыть] но не имея намерения причинить смерть какому-либо лицу. Возникла перебранка, и в ходе неё один из приспешников Герберта бросил камень по направлению к воротам, намереваясь поразить (хотя и не убить) одного из слуг Мансфилда. Вместо этого камень случайно попал и причинил смерть выходившей из ворот женщине, по отношению к которой, как говорит рукописный отчёт, оставленный одним из судей, разрешавших данное дело, Уильямом Далисоном, «указанный Герберт не имел никакого вида злого умысла или ссоры» («le dit Herbert nad nule kinde de malice ou quer eil»).[385]385
  Цит. no: Kaye J.M. Op. cit. Part II. P. 578.


[Закрыть]

Вопрос права, стоявший перед судом, сводился к тому, виновен ли Герберт с сотоварищами в тяжком убийстве либо же в простом. Здесь следует отметить два значимых правовых обстоятельства: во-первых, в середине XVI в. считалось, что обвиняемый виновен в тяжком убийстве, даже если он просто намеревался нанести лёгкую рану погибшему, но так или иначе причинил ему смерть,[386]386
  См.: Ibid. P. 579.
  Cp. отражение схожей мысли у Генри де Брактона: «Item si cum levius credidit percussisse, gravius percusserit et occiderit, tenetur. Debet enim quilibet modum et mensuram adhibere in suo facto», fol. 155 («Также если [человек], хотя и полагая слабо ударить, тяжко ударяет и убивает, он обязан (т. е. несёт ответственность. – Г.Е.). Ибо кто угодно должен придерживаться меры и взвешенности в своём действии»).


[Закрыть] и, во-вторых, ratio decidendi решения по делу лорда Дакреса, в соответствии с которым, если лица заранее согласились совершить неправомерные действия и убить всякого, кто попытается помешать им, то все они виновны в тяжком убийстве. Эти две нормы права были малоприменимы к делу Манселла и Герберта, поскольку обвиняемые не только не имели заранее сформировавшегося намерения убить всякого, кто помешает им, но и тем более не намеревались причинить смерть посторонней женщине. Таким образом, на момент разрешения рассматриваемого казуса отсутствовала чётко применимая правовая норма, которая позволяла бы юридически оценить действия лица (лиц) (в данной ситуации– Герберта и его приспешников), случайно причинившего (причинивших) смерть (в данной ситуации – женщине) вследствие совершения иного неправомерного деяния по отношению к третьему лицу (в данной ситуации – по отношению к Мансфилду).

Образовавшие большинство при вынесении решения девять из четырнадцати судей признали обвиняемых виновными в тяжком убийстве, поскольку, приняв на себя риск совершения неправомерного деяния, они должны отвечать за все последствия, хотя бы они не были намеренными или даже предвиденными ими. В обоснование такой позиции судьи указали, что «когда человек совершает деликт, это с очевидностью рассматривается правом как суммирующееся в больший деликт, и здесь Герберт совершил деликт… (quant home fist un torte, il sera adiuge par la ley en pluis extreme tort, et icy Herbert fist un tort…)».[387]387
  Цит. no: Kaye J.M. Op. cit. Part II. P. 580.


[Закрыть] Оставшиеся пять судей не поддержали данной точки зрения и сочли случайное причинение смерти (в данной ситуации – женщине) в ходе неправомерного акта насилия, направленного против третьей стороны (в данном случае – по отношению к Мансфилду), образующим простое убийство. Согласно мнению, выраженному от их лица Робертом Бруком, главным судьёй Суда общих тяжб, самой по себе неправомерности деяния ещё недостаточно для признания лица виновным в тяжком убийстве; необходимо, чтобы следствием учиняемого стало причинение смерти именно тому, против кого направлен исходный противоправный поступок; «иначе же, если посторонний убит при этом вторжении или стычке, что не есть такое (т. е. тяжкое. – Г.Е.) убийство, но есть насильственное простое убийство (cest nest qe homicide qz cest vient par chaunce medley) (курсив мой. – Г.Е.)…».[388]388
  Цит. по: Ibid. Р. 582.


[Закрыть] Как явствует из изложенного, изначальный смысл созданного делом Манселла и Герберта (в чём следует согласиться с Дж. М. Кэйем[389]389
  См.: Ibid. Р. 581–587.


[Закрыть]) сводился к проведению разграничительной линии между тяжким и простым убийством исходя из направленности неправомерного акта насилия: первое образовал бы акт насилия непосредственно против убитой стороны, а второе – против третьей, в конечном итоге не пострадавшей стороны. То, что Герберт с сотоварищами был осуждён за тяжкое убийство, является не опровержением этого критерия, а, скорее, следствием расхождения во мнениях судей в его приложении к конкретным фактам: большинство суда отождествило погибшую со стороной Мансфилда (поскольку она не просто выходила из дома последнего, но и, более того, как неопределённо говорит судебный отчёт, являлась вроде бы родственницей обеим сторонам – «была кузиной обеим сторонам (fuit cousin al ambideux parties)»[390]390
  Цит. по: Ibid. Р. 578.


[Закрыть]), так что предпринятый по отношению к Мансфилду и его людям акт насилия достиг своей цели, оправдывая тем самым осуждение за тяжкое убийство, в то время как меньшинство суда придало ей статус постороннего, случайно пострадавшего лица, оправдывая этим осуждение Герберта с сотоварищами лишь за простое убийство.

От двух приведённых казусов праву оставалось ещё несколько шагов к доктрине конструктивного тяжкого убийства, которые последовательно были сделаны Робертом Бруком, Майклом Далтоном и Эдуардом Коуком.

Сэр Роберт Брук как главный судья Суда общих тяжб рассматривал дело Манселла и Герберта, и, более того, оказался одним из тех, кто остался в меньшинстве при вынесении решения. И вот здесь остаётся лишь догадываться, случайно или же намеренно в своём манускрипте, заголовок которого дословно переводится как «Большое извлечение» («La Graunde Abridgement»), написанном не позднее 1558 г. и опубликованном только после смерти автора в 1573 г., Роберт Брук не только отошёл от ранее сформулированной им же самим позиции, но и постарался оформить противоположную точку зрения в легальную максиму, при этом исказив и ratio decidendi дела Манселла и Герберта, и ratio decidendi дела лорда Дакреса.

В указанной работе встречаются две глоссы, связанные с рассмотренными казусами и служащие провозвестниками будущей доктрины конструктивного тяжкого убийства. Согласно одной из них, случайное причинение смерти человеку «при занятии неправомерным делом (inon in loial labour)» не может считаться ненаказуемым деянием, но «явно образует фелонию (semble destre felonie)».[391]391
  Цит. по: Ibid. Р. 592.


[Закрыть]В этом нетрудно увидеть скорректированную версию позиции большинства суда по делу Манселла и Герберта, которая, повторимся, сводилась к тому, что, приняв на себя риск совершения неправомерного деяния, лицо должно отвечать за все последствия, хотя бы они не были намеренными или даже предвиденными им. Более интересен второй отрывок, в котором Роберт Брук формулирует правовую норму, касающуюся ответственности соучастников за совершённое преступление, в силу коей все лица, учинившие с применением насилия грабёж, драку, восстание и прочие незаконные деяния, следствием чего явилась смерть человека, несут ответственность за содеянное как соисполнители убийства («все другие, кто участвовал в убийстве в ходе учинения неправомерного деяния, являются исполнителями (itouts lautres qe veignent ove luy pur faire illoial act sont principals)»[392]392
  Цит. по: Ibid. Р. 593.


[Закрыть]). Основанием для такого утверждения, судя по тексту манускрипта, послужило решение по делу лорда Дакреса, ratio decidendi которого, по мнению Роберта Брука, заключалось в том, что все лица, совершившие неправомерное деяние, являются соисполнителями тяжкого убийства, подлежащими повешению за последнее («сеньор Дакрес и прочие охотники… были сочтены исполнителями и все повешены (le Seignur Dacres et lauters hunters… fuerontprincipals et fueront touts pendes)»[393]393
  Цит. по: Ibid.


[Закрыть]). Искажённость трактовки очевидна: ratio decidendi дела лорда Дакреса сводилось отнюдь не к тому, что все лица, совершившие неправомерное деяние, следствием чего стало причинение смерти человеку, являются соисполнителями тяжкого убийства, а к тому, что все составившие лорду Дакресу компанию охотники заранее согласились, что любой из них убьёт всякого, кто помешает им.[394]394
  См. подр.: Ibid.


[Закрыть]