Текст книги "Москва за нами"

Геннадий Гончаренко
Москва за нами

Знак информационной продукции 12+

© Гончаренко Г. И., наследники, 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

* * *

Гончаренко Геннадий Иванович (1921–1988) – советский военный писатель, мемуарист, член Союза писателей СССР. Участник Великой Отечественной войны, прошел путь от командира пулеметного взвода до заместителя командира гвардейского стрелкового полка. В боях трижды ранен, награжден несколькими орденами и медалями. После войны окончил две военные академии – им. М. В. Фрунзе и им. В. И. Ленина.

Автор более 12 романов, повестей и сборников рассказов о мужестве и стойкости советских людей в грозные годы тяжелых сражений.

Часть первая
Все дороги ведут в Москву

 
Москва не то: покуда я живу,
Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
 

Михаил Лермонтов

Глава первая

1

В «девичьем монастыре» – так называли соседи квартиру Оболенских (как-никак, а пять женщин в одной квартире), с узкими, будто бойницы, окнами – в тот майский солнечный день начался переполох… Была тому причина всполошиться Оболенским. С утра получили одну за другой три телеграммы. Одна от сестры Кати из Астрахани. Едет с мужем-лейтенантом. В другой сообщалось о приезде школьного друга Лёны – Андрея Млынова из Ленинграда. Третья была от любимца отца, бывшего слушателя военной академии Василия Тенгина.

И удивленные совпадением приезда всех в одно время, и радуясь близким и дорогим им людям, Оболенские за этими известиями чуть было не упустили, что завтра 18 мая – день рождения средней дочери, Лёны.

К вечеру на семейном совете были решены все самые главные вопросы: о женских нарядах, в какую комнату поместить молодоженов, чем угощать гостей, кто кого и когда будет встречать…

Вскоре пришло поздравление от Виталия Лиханова – школьного друга Лёны, студента Московского института философии, литературы и истории. Он учился на историческом факультете и был большим почитателем ее музыкального таланта. Еще поздравление было получено от Михаила Коломыченко, студента литературного факультета того же института. Михаил не только поклонялся музыкальным способностям Лёны, но и давно был «тайно» влюблен в нее. Пришли поздравительные телеграммы от школьных друзей и подруг, родственников и знакомых. И чем больше приходило телеграмм, тем все более грустной становилась Лёна: от Владлена Полонского ничего не было… Мрачная, замкнутая, отказавшись от завтрака и уединившись в своей комнате, она мучилась в догадках, что с ним произошло. Заболел? Или виной тому была его военная служба? Может, какие неприятности? Прошло немногим больше недели, как они встречались. Он провожал ее из консерватории домой. В тот вечер Владлен, как никогда до этого, был внимателен к ней, похвалил за последний концерт. Она выступила удачно и была названа лучшей исполнительницей. Прощаясь, Владлен сам ей напомнил о дне рождения и обещал непременно прийти. Лёна, не скрывая, гордилась дружбой с Владленом, но ей не нравилось его непостоянство. Казалось, он рожден быть военным командиром. В курсантской форме, сшитой ему родными по заказу, он выглядел по-командирски стройным, подтянутым и возмужавшим. И особенно заметно в нем стал проявляться командирский характер на втором году учебы в училище, когда он приехал из лагеря с двумя треугольничками на петлицах, бронзовый от загара и, кажется, чуть выше ростом. В его разговоре слышались теперь довольно часто нотки наслаждения от полученной власти… «Мое отделение», «Я приказал», и она подумала впервые, а не будет ли он так же командовать ею?

В девятом классе, когда она стала дружить с Владленом, многие одноклассницы, не скрывая, завидовали ей.

Теперь же эту зависть не скрывали и подруги по консерватории.

Нелегко далась ей любовь… С Валей, самой близкой своей подругой по школе, поссорилась… Валя сумела довольно скоро увлечь Владлена своей веселостью. Он стал встречаться с Валей на танцах, их видели часто в кино, в парках… Лёна так близко приняла все к сердцу, что заболела и с большими трудностями сдала экзамены за десятилетку.

Вскоре ее соперница уехала учиться в балетную школу при оперном театре в Ленинград. Владлен после долгих клятвенных заверений в верности снова стал дружить с Лёной. Это случилось полтора года спустя после их размолвки, когда уже Лёна поступила в консерваторию.

Обо всем этом невольно вспомнила сейчас Лёна с предчувствием чего-то недоброго.

– Что с тобой, Лёночка? – В ее комнату вошла мать. – Не заболела ли ты снова, дитя мое? К нам столько гостей, а ты…

Лёна, всегда посвящавшая мать во все свои тайны, на этот раз не стала делиться с ней своими печальными и горькими раздумьями.

– Что-то плохо мне: слабость и голова кружится, – сказала она.

Каждый раз, стоило ей понервничать или увлечься на занятиях музыкой, к ней приходила слабость со сладковатой тошнотой и головная боль. И мать уже знала, чего стоит ей и первая любовь, и самозабвенное увлечение музыкой. Слава лучшей исполнительницы фортепианных концертов классиков в консерватории не пришла к ней легко и просто. Много труда пришлось ей вложить при разучивании и тренировках, прежде чем звуки стали подвластны пальцам. Еще в юные годы, когда училась в школе, Лёна виртуозно исполняла сонату си минор Листа, «Полет валькирии» Вагнера, «Пляску смерти» Сен-Санса, «Франческу да Римини» Чайковского и много других сложных музыкальных произведений, которые были включены в программу консерватории.

Мать отдала кое-какие распоряжения по дому. Она посоветовала дочерям, как лучше одеться, сказала, что позвонит в справочную вокзала и узнает, когда приходит поезд из Астрахани, чтобы вместе ехать встречать молодоженов, и ушла.

Лёна одевалась нехотя, с безразличием осматривая себя в зеркало. Младшая сестра Марина одевалась придирчиво и долго, явно любуясь собой и своими нарядами. Лёна даже не вытерпела и пожурила ее: «Тоже мне, невеста» – и тут же отослала сестру на Арбат за цветами.

В белом вечернем крепдешиновом платье, затянутая в узкой талии широким черным поясом с золотой бляхой, Лёна выглядела еще более бледной и хрупкой, чем в обычных, домашних платьях… Толстые, витые жгуты ее светлых, пшеничных кос были уложены венком и подчеркивали мягкую голубизну глаз. Средняя сестра матери – Степанида Ивановна, увидав принаряженную племянницу, всплеснула руками и перекрестилась:

– Господи, не иначе явление Господнее… Ты, Леночка, в точности подвенечная невеста. Сама ангелица Божья с небес. Ох и хороша же ты, девка!

Степанида не имела детей и была неравнодушна ко всем племянницам и почему-то особенно любила Лёну.

«Невеста пропавшего жениха», – подумала Лёна, и ей стало еще более грустно от этих мыслей.

Тетка заговорщически зашептала и протянула в разжатом кулаке маленький золотой крестик на тонкой цепочке и перекрестила Лёну.

…Тут не обойтись без того, чтобы не вернуться к предшествующим событиям из жизни Оболенских. Все неприятности для семьи начались на службе отца.

Преподавателю военной академии полковнику Дмитрию Оболенскому волей судьбы пришлось заниматься на кафедре разработкой теоретических вопросов обороны. Поначалу это огорчило его, но со временем он так увлекся, что проник в самые скрытые тайны военного искусства начиная с древних веков. Он стал в академии всеми признанным специалистом обороны. В кругу своих коллег он носил прозвище «оборонец». Оболенский с увлечением занимался научными исследованиями и мечтал о защите диссертации. Он собрал горы материалов и забил ими все свои служебные шкафы и домашнюю библиотеку. Мог ли тогда Оболенский предполагать, что его сокровенные и честные помыслы и вполне заслуженные удачи по службе (назначение заместителем начальника кафедры) обернутся для него несчастьем…

Ученым советом ему было поручено сделать капитальную разработку темы «Оборона в крупном городе». И он самоотверженно отдался ответственному поручению. Будучи человеком смелым, умным, он не искал легких путей и решил – как он поделился своими мыслями с некоторыми товарищами – приблизить науку к «близко зримой» практике. Он разработал зоны обороны и добросовестно произвел все инженерные расчеты, а также противовоздушную оборону города… (Собственно, он волею случая сделал то, с чего должны были начинать несколько лет спустя многие работники штаба Московского военного округа, когда летом 1941 года Государственный Комитет Обороны вынес решение готовить оборону Москвы.)

Тогда коллеги советовали Дмитрию Дмитриевичу «не усложнять свою жизнь», не «вызывать без нужды огонь на себя». Но не таков был Оболенский. Свои взгляды он защищал упорно, и его настойчивость была некоторыми расценена как большущее заблуждение. Оно бы, возможно, так и осталось все в области научных споров, не более, поскольку его разработку раскритиковали и отвергли, поручив ее другому, но тут вскоре произошло ЧП. У слушателя группы, которой он руководил, пропал важный документ. Оболенский получил строгое партийное взыскание и предупреждение по службе. И не прошло полгода с того случая, как у него самого на учениях пропала карта. Вот тут-то, особенно недруги и завистники, и припомнили Оболенскому все: будто бы он проповедовал оборонческие взгляды и что он-де зазнался, «выскочив в начальники». За утерю документов Оболенского приговорили к заключению.

Тогда тетка Пелагея изо дня в день внушала девочке, что спасти отца сможет только Бог.

Спустя год после заключения отца от него пришло письмо. Его освободили, когда через год утерянная карта нашлась… Но вернуться в Москву ему не пришлось из-за болезни. Тетка тут же стала убеждать Лёну, что это Бог смилостивился. Вскоре мать поехала навестить отца. Он жил в небольшом городке, заведовал местной библиотекой.

Раздался звонок.

– Мамочка! – воскликнула Лёна и пошла открывать. – Куда это запропастилась Марина? Пора на вокзал, а ни ее, ни цветов…

Она открыла дверь и растерялась от неожиданности. На пороге стояла сестра Катя, рядом с ней лейтенант – муж.

– Родная моя, сестричка! – кинулась к Лёне Катя, обнимая. – Это мой Игорек, знакомьтесь, целуйтесь. Разрешаю… Да ты, Лёнка, совсем невеста у нас.

Заслышав голоса, пришла Степанида – и тут же в слезы, запричитала:

– Да как же вы, сердечные, сами? Такой багаж, а мы – хороши родные! – не встретили.

Прибежала запыхавшаяся Марина с букетом цветов. Ее познакомили с плотным, добродушным и малословным лейтенантом – мужем Кати. Вскоре пришла мать.

– Как же так, дети мои? Что случилось? – Слезы радости сменились объятиями, поцелуями. – Мы вас ждем вечером, неужто расписание подвело?

И выяснилось. Поезд из Астрахани действительно приходит в семнадцать двадцать, а они решили на один денек заехать к сестре Игоря в Сталинград.

– Лёнка, какие я тебе клипсы привезла! У одной цыганки купила… – Катя протянула клипсы сестре. – Носи на счастье. Это, Лёночка, наш подарок тебе в день рождения.

– У цыганки, считай, поддельные, – сказала тетка Степанида, – аль крадены. – И перекрестилась. – В цыганских серьгах никакого счастья не жди…

– Да будет вам, тетя Степанида, сглазите еще, – засмеялась Катя. Она одарила подарками родственников: матери – белые босоножки, тете Степаниде – цветастый платок, а младшей сестре Марине – газовую косынку. Игорь преподнес всем шоколадные наборы.

Мать видела, каким блеском радости горят глаза у старшей дочери. Говорит Катя, не сводя глаз с мужа, называя его Игорьком и везде подчеркивая «мой», будто кто-то собирается у нее отнять самую драгоценную собственность. И невольно вспомнились Ольге Ивановне ее счастливые и горькие годы замужества… То было тяжелое время – война, революция, снова война, разруха, голод. Оленька, бывшая прислуга у помещика, вопреки воле родителей уехала в Петербург с бывшим офицером белой армии, кавалеристом, поручиком Дмитрием Оболенским. Тогда ей было шестнадцать, училась в музыкальной школе. Свершилась Октябрьская революция, и Дмитрий не колеблясь перешел с эскадроном на сторону Красной армии. Он участвовал в ликвидации белоэсеровского мятежа в Трехсвятском переулке в Москве, командуя курсантской ротой.

В том же 1918 году у Ольги Ивановны родилась первая дочь – Катя. (А сейчас она уже второй год как замужем и с радостью шепнула матери, что сама ждет ребенка.)

В 1919 году с грудной Катенькой колесила Ольга Ивановна по степям Кубани, будучи медсестрой. И только в 1920 году, после тяжелого ранения мужа при штурме Перекопа, вернулись они к родным в Подмосковье.

Жизнь постепенно налаживалась. Ольга Ивановна окончила консерваторию и стала преподавать. В 1921 году родилась Алена, а через три года третья дочь – Марина. Мужа вернули в армию. Он окончил курсы краскомов, стал командовать кавалерийским полком. И снова наступила прежняя жизнь военной семьи. Служба в Закавказье, Белорусском военном округе… В 1930 году поступил Дмитрий в академию имени Фрунзе, окончил отлично, получил звание полковника, преподавал. И вот пока он в разлуке с семьей…

Ольга Ивановна подошла к Лёне.

– Ну иди, доченька, иди. Сегодня ты у нас королева семейного торжества. Подготовь и отбери свои любимые песни, арии, концерты.

И тут Лёна услышала голос Андрея Млынова:

– Можно?

Лёна заторопилась встречать его, и он, смущаясь, потупив глаза, протянул ей что-то завернутое в бумагу. «Книга, а может, и картина, судя по размеру». И большой букет ярко-красных бархатных и белых роз.

На Андрее была какая-то очень модная коричневая спортивная куртка, вельветовая, с молнией, и боковые карманы были обшиты кожей, и широкий кожаный пояс.

– Тебя не узнаешь, Лёна, – осматривал он, стеснительно улыбаясь своей робкой, млыновской улыбкой. – Ты вся кажешься мне из солнца.

Пока они говорили, ввалился запыхавшийся Виталий Лиханов, волосы взъерошенные, как у только что искупавшегося воробья. Приглаживая шевелюру, он протянул Лёне букет белых роз. Из-под мышки вынул цветные репродукции, наклеенные на картон, любимых Лёной композиторов Чайковского и Мусоргского. Он взял Лёнины тонкие длинные пальцы, подержал их в своих крупных ладонях:

– С исторической датой тебя. – И, отпустив руки Лёны, обратился к Андрею: – А ты когда заявился?

И это прозвучало: «Как это ты успел опередить меня?»

– Утренним поездом, господин профессор. (Так в шутку называли Виталия в школе за очки и особенно за увлечение историей и археологией.)

Как всегда шумно, с возгласами приветствий, стремительно ворвался, как будто бы кто за ним гнался, оставив входную дверь открытой, их школьный друг, неистовый и неутомимый поэт Михаил Коломыченко, по прозвищу Миха Байрон. Еще в школе, играя в футбол, он повредил левую ногу. После долго хромал, ходил с тростью, а теперь по привычке чуть прихрамывал.

Запустив пятерню в сноп непослушных волос цвета соломы и сверкнув карими глазами, он устремился к Лёне, поклонился с реверансом и поцеловал руку.

– Лёнка, Лёнка, да ты прекрасная Царевна Лебедь из пушкинской сказки. Во мне родилось вдохновенье… Еще одно только мгновенье… – Он взял ее руку, прижал к своей груди…

 
Царевна небес, Ферония,
Богиня весны и цветов!
Не знаю, как смогут другие,
Рабом твоим быть я готов!
 

Он встал на одно колено и протянул ей пучок ландышей и томик стихов Сергея Есенина.

– Только для тебя, Лёночек, отрываю от души сей дар бесценный. Недавно приобрел у старого букиниста. Ты же знаешь мою жадность к хорошим стихам и… подобным тебе небесным созданиям… Профессор, снимите очки-велосипед, – сказал Миха и, подойдя, поздоровался с Лихановым. Обнял его. – Роешься, старик, в исторической пыли, в древних манускриптах? Ройся, ройся, последнее слово всегда за историей. Она всевластна над людьми, и время крылья ей дает. Ну а ты как, Андрей? – Он подошел к Млынову. – У тебя вкус недурен, человек искусства. – Он кивнул на розы. – Ты просто всех нас перед Лёной посрамил…

* * *

…Гости собирались в назначенное время. Пришел капитан Василий Тенгин – любимец дома Оболенских. Он поздравил Лёну, преподнес букет тюльпанов и шоколадный набор.

Хозяйка дома, Ольга Ивановна, гостей встречала с едва заметной улыбкой, приветливо. В гостиной комнате уже был накрыт праздничный стол. Взгляд Ольги Ивановны встретился с взглядом Тенгина. Он, ставший другом дома, разделял их горе; помог Ольге Ивановне вернуться в консерваторию, для тяжело заболевшей Лёны привозил авторитетнейших врачей, выхлопотал ей путевку в подмосковный санаторий. И в семье его в шутку называли Василий Всесильный. Хотя он никогда ничего не обещал. «Попытаемся… Попробуем». И умел, не навязывая, предложить свою мужскую, рыцарскую помощь вовремя и ничего не требуя в награду. Правда, еще муж сказал как-то Ольге Ивановне, что Тенгин не дышит, когда Лёна играет на пианино… Она относилась с уважением к этому симпатичному и скромному человеку, но знала, что Тенгин женат и вряд ли поэтому мог иметь какие-либо серьезные виды на Алену.

Вместе с матерью к праздничному столу пришли и молодожены – Катя и Игорь Лановые. Первое слово по праву хозяйки предоставили Ольге Ивановне. К тому же она уезжала на прощальный вечер студентов ее класса. Она сказала, что пока довольна успехами дочери и ее тревожит только одно – здоровье. Она подарила Лёне партитуру фортепианного произведения Бетховена.

Тетка Степанида, сияющая, довольная тем, что стол на редкость удался и мог удовлетворить даже гурманов, поздравила племянницу и отправилась в церковь.

И тут встал неугомонный Миха Байрон. Глаза его загорелись, улыбка сделала открытым и добродушным лицо.

– Да простят меня все присутствующие, начну с кумира моего сердца Александра Сергеевича Пушкина. Мне с ним не соперничать… Он знал толк в дружбе, друзьях и умел веселиться.

 
Друзья! Досужий час настал.
Все тихо, все в покое,
Скорее скатерть и бокал!
Сюда вино златое!
…………………….
Ужели трезвого найдем
За скатертью студента?
На всякий случай изберем
Скорее президента.
 

Все в один голос назвали Михину кандидатуру. Он налил бокал Лёне и себе. Но тут вмешался Виталий Ли-ханов:

– Товарищи, у меня предложение – ограничить власть президента нашего праздничного стола. Не успели мы его избрать, как он узурпировал власть и злоупотребляет нашим доверием. Чего доброго, он пригласит Лёну первым на танец и будет требовать от нее играть его любимые песни и… Мы от рожденья демократы. Здесь все имеют право лично поздравить новорожденную, а танцы – в порядке очереди. Я приглашаю тебя, Лёна, на первый вальс.

Василий Тенгин удивился. На столе стояли коньяк, водка, прекрасные марочные вина, но никто из присутствующих не пил ничего, кроме шампанского и сухого. И ему как-то сразу пришлись по душе друзья-студенты, бывшие школьные товарищи Лёны. Но Лёна почему-то показалась ему необычно грустной…

«Хорошо, что эти веселые ребята-студенты так удачно и находчиво поддерживают молодежную компанию», – подумал Тенгин.

– А сейчас с согласия Лёночки, – объявил Миха, – музыкальный антракт… Принимаю заказы по вкусу желающих. Но первое право твое, Лёна, – играть, что пожелаешь…

Она сыграла «Аппассионату» Бетховена, потом «Элегию» Ж. Массне, печально-задумчивую, призывную, и Катя, когда Лёна заканчивала, шепнула:

– Давай, сестричка, какой-либо веселенький вальс Шопена… У меня от твоих грустных песен – мурашки по коже.

И вдруг на пороге появился лейтенант Полонский. В новенькой, с иголочки, форме, хрустящей портупее и с букетом увядшей сирени.

Миха подбежал, подхватил его под руку.

– Ну что же ты, будущий маршал, друзей не уважаешь? – Он взглянул на часы. – Почти девять вечера.

Владлен поглядел на него сердито, но тут же снисходительно улыбнулся.

– Дружба дружбой, а служба службой… Вырвался с большим трудом.

У него было такое загадочно-задумчивое лицо, будто бы он знал какую-то очень важную тайну, но не мог ее доверить никому. И гордился этой тайной…

«Президент» Миха был в ударе… Несколько минут он писал что-то на бумажной салфетке, потом поднялся.

– Мой экспромт посвящаю Лёне, музыканту и человеку.

 
О, как нам часто кажется в душе,
Что мы, мужчины, в жизни все решаем.
Нет, только тех мы женщин выбираем,
Которые нас выбрали уже…
 

Лёна поднялась, положила ему руку на плечо.

– Предлагаю тост за Миху, который сделал наш вечер веселым. – И она налила бокал и чокнулась с ним.

Тут все обратили внимание, как надула губы Марина и недовольно поглядывала на сестер. И вдруг поднялась и быстро ушла.

Миха приложил руку к сердцу:

– У греческого царя Геспара были три прекрасные дочери, как Катрин, Лёна, Маринка. Они являлись наследницами, хранительницами чудесных золотых яблок… Верьте мне, я хотел бы быть, Геспариды, вашим Гераклом-спасителем. Но вижу, что уже не в силах спасать. – Он поглядел на лейтенанта Ланового. – Одну похитил сын Марса – бога войны. Другую ждет похищение: Лёна в полоне двух моих друзей – Андрея и Виталия. А Пудиция – Марина, юная богиня целомудрия, покинула нас… И у нее наверняка есть среди нас тайный пока похититель.

– Миха, ты бы спел нам, – попросили Андрей и Виталий. – Помнишь, на выпускном в школе пел.

– «Любимый город», – добавила Лёна.

– Спой, Михаил, – попросила Катя. – Все мы завтра-послезавтра улетаем, уезжаем. А мы все поможем.

– Да какой из меня солист? Но если все хором – рискну.

Лёна, слегка трогая клавиши, напомнила мотив песни из кинофильма «Истребители», и Миха запел мягким, приятным голосом. Припев подхватили Катя и Лёна. Потом подключились Лановой и Тенгин. Полонский не пел, стоял и смотрел на улицу в окно, заложив руки за спину.

Лиханов подошел к Полонскому:

– Ты что, наследник Суворова и внучатый племянник Кутузова, нос повесил? Войной запахло? Не будет войны…

– Правильно, – подтвердил Тенгин. – Не будет…

В их разговор вмешалась стоявшая неподалеку Екатерина:

– Смех смехом, мальчики, а на военных держится, как в песне поется, спокойствие наших границ… Правильно, ребята, что многие из ваших выпускников добровольно, по путевкам комсомола, пошли в военные училища. Смотрите, как нагло ведут себя немецкие фашисты в Европе.

– Ты меня не агитируй, Екатерина Дмитриевна, – сказал Миха. – Я давно за. Но куда я – хромой или Виталий – очкарик? Было время, сам мечтал быть летчиком. Ну, Андрею бы можно податься. Но не всем же идти в военное училище.

Лёна осторожно спросила Тенгина:

– Василий Петрович, вы там ближе к верхам… Как ваше мнение – будет война?

– Был я на выпуске академиков 5 мая, там выступал перед нами Иосиф Виссарионович Сталин. Поставил перед выпускниками определенные задачи, читали, наверно, информацию в газетах? Главное, Сталин считает, что мы можем оттянуть военные события до осени. Сейчас задача нашей армии – перевооружиться. На договор надежда большая…

– Не сунутся они к нам, – сказал Владлен. – Иначе их победам в Европе – крышка. Посмотрите, на первомайском параде какая силища шла.

– А вы тоже были на параде? – спросила Катя.

– Участвовал, – не без гордости ответил Владлен. – Танки какие, самолеты!.. Глядишь и не веришь, какая армия у нас первоклассная, грозная.

– Эх, ребята, а я так вот жалею, что аэроклуб не закончила, – сказала Катя. – Ведь семнадцать прыжков с парашютом имею.

Муж наклонился, ласково потрепал ее по плечу:

– Любимое дело, Катюша, делать никогда не поздно. Приедем к месту службы, осмотримся, что к чему…

Но Екатерина тяжело вздохнула и погладила под столом живот.

– Тебе на коня, на коня надо, Екатерина Дмитриевна, – настоятельно советовал Миха. – С коня падать – земля близко. А с неба… Зачем огорчать родных и друзей?

– Чего мы на военные вопросы переключились? – спросил Тенгин. – Скажите лучше, друзья, куда кто думает ехать отдыхать? Может, и совпадут наши маршруты.

Быстро поднялся Виталий Лиханов.

– Выдвигаю идею совместного летнего отдыха. Лёна, а недельки на две смогла бы ты поехать к нам на Волгу? У меня там тетка – председатель колхоза. И памятники есть исторические. Чистый кислород и все прелести сельской жизни.

– Так если смотреть памятники, то лучше в Ленинграде, – предложил Андрей Млынов. – И к тому же там наш Эрмитаж получше Лувра. Вечером сел в поезд, а утром там.

– Ой, мальчики, до чего же все заманчиво, – сказала Лёна. – И на Волгу давно мечтала попасть, и в Ленинград, а на Кавказ, к морю, и подавно хотелось бы.

Снова вмешался Миха:

– Пока не дошло до дуэли и все еще во власти президента, спор решим честно, по-рыцарски. – Он позвал Марину с чуть припухшими от слез веками. – Ты будешь нам судьбою посланная Фемида. Сделай три свернутых одинаковых бумажных кулончика. На каждом римские цифры: один, два, три. Поглядим, чье предложение займет какое место.

Владлен смотрел на товарищей и чему-то хитровато улыбался. У него возник смелый план взять верх над предложениями друзей.

Андрею Млынову выпал первый номер, Виталию Лиханову – второй, и он упросил Лёну и Андрея не тратить больше двух недель на поездку в Ленинград, чтобы ей успеть побыть на Волге до начала жары.

Миха чуть приуныл, задумался. Потом сказал:

– Судьба обернулась ко мне злодейкой. Приглашать Лёну в такую жарищу на Кавказ не могу, не смею… Придется подождать до следующего года.

2

Лёна проводила бывших товарищей по школе до автобусной остановки, находящейся неподалеку от дома.

Подошел автобус. Полонский помахал рукой садившимся товарищам и остался. До дома Лёны они шли молча. Первым заговорил Владлен:

– Лёна, я не оправдываюсь, но пойми, никак не мог… У меня было важное задание. От самого начальника училища – полковника. Пока не могу тебе о нем ничего сказать. Понимаешь?

Лёна молча кивнула головой. Он сжал тонкие пальцы ее рук.

– Между прочим, полковник предлагает мне идти к нему адъютантом…

– И что ты?

– Думаю… Но, между нами, откажусь. Надо покомандовать… Тут и рост, и выдвижение, а адъютант – исполнитель чужой воли. И потом, Лёна, хотелось бы поближе к опасности. Мечтаю на Запад…

Она смотрела ему в глаза и молча кивала головой.

– Нет, ты не думай, дружить мы будем по-прежнему. Тебе же надо закончить консерваторию, а мне обвыкнуть на новом месте службы.

Скажи ей Владлен, она не задумываясь бы бросила и консерваторию, и Москву, и все на свете и с ним бы уехала куда угодно.

– Да, взбалмошная Катерина. Хвалилась мне, как съездила на практику в Астрахань и Лановой покорил ее на танцах. Он такой увалень, смотри, а?.. Молчит как рыба, но тут преуспел.

Лёна после начала такого разговора загрустила. У нее появилось желание поскорее уйти. И странно, ждала с таким нетерпением, обиделась смертельно, что опоздал, потом как будто все улеглось…

– Лёнок, ты что задумалась, как на уроке алгебры? – Ей очень трудно давался этот предмет, и Владлен нередко выручал ее в школе.

– Так просто…

– Лёна, у меня задумка… Я хочу сказать…

– Что? «Неужели… любит?!»

– Ты, Лёнок, можешь устроить такое… Сюрприз! Все ахнут от неожиданности…

«Что он надумал? Сделать мне предложение?..» Она почувствовала, как сдавило грудь, голова закружилась… С ней случалось это всегда, когда сильно волновалась.

– Какой, кому сюрприз? – спросила она тихим, не подчиняющимся ей голосом.

– Андрею и Виталию… Да и Михе тоже. Слушай, мне обещал начальник училища – полковник на недельку отпуск. Ну, как поощрение, что ли… Давай поедем к отцу в Киев? Он там возглавляет труппу на гастролях. Папан у меня веселый человек. Познакомит тебя с известными артистами. У него там друзья, будем ездить с тобой на машине. Я и сам немного водить умею… Ну как? А?

Все было неожиданным, заманчивым… Но вдруг уехать от товарищей, с которыми ее связывала долголетняя дружба? Она не могла на это решиться.

Лёна вздрогнула, как от озноба, умоляюще посмотрела Владлену в глаза, будто в чем-то провинилась перед ним.

– Нет, Владлен, я не могу так. Я дала им слово. И потом они и твои же друзья…

– Ну давай устроим просто шутки ради? Как сказал великий Суворов: «Удивить – победить». Сюрприз должен же быть всегда неожиданностью. Ну скажи, чего ты особенного увидишь с Андреем? Он отличный парень. Но как увлекся рисованием, каким-то фанатиком стал. Вот и будет таскать тебя по мастерским, знакомить с братьями-художниками.

– Я давно, Владлен, мечтала о Ленинграде… Ну и о Киеве, конечно.

– Вот и поедем. А в Ленинград поедешь на следующий год. Ты что думаешь, Киев хуже? И против Виталия я ничего не имею. Но согласись, чудаковатый он какой-то. Напускает какого-то исторического тумана. Какие он собирается показать тебе памятники на Волге? Миха, наш прекрасный поэт, почитатель древних греческих и римских мифов и страстный пропагандист Пушкина, надоедлив бывает до чертиков. Понимаю, тебе приятно, что он посвящает тебе стихи… Но кто, скажи, не пишет в наши годы, в наш век стихов? Подумаешь, удивил. Ну как? Едем, Лёна?..

Лёна раздумывала, но потом твердо сказала:

– Нет, не могу, Владлен. Пойми… – Она как-то клятвенно приложила руку к груди.

– Ну, как хочешь. Надумаешь – звони, – сказал он с явной обидой в голосе. – Мне казалось, ты меня уважаешь.

…Дома ее встретила Катя и обняла.

– Ну, сестричка, и кавалер у тебя… Преподнес подарок невесте! Кто-то выбросил сирень, а он принес.

– Не будем, Катюша. Очень устала я, как никогда. Давай спать…

Заснула Лёна только перед рассветом. Болела голова от раздумий: как ей поступить? Не так-то легко отказывать тому, кого любишь…

И утром, ни свет ни заря, заспанная, не умывшаяся, поехала звонить на Центральный телеграф на Кировской.

* * *

– Владлен? – Голос ее дрожал и не слушался. Он осел, будто после выпитой холодной воды, и в нем появилась хрипотца.

– Ты, Лёна?

– Да, я. – Зубы ее вдруг застучали, и она сжала трубку, побоялась, что выпустит ее из рук.

– Значит, едем, Лёнок? – услышала она обрадованный, такой дорогой ей голос. – Едем! Я как знал, что ты им откажешь. Позвонил вчера Андрею и сказал ему, что ты решила ехать в Киев.

– Ты сказал ему, что едем с тобой в Киев?

– Он не спрашивал. Зачем ему знать наши тайны?

– Я не еду! – сказала Лёна.

В трубке послышались непродолжительные гудки.

– Лёна, Лёна! «Кто-то, видно, перебил нас, – подумал он, – ничего, еще позвонит. Теперь поедет. Надо собираться, получить разрешение на отпуск у полковника и заказать телефонный разговор с отцом…»