Текст книги "Битва за Кёнигсберг. Восточно-Прусская кампания 1944–1945 гг."

Она не достигла своей главной цели – выхода к Балтийскому морю и взятия Кенигсберга. Тому были объективные причины. В 1944 г. советские войска провели ряд стратегических операций, завершившихся изгнанием врага из пределов СССР. Впереди были важнейшие сражения по окончательному разгрому фашистской Германии и ее союзников. Для этого необходимо было создать значительные стратегические резервы. Чтобы использовать стратегическую паузу, надо было сковать активность немцев. Во многом подобные цели и преследовали такие операции, как Гумбинненская фронтовая наступательная.

Операция, по сути, стала разведывательной операцией натерритории противника. Она позволила реально выявить степень готовности (кстати, весьма высокую) немцев к ведению боевых действий на их территории. Исходя из этого, вносились коррективы в планы предстоящих операций на немецкой территории. Войска получили опыт прорыва сильно укрепленной, глубоко эшелонированной обороны противника.

Наконец, операция позволила захватить крупный плацдарм для предстоящего решительного броска советских войск к Балтике в пределах Восточной Пруссии.

Итоги операции подвел приказ Верховного Главнокомандующего, отметившего, что войска 3-го Белорусского фронта «прорвали долговременную, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую границы Восточной Пруссии, и вторглись в пределы Восточной Пруссии на 30 км в глубину и 140 км по фронту» [105, с. 258-260; см. также: 19, с. 249].

Стереотипы в оценке гумбинненской операции 3-го Белорусского фронта

Итак, операция по вторжению Красной армии в Восточную Пруссию прошла с 16 по 27 октября 1944 г. В ходе ее войска 3-го Белорусского фронта, прорвав полевую оборону немцев на территории Литвы в непосредственной близости от границы Восточной Пруссии, преодолели вслед за этим мощную линию долговременных железобетонных сооружений противника, расположенных вдоль границы, вторглись на территорию Германии и, развивая наступление, овладели городами Ширвиндт, Эйдткунен, Шталлупенен и вышли на подступы к Гумбиннену.

Гумбинненская операция имела важнейшее политическое значение для воюющих сторон, ибо советские войска смогли вступить на землю агрессора, а немецкие войска воочию убедились в близости неотвратимого возмездия за то, что они совершили на территории СССР. Война возвратилась туда, откуда она 22 июня 1941 г. началась.

Однако, несмотря на политическое обстоятельство, история фронтовой операции в зарубежной литературе излагается, как правило, фрагментарно, схематично. В частности, Б. Лиддел Гарт сообщает об этих боях несколькими предложениями. Вначале: «Войска Черняховского заняли Каунас, столицу Литвы, и, продолжая развивать наступление, подошли к границам Восточной Пруссии со стороны Инстербурга» [цит. по: 77, л. 547]. Затем: «Вторая неделя августа ознаменовалась упорными боями во многих районах. Немцы отчаянно контратаковали, русские старались найти возможности возобновить наступление, однако ни одной из сторон не удалось добиться сколько-нибудь значительных результатов» [там же, с. 549]. И заканчивает: «Очистив от противника районы Прибалтики, русские начали активные действия в Восточной Пруссии, перейдя в наступление в середине октября. Оборона, однако, выдержала удар на узком фронте, где пути подхода наступающих ограничивали многочисленные озера и болота» [там же, с. 552].

Более развернутую характеристику дают польские историки, подчеркивающие значимость вторжения советских войск в Восточную Пруссию в октябре 1944 г., но свои исследования они часто проводят упрощенно, в их основу закладываются известные мемуарные труды, прежде всего советских военачальников. Одно из исследований такого рода подготовил в конце 80-х годов XX века Т. Савицкий [171, S. 35-42], а затем его работа и мемуары А. М. Василевского, К. Н. Галицкого, И. Х. Баграмяна и других советских генералов были использованы Т. Гайовником и Е. Мароном уже в 2010 г. при написании очерка о первых боях советских войск в Восточной Пруссии [163, S. 270-272].

Естественно, более полным является исследование участников Гумбинненского сражения с немецкой стороны К. Диккерта и X. Гроссмана «Битва за Восточную Пруссию», увидевшее свет в 1960 г. [167]. Долгое время идет дискуссия: книга написана только на мемуарной основе или все же при работе над ней были использованы немецкие источники?

Определенную лепту в формирование такого противоречия внес Г. Гудериан. Немецкий военачальник при подготовке мемуаров (изданных еще в 1951 г.) указывал: «Наши архивы в основном уничтожены или попали в руки противников. Это обстоятельство сильно затрудняет исторически правдивое освещение прошедших событий. Тем большее значение приобретают личные воспоминания участников войны, даже если эти воспоминания касаются лишь отдельных эпизодов и носят преимущественно субъективный характер» [63, с. 8].

Применительно к операциям в Восточной Пруссии в 1944-1945 гг. Гудериан во многом прав. Но его правота относится именно к заключительным боям в немецкой провинции (штурм Кенигсберга и Пиллау, ликвидация Хайльсбергской группировки немецких войск, бои на косе Фришинг). В целом же немецкое командование могло сохранить документы того времени. Другое дело, что в первые годы после войны, когда и писались немецкие мемуары, доступ к таким документам по ряду причин был ограничен. Впрочем, как сообщали еще советские исследователи А. Мерцалов и О. Ржешевский, немецкие «первопроходцы» (В. Гальдер, Г. Гудериан, X. Мантейфель и многие другие) имели возможность работать с документами, ставшими трофеями армий западных союзников. Их деятельность была организована по заданию и в интересах стран формирующегося блока НАТО. Результаты таких исследований по естественным причинам широкого распространения не получили. Однако вскоре после освобождения немецких генералов из мест заключения им была предоставлена возможность публиковать свои «наработки» в рамках дозволенного. Здесь-то и пригодился метод «использования воспоминаний непосредственных участников» событий [85, с. 20-22; 111, с. 37]. Гудериан заранее обращает внимание на то, что эти воспоминания носят «субъективный», следовательно, не всегда точный характер.

В 1965 г., при подготовке очередного переиздания книги, X. Гроссман в предисловии, по сути, «повторил» слова Гудериана: «Поскольку все официальные бумаги, журналы военных действий, документы и оперативные карты либо уничтожались, либо попадали в руки врага, вполне вероятно, что некоторые места настоящей книги на сегодняшний день могут нуждаться в уточнении» [167, S. 7]. Однако его заявление весьма противоречиво, ибо в подзаголовке книги, неизменном с первого издания, сообщалось, что книга была подготовлена с использованием обширной документальной базы (umfassende Dokumentarbericht).

Действительно, при написании книги Диккерт и Гроссман основное внимание уделили сбору свидетельств очевидцев. Но, судя по тексту, им пришлось обращаться и к документам. Остается только сожалеть, что ссылки на них не приведены в тексте. Это значительно бы повысило репрезентативность исследования.

Долгое время история Гумбинненской операции 3-го Белорусского фронта не привлекала внимания российских историков. Только в канун двадцатилетия Победы в «Военно-историческом журнале» появились первые документы с комментариями событий осени 1944 г. в Восточной Пруссии [2, с. 119-122]. Особую роль в историографии Гумбинненской операции сыграл военно-научный труд К. Н. Галицкого, командующего 11-й гвардейской армией, опубликованный в 1970 г. [37]. В нем были изложены не только особенности боевых действий гвардейцев во фронтовой операции, но и взаимодействия с соседями – 5-й, 28-й, 31-й, 39-й армиями.

Затем последовала пауза в исследованиях, прерываемая мемуарами участников Великой Отечественной войны 1941-1945 гг., принявших участие в Гумбинненском сражении. Например, генерал М. Г. Григоренко в своей книге «И крепость пала…» приводит фронтовое название этой операции – «первая Восточно-Прусская наступательная операция» [52, с. 103]. В официальных изданиях этой теме должного внимания просто не уделялось. Отсутствие же серьезных исследований стало причиной того, что значение операции к исходу XX в. нивелировалось, вот тогда и появилось ее второе название – Гумбиннен-Голдапская операция.

Дело в том, что первоначально операция проводилась на Гумбинненском направлении и, естественно, стала называться Гумбинненской по имени города, находившегося на острие фронтового удара и располагавшегося территориально в центре фронтовой полосы наступления. Голдап располагался значительно южнее направления главного удара 3-го Белорусского фронта, на стыке флангов 11-й гвардейской и 31-й армий. Прикрытый с запада крупным лесным массивом в оперативном отношении город такой роли, как Гумбиннен, не играл. К концу операции Голдап был взят советскими войсками, а в начале ноября 1944 г., во многом из-за несогласованности действий командования обеих армий, немцам удалось отбить город.

Высказанная в свое время маршалом Василевским негативная оценка Гумбинненской операции [21, с. 36] сохранилась в историографии. В том числе и с учетом данного обстоятельства сформировалась необходимость «закамуфлировать» название неудачной операции. Так и появилась Гумбиннен-Голдапская операция [115, с. 316], причем самостоятельную фронтовую операцию стали, как мы уже знаем, считать частью Прибалтийской стратегической наступательной операции [96, с. 2].

Новое обращение к истории Гумбинненской операции 1944 г. состоялось на рубеже веков, когда появились статьи, монографии, излагающие более современные взгляды на ее подготовку, ведение и оценку результатов сражения [см., напр.: 48, 58, с. 290-313; 59, с. 84-95].

Не вдаваясь в содержательные подробности событий, остановимся только на одном эпизоде Гумбинненского сражения. Вначале 20-х чисел октября войска 11-й гвардейской армии и 2-го гвардейского танкового корпуса прорвались к окраинам Гумбиннена. Соединения соседних 31-й и 5-й армий отстали от гвардейцев, ушедших вперед, и в оперативном отношении образовался выступ, который немецкие войска должны были как бы «срезать», нанеся удар у основания выступа по сходящимся направлениям в районе Вальтеркемена (ныне п. Ольховатка Гусевского района). Немецкому командованию удалось сосредоточить для этого крупные танковые и мотопехотные части. Бронетанковые «клещи» постепенно сжимались, гвардейцы могли оказаться в окружении, но сумели выстоять. «Клещи» не сомкнулись. Галицкий сообщает, что решением Ставки ВГК гвардейская армия и гвардейский танковый корпус получили команду перейти к обороне, отойдя при этом на 15-18 км на восток. Отход прошел организованно, войска заняли заданный рубеж по реке Роминта [37, с. 170-174].

Между тем Диккерт и Гроссманн, наоборот, утверждают, что «клещи сомкнулись. Яростные попытки русских прорваться и их отвлекающие атаки были отбиты, и большая часть противника была уничтожена» [167, S. 68].

Эти утверждения поддерживает генерал-майор Э. Бутлар в очерке «Война в России»: «Войскам 4-й армии удалось путем контратак против открытых флангов русского клина отрезать значительную часть сил противника, вышедших к реке Ангерапп, уничтожить их и вернуть Гольдап» [19, с. 249].

Следует отметить, что немецкий штабист генерал К. Типпельскирх ничего не говорит о так называемых «сомкнутых танковых клещах» под Гумбинненом: «Контратаками против флангов вбитого клина к 27 октября была уничтожена значительная часть прорвавшихся до реки Ангерапп сил противника и закрыта образовавшаяся здесь брешь» [146, с. 180]. В этом предложении немецкий генерал не сообщает каких-либо конкретных данных, ограничившись терминами неопределенного порядка: «контратаки» (сколько, какими силами, где?), «значительная часть сил» – и все. Но о том, что было сомкнуто кольцо окружения под Вальтеркеменом, Типпельскирх не пишет.

Немецким войскам действительно удалось добиться успеха, но этот успех заключался только в замедлении продвижения советских войск на Гумбинненском направлении. Данный факт у немецких авторов документального подтверждения не нашел. Учитывая, что до коллапса 1945 г. было еще далеко, документы об этом сражении у немецкого командования должны были сохраниться. Но ни в книге Диккерта и Гроссманна, ни в других мемуарах они не использовались, а если и использовались, то о них не сообщалось, следовательно, можно предположить, что фактическая сторона сражения немецкими авторами представлялась так, как это было необходимо им.

Попытки описания событий только на личных впечатлениях или на воспоминаниях других участников событий, по сути цензурированное использование документальных свидетельств, не создают адекватной картины происшедшего.

Отличительной особенностью Гумбинненского сражения стало применение крупных масс бронетанковой техники, особенно в районе Вальтеркемена. В этом плане примечательным является тиражируемый после войны в немецкой литературе метод определения численности советской бронетехники, участвовавшей в боях при прорыве в Восточную Пруссию. Он был сформулирован, по-видимому, К. Типпельскирхом. В цитированном уже издании он пишет: «Между Неманом и Августовом… русские… оставили на поле боя около 1000 уничтоженных танков и свыше 300 орудий» [146, с. 180]. Обращают на себя внимание очередные неопределенности, обобщения, выраженные словами «около», «свыше».

Эти же цифры присутствуют у Э. Бутлара, но контекст иной. Если Типпельскирх определяет географические пределы противостояния советских и немецких сил на достаточно широком фронте, то Бутлар локализует событие в районе реки Ангерапп: «Войскам 4-й армии (немецкой. – Г. К.) удалось путем контратак против открытых флангов русского клина отрезать значительную часть сил противника, вышедших к реке Ангерапп, уничтожить их и вернуть Гольдап. В этих боях было уничтожено около 1000 танков и до 300 орудий противника» [19, с. 249]. Здесь обращают на себя внимание временные несоответствия происходившего. Советские войска уже завершили начатую ими операцию, перешли к обороне. Только через неделю после этого немцам удалось вернуть Гольдап. И еще одно: у Типпельскирха сообщается о советских потерях – «свыше 300 орудий», у Бутлара – «до 300 орудий».

Естественно, требовать от немецких генералов данных о потерях советских войск с точностью до единицы техники по меньшей мере нелогично. Однако совпадение цифр у обоих без указания источника и произвольное округление цифр наводит на мысль об определенной заданности излагаемого материала. Об этом писал еще К. Н. Галицкий, удивлявшийся тому, что 3-й Белорусский фронт имел всего 688 танков, а потерял, по мнению немецких генералов, «около 1000» [37, с. 174].

Впрочем, генерал Галицкий не пишет о потерях танков советскими войсками в Гумбинненском сражении. В какой-то степени это обстоятельство в контексте с общим критичным подходом многих исследователей к оценке потерь личного состава и боевой техники войск 3-го Белорусского фронта вызывает сомнение в достоверности приводимых советскими военачальниками сведений [48, с. 171-172].

Между тем архивные документы сообщают действительно о крупных потерях советских войск в бронетехнике. Учитывая, что во второй половине октября 1944 г. в ходе Гумбинненского сражения на ограниченном участке местности в Восточной Пруссии (примерно 100 км х 20-30 км) произошло массированное применение танков и САУ с обеих сторон (больше такого масштаба танковых боев в Восточной Пруссии не отмечалось. – Г, К.), крупные потери были ожидаемы.

В подготовленном уже после окончания войны отчетном документе о потерях танков сообщается общая цифра потерь с 16 по 27 октября 1944 г. – всего 663 танка, в том числе сгорело 344, подбито 267, подорвалось на минах 46, подбито средствами авиации 6. В примечании к документу указано: «Безвозвратные потери приведены в графе «сгорело». Остальные потери восстановлены или подлежат восстановлению» [134, л. 92].

Современные исследователи с недоверием относятся к системе технического обслуживания и ремонта бронетехники Красной армии на поле боя, относя достижения ремонтников к области чудес [48, с. 328].

Однако эффективность действий войсковых ремонтных органов действительно была исключительно высокой. Они продвигались непосредственно за боевыми порядками войск, работали подогнем противника и в течение 3-5 часов могли восстановить значительную часть поврежденной техники, требовавшей текущего ремонта [138, с. 328]. Кроме того, танк считался, например, подбитым, если у него была перебита гусеничная лента. Этот случай вносился в актив артиллеристов, танкистов или саперов противника. Однако чаще всего экипаж машины мог устранить такую неисправность (замена трака или пальца гусеничной ленты) своими силами в течение 1-1,5 часа, и танк снова принимал участие в бою, хотя и числился в победном активе противника.

Комментируя приведенную выше справку о потерях танков в Гумбинненском сражении, следует заметить, что простое арифметическое сложение при оценке численности потерь и общей численности танков в 3-м Белорусском фронте неприменимо. Поэтому следует считать, что потери фронта в танках в операции составили 344 машины. Послевоенная справка нашла свое подтверждение в другом документе, подготовленном в ходе Гумбинненского сражения.

По данным Оперативного управления Генерального штаба Красной армии, в войсках 3-го Белорусского фронта насчитывалось 634 танка, в том числе КВ – 62 единицы, легких – 24. Подготовка операции завершалась, шло доукомплектование войск боевой техникой, поэтому перед началом операции, по Галицкому, количество танков достигло 688 (напомню, что командарм 11-й гв. армии готовил свою монографию в 60-х годах, имел доступ ко всем архивам и был объективен. – Г. К.). 20 октября, после прорыва полевого оборонительного рубежа немцев, советские войска понесли потери, в том числе и в танках, количество которых сократилось до 518 единиц. Потери составили 170 боевых машин [131, л. 2, 7].

По данным на 29 октября, уже после завершения операции, во фронте насчитывалось, по справке заместителя начальника 3-го Белорусского фронта полковника Козлова, 487 боевых машин, в том числе 152 танка, которые уже прибывали в состав фронта на пополнение. Таким образом, во фронте после окончания операции насчитывалось 335 танков [131, л. 12]. Потери танков в войсках 3-го Белорусского фронта непосредственно в период прорыва к Гумбиннену составили: 518 – 335 = 183 танка. Всего в Гумбинненской операции было потеряно 340-350 танков. Да, много, но немцы-то защищали свою Родину!

Оперативные данные непосредственно периода военных действий и данные послевоенные советского военного командования практически совпадают, но не подтверждают сообщения немецких генералов Типпельскирха и Бутлара.

Восточно-Прусская стратегическая наступательная операция

Подготовка операции

К началу 1945 г. 3-й Белорусский фронт, действовавший на фронте общей протяженностью около 170 км, имел в своем составе шесть армий – 5-ю, 28-ю, 31-ю, 39-ю общевойсковые, 2-ю и 11-ю гвардейские (2-я гвардейская была передана из 1 -го Прибалтийского фронта), два танковых корпуса. С воздуха действия фронта поддерживала 1-я воздушная армия. На левом фланге 1-го Прибалтийского фронта, от устья Немана до Сударги, оборонялись войска 43-й армии, которая вскоре после начала операции была передана в состав 3-го Белорусского фронта. Слева от 3-го Белорусского фронта действовали войска 2-го Белорусского фронта.

Для проведения Восточно-Прусской операции Ставка сосредоточила группировку сил и средств 2-го и 3-го Белорусских фронтов, насчитывавшую 1670 тысяч человек, 28360 орудий и минометов, 3300 танков и САУ. Действия войск с воздуха поддерживали 3000 самолетов [64, с. 97].

Группировке советских войск в Восточной Пруссии по-прежнему противостояла группа армий «Центр». 2-я, 4-я и 3-я танковая немецкие армии имели в своем составе 41 дивизию и одну бригаду, насчитывавшие 580 тысяч солдат и офицеров и 200 тысяч фольксштурмовцев, 8200 орудий и минометов, около 700 танков и штурмовых орудий, 515 самолетов [16, с. 88-89].

Советскому командованию удалось добиться абсолютного превосходства в силах и средствах над противником: в пехоте – в 2,9 раза, в артиллерии – в 3,5, в танках – в 4,7, в авиации – в 5,8 [146, с. 218; 167, S. 73].

Немецкое командование могло рассчитывать – и оно, естественно, рассчитывало – на физико-географические условия театра войны и его инженерное оборудование.

В частности, в непосредственной близости от района боевых действий находились значительные морские силы немцев, огневые возможности которых позволяли поражать цели на расстояние до 40 км. В свою очередь, надводные силы Балтийского флота ввиду сложной минной обстановки в Финском заливе были ограничены в своих действиях. Рассчитывать приходилось в основном на подводные лодки и морскую авиацию. Известно, что и подводники, и летчики не подвели. Например, результативно действовала подлодка «С-13» под командованием А. Маринеско. Летчики же двух авиадивизий только в январе уничтожили 11 транспортных судов и несколько сторожевых катеров [147, с. 327].

Кроме того, противник имел в тылу густую сеть шоссейных и железных дорог, по которым мог быстро перебрасывать войска. Правда, железными дорогами активно пользоваться ему не пришлось, но шоссейные сыграли важную роль в обороне Восточной Пруссии.

Кроме возможности широкого маневра силами и средствами, немцы опирались на заранее подготовленные оборонительные полосы и рубежи. Войскам 3-го Белорусского фронта предстояло прорывать одну укрепленную позицию за другой, не выходя на оперативный простор. Как справедливо отмечал К. Н. Галицкий, войскам фронта «предстояло преодолеть как бы сплошной оборонительный район, который не давал возможности маневрировать силами» [37, с. 182].

После наступления советских войск на гумбинненском направлении осенью 1944 г. немцы приняли меры для дальнейшего усовершенствования обороны. Пространства между дотами дополнительно заполнялись инженерными сооружениями (траншеями, проволочными заграждениями), устанавливались минные поля, расчищались и укреплялись противотанковые рвы и заграждения.

Передний край главной полосы обороны противника, который предстояло прорывать войскам 3-го Белорусского фронта, проходил по линии западнее Сударги – Пилькаллен – Вальтеркемен – Голдап. На гумбинненско-инстербургском направлении эта полоса имела две укрепленные позиции глубиной до 10 км [24, с. 29]. В 30-40 км от главной полосы располагался Ильменхортский укрепленный район (его передний край проходил по линии Тильзит – Гумбиннен – Летцен), прикрывавший дальние подступы к Кенигсбергу. Район имел три оборонительные полосы полевого типа. Ближние подступы к Кенигсбергу с востока и юго-востока (на рубеже р. Дейма – Тапиау – Фридланд – Хайльсберг) защищала долговременная укрепленная позиция Хайльсбергского укрепленного района. Она включала в себя в среднем до 5, а на отдельных направлениях до 10-12 дотов на 1 км фронта. Крупные города, такие как Гумбиннен, Инстербург, Даркемен, Тильзит, были превращены в мощные узлы обороны, составлявшие основу оборонительных позиций.

Действия немецкого командования по созданию сплошного оборонительного пространства в Восточной Пруссии были своевременно и весьма точно оценены советским военным руководством. Исходя из сложившейся обстановки, в составе 2-го и 3-го Белорусских фронтов было сосредоточено 25% инженерных частей и соединений Красной армии (254 инженерно-саперных и 25 понтонных батальонов) [30, с. 77]. Такая группировка инженерных войск должна была обеспечить прорыв оборонительных рубежей противника и взятие крепостей и узлов сопротивления противника.

В этих условиях неоценимую помощь фронтовому командованию в подготовке операции оказали советские разведчики. Только в районе Тильзита в ноябре 1944 – первой половине января 1945 г. они захватили 18 языков. Одной из наиболее известных в Калининградской области стала разведывательная группа «Джек» в составе 10 человек, которая была десантирована с самолета юго-западнее Тильзита. Ею командовал капитан Н. Крылатых, радисткой была Герой Советского Союза Анна Морозова. В лесах под Кенигсбергом действовали разведгруппы «Максим», «Александр Матросов», «Прибалтийцы» и др. Разведгруппы уточняли расположение оборонительных сооружений противника, его дислокацию, перемещение, места расположения складов с боеприпасами, продовольствием и горючим.

На 24-м км автомагистрали Советск – Калининград разведгруппе «Джек» установлен обелиск. Есть памятники, установленные и в честь других групп. Более подробно о подвигах разведчиков рассказано в книгах Ю. Н. Иванова и Н. Ф. Ридевского [61, 112].

Действия разведгрупп вызывали особую обеспокоенность немецкого командования. Это нашло свое отражение даже в послевоенных воспоминаниях немецких военачальников. Для борьбы с разведчиками немцы создавали специальные поисковые команды. Осенью 1944 г. жандармерия района Белосток была перемещена в районы наибольшей активности советской разведки: к востоку от Лабиау, западнее Голдапа, севернее и южнее Белау, юго-западнее Инстербурга, южнее Зенсбурга и т. д. Поданным, полученными этими командами от местного населения, только в районе Летцена в канун Рождества 1944 г. было выброшено с парашютами 87 разведчиков [167, S. 78-79].

Условия озерно-болотистого района, несмотря на то что стояла зима и многие водные препятствия были замерзшими, не оставляли большого выбора командованию 3-м Белорусским фронтом для нанесения главного удара. Это прекрасно понимало немецкое командование. Самым удобным для наступления было инстербургское направление. Немцы ожидали здесь главный удар и готовились к нему. В начале января шло усиленное пополнение немецких дивизий, стоявших в обороне на участке Пилькаллен – Гумбиннен. Для ликвидации возможного прорыва советских войск к Инстербургу в районе Даркемена создавался резерв, который наносил бы фланговый удар по наступающим.

Планом операции, который был разработан в Ставке, предусматривалось нанести два мощных охватывающих удара из районов южнее и севернее Мазурских озер по флангам группы армий «Центр». Войска 2-го и 3-го Белорусских фронтов должны были прорвать оборону противника, разгромить его силы и, развивая наступление в направлении на Мариенбург и Кенигсберг, выйти к морю, чтобы отрезать здесь войска от главных сил германской армии. Это был первый этап операции. На втором этапе предусматривались расчленение окруженных войск противника, ликвидация их по частям и занятие всей территории Восточной Пруссии [21, с. 37].

Нынешняя Калининградская область расположена на территории, на которой в январе 1945 г., за небольшим исключением, по сути, действовал 3-й Белорусский фронт. В соответствии с планом фронт получил задачу разгромить тильзитско-инстербургскую группировку и на 10-12-й день операции овладеть рубежом Немониен – Даркемен – Голдап. В дальнейшем войскам фронта предстояло развивать наступление на Кенигсберг вдоль реки Прегель, имея главные силы на южном берегу реки. Главный удар Ставка приказала нанести четырьмя армиями и двумя танковыми корпусами из района севернее Гумбиннена в направлении на Велау. Прорыв обороны противника намечалось осуществить в полосе шириной 18-19 км силами трех армий первого эшелона при поддержке артиллерии (до 200 орудий и минометов на 1 км фронта). Армию второго эшелона и танковые корпуса предполагалось использовать после прорыва обороны противника для наращивания удара на главном направлении. Действия главной группировки обеспечивались прочной обороной войск на флангах фронта и наступлением части сил на второстепенных направлениях.

1-й Прибалтийский фронт должен был содействовать войскам 3-го Белорусского фронта в разгроме тильзитской группировки противника, сосредоточив на левом крыле 43-й армии не менее 4-5 дивизий для наступления вдоль левого берега Немана.

Балтийский флот должен был блокировать немецкую группировку в Курляндии с моря. Для этого торпедные катера и подводные лодки должны были прервать морскую коммуникацию противника с его группировкой в Курляндии, а бомбардировочная авиация флота – нанести удар по порту Лиепая [64, с. 98-99].

Для выполнения поставленной задачи командующий 3-м Белорусским фронтом решил разгромить противника последовательно. Вначале должна была быть уничтожена тильзитская группировка на левом берегу Немана, затем наступал черед инстербургской группировки, после чего войска фронта развивали наступление на Велау – Кенигсберг. Для прикрытия наиболее опасного левого фланга намечалась упорная оборона части сил фронта в районе Даркемена. Прорывать оборону противника командующий намеревался севернее Гумбиннена силами 5-й, 28-й и 39-й армий. Ширина участка прорыва должна была составить 24 км.

11 -я гвардейская армия находилась во втором эшелоне, выдвигалась в полосе действий 5-й и 28-й армий, а на пятый день операции вводилась в сражение вместе с 1-м танковым корпусом. С рубежа р. Инстер она наносила удар на Велау и частью сил во взаимодействии с 28-й армией овладевала Инстербургом. 2-й гвардейский танковый корпус вводился в прорыв на второй день операции в полосе наступления 5-й армии. 2-я гвардейская армия вводилась в сражение на третий день операции. 31-я армия обеспечивала устойчивость левого крыла ударной группировки. Таким образом, в соответствии с решением командующего фронтом обеспечивалось непрерывное наращивание силы удара. Благодаря этому глубокий фронтальный удар на Кенигсберг должен был позволить преодолеть Ильменхорстский и Хайльсбергский укрепленные районы, взять штурмом крепость Кенигсберг и совместно с войсками 2-го Белорусского фронта завершить разгром группировки немцев в Восточной Пруссии [64, с. 100-101].

Необходимо отметить, что удар наносился по стыку полевой и танковой армий противника, чем достигалось разъединение их усилий с самого начала операций.

В принципе, для немецкого военного командования оперативные цели советских войск были ясны с первых дней наступления: прорыв обороны 2-й немецкой армии в направлении Мариенбург – Эльбинг – Данциг с расчетом отрезать Восточную Пруссию от Померании; прорыв на участке 3-й танковой армии и наступление на Кенигсберг с целью окружить эту крепость и отрезать ее от Земландской группировки. Как писал впоследствии К. Типпельскирх: «На восточной границе провинции сосредоточивались войска 3-го Белорусского фронта в составе 54 стрелковых дивизий, 2 танковых корпусов и 9 отдельных танковых соединений. Армии этого фронта должны были наступать на Кенигсберг, нанося главный удар севернее реки Писса, а затем севернее реки Прегель. В то же время 2-й Белорусский фронт под командованием Рокоссовского должен был примерно такими же силами начать наступление с плацдарма между Пултуском и Варшавой, ворваться в Восточную Пруссию с юга и отрезать ее от остальной части Германии ударами на Эльбинг и Торн» [146, с. 218].